Армянские государства эпохи Багратидов и Византия IX–XI вв.

Глава II Армения IX–XI вв. в международно-правовом аспекте

Восстановление армянской государственности в «эпоху Багратидов» стало возможным благодаря действию в первую очередь внутренних причин — росту производительных сил страны, возрастанию политической и экономической мощи местной знати[260]. Эти факторы действовали в условиях ослабления халифата, возникших, как известно, в IX в. Халифат распался на ряд самостоятельных государств, управляемых местными династиями: Саманидами, Газневидами, Бундами. Однако арабское присутствие в Армении продолжало оставаться еще весьма действенным, интересы завоевателей во многом предопределяли судьбы покоренных народов. Армянская государственность восстанавливалась в условиях ослабившейся власти арабов, когда арабо-византийское соперничество влияло на ее формирование самым непосредственным образом. В силу этого армянской государственности на ранних этапах были присущи черты известной искусственности.

В течение всего периода арабского владычества официальным представителем халифа был специальный чиновник — вали[261]. Как при Омейядах, так и при Аббасидах провинция «Арминия» (в ее состав, как уже говорилось, помимо собственно Армении входили также Грузия и Албания) могла иметь собственного вали, но могла иметь и общего с Месопотамией или с Атрпатаканом или же с обоими вместе. Эти вали выполняли верховные административные функции, в то время как управление княжествами осуществляли местные князья — шиханы. Вали следили за исправным поступлением налогов, они обеспечивали безопасность границ, они же организовывали подавление вспыхивавших время от времени восстаний. В военных действиях как в самой провинции «Арминии», так и за ее пределами часто принимали участие местные контингенты войск[262]. Одновременно с арабскими правителями административными функциями по отношению ко всей провинции или к ее отдельным частям наделялись, как было сказано выше, представители местной знати.

Местную знать в арабской администрации представлял один из армянских князей, который становился своего рода посредником между халифатом и населением. Такое лицо приобретало титул Хайоц ишхан — «князь Армении», титулатура его могла быть обозначена и иным способом. Известно, что, стремясь утвердить свое влияние во вновь приобретенных армянских областях, византийское правительство с конца VI в. щедро жалует местным князьям титул патрикия. Греко-византийскому πατρίκιος соответствует армянскому патрик и арабскому батрик. Титул был настолько распространен, что арабы стали называть батриками армянских князей вообще. В результате сами армяне стали иногда прилагать к «князю Арминии» титул «патрик Армении», хотя нет уверенности, что носитель этого звания во всех случаях действительно имел византийский титул патрикия. Термин подвергся переосмыслению даже у самих византийцев — Феофан[263] называет Смбата Багратуни, жившего на рубеже VII/VIII вв., о πατρίκιος 'Αρμενίας, хотя для византийцев патрикий, вообще говоря, только почетный титул, а не должность. Но это не единичный случай — экзарха Африки Феофан называет о πατρίκιος 'Αφρικής[264].

В IX в. верховный князь Армении приобрел титул ишхаац ишхан — «князь князей». Арабская форма этого титула — батрик ал-батарика — калька с армянской формы. Такой же калькой является и византийское 'αρχών των 'αρχόντων, при этом греческая конструкция, калькирующая армянскую, проистекает из давнего соответствия греческого 'ίχρχων армянскому ишхан. Так, в армянском переводе Библии в 630 случаях из 652 арм. ишхан является подстановкой греч. αρχών[265].

В арабском языке титул верховного правителя мог быть выражен также ا مير الاصراء — «эмир эмиров», соответственно перс. ميراميران, в грецизированной же форме — 'αμηρας των άμρραδων[266], но применительно к Армении использовался, по-видимому, титул батрик ал-батарика. Выше (гл. 1, разд. З) было показано, что по крайней мере двое армянских нахараров были наделены им. Это— Багарат Багратуни и Ашот Багратуни. Их предшественники носили титул князя Армении. Как различаются функции князя Армении и князя князей Армении? По мнению А. Н. Тер-Гевондяна, власть первого распространялась только на Армению, в то время как второй правил также Иверией и Албанией[267]. Действительно, Ашот Багратуни, согласно прямым указаниям источников, представлял всю арабскую «Арминию». Что же касается Багарата Багратуни, то его власть ограничивалась собственно Арменией. Создается впечатление, что прямой зависимости между титулом и пространственными пределами власти его носителя нет, хотя в отдельных случаях верховный князь правил не только Арменией, но и Грузией и Албанией. Можно думать, что титул князь князей расценивался выше, чем князь (Армении), но это было связано с тем, что в IX в. роль первенствующего князя вообще приобрела больший престиж.

С утверждением в Армении царской власти титул ишханац ишхан некоторое время прилагался к наследнику престола, «кронпринцу»[268].

Ишханац ишханами стали будущие цари Смбат I Багратуни и Ашот II Багратуни[269]. До Ашота (при царе Смбате I) ишханац ишханом был его дядя Давит[270]. Это звание утратило свое былое содержание. Как было сказано выше, в доцарский период ишханац ишхан был прежде всего неким посредником между Арменией и халифатом. Армения и в новых условиях продолжала зависеть от халифата, но теперь подобную роль играл (или должен был играть) сам царь. Возможно, что с учреждением царской власти в функции ишханац ишхана входили внутренняя политика, регулирование отношений между центральной властью и удельными князьями. Известно, что при кончине отца Смбат отсутствовал — он в это время усмирял Гугарк[271]. Известно также, что в звание ишханац ишхана Ашот (сын Смбата I) был введен представителем власти халифа Йусуфом[272]. Не исключено, правда, что в рассмотренных случаях термин утратил свое должностное содержание и стал употребляться в титулярном значении. Но при всех обстоятельствах произошло перерождение термина — факт, который не всегда учитывается в специальной литературе.

Звание ишханац ишхана имело широкое хождение и вне царской фамилии, причем здесь его титулярный характер выявляется вполне определенно. Ишханац ишхан приобретает смысл — великий князь. Так, например, васпураканский князь Ашот Арцруни (ум. в 974 г.) в одном и том же источнике назван и ишханац ишханом, и мец ишханом[273]. В 983 г. арабский эмир Голтна Абутлуп (Абу-Дулаф) совершил нападение на Васпуракан. Навстречу ему выступили ишханац ишхан Васпуракана Аблхариб, ишхан Григор, марзпан Тигран. Несмотря на отсутствие прямых свидетельств, М. Чамчян и следующий ему Р. Ачарян по справедливости считают Аблхариба спарапетом, т. е. верховным военачальником Васпуракана. Можно предположить поэтому, что ишханац ишхан — его титул[274]. Асолик рассказывает, как царь Ашот III Багратуни из благочестивых побуждений собирал калек и награждал их титулами ишхана, ишханац ишхана и куропалата. Ишханац ишханом мог быть не единственный член фамилии. Этот титул имел Вахрам Пахлавуни[275], погибший в 1045 г., и одновременно его сын Закарэ[276]. Родовым этот титул был и у Бакурианов. Ишханац ишханом были Джоджик и его сыновья Перс и Бакуран[277], отец Григория Бакуриана. Название титула Бакурана сохранился как в грузинской форме эриставта мтавари, так и в греческой ίιρχων των 'αρχόντων [278]. Ж. Лоран не прав, рассматривая титул Бакурана в ряду царских[279]. Сохранилась печать Феофано, магистрисы и архонтисы архонтов. Издатели с основанием считают ее женой или дочерью армянского или грузинского князя[280]. Арабское батрик ал-батарика также употреблялось в титулярном смысле. В 940 г. хамданидский эмир Сейф ад-Даула вторгся в Тарой, в страну Ибн-Турника, рассказывает Ибн Зафир. Говоря о том же событии, Ибн ал-Азрак именует армянского князя «Ашут ибн-Джарджур, батрик ал-батарика»[281]. Вероятнее всего, речь идет о сыне Григория Таронита, Ашоте (гл. IV, разд. 1), который по своему положению мог быть ишханац ишханом только в титулярном смысле.

Таким образом, мы видим, что термин ишханац ишхан мог иметь и должностные и титулярные значения. Нетрудно заметить, что генезис царской власти в Армении в IX в. связан лишь с одной категорией ишханац ишханов — доверенных лиц халифата, посредников между арабской администрацией и армянами.

В 80-х годах IX в. соотношение сил между Арменией и халифатом и Византией было таково, что Ашот Багратуни смог добиться царского достоинства. Свои обязанности ишханац ишхана по отношению к арабам он, разумеется, не сбросил, Ашот в известных пределах продолжал оставаться представителем власти халифа. Багратиды правили по повелению измаильского племени, т. е. арабов, замечает Самуэл Анеци[282]. Царская корона Ашота была уступкой со стороны арабов, уступкой вынужденной, обусловленной стремлением удержать власть над страной, сохранить свое политическое присутствие. Но искусственность в образовании армянского царства, о которой было сказано выше, этим, собственно, и ограничивалась. Восстановление армянского царства было обусловлено ростом и укреплением внутренних сил, как в политическом, так и в духовном отношении. Характерно, что в начальные годы Х в., когда халифат предпринимает усилия удержать Армению (суверенитет которой по сравнению с временами ишханац ишханов неизмеримо возрос), в качестве политической меры выдвигается идея противопоставить Багратидам Ширака Арцрунидов Васпуракана, при этом наделив также последних царским достоинством. Следует подчеркнуть, что этот акт не только имел в своей основе внешнеполитические обстоятельства, но и был обусловлен причинами внутреннего порядка. В IX–X вв. Армения включала в себя несколько регионов, весьма отличных друг от друга в историко-культурном отношении. Различия были столь велики, что создать единое армянское государство было невозможно. Как ни старались Багратиды объединить под своей эгидой всю Армению, фактически сбросившую арабское иго, им это не уда лось. Досельджукская Армения шла по пути дробления, по пути образования небольших царств в границах данного историко-культурного региона.

Ашот Багратуни был помазан на царство католикосом, но инсигнии власти от имени халифа ему вручил арабский наместник. Полагают, что эти события произошли не одновременно, арабские инсигнии прибыли после того, как была произведена сакрация[283]. Между тем сведения, содержащиеся у Йовханнэса Драсханакертци, в данном случае наиболее авторитетного автора, не дают повода для таких суждений. Католикос произвел помазание после того как Ашот принял инсигнии[284]. Миропомазание было официальным началом царствования. Помимо Ашота I[285] «инвеституру» от арабов получили Смбат I[286], Ашот II Багратуни[287], Гагик I Арцруни[288]. В то время, когда легитимный наследник престола Ашот II Багратуни, опираясь на мощь византийских отрядов возвращался на родину, поднял мятеж его двоюродный брат Ашот, сын Шапуха. Этот Ашот нашел поддержку у арабского наместника Йусуфа (который не мог, разумеется, не опасаться неизбежного роста византийского влияния, поэтому всячески стремился не допускать царствования Ашота II). Йусуф передал мятежнику корону и меч[289], но сакрация, по-видимому, не состоялась и законным царем Ашот, сын Шапуха, не был.

Инсигнии царской власти носили персональный характер их передача не означала признания династии. На примере Багратидов это заметно совершенно отчетливо — знаки власти получают три поколения правителей. Более того создается впечатление, что инсигнии не были признанием и пожизненных прав. Смбат I дважды получал корону — от арабского правителя Афшина[290] и от его преемника Йусуфа; Йусуф «вторично» увенчал Смбата, замечает Асолик[291]. Несколько раз инсигнии власти получал Гагик I Арцруни. В первый раз эти знаки передал ему Йусуф[292]. Узнав о том, что Гагик стал царем армян, халиф Муктадир выслал ему короны и великолепные одеяния[293]. Затем посланцы халифа вновь вручили Гагику корону и одеяния[294]. В 919 г. Йусуф был смещен, а против Смбука, который утвердился на его месте, был послан Убайдаллах (или Абдаллах) б. Мухаммад ал-Фарики (Паркини Йовханнэса Драсханакертци). Фарики в третий раз увенчал голову Гагика I Арцруни короной[295].

Сведения первоисточников об арабских инсигниях (которые мы постарались привести с исчерпывающей полнотой) доказывают, что эти инсигнии передавались ad hoc, они утверждали власть армянского царя применительно к данному моменту. Оставаясь вассалом халифа, армянский царь должен был обеспечить исправное поступление налогов[296], и с этой точки зрения он в какой-то мере мог считаться чиновником халифата. И как полномочия вали или амила не могли быть пожизненными, так, возможно, и армянскому царю отказывали в признании пожизненного характера его власти (не говоря уже о династических правах).

К концу IX в. сепаратистские намерения арабских наместников по отношению к центральной власти халифа выявились со всей очевидностью. Порой эти наместники чувствовали себя совершенно независимыми от центральной власти, могли отложиться от нее, и тогда халифам приходилось подавлять мятеж силами войска. Они могли проводить самостоятельную политику на местах. Неудивительно, что армянские цари получали инсигнии не только от халифа, но и от его наместников. Высылая знаки власти тому или иному армянскому правителю, арабы тем самым утверждали его приоритет перед остальными властителями. Инсигнии становились могучим средством арабской политики в Армении. Но в то же самое время и Багратиды и Арцруниды считались полновластными правителями, царями. Ибн Хаукаль пишет об Армении: «И (эти земли) в стародавние времена принадлежали безраздельно Симбату ибн Ашуту, царю армян (ت ادارس) и, его предкам и всегда оставались в руках самых знатных из них». По словам того же автора, они покорились Йусуфу на условиях договоров раннего ислама[297].

Что же являли собой сами инсигнии? Непременным предметом в их наборе была корона — таг. Корона Смбата I Багратуни была из офирского золота (յոսկւոյ Սոփերայ կազմեալ)[298], имела специальные завязки для волос, украшенные жемчугом (Լւ Ամին յելուզեալ յեոեալ վարսակալ մարգարտատող ւուազարդոևթիւնս)[299]. Корона Гагика I Арцруни была из чистого золота, выполнена с великим мастерством[300]. На западном фасаде храма на о-ве Ахтамар сохранился рельеф, изображающий Гагика I Арцруни с моделью церкви в руках. На голове у Гагика металлическая корона[301]. Не та ли это корона, которую царь получил от Йусуфа?

Известно, что Смбат II (977–989) и Гагик I Багратуни (989–1017) носили чалму — в таком головном уборе предстают они в скульптурных изображениях[302]. Не исключено, что подобная чалма также входила в набор инсигний, высылаемых армянским царям, хотя во времена Смбата II и Гагика I инсигнии в Армению уже не направлялись. В инсигнии входили также драгоценные камни, драгоценные одежды, украшения, благородные кони со снаряжением[303].

Ашот II Багратуни был последним армянским царем, получившим инсигнии власти от халифата. С той поры в международно-правовом аспекте армянские царства были независимы от арабов.

Рассмотрим основные установления государственно-правовой сферы, общие для всех царств «эпохи Багратидов». Ряд важных вопросов, таких, например, как система управления, здесь опущены. Обозначены лишь те моменты, которые соприкасаются с международно-правовыми отношениями. Обобщения сделаны на основе конкретных фактов, поэтому нарисованная здесь картина имеет в виду не теоретическую схему, не систематизацию государственно-правовых воззрений, а реализацию соответствующих норм.

Государственные образования, которые начали появляться в Армении по мере упразднения арабского владычества, были типичными средневековыми монархиями во главе с царем или князем. Основными терминами для обозначения царского титула были тагавор или apкай, оба древнего происхождения, засвидетельствованные в наиболее ранних памятниках армянской письменности. Этимология первого термина прозрачна — слово происходит от «таг» — «венец», «корона»[304] и обозначает соответственно «увенчанный», «коронованный»[305]. Этимология аркай менее ясна[306]. Эти термины, по крайней мере в интересующее нас время, равнозначны, хотя несут, возможно, различную стилистическую нагрузку. Так, в одном и том же тексте царь Смбат II Багратуни назван и аркай и тагавор[307]. Но к царю Гагику I Багратуни и к царю Давиту Безземельному Асолик, у которого заимствован предыдущий пример, прилагает только термин аркай[308]. Как тагавор, так и аркай могут прилагаться и к иноземным государям[309].

Основным термином для обозначения княжеского титула служило слово «ишхан» — также древнего происхождения[310].

Эта терминология относится прежде всего к государственно-правовой сфере, она обозначает власть правителя по отношению к своим подданным. В международно-правовой сфере, в соответствии с характером международных отношений, употреблялись и другие термины.

Ниже приведен список армянских государств, имевших в IX–X вв. статус царства:

1. Царство Великая Армения (886–1045) со столицей попеременно в Еразгаворсе, Ширакаване, Карсе, Ани. Власть здесь принадлежала Багратидам[311].

2. Васпуракан (908–1021) со столицей в г. Ване. Власть принадлежала Арцрунидам[312].

3. Карсское, или Ванандское, царство (963–1064) со столицей в Карсе. Отделилось от Великой Армении, здесь правили представители боковой линии Багратидов[313].

4. Дорийское, или Ташир-Дзорагетское, царство (979 — после 1256) со столицей попеременно в Шамшулдэ, Лорце. Власть принадлежала представителям боковой линии Багратидов[314].

5. Сюнийское царство (970 — после 1091) со столицами попеременно в Сисиане и Капане[315].

6. Парисосское царство (?–1003) со столицей в Парисосе. Здесь правили потомки Сахла, сына Смбата, правителя Шакэ[316].

Сходный генезис и структуру имело и царство, возникшее на территории Албании. Речь идет о собственно Албанском царстве, возникшем в 893 г., где правили Хамам и его потомки[317].

К числу самостоятельных государственных образований Армении относится Тарой, имевший статус не царства, а княжества (830–966), но во многом явившийся прообразом будущих царств. Здесь правили Багарат Багратуни и его потомки, составлявшие Таронскую ветвь Багратидов (литературу см.: в гл. IV, разд. 1).

Все эти государства следуют в передаче власти по династическому признаку. Династические начала в Армении имели очень давнюю традицию, идущую от древневосточных государств. Этот принцип отчетливо сказывается в государственном устройстве Урарту. Династическими были государства Еруандидов, Арташэсидов, Аршакидов[318]. Ярко выраженный династический характер имела и власть местных удельных князей-нахараров. Прерогативы последних продолжали сохраняться и после упразднения царской власти в Армении, как при марзпанах, так и при арабских наместниках, хотя, разумеется, в суженных пределах. Сохранялась и такая тенденция — власть оставалась в пределах одной нахарарской фамилии и переходила по наследству. Нарушение принципа связано было, как правило, с причинами внешнего порядка: акциями иноземных правителей, междоусобной войной, иногда и мирными (или кажущимся таковыми) сделками по отчуждению наследственной земельной собственности. Династические начала, положенные в основу государственного устройства Армении, Грузии и Албании в интересующую нас эпоху, не были, таким образом, новшеством, но являлись реализацией длительной и весьма жизнестойкой традиции.

В царской фамилии власть переходит обычно от отца к сыну или от брата к брату. Так, в Великой Армении последовательность правителей была следующая: Ашот I — его сын Смбат I — его сыновья, Ашот II, затем Абас I — его сын Ашот III — его сыновья Смбат II, затем Гагик I — его сыновья (правили одновременно) Йовханнэс-Смбат и Ашот IV— сын последнего Гагик II. Попытки узурпации трона исходили от Абаса, брата Ашота I (Абас оспаривал власть у своего племянника Смбата I), и от Ашота, выступившего против Ашота II, своего двоюродного брата (отец узурпатора, Шапух, был родным братом Смбата I). Последовательность правителей в Васпуракане такова: Гагик Арцруни — его сыновья: Ашот-Дереник, затем Абусахл — сыновья последнего: Ашот, затем одновременно Гургэн и Сенекерим, после смерти Гургэна — только Сенекерим.

Но при отсутствии прямого наследника трон мог быть замещен и представителем по женской линии. Так, после бездетного сюнийского царя Васака правил его племянник по сестре Смбат II, а затем родной брат Смбата — Григор. Их отец Ашот принадлежал, правда, к тому же сюнийскому роду[319]. Григор также был бездетным и усыновил своего шурина Сенекерима, сына албанского царя Севады. Сенекерим и наследовал Григору[320].

Подобная практика находит отражение и в Судебнике Мхитара Гоша[321], но законодатель полагает, что братья имеют преимущественное перед следующим поколением право на престол. Относительно порядка наследования престола сыновьями Мхитар Гош замечает, что царствовать должен наиболее достойный (յաոա£ադերւքն).

Легитимным мог считаться, по-видимому, лишь тот правитель, который принадлежал к данной царской фамилии или по крайней мере представлял ее. Накануне византийского завоевания анийским престолом пытался овладеть Саргис Хайказн. Патроним Саргиса содержал намек, вероятно, на происхождение фамилии от легендарного прародителя армян — Хайка. На такую древность рода не могли претендовать даже Багратиды, законные цари Великой Армении. Тем не менее, сообщает Матфей Эдесский, его не приняли, «поскольку он был Хайказном»[322].

Легитимное начало царствования знаменовала сакрация — миропомазание и возложение короны, венца. Сакрацию мог произвести католикос, единый верховный глава армянской церкви до конца ΧI в. Ашота I Багратуни короновал католикос Гэорг Гарнеци[323]. Он же возложил корону на Смбата I Багратуни[324]. Ашота III Багратуни венчал на царство католикос Ананиа Мокаци[325]. Коронацию Йовханнэса-Смбата и Гагика II Багратуни совершил католикос Петрос[326]. Однако царь Сюника Васак был помазан на царство сюнийским епископом Григором[327]. Сакрация с участием католикоса была, возможно, прерогативой только Багратидов.

Армянские царства и княжества, сбросившие или сбрасывающие арабское иго, ни в коей мере не были содружеством равноправных политических образований — их либо разъединяла вражда, либо связывали отношения вассала и сюзерена. В доказательство этого утверждения можно привести многочисленные примеры. Неравномерность в политическом и экономическом развитии, различие историко-культурных традиций, географическое положение — все эти факторы в сочетании с причинами внешнеполитического характера определяли специфику отношений, складывавшихся между армянскими царствами и княжествами эпохи Багратидов. При этом статус отдельных политических единиц мог меняться — княжества Васпуракан и Сюник превращаются в царства. В то же время армянские государства обнаруживают явную тенденцию к дроблению, от них отпочковываются менее обширные государственные образования, возникают новые царства, причем в границах, имеющих длительное историческое прошлое. Так, в 961 г., когда столица Великой Армении была перенесена из Карса в Ани, правителем Карса остался брат царя Ашота III, Мушел, а в 963 г. в Вананде образовалось самостоятельное царство. Мушел Багратуни стал родоначальником карсской ветви Багратидов[328]. В 979 г. выделилось Ташир-Дзорагетское царство, где стал править Гургэн, сын Ашота III. В 990–1003 гг. в Васпуракане правили два царя — Гургэн и Сенекерим Арцруни. Асолик[329] считает их соправителями, но в действительности имел место и территориальный раздел — в других источниках Гургэн именуется царем Андзевацика[330]. В поздней истории «Великой Армении» эта тенденция прослеживается совершенно отчетливо. Йовханнэс-Смбат стал править столицей Ани с округой, а брат его Ашот IV — остальной частью Армении, «обращенной к Персии и Грузии»[331]. Удел Ашота обозначается друц ашхарх[332]. Соглашением между братьями было определено, что в случае смерти Йовханнэса-Смбата власть над всем царством переходит к Ашоту. Как известно, оба брата умерли почти одновременно, анийский престол занял сын Ашота IV, Гагик II, а в 1045 г. царство было поглощено Византией. Не случись этого, Великая Армения, вероятно, распалась бы.

Важно отметить, что при этом распаде отдельные территории царства достаются членам одной и той же фамилии — Багратидам или Арцрунидам. Фамильные связи образуют специфическую систему, при которой царственный азгапет (родовладыка) обладает верховными правами над остальными членами фамилии. Абас стал царем в Карсе повелением своего азгапета Гагика, утверждает Матфей Эдесский. То же самое он говорит и по поводу воцарения Гургэна в Ташир-Дзорагете[333]. Автор, по-видимому, не совсем точен — по хронологическим соображениям этим азгапетом должен был быть не Гагик, а его предшественник Смбат II Багратуни[334]. Но так или иначе, азгапетом Абаса и Гургэна был их двоюродный брат. Азгапетом анийского царя Йовханнэса-Смбата был сын Гургэна — Давит Безземельный (к лорийскому царю эти функции перешли, по всей вероятности, лишь после смерти могущественного Гагика I, отца Йовханнэса-Смбата). Давит сразу после кончины Йовханнэса-Смбата вторгся в анийские пределы, стремясь, по-видимому, пресечь попытку узурпации, предпринятую Саргисом Хайказном[335]. Йовханнэс-Смбат и Давит Безземельный были двоюродными братьями. В условиях, когда власть принадлежала членам одного царствующего рода, состоящим притом в близком родстве, институт азгапетов являлся той формой, которая отражала иерархическую структуру государств и их реальную соподчиненность на данном отрезке времени.

Но, разумеется, институт азгапетов не покрывал всей сложности вассальных отношений, которые связывали армянское общество по самым различным направлениям. Эти отношения регулировались формальным договором, вассальной клятвой, которая называлась дашинк ухти или просто дашинк. После того как Ашот Багратуни, будущий царь Ашот I, был утвержден в звании ишханац ишхана, все армянские князья принесли ему присягу (дашинк), словно настоящему царскому отпрыску[336]. Когда Ашот Арцруни, великий ишхан Васпуракана, восстал против своего дяди (по матери) Смбата I Багратуни, то, по словам Йовханнэса Драсханакертци, он презрел эту присягу[337]. Установление вассальных отношений зависело от соотношения сил и исторической обстановки в данный момент, а они менялись во времени и пространстве. Это касается в равной мере как отношений между царствами, так и отношений между царствами и княжествами.

Междоусобная война заполняет всю историю интересующего нас периода. Особенно острым было соперничество двух наиболее могущественных царских родов — Багратидов и Арцрунидов. Багратиды претендовали на первенство и после того, как правители Васпуракана отложились от них и приобрели царское достоинство. Это нашло свое правовое отражение в титуле шаханшах, который присвоили себе багратидские цари.

Происхождение титула связано с Ашотом II Багратуни. Вернувшись от византийского императора в Армению, сообщает Асолик, Ашот «провозгласил себя шаханшахом, т. е. царем царей»[338]. Но Йовханнэс Драсханакертци, который значительно осведомленнее во всем, что касается Ашота II, рисует иную картину. Субук, пришедший на смену арабскому правителю Йусуфу, постарался установить добрые отношения с Ашотом и пожаловал ему, утверждает автор, титул шаханшаха[339]. Н. Я. Марр полагал, что до Ашота II тот же титул получил его двоюродный брат Ашот, в то время антицарь. Это мнение источниками не подтверждается[340]. В то же время все исследователи сходятся на том, что титул шаханшаха был признанием верховных прав Ашота II по отношению к прочим царям. Действительно, в условиях, когда к Двину приближались отряды Иоанна Куркуаса (гл. III), арабы, рассчитывавшие на союз с Ашотом II, могли присвоить ему титул, утверждающий его приоритет. Но полученный от арабов, этот титул превратился в наследственный. Багратиды продолжали носить его и тогда, когда зависимость от халифата отошла в область преданий. Этот титул носили представители как прямой, так и боковых линий Багратидов. Так, шаханшахом был последний царь карсской ветви — Гагик[341], а также царь Лорэ — Гургэл[342]. Сохранилась дефектная надпись из Ани. Повелением Гагика I Багратуни предписание этой надписи объявлялось незыблемым. Гагик назван здесь шаханшахом, а отец его Ашот III — царем царей, аркайиц аркай. Надпись официальная, высечена от имени католикоса Саргиса Севанского[343]. Тем не менее нельзя быть уверенным, что выражение «царь царей» было официальным титулом, иначе вряд ли католикос упустил бы возможность приложить его к Гагику. Скорее это почетный эпитет, сочетающийся с царем Ашотом, которого уже не было в живых, но эпитет, подсказанный вполне реальным титулом шаханшаха и согласующийся с ним по содержанию и конструкции.

В своих сношениях с Арменией Византийская империя полностью учитывала сложившуюся там систему государственной власти и стремилась использовать ее специфику в собственных интересах. В международной политике Византии IX–XI вв. Армения была представлена не в качестве единого целого (или даже части целого, если под целым подразумевать страну в ее исторических пределах), а отдельными царствами и либо входящими в них, либо независимыми княжествами. Отношениям с каждой из этих единиц была свойственна особая специфика. В дальнейшем изложение ведется применительно к истории отдельных царств и княжеств, оказавшихся контрагентами Византийской империи в практике ее международных отношений.

Как было сказано выше, арабское завоевание, почти так же как впоследствии сельджукское, было столкновением армян с совершенно неведомой силой. Армения узнала арабов впервые в образе завоевателей. Система армяно-арабских отношений складывалась в условиях уже имевшего место арабского завоевания.

Византийское завоевание, в отличие от арабского, имело многовековую предысторию. В результате первого (387 г.), а еще в большей степени второго раздела (591 г.) значительная часть территории, издавна заселенной армянами, оказалась в составе Византийской империи. При этом происходит движение на запад, армяне утверждаются за пределами исторической Армении, обосновываются в Константинополе, в Болгарии, в Греции. С конца VI в. значительную часть армянского населения составляли подданные Византийской империи.

Арабское завоевание в течение нескольких десятилетий начисто стерло успехи Византийской империи на пути поглощения Армении. Связь Византии с основными районами Армении была фактически прервана. Но политическая доктрина, которая рассматривала армян как подданных империи, пересмотру не подвергалась. Последовательные усилия, которые предпринимала империя при вторичном завоевании Армении, были, по существу, реализацией этой доктрины. В своих действиях византийские политики могли опираться и на утверждавшиеся в течение веков представления о том, что территория, некогда принадлежавшая империи, а затем отошедшая к нечестивцам, непременно должна вернуться к законному государю[344].

Но при рассмотрении вопросов, связанных с отвоеванием армянских земель, следует учитывать очень важное, с нашей точки зрения, обстоятельство. Западная часть Армении избавилась от арабского владычества в результате наступательных действий византийской армии. Эти действия явились, таким образом, как бы реализацией упомянутых выше представлений в их чистом виде. Этот процесс завершился около середины X в. — в 949 г. был окончательно занят Феодосиополь, былой оплот византийского владычества в Армении, который и теперь не утратил своей стратегической роли. Но на повестке дня стояла проблема завоевания тех частей Армении, которые располагались восточнее и которые успели самостоятельно освободиться от арабского владычества. Восстановив государственность, эти части Армении приобрели благодаря этому определенный политический вес. (В дальнейшем, говоря об Армении, мы будем иметь в виду именно эти области ее исторической территории.) Естественно, что приобщение этих областей к империи было связано с преодолением препятствий не только военного, но и дипломатического характера.

