Армянские государства эпохи Багратидов и Византия IX–XI вв.

Глава III Политические отношения Армении и Византии в IX–X вв

В первой половине IX в. контакты между Византией и армянами в центральных областях Армении, находившихся под арабским владычеством, носили столь же эпизодический характер, что и в предшествующее столетие. В конце 820 г. в империи вспыхнуло восстание под руководством Фомы Славянина. Это было широкое общественное движение, охватившее значительную часть Малой Азии. Фоме удалось привлечь на свою сторону, среди прочих, армян, ивиров, авасгов. Одним из важнейших источников об этом движении является послание нового императора Михаила II западному императору Людовику Благочестивому (написано 10 апреля, доставлено в Руан 17 ноября 824 г.). Послание известно только в латинском переводе. Здесь говорится, в частности, что Фома покорил весь дукат Армении и дукат Халдии — народ, который проживает на Кавказе, он одолел дукат Армениаков (sibi subdidit totum Armoeniae ducatum et ducatum Chaldeae, quae gens montem Caucasum incolit, necnon et ducem Armeniacorum cum manu valida devicit)[440].

По мнению А. А. Васильева, Фома подчинил Армению, также и припонтийскую Халдию, но никак не фему Армениак[441]. Так же понимает это место и Е. Э. Липшиц, которая подчеркивает, что Армениак и Опсикий остались верны правительству[442]. Но А. П. Каждан и П. Лемерль решительно утверждают, что в послании византийского императора речь идет именно о фемах — Армениаке и Халдии[443]. Последнее мнение представляется обоснованным. Действительно, трудно предположить, что Фома мог подчинить всю Армению (totum Armoeniae ducatum), находясь к тому же в дружественных отношениях с халифатом. В изложении Асолика действия Фомы не связаны с Арменией. По его словам, совратитель Фома появился при императоре Михаиле, он принес христианам смуту и гибель. В 272/823 г. Михаил сразился с Фомой, и схватив (его), отсек ноги и руки и распял на дереве[444]. Самуэл Анеци под 827 (!) г. отмечает, что при Феофиле (!) происходила война с совратителем Фомой[445]. Но выше, под 807 г., тот же автор говорит о прибытии самозванца Фомы в Карин-Феодосиополь[446]. В свете этого сообщения можно допустить присутствие в Карине если не самого Фомы, то его эмиссаров[447]. Но и с учетом этого известия нельзя толковать цитированный отрывок из послания Михаила II так, словно там имеется в виду собственно Армения. Известия же византийских авторов о том, что мятежнику покорилась вся Малая Азия, за исключением стратига Армениака — Альвиана и стратига Опсикия — Катакилы[448], не только не противоречат посланию, но, скорее, согласуются с ним. Действительно, ситуация, которая зафиксирована в послании — Фома побеждает стратига Армениака, — могла возникнуть при том условии, что армениаки и их военачальники остались верны Михаилу II. Впоследствии они в награду за верность были освобождены от уплаты половины налога-капникона[449]. Касаясь же не вполне обычного наименования фемы Армениак в послании — здесь она фигурирует как дукат Армения, — отметим, что отклонения встречаются и в других текстах. Так, придя к власти, Лев V назначил Мануила стратигом «армян» (των Αρμενίων), а не «армениаков», хотя речь идет, безусловно, о феме Армениак[450]. В том, что Армения названа дукатом, сказалась, по-видимому, особенность перевода. Действительно, если dux латинской версии является переводом греч. στρατηγός (а для подобного допущения есть все основания), то область, подвластную дуку, т. е. тому же стратигу, можно назвать дукатом. В равной мере это относится и к Халдии, с учетом даже того обстоятельства, что эта фема официально действительно называлась дукатом. Отметим также, что присутствие Фомы Славянина в феме Армениак засвидетельствовано также в Житии Симеона[451]. Совершенно очевидно, что восстание Фомы Славянина мало коснулось собственно Армении. Армяне, примкнувшие к нему, проживали в Византийской империи.

В 837 г. император Феофил предпринял большой поход против арабов. Его армия насчитывала 100 тыс. человек, среди них были болгары и славяне, а также бывшие сторонники Бабека, которые смогли перебраться на имперскую территорию и приняли христианство. Византийцы заняли Запетру, Мелитину, а из крупных городов исторической Великой Армении — Аршамашат[452].

Из армянских авторов об этом сообщают Асолик и Самуэл Анеци, которые описывают эти события, явно используя утраченный ныне исторический труд Шапуха Багратуни[453]. Текст Асолика содержит искажения, им можно пользоваться только с учетом исправлений Й. Маркварта. В том месте, где перечисляются занятые византийцами города, следует читать Зурпата (т. е. Запетра) вместо Урбели, или Урпели, Ашмушат вместо Алмулат[454], Палии вместо Асалин, Анкл вместо Алберд в гаваре Гелама[455]. В результате этих действий, заключает Асолик, Четвертая Армения превратилась в пустыню.

Асолик утверждает, что эта кампания имела место в тот же год, когда ромеи вторглись в гавар Басеан, предали мечу жителей Гомадзора. Согласно этому автору, сам Феофил направился тогда в Халдию, пленил много армянских фамилий, а Ашоту, сыну Шапуха, пожаловал титул апоипата и патрикия[456] и оставил его в гаваре Спