Апрельское, или Секрет забытого письма (СИ)

Глава 29

Апрель в моей жизни оказался знаковым месяцем. Начиная с того, что день рождения у меня двадцать пятого апреля. Приехала в апреле в посёлок с названием Апрельское и оказалась замешана в непростую историю, связанную с цыганами. Тогда я не знала, что восьмое апреля — Международный день цыган. А потом написала книгу о цыганах и в апреле её презентовала широкой публике, дала несколько интервью, приняла участие в открытии памятника на братской могиле цыганского табора, и, наконец, снова окунулась в отношения с Максимом. И теперь мы с ним ехали на взятой напрокат машине в какую-то цыганскую деревню, которую ещё предстояло найти. Спрашивали дорогу у прохожих и попутно общались с людьми. Мужчина и женщина, у которых мы решили узнать месторасположение населённого пункта, попросили их подвезти, потому что им как раз было с нами по пути. Макс согласился взять попутчиков бесплатно и принялся расспрашивать о местных цыганах. Я с интересом слушала. Хотелось хоть примерно представлять, чего нам ожидать. Вскоре заметили ещё одну пожилую даму, голосующую у дороги. Максим и её подобрал. Я пошутила, что он решил поработать таксистом-альтруистом.

О цыганах наши собеседники охотно согласились рассказать. Особенно увлечённо говорил мужчина.

— Ромэн испортила цивилизация, — объявил он. — Настоящие рома были вольными, кочевали и не допускали смешивания крови. «Романо рат» знаете, что означает? Переводится, как «романская кровь». Так называют цыган и тех, у кого в роду были цыгане. Это сродни «итальяно веро» — «чистокровный итальянец». Хотя, что касается цыган, тут о чистокровности говорить не приходится, учитывая их скитания. Так что «романо рат», скорее, цыганский дух. Известны случаи, когда «романо рат» признавались люди, не имеющие никакого отношения к цыганам, но проникшиеся их взглядами и разделявшие их культуру.

— В чём же уникальность культуры и взглядов цыган? — спросила я, чтобы поддержать разговор.

— По-моему, самое яркое их качество — отношение к труду. Был у меня знакомый, который никогда не работал. Говорил, что он цыган и что им работать нельзя. Немного правды в этом есть. Цыгане не приемлют физический труд. Они люди творческие. Вот творчеством им заниматься можно. Поют, танцуют. Но у станка стоять — это не для них. Опять же, есть среди них и портные, и кузнецы. Так что всё неоднозначно. В общем, «романо рат» — цыган или человек, живущий по их правилам. Тот, кого цыгане признают за своего, — вещал наш пассажир.

Я покосилась на Максима. Он вёл автомобиль, внимательно следя за незнакомой дорогой. Красивый, смуглый, пухлые губы плотно сжаты, нос прямой с лёгкой горбинкой. Я раньше её даже не замечала.

— Цыгане — очень ранимый народ, — продолжал мужчина. — Они быстро поддаются внешнему влиянию, как хорошему, так и плохому. Кочевая таборная жизнь их спасала, потому что тогда они действительно были независимы от иной культуры и законов. Пушкин, Толстой и многие другие черпали вдохновение от общения с цыганами. А сейчас, говорят, они наркотики распространяют. Тем и живут. Но это неправда. Много ромэн наркотики убили, как алкоголь погубил индейцев. Рома не должны заниматься наркотиками. Это унизительно, оскорбительно и большой грех. Ни для одной цыганской семьи, которая в подобное ввязалась, это не закончилось благополучно.

— Вы так много знаете о цыганах и так тепло о них говорите, — заметила я.

— Мой прапрапрадед был цыган, — улыбнулся мужчина в усы. — Обрюхатил молодую порядочную девицу из раскольничьего скита и ушёл с табором.

— Не знаю, что в них хорошего, — проговорила женщина, подсевшая к нам после семейной пары. — Они там что-то у себя во дворах плавят. Медь, наверное. Так чёрный дым столбом стоит. Мне даже страшно было сначала, потом привыкла. Нет на них управы. Участковый с ними не хочет связываться. Детей в школу отдают поздно, девочек замуж выдают рано. Непутёвые какие-то, дикие. Дети у них всегда в коррекционных классах учатся, мне невестка рассказывала.

— Не трогайте детей своей злостью! — подала голос жена общительного мужчины.

— А что, неправда? — воскликнула пожилая пассажирка. — У моего внука был друг-цыганёнок. Косенький! Как в гости приходил, мы все над ним потешались. Что ж они своё дитё не могут вылечить? Денег на иномарки хватает, а на лечение нет?

— Обычно то, над чем вы смеётесь, появляется у ваших детей и внуков! — гневно проговорила супруга усатого потомка цыган.— Закон Вселенной. Ваши слова обернутся на ваших родных. Так что разума вам и здравия!

Злословящая женщина прикусила язык и всю оставшуюся дорогу молчала.

— Да нормально они живут. Обычной жизнью. Работают, получают образование, — говорил между тем мужчина. — Цыгане никогда не будут держать обиду на кого-то. У них свои традиции, законы. И их соблюдает каждый из ромов. Для тех, кто не цыган, их жизнь закрыта и загадочна. Чужаков в неё не посвящают.

Показав, в каком направлении дальше ехать, наши попутчики вышли. А я осталась в замешательстве. Не знала, что и думать теперь о цыганах. По правде сказать, я их всё же опасалась. И с тревогой гадала, что ждёт впереди.

Встретили нас в цыганской деревне сначала настороженно. Подростки, ребятня и несколько женщин внимательно разглядывали меня и Макса. Но через несколько минут, выслушав его объяснения о причине нашего приезда, оживились, стали наперебой говорить, что нам надо идти в дом знахарки, жестами показывая, где он. Кто-то даже вызвался проводить.

Несколько больших цыганских семей жили тут уже много лет. Купили дома на берегу моря, некоторые и вовсе построили своё жильё с нуля. Стали заниматься хозяйством, летом сдавать комнаты отдыхающим.

Деревня мне показалась не совсем обычной. Многие дома стояли близко друг к другу, во дворах кое-где виднелись большие кучи металлолома. Коз, кур и коров я не заметила. Должно быть, их тут не держали. А вот собаки и коты бегали повсюду.

Когда нас ввели в нужный дом, Макса буквально тотчас окружили маленькие дети. Человек пять ребятишек примерно четырех-семи лет. На меня они поглядывали с интересом, но явно стеснялись.

— Мальчик ты мой, иди обниму, — пожилая цыганка, что вышла к нам из гостиной, притянула Максима за шею к себе и крепко обняла, а потом расцеловала в щёки.

Она была одета в длинное голубое платье, расшитое бисером. Чуть полноватая, улыбчивая, в ярком красном платке, с чёрными длинными косами у висков. В ушах у неё сверкали крупные золотые серьги. На вид Марии, как представили нам «знахарку», было около семидесяти. Но при этом седины в её волосах было очень мало.

Оказалось, что именно её Макс и искал. Это была дочь того самого Василия, настоящего отца Ильи Андреевича.

— Никакая я не знахарка. Просто бабушка, — засмеялась Мария.

Выражение её лица говорило о том, что женщина искренне рада появлению Максима и откровенно любуется им. Так часто смотрят бабушки на взрослых внуков.

— Опоздал ты, милый. Всего на год опоздал! Наш дедушка Вася, отец мой, год назад ушёл. Девяносто восемь лет ему было, — вздохнула она.

Убранство дома Марии внутри было невероятно роскошным! Красота! Я с восторгом рассматривала мебель, стены, светильники и статуэтки. И какие же все здесь нарядные!

Обычно женщины-цыганки мне не нравились. То ли из-за негативного опыта общения в юности, то ли потому, что их черты лица казались мне грубоватыми, а брови чересчур густыми. К тому же многие из них вели себя шумно и курили. Но одна девушка сразу привлекла к себе внимание своей кукольной красотой. Невысокая, чуть выше полутора метров, но при этом с женственными формами, тонкими запястьями и щиколотками, маленькими ножками в элегантных туфельках. И глаза удивительные! Светло-зелёные, прозрачные, красиво оттенённые длинными чёрными ресницами, будто обведённые карандашом. Не знала, что у цыганок бывают глаза подобного цвета. Как из сказки сюда попала. Настоящая Эсмеральда! Только козочки рядом не хватает. Вера[1], как звали девушку, приковывала к себе взгляд каждым движением, жестом, каждой улыбкой. Густая копна чёрных волос, ниспадавших до самых бёдер, была её единственным украшением. Но такой красавице других украшений и не требуется. Вместо платка она носила красную шёлковую повязку в виде ободка.

Она мне понравилась, а вот я ей, похоже, нет. Всякий раз, когда я к ней обращалась, она молчала, потупив взор. Или отворачивалась, будто не слышит. Ей даже Мария сделала замечание, что нельзя так с гостями общаться. Вначале я решила, что Вера приходится то ли племянницей, то ли внучкой Марии. Та поведала, что у неё трое детей, восемь внуков и четыре правнука. Слушая всё это, я многозначительно покосилась на Максима. Оказывается, у него столько родственников!

— Мои предки, прадед и прабабка, родом из Молдовы, — рассказывала нам женщина. — Но сама я там никогда не была. А вот отец мой, Василий, родился в Крыму, а потом родители увезли его сначала куда-то под Пермь, а потом к вам, в Апрельское. Оттуда он и вернулся сюда. Наши прадеды везде кочевали, а мы уже много лет на одном месте сидим. Давно не переезжаем табором. Сейчас трудно кочевать.

Цыганка рассказала, что все их мужчины работают. А женщины занимаются домашним хозяйством. В город гадать никто не ходит. Давно уже этим не зарабатывают.

— Не воруем, живём, как все люди. Девчат наших замуж выдаём в пятнадцать-шестнадцать лет.

Я спросила, во сколько же сама Мария вышла замуж. Та загадочно улыбнулась и ответила:

— В восемнадцать.

Оставалось только поверить, ведь правду мы всё равно не узнаем.

— За невесту положено отдать калым — десять-двенадцать золотых монет, — говорила о местных традициях женщина. — Главное, чтобы невеста родителям жениха понравилась. Сам жених до сватовства не знает свою будущую супругу, а она — его. Девочка не имеет права отказаться от мужа. Сватают девочек часто прямо с рождения. А через шестнадцать лет играют свадьбу. Кого в детстве не просватали, тех выбирают уже родители жениха. Хорошо рассмотреть фигуру цыганки позволяют наши традиционные танцы. Глядя на них, отцы присматривают девушек, подходящих в невесты их сыновьям.

Всё это казалось мне диким. Но я глядела на окружавших меня девушек и понимала, что никто из них не выглядел несчастной. Молодые, стройные, хрупкие. Должно быть, для них все эти правила были данностью, их так воспитывают с детства, и они не знают другой жизни.

Я всё гадала, сколько же Вере лет. Пятнадцать? Но когда спросила у Марии об этом, та ответила, что восемнадцать. Тогда странно, почему она ещё не замужем. Сами ведь нам рассказывали, что выдают девочек замуж рано. Наверное, угадав мой вопрос, Мария тотчас на него ответила:

— Верка строптивая. Её при рождении обещали в жёны сыну одного хорошего человека. Но тот парень в драке погиб, когда ему было восемнадцать, а Вере четырнадцать. И вот с тех пор её ни за кого и не могут выдать. Все парни либо уже засватали кого-то, либо ей не по вкусу. Хотя зачем у девки спрашивать? Она всё нос воротит. Кричит, что не пойдёт за нелюбимого, а если насильно отдадут, то повесится. В общем, не от мира сего она.

— А по-моему, девушка права. Как же замуж без любви? — сказала я.

— Какая любовь? — усмехнулась Мария. — Нет у нас такого слова. Познакомятся, узнают друг друга и слюбится. Любовь в поступках должна быть, а не на словах.

Пока мы сидели в гостиной и болтали, дети кружили рядом. Максим надарил им игрушек и сладостей, поэтому моментально стал всеобщим любимцем.

Мария продолжала развивать тему браков. По её словам, жениться цыгане могут только на представителях своей национальности. Разводы у них являются редкостью. И решаются эти вопросы на цыганском суде. Собираются мужчины и советуются, что делать.

Все замужние цыганки ходят в длинных юбках и платьях, голову покрывают платком. А вот до замужества девочкам разрешено одеваться как угодно — в шорты, короткие юбки. Мария пояснила, что область ниже пояса считается чистой только у молодых девочек до рождения детей. А после она становится «скверной» и прикасаться к этому участку нельзя. Две пышные юбки до пят прикрывают «грязную» область, одной юбки недостаточно.

Как я поняла, о высшем образовании тут речи вообще не идёт. Многие девочки даже школу не успевают окончить. Я спросила у одной из внучек Марии, хочет ли она получить высшее образование, профессию. Девушка засмеялась. Ей семнадцать и она уже замужем.

Я спросила, что будет с тем, кто ослушается установленных порядков и пойдёт против них. Хозяйка ответила, что самое страшное наказание цыганского суда — изгнание из табора.

— Вот если на русской цыган женится — точно выгонят, — заметила Мария и поглядела на меня многозначительно. — Никакой другой табор его не примет. Для нас очень важно сохранить свой род, свою кровь. Цыганок выдаём замуж только за цыган. Это наши традиции и в них нет ничего плохого.

Мария обещала познакомить нас с бароном. Но, по её словам, сейчас он в отъезде.

— Мудрый, уважаемый человек, всех нас всегда защищает, — говорила женщина. — А следующим бароном будет мой внук!

Она засмеялась. И не понять — пошутила или нет. Я поглядела на мальчика, в сторону которого Мария кивнула. Сидит, играет в игру в телефоне.

Меня впечатлило всё в этом посёлке. Цыганские дома, снаружи неприглядные, обычные, серые, внутри были так роскошно обставлены, что их интерьерам могли позавидовать аристократы времён Людовика XIV. Винтажная мебель, много золота, скульптуры, похожие на греческие статуи, павлины, ангелы, высокие вазы.

Заметив мой взгляд, Мария улыбнулась:

— Мы любим, чтоб вот так было, чтоб золото вокруг.

Угощали нас лепёшками с мясом и куриным супом со свёклой. А потом несколько девушек в красивых платьях в пол принесли чай. Они расставляли на столе высокие прозрачные кружки, и я обратила внимание, что в чае у всех плавают какие-нибудь фрукты. У меня была клубника, а у Максима яблоко.

— Мы всегда добавляем в чай разные фрукты или ягоды: клубнику, малину, вишню, яблоко, — рассказывала Мария.

Удивительным для меня было и то, что юные супруги, мальчик и девочка лет шестнадцати, всё время сидели поодаль друг от друга и не разговаривали. Оказалось, что тут такие порядки. Они хоть и женаты, а пока не привыкнут друг к другу, вместе им сидеть нельзя. По словам Марии, должно пройти один-два года. В таком случае мне было совсем непонятно, зачем так рано их женить, если по-настоящему супругами они смогут стать только годам к восемнадцати. На мой взгляд, детей просто лишали юности. Но здесь к этому совершенно иначе относятся.

— Вам бы посмотреть, как мы свадьбы гуляем, — мечтательно закатила свои чёрные глаза Мария. — Гостей у нас тогда много, артисты вживую поют. Гуляем по два-три дня. Вы к нам ещё приезжайте, осенью.

К слову, я не услышала ни одного необычного имени. Все имена здесь были славянские: Мария, Вера, Ольга, Даниил. Спросила у хозяйки, почему не называют детей цыганскими именами.

— Да, сейчас меньше называем, это правда. Стараемся называть по святцам. Мы же православные христиане, в церковь ходим, чтим Рождество и Пасху. Любим имена, связанные с богом — Богдан, Вера. Поэтому нашу Верку все любят и берегут. Яков её за кого попало не отдаст. И за её зелёные глаза считается, что девчонка одарена магической силой. Люди с зелёными глазами видят мир духов и имеют с ним связь. Среди зеленоглазых много сильных ведьм и колдунов.

Вот как. И в бога верят, и в магию.

Только одно имя было для нашего слуха непривычным — Мито. Но оказалось, что это сокращённо от Дмитрий.

Пока мужчины позвали к себе Максима и говорили о каких-то делах, Мария подсела ко мне, заглянула в глаза и тепло сказала:

— Красивая ты. И счастливая. Волосы рыжие, по нашим поверьям, притягивают счастье. А вот голубые глаза мы не любим. Считается, что это дурной взгляд, так что ты не обижайся, что наши многие избегают твоего взгляда, Вера, например.

Я смутилась. Никогда не слышала такого поверья. У нас, наоборот, чёрных глаз боятся, говорят, что сглазят.

Мария взяла меня за руку, тепло сжала пальцы своей крупной смуглой ладонью. Она говорила, что к рыжим людям у цыган особое почтительное отношение. Взять за руку такого человека или погладить его волосы, значит получить благословение Солнца.

— А что ваш отец рассказывал про Апрельское? Вспоминал ли ту жизнь, свою жену Майю? — спросила осторожно, когда почти все разошлись.

Не хотелось задеть хозяйку, принявшую нас с таким гостеприимством. Она ведь дочь от второго брака. Вдруг ей не понравится подобное любопытство. Но женщина ответила дружелюбно, без тени недовольства:

— Отец не любил о войне говорить. Почти не рассказывал о том, как воевал, награды не доставал. И о первой жене всего пару раз обмолвился, что была она и что фашисты расстреляли с его родителями и со всем табором. Думал, и ребёнок погиб. Самому отцу тогда всего двадцать лет минуло. Женщину, что ему помогла после возвращения с фронта, с благодарностью вспоминал. Брат потому и стал искать тех людей и их родственников в интернете. У них там целое сообщество какое-то есть, для цыган. Я в этом ничего не смыслю.