По мнению А. Тойнби, Византия теоретически не могла вступать в международные отношения. Как император, так и его подданные считали, что границы империи совпадают с границами всего цивилизованного мира. За пределами империи жили «варвары», пребывающие во тьме; владыка мира не удостаивал их имперской администрации, они управлялись собственными вождями. Эти вожди должны были удерживать свои народы в подчинении имперским наказам. Но рассылка этих наказов не может считаться «международными отношениями», считает А. Тойнби, имея в виду, по-видимому, более или менее равноправные отношения[345]. В действительности, конечно, империя сплошь и рядом оказывалась перед необходимостью отступать от этого. В отношениях с Арменией играли роль факторы и специфического свойства.

Часть государств, вовлеченных в орбиту византийской внешней политики, составила определенную общность во главе с империей. К этому сообществу византийцы прилагали те же наименования, что и к своему государству, — βασιλεία, οικουμένη, πολίτευμα; современный историк, отталкиваясь от этой терминологии, вводит современный же термин Commonwealth[346]. Непременным признаком, по которому тот или иной народ может быть причислен к византийскому «содружеству наций», Д. Д. Оболенский считает «православие»; объектом исследования он делает лишь часть Восточной Европы. Вне рассмотрения остается Польша, культура которой начиная с раннего средневековья зависела от латинского мира, а также Сицилия, Венеция и Кавказ: хотя они на протяжении веков оказывались включенными в орбиту культурного влияния Византии, тем не менее «по географическим соображениям» Д. Д. Оболенский касается их лишь попутно[347]. Не ставя под сомнение право автора рассматривать проблему лишь в географических пределах Восточной Европы, полагаю, что само понятие «содружество наций» (как его трактует Д. Д. Оболенский) несколько шире. Д. Д. Оболенский рассматривает страны, которые признавали верховенство Византии, были связаны с ней политическими, церковными и культурными узами. Армянская церковь, отвергнув решения IV Вселенского собора, тем не менее не порвала своих связей с византийской, а та, в свою очередь, продолжала предпринимать настойчивые попытки вернуть армян. Известная часть армян принадлежала к византийской церкви. По остальным же признакам Армения была связана с империей теснейшим образом. К завоеванию Армении, которая, как мы склонны думать, являлась членом этого своеобразного содружества, Византия должна была подойти лишь после длительной дипломатической подготовки. Как мы видели, этот процесс растянулся на добрых два столетия.

При рассмотрении международно-правового статуса Армении необходимо учесть, что связи между армянскими государствами и империей формировались применительно к нескольким системам, которые действовали в международных отношениях Византии и прочих государств. При разработке этих вопросов следует иметь в виду условность понятия «статус». Анализу подлежат, с одной стороны, византийские, с другой — армянские воззрения на позицию армянских государств, причем эти воззрения совпадали далеко не всегда.

Как известно, на протяжении всего средневековья действенную роль играли представления об идеальной «семье», которая объединяла и правителей, и их народы. Эти представления уходят в глубокую древность. Ф. Дёльгер, который наиболее глубоко и всесторонне изучил этот феномен[348], отдельные его элементы обнаруживает во времена Диоклетиана, а еще раньше — у Птолемеев и других диадохов. Мистическая «семья» правителей была в то же время реальным политическим институтом, регулирующим международные отношения, а термин, определяющий степень и характер родства, становился правовым титулом — ein Rechtstitel[349]. Титулы, которые прилагались к контрагентам византийского императора, определяли их место (так же как и место подданных этих народов) в системе, построенной по иерархическому принципу[350].

Применительно к IХ — Х вв. эта своеобразная «семья» строилась по следующему признаку. Во главе ее стоит, разумеется, император — духовный «отец», наделенный patria роtestas[351], хотя при этом он своим духовным отцом признает римского папу[352]. Отношения между императором и прочими членами этой «семьи» конституировались по трем линиям. На высшей ступени находились «братья» императора[353], причем здесь фактическое соотношение сил могло дать повод претендовать на известное равноправие. Далее шли сыновья императора, а на низшей ступени находились φίλοι — «друзья». Полагают, что спиритуализация системы произошла в IX в. когда появилось определение πνευματικός[354]. Система духовных родственных связей и относящаяся к ней терминология принадлежали исключительно международно-правовой сфере. Эта система предполагала, по-видимому, только двойные связи: византийский император — его иноземный контрагент. Духовные сыновья императора не становились духовными братьями, а «друзья» императора между собой вполне могли оказаться врагами.

Анализируя структуру «семьи правителей и народов», Ф. Дёльгер считал, что ниже «друзей» располагались еще две категории правителей. Это были: а) правители, которые (еще) не стали «друзьями», не имели титула по «родству», а определялись по иным особенностям обращения и протокола; б) те, кто, по мнению византийского двора, признавал суверенитет императора в качестве его подданных, δούλοι. Подобная постановка вопроса может привести к неверным суждениям. В действительности речь идет не о различных категориях правителей, а о разных системах их зависимости (мнимой или действительной) от василевса, каждая с собственным отсчетом степени зависимости. Нельзя поэтому считать, что правители первой из отмеченных выше категорий стояли ниже «друзей» — они были попросту вне «семьи правителей и народов». Различные системы функционировали, в общем, самостоятельно, но могли накладываться друг на друга. Одно и то же лицо могло носить титул по «родству» и одновременно относиться к обеим из отмеченных Ф. Дёльгером категорий. Армянская действительность изобилует примерами подобного рода, о чем речь пойдет ниже[355].

В составе ««De cerimoniis»»[356] сохранился драгоценный документ — формулы инскрипций официальных посланий, адресуемых иноземным правителям. По существу, это руководство, которое распространялось на одну из важных сторон дипломатической переписки и призвано было обеспечить точность при составлении соответствующей грамоты. Документ составлен во времена Константина Порфирородного и его сына, будущего Романа II, и датируется, таким образом, 944–959 гг. Но в основе его лежит более ранняя практика[357]. В документе имеются пометки, которые отражают существенные изменения в протоколе. Для наших целей важно отметить, что отраженная в этом документе практика в определенной сфере распространялась на Армению со времен царя Ашота I Багратуни, т. е. с 886 г.

В 48-й главе трое адресатов названы «духовными сыновьями» византийского императора — это правители Великой Армении, Алании и Болгарии[358]. «Великая Армения» — это не географический, а политический термин, который византийцы прилагали не к заевфратской территории, населенной армянами, как в прошлом, а к царству Багратидов. Говоря об Ашоте I, Константин Порфирородный именует его архонтом архонтов Великой Армении[359]. Именно к царству первых Багратидов прилагается это название и в ««De cerimoniis»»[360]. Страна же в этих источниках обозначена просто как «Армения»[361]. «Великой Арменией» назовет это царство Скилица применительно ко времени Йовханнэса-Смбата и Гагика II[362], а в дальнейшем это наименование будет фигурировать в названии фемы. В политическом смысле употребляли это название и сами армяне. Так, Гагик I Багратуни именуется как царь Мец Хайк-а, «Великой Армении»[363]. Таким образом, одним из духовных сыновей императора был царь Великой Армении. К другим армянским царям этот титул не прилагался.

Правовая сторона отношений между императором и царем Великой Армении, нашедшая отражение в специфическом термине «духовный сын», не раз привлекала внимание исследователей, но, как мне известно, этот вопрос рассматривался на основании лишь тех данных, которые содержатся в греческих источниках. Между тем сведения об этом «духовном родстве» сохранились и у армянских авторов. Один из этих авторов — прекрасно осведомленный Йовханнэс Драсханакертци. Известно, что незадолго до своей смерти император Василий I признал царские права Ашота I Багратуни и выслал ему корону (см. ниже). Между императором и армянским царем был заключен договор о мире, подчинении (разумеется, царя императору) и любви. При этом Василий нарек Ашота «сыном любимым»[364], Лев VI Мудрый осыпал Смбата I дарами и почестями, «но важнее было то, что император назвал Смбата своим любимым сыном в полюбовном договоре о верности»[365]. Вновь возвращаясь к этому сюжету, автор отмечает, что, будучи «любимым сыном», Смбат вдесятеро воздавал императору, признавал его верховенство и называл его «отцом родным»[366]. Когда в 913 г. сын и преемник Смбата I Ашот II посетил Константинополь, император «называл его сыном мученика и (своим) любимым сыном»[367]. Особенную важность приобретают свидетельства, почерпнутые из официальных документов. В своем послании Константину Порфирородному католикос пишет: «Что мне сказать о Смбате Багратуни, главе всех проживающих на Востоке, который духовно удостоился быть названным вашим сыном, будучи вашим рабом?»[368]. Так же и в послании, адресованном Ашоту III Багратуни (958–977), Иоанн Цимисхий именует царя своим «духовным сыном»[369]. Взятые даже сами по себе, эти данные показывают, что «семейные» отношения между византийскими императорами и их армянскими «сыновьями» представляли собой юридическую реальность ^ фиксировались в специальном договоре — ухт, дашинк. С другой стороны, с помощью этих данных можно установить, что титул духовного сына цари Великой Армении носили с первых лет образования царства и по крайней мере до Ашота III[370].

Армянский правитель мог стать также «другом» императора. Подобное предложение сделал между 929 и 948 гг. император Роман Лакапин, обратившись с посланием к анонимному армянскому князю (см. Приложение II).

В отношениях Византии с соседями действовала и другая система, которая, как и первая, нашла четкое отражение в официальной титулатуре. Разумеется, и здесь первенствующая роль была уготована Византийской империи — в лице василевса[371]. Византийская политическая идея господства над прочими народами питалась верой в божественный промысел, предначертавший империи эту роль по такому подобию: как на небесах один бог, так и на земле один император[372]. Но от рассмотрения совокупности сложных причин, породивших эту идею, в данном случае можно отвлечься. Нам важно выяснить место Армении в системе и действенность этой последней.

Во главе иерархии государств находился, разумеется, византийский император. В 629 г. его официальным титулом становится «василевс»[373]. Этот титул рассматривали исключительно как прерогативу византийского государя. Под давлением обстоятельств Михаил I (811–813) вынужден был признать василевсом также Карла Великого, но при этом он расширил свою титулатуру и стал именоваться василевсом ромеев, тогда как Карл — просто василевсом[374]. Исключением из общего правила было также признание василевсом Симеона Болгарского (913 г.), который до этого именовался архонтом. Как и в случае с Карлом Великим, этот акт повлек за собой изменения в титуле византийских императоров, ставших с тех пор αύτοκρατορες βασιλείς ‘Ρωμαίων[375]. Малейшее нарушение в интитуляции византийского императора грозило опасными последствиями.

В свете изложенных фактов становится совершенно очевидно, что армянские цари эпохи Багратидов не могли быть василевсами, хотя именно этот титул носили их отдаленные предшественники, начиная с середины VI в. до н. э.[376]. Более того, начиная с Тиграна II (95–55 гг.), на монетах появляется обозначение βασιλεύς βασιλέων[377]. Впрочем, и в интересующее нас время в неофициальном контексте армянский царь мог быть назван василевсом. В «Советах и рассказах» Кекавмена о васпураканском царе Сенекериме Арцруни говорится, что тот был потомком василевсов и сам василевс. Г. Г. Литаврин обращает внимание на то, что Кекавмен, как и некоторые другие византийские авторы, неточен в употреблении титула василевс — он часто дает его иноземным, христианским и языческим, правителям[378]. Официальным же титулом армянского царя становится «αρχών, или 'αρχών των αρχόντων. В литературе не раз обращалось внимание на то, что последнее обозначение является греческим соответствием армянскому ишханац ишхан (точно так же как батрик ал-батарика — арабским). Следует, однако, учесть, что в условиях халифата батрик ал-батарика не был царским титулом, для византийцев же архонт архонтов стал таковым применительно к Армении. Носителями этого титула выступают Ашот I[379], Смбат I[380], Ашот II[381], это наименование прилагается к Багратидам без указания имени[382]. В известии о прибытии в Константинополь Ашот II назван сыном архонта архонтов[383]. 139-е послание Николая Мистика адресовано архонту архонтов, которым был не кто иной, как этот же Ашот II[384].

В колофоне знаменитого Лазаревского Евангелия, переписанного в 336/887 г., значится: «… книга переписана в правление (յիշխանութևանն) ишханац ишхана Ашота (Багратуни. — К. Ю.)»[385]. Если в 887 г. Ашот I уже имел царское достоинство (наиболее вероятной датой его восшествия на престол является 886 г.), тогда следует думать, что византийский титул Ашота I мог быть выражен и в его исконной армянской форме.

Таким образом, нам достоверно известно, что первые три царя Багратида носили титул архонта архонтов. По поводу же брата и преемника Ашота II — Абаса (929–953) известно, что он был магистром. Наделенный этим титулом, он фигурирует и в послании Романа Лакапина неизвестному армянскому князю, которое мы датируем 929–943 гг.[386] (Об этом послании см.: Приложение II). Сам по себе титул магистра не свидетельствует о каком-либо «понижении» — этот термин принадлежит другой системе обозначения. Такого рода смешение наблюдается и в ««De cerimoniis»»[387] — здесь царь Восточной Грузии назван «куропалатом Иверии», т. е. титулом, который относится к тому же ряду, что и магистр. Но сдвиги в распределении международно-правовых титулов, безусловно, произошли. В «De Administrando Imperio» Константина Порфирородного Гагик I Арцруни фигурирует как архонт, но в ««De cerimoniis»»[388] высказана иная точка зрения: «Архонту Аспуракана, или Васпаракана, ныне титулуемому архонтом архонтов, Константин и Роман, верные во Христе боге автократоры, августы, василевсы ромеев — славному имярек архонту архонтов». В послании Романа Лакапина царь Васпуракана Гагик I Арцруни назван архонтом архонтов[389]. Таким образом, в какой-то момент титул архонта архонтов был присвоен васпураканскому царю. Произошли изменения и в интитуляции царя Великой Армении. В ««De cerimoniis»»[390] отмечено, что послание архонту архонтов Великой Армении снабжается печатью в три солида, а инскрипция гласит: «Константин и Роман, верные во Христе боге автократоры, августы, великие василевсы ромеев — славнейшему имярек проту (πρώτον) Великой Армении и духовному нашему сыну». Нетрудно заметить, что обозначение «архонт архонтов» фигурирует только в описательной части текста, в воспроизведенной же дословно инскрипции, т. е. в совершенно официальной части, царь именуется протом. Прот — термин, официальный титул. В 46-й главе II книги ««De cerimoniis»» перечислены титулы, которые жалуются иноземным правителям. Наряду с архонтом архонтов здесь упомянут также и прот[391]. Нечто подобное мы наблюдаем и в случае с Аланией. В описательной части правитель Алании назван экзусиократором, а в инскрипции — экзусиастом[392]. Известна печать экзусиократора Алании Гавриила[393]. По-видимому, и по отношению к Алании произошли изменения в интитуляции.

Сопоставление данных ««De cerimoniis»» и в особенности послание Романа Лакапина приводит к убеждению, что, согласно византийским нормам, в Армении мог быть только один архонт архонтов. Носитель этого титула становился первенствующим среди архонтов, хотя при этом в число последних могли входить и цари. Титул архонта архонтов адекватно отражал позицию его носителя по отношению к прочим архонтам. Вполне возможно, что, включая его в список международно-правовых титулов, византийцы исходили не только из его грамматического соответствия армянскому ишханац ишхан, но руководствовались практикой самого института. Действительно, как уже говорилось, и по арабским представлениям, ишханац ишхан становился главой над прочими ишханами, причем только одно лицо могло занимать это место. Арабская модель сохранила свои существенные черты и в византийском преломлении.