— Наверное, там его Максим и нашёл, — заметила я.

— Да, Яков показывал мне фото Ильи и Максима. Очень они на нас похожи, видно, что нашего рода.

Я нашла в телефоне фотографию Лёшки. Мария растроганно нахваливала мальчика, который тоже пошёл в их семью. Всё говорила, что зря не привезли ребёнка и что они, цыгане, детей очень любят, иногда даже чужих на воспитание берут. Например, она взяла Веру, когда её родители умерли.

— Я сама пять лет как вдова. Теперь я и брат мой Яков за неё отвечаем.

Вот, значит, как. Вера — сирота и принята в этой семье из милости. Гибель её родителей окутывал ореол тайны. Я так и не узнала, что с ними случилось. Понятия не имею, к ним ли относилось краем уха услышанное «погибли в огне». А по девушке и не скажешь, что она неродная здесь. Очень уверенно держится, гордая, и одета красиво, со вкусом, хоть и просто. Золота на ней не видно, кроме тонкой цепочки с крестиком на шее. А другие и серьги, и кольца носят, и браслеты.

Услышав, что местные цыгане держат лошадей и зарабатывают тем, что катают туристов, я тут же захотела посмотреть на них. А Максим решил покататься.

— Ты когда-нибудь ездил верхом? — спросила я.

— Не-а, — беспечно бросил он, поглаживая чёрного жеребца.

— Макс! Ты же только после перелома! Вдруг упадёшь? Это же очень опасно! — я запаниковала и не знала, какие ещё привести аргументы, чтобы его отговорить от этой затеи.

Не скажу, что я следила за Максом, словно какая-нибудь ревнивица, но то, что Вера так и крутится вокруг него, трудно было не заметить. Со мной говорить избегала, да и вообще сторонилась меня. А рядом с Максимом была более разговорчивой.

Уже наступил вечер, когда в поисках Богорада, ещё пару часов назад подавшегося на конюшни, я шла к стойлам. Вокруг стало непривычно тихо. Цыгане разошлись по своим делам, дети, наверное, вернулись к играм. Каково же было моё удивление, когда, обходя кладовую, наполненную сеном, я услышала голос Максима.

— Я не настоящий цыган и не подхожу тебе.

Они стояли в глубине длинного помещения, пахнущего лошадьми, у стойла чёрного жеребца по кличке Ворон. Он и Вера… Меня пока не заметили, поэтому я остановилась.

— Подходишь, — возразила девушка, кокетливо тряхнув своими иссиня-чёрными волосами.

— Я же не женить тебя на себе хочу. Я лишь о ночи любви прошу, подарю такие ласки что тебе и не снились!

— И где ж ты всему научилась, умелица? — я расслышала в голосе Макса нотки насмешки. — Для незамужней цыганки потеря невинности — большой позор. Неужели семью свою опозорила, сошлась с кем-то вне брака?

Вера хмыкнула.

— Да и жена у меня есть, которую я люблю, — добавил Богорад, и сердце моё подпрыгнуло от радости. — А скоро дочь родится.

— Дочь? Откуда знаешь? — спросила Вера. — Талия-то у твоей жены тонкая, почти как у меня.

— Чувствую!

Цыганка звонко засмеялась.

— Тогда назови её Верой и будет красивая как я!

Макс на это не ответил.

— А если скажу всем, что ты меня снасильничал? Или что улыбкой своей совратил, одурманил.

— Даже не удивлюсь, если так сделаешь, — процедил Макс, а я вся похолодела.— Подлость ваше второе имя.

— Яков тебя батогами забьёт, — довольная собой, Вера будто издевалась и смаковала подробности того, как будут истязать Максима. — Или к коню привяжет за ноги и поволочёт по камням.

— Его за это посадят, а тебя из табора выгонят,— невозмутимо произнёс он. — Так кому хуже сделаешь?

Она молчала. А потом вдруг произнесла:

— Мы не подлые. Мы добры только к своим. А ты чужак. Потому что сошёлся с русской.

— В младенчестве моего отца от верной гибели спасла обычная русская женщина. А потом он вырос и женился на другой русской женщине. И появился я. Если бы не русские, меня бы не было. Ни меня, ни отца, ни моего сына. Так что сама видишь — я наполовину славянин. А ты похожа на избалованного ребёнка, который требует очередную игрушку. Глупая, — бросил Максим и, повернувшись к девушке спиной, пошёл прочь.

[1] Героиня моей книги «Вера. Измена цыганки».