Таким образом, достоверно известно, что архонтами архонтов были последовательно Ашот I, Смбат I, Ашот II Багратуни, после смерти Ашота этот титул получил Гагик I Арцруни[394] и еще при его жизни предложен неизвестному армянскому князю, адресату Романа Лакапина. Наши сведения об институте архонта архонтов на этом обрываются. В составе «Хронографии» Матфея Эдесского сохранилось послание Иоанна Цимисхия Ашоту III Багратуни. Армянский царь в инскрипции именуется шаханшахом. Р. М. Бартикян полагает, что в греческом подлиннике этого послания здесь значился архонт архонтов[395]. Но мы видели, что после 929 г. носителем этого титула стал царь Васпуракана, а не Великой Армении, и нет оснований думать, что титул вернулся к Багратидам. По мнению А. Рамбо, армянское «шаханшах» в данном месте является подстановкой греческого πρώτος[396]. Действительно, таким был официальный титул царя Великой Армении в период составления, точнее — редактирования ««De cerimoniis»». Но можно ли быть уверенным, что до середины 70-х годов, когда Иоанн Цимисхий писал Ашоту III, в интитуляции царя Великой Армении не произошло новых изменений? Сведения, относящиеся к XI в., не только не устраняют, но, скорее, оправдывают подобное предположение.

Согласно Скилице, в 1032 г. император Роман Аргир отдал свою племянницу в жены Йовханнэсу-Смбату — экзусиарху Великой Армении[397]. В рассказе о захвате византийцами Ани говорится, что в период восстания Георгия I против империи союзником грузинского царя был Йовханнэс-Смбат — ό της του Άνίου κυριεύων χώρας[398]. Восстание потерпело поражение, тогда император на определенных условиях пожаловал Йовханнэсу-Смбату титул магистра и назначил его пожизненно «архонтом Ани и так называемой Великой Армении»[399]. Преемник Йовханнэса-Смбата Гагик II назван здесь топархом Ани[400].

Отсутствие контрольных данных лишает нас возможности оценить достоверность сведений Скилицы. В такого рода источнике возможна терминологическая небрежность. Тем не менее нельзя не отметить, что экзусиарх, архонт, топарх — официальные титулы[401]. Κνριευων в этом списке отсутствует, есть Κυριώτατος и κύριος; известно, однако, что этот термин является официальным титулом правителя Счастливой Аравии[402]. Термином топарх в литературе XI в. обозначали предводителя иноплеменного народа или страны, находящейся по соседству с византийскими границами. В таком значении употребляет это слово Кекавмен[403]. Есть основания думать, что хотя бы часть этой лексики принадлежит официальной титулатуре армянского царя, которая продолжала меняться во времени. Нечто подобное наблюдается и в Грузии. В рассказе об Ани Георгий I назван архегосом, хотя в ««De cerimoniis»»[404] правитель Авасгии носит титул экзусиаста, а царь Восточной Грузии был «куропалатом Иверии»[405]. Но, судя по ««De cerimoniis»»[406], архегос — также официальный титул.

Помимо названных царств в орбиту византийской политики были втянуты и отдельные армянские княжества. В списке адресатов числятся архонты: του Κοκοβιτ, του Ταρώ, του Μωεξ, του Ά|υ|ζαν, του Συνης, του Βαιτζώρ, του Χατζιένης, и каждый адресат снабжен пометкой: 'Αρμενία. К этой же группе следует отнести и^трех архонтов: του Σερβοτιών, των λεγομένων Μαύρα παιδιά[407]. Определение топонимов трудности не представляет: здесь названы области Коговит, Тарой, Мокк, Андзавацик, Сюник, Вайоц Дзор, Хачэн, Севордик (Утик)[408]. Как было сказано выше, официальный характер титула архонт подтверждает и ««De cerimoniis»»[409], хотя, вообще говоря, этот термин отличается полисемичностью[410].

Контрагентами византийского императора были также куропалат Иверии, архонты четырех соседних с ним княжеств[411], экзусиаст Авасгии, архонт Албании и других кавказских княжеств[412]. Особыми нитями были связаны с императором католикосы Армении, Иверии и Албании[413].

Признаком, по которому наряду с прочими устанавливалась ступень каждого правителя в иерархии, являлись дипломатические особенности направляемых ему грамот. Грамоты, адресуемые царям Великой Армении и Васпуракана, как уже было сказано, снабжались золотой печатью достоинством в три солида. Грамоты, которые получали куропалат Иверии, экзусиократор (экзусиаст?) Алании, экзусиаст Авасгии, имели печати в два солида[414].

Послания, адресуемые архонтам Коговита, Тарона и др., куропалату Иверии и четырем соседним архонтам, экзусиасту Авасгии, архонту Албании и другим кавказским архонтам, наконец, трем католикосам, были повелениями, κελεύσις[415]. Повеления считались признаком зависимости и противопоставлялись γραμματα[416]. Но этот признак, взятый сам пс себе, не может быть определяющим.

Распространено мнение, что не только халиф, но и император Василий I выслал корону Ашоту I Багратуни, ставшее неопровержимым свидетельством вассальной зависимости. Имперская дипломатия широко пользовалась таким средством[417].

Специфические титулы, жаловавшиеся иноземцам, были признаком милости императора. Поскольку равенство в отношениях с империей, с византийской точки зрения, как правило, исключалось, в силу этого обстоятельства носитель титула, по крайней мере в теории, должен был признать какие-то верховные права императора. Но этот неизбежный в отношениях с иноземцами момент в перечисленных выше титулах присутствовал скрыто. Для выражения обязательственных отношений пользовались другой терминологией. Носители таких обязательств становились σύμμαχοι φίλοι, πρόξενοι, έπίσπονδοι или ύποσπονδοι, υπήκοοι или δούλοι империи[418]. Когда Гагик II Багратуни стал врагом империи и выступил против имперских войск, он перестал быть, сообщает Скилица, другом и союзником (φίλου και συμμάχου)[419]. Армянский архонт архонтов стал «рабом» императора, поскольку он был назначен этим последним и от него получил свой титул (архонта архонтов)[420]. Судя по контексту, это определение распространялось на первых трех Багратидов: Ашота I, Смбата I, Ашота II. Сенекерим Арцруни, утверждает Кекавмен, пожелал передать страну Василию II и стать его рабом. Комментируя это место, Г. Г. Литаврин полагает, что васпураканский царь сменил положение независимого топарха на положение подданного — слуги василевса. Думается, однако, что речь идет не о простом подданстве. Переселившись в империю, Арцруниды сохранили некоторые былые прерогативы и отнюдь не растворились в массе действительных подданных византийского императора. Зависимость Арцрунидов и на чужбине следует толковать скорее как вассальную[421].

Подобные вассальные отношения установились в этот период не только с армянскими царями. «Рабом» считался также кайситский эмир Ахмед[422], «рабом» становился арабский эмир Авника[423]. Грузинский куропалат Ашот обещал Роману Лакапину сражаться с врагами империи, защищать ее друзей, подчинить империи (ύποσπόνδον ποιησαι) весь Восток. Если Ашот, по словам Константина Порфирородного, будет придерживаться верного «рабства» (δούλωσιν) и благоразумия, никто не будет посягать на его власть и власть его родичей…[424]. Ашот должен стать верным и честным «рабом» и «другом» империи[425]. Брат Ашота, магистр Баграт, также был «рабом» императора[426].

Армянским соответствием греческого δούλος является вообще царай. Этот термин употреблялся, по-видимому, и в специфическом значении «раба»-вассала. Ашот II Баг… /в тексте лакула/…му царем[427]. Основанием здесь служит сообщение Вардана: после того как халиф с Исой (в действительности — с Ахмадом б. Исой) отправил Ашоту корону, одеяния и скакунов, «то же послал и император Василий, а владыка Гэорг благословил корону…»[428]. Киракос Гандзакеци также утверждает, что вслед за «мусульманской» и Василий I направил Ашоту корону[429]. Этот акт, если он действительно имел место, не был так уж необычен. Известно, например, что между 1042 и 1050 гг. Константин Мономах отправил корону венгерскому королю Андрею I (1046–1060) или его супруге. Михаил VII Дука одарил короной Гейзу I (1047–1077)[430].

Но то, что касается армянского царя, исходит из поздних источников, в то время как близкие по времени авторы, подробно рассказывающие об арабских инсигниях власти, о византийской короне молчат. Вардан повествует об этом вслед за фантастическим известием о том, что в свое время сам Василий Македонянин испросил корону у Ашота I. Создается впечатление, что известия о византийской короне Ашота I — домысел поздних авторов, порожденный воспоминаниями о дарованных арабских коронах. Так же, по-видимому, следует расценивать и утверждение Степанноса Орбелеана о том, что, прежде чем отправить Ашота II Багратуни на родину, Роман Лакапин увенчал его короной[431].

Но независимо от того, имело ли место пожалование короны или нет, восстановление армянской государственности происходило с ведома и при активном вмешательстве Византийской империи. Ашот I Багратуни стал царем с согласия (камакцутеамб) Василия Македонянина[432]. Звание «духовный сын» и титул архонта архонтов жаловались персонально, они не были атрибутами царского сана, хотя и присваивались нескольким поколениям армянских венценосцев. Характерно, что Ашот II стал архонтом архонтов лишь после свидания с императором. В Константинополь он прибыл, будучи всего лишь «сыном архонта архонтов», Абасу I в этом звании было отказано.

Армянские цари награждались также титулами той категории, которая состоит из званий, генетически восходящих к придворным. Абас I Багратуни был магистром. Магистром стал и Йовханнэс-Смбат после того, как завещал свое царство империи[433]. Но раздача этих титулов носила личностный характер и не создавала специфических международно-правовых отношений. Как уже говорилось, с VI–VII вв. Византия жаловала подобные титулы весьма щедро. Их носителями могли стать многие члены знатной фамилии. В отдельных случаях титул получали из поколения в поколение, появлялось как бы традиционное наследственное право на него. Но были, по-видимому, случаи, когда раз полученное звание фамилия присваивала как наследственное. Титул переходил в основу родового имени, например Магистросенц, или Мажистросеан[434]. Арабское «батрик» стало синонимом армянского «шихан». Награждая знать такими титулами, империя способствовала созданию провизантийских группировок, которые сыграли свою роль в продвижении Византии на Восток. Как отмечал Л. Брейе, пожалование придворных титулов было одновременно и почетом, к которому стремились, и неопроратуни отбыл из Константинополя, оставив заверение о своем «рабстве»[435]. Когда грузинский царь Георгий I в 1022 г. потерпел поражение от Василия II, он признал себя «рабом» императора[436].

Зависимость, которую отражают термины приведенного выше ряда, обозначается обычно как вассальная. Д. Д. Оболенский полагает, что статус восточноевропейских членов византийского «содружества» возможно определить, отталкиваясь от римского понятия foederatio. По его мнению, это понятие ближе к действительности, чем концепция западного средневековья о сюзеренитете и вассалитете и современное деление на суверенные и вассальные государства[437]. Между тем сами термины применительно к правителям и их подданным не раскрывают объема и характера обязательств. Разница между промежуточными обозначениями «союзники» — «рабы» также не прослеживается (следует учесть, что порядок терминов в этом ряду произволен), но что правители, к которым прилагались эти термины, считались зависимыми, в этом вряд ли можно сомневаться. Иное дело, что эта зависимость могла быть чисто теоретической, существовать лишь в представлениях константинопольских политиков. Действительный характер зависимости возможно определить исходя не из терминологии, а из отдельных фактов.

Таким образом, мы видим, что отношения с империей осуществлялись по различным международно-правовым системам. Многообразие терминов в какой-то мере можно отнести за счет специфики византийской канцелярии, но в основе этого явления лежит, конечно, дифференцированный подход к контрагентам византийского императора. Можно не сомневаться, что современники понимали, почему правовое положение данного правителя оформлялось именно так и что означало изменение титулатуры. Каждый термин предполагал наличие особого подтекста, каждый был своеобразным символом.

Империя избегала обезличивания своих вассалов и каждой более или менее значительной единице стремилась уготовить особое место. И архонт архонтов Великой Армении, и экзусиократор Алании были духовными сыновьями византийского императора, но различия в титулатуре другой системы обусловливали разницу в их положении также и в правовом аспекте. Конечно, и при полной идентичности титулатуры нельзя утверждать, что положение их носителей было одинаковым. Во главе армянских княжеств, втянутых в сферу влияния Византии, находились архонты, но как отличалась позиция архонта Тарона от прочих князей, которые зависели от Византии лишь номинально[438].

В отличие от «семьи правителей и народов», вторая система принадлежала не только международно-правовой, но в известной мере и государственно-правовой сфере.

Иными словами, титул, который жаловался иноземному правителю, не только представлял его носителя в международных отношениях, но и был призван также определить границы его власти по отношению к собственным подданным. Конечно, в действительности такое определение было фикцией, но как политическая доктрина оно играло определенную роль. Эта система перекрывала первую, она была много шире нее — в ««De cerimoniis»» лишь несколько адресатов состоят в «родстве» с императором, но каждый из них носит — на данный момент строго фиксированный — титул второй системы. Она охватывала десятки государств, но, как и первая, предполагала связь императора с каждым из правителей в отдельности. Исключением была как раз Армения. Становясь архонтом архонтов, армянский царь приобретал, с византийской точки зрения, права повелевать другими армянскими архонтами, так что последние становились вассалами императора и опосредованно — через царя.

Чрезвычайное многообразие титулов отражает многообразие самих связей. Существовала, конечно, какая-то градация, одни титулы были выше других. Но в основе системы лежит, в общем, двойственный принцип: с одной стороны, — император, с другой — носитель титула.

Политическую зависимость подвластных государств можно представить на схеме в виде точек, располагающихся около общего центра (сюзерена). В случае одинаковой зависимости точки оказались бы на одной окружности; тогда равновеликие радиусы символизировали бы равное «количество», а нахождение в одной плоскости — и одинаковое «качество». Но византийская действительность была иной.

Точки располагаются не на одной окружности и не на одной сфере, лучи, исходящие от Константинополя, разновелики и разнонаправленны во всех измерениях.

Детали, определявшие место государства в иерархии, не всегда ясны. Основными литературными источниками являются 46-я и 48-я главы ««De cerimoniis»». Выше уже говорилось, что среди 72 наименований 46-й главы κυριεύων отсутствует. Отсутствуют и такие титулы, как 'αμηρας, χαγανος и — др. До конца непонятны различия интитуляции в описательной части и в формуле. Однако основные тенденции системы выявляются с достаточной полнотой.

Эти рассуждения касаются больше политической доктрины, отразившейся в системах, чем их проявления в жизни. Истинная степень зависимости подвассальных государств от империи — как в «содружестве», так и за его пределами — определялась, с одной стороны, традицией, с другой — конкретной исторической обстановкой и соотношением сил в данный исторический момент, но система могла реагировать на происходящие перемены.

Сложными узами были связаны с Константинополем и армянские правители. Они приезжали в византийскую столицу в качестве вассалов. Когда императоры отправлялись на Восток, вассалы выступали им навстречу, оказывали помощь войсками и продовольствием. Суверенные права армянских царей по отношению к своим подданным ни в чем, по-видимому, не нарушались, внутренние дела мало интересовали византийских политиков. Что касается международных отношений, то в этой области империя никогда не теряла бдительности и чутко реагировала на малейшее изменение. Достаточно было Абасу I Багратуни изменить свою ориентацию в пользу арабов, как он потерял титул архонта архонтов[439].

Вассальная зависимость сыграла, по-видимому, немалую роль при тех бескровных акциях, когда восточные правители оказывались вынужденными уступать свои владения императору — «сюзерену», а сами эмигрировали и обосновывались в пределах империи. В этом смысле многолетние усилия византийской дипломатии завершились полным успехом. Завоевывая Армению, византийские императоры могли руководствоваться уверенностью, что они реализуют свои суверенные права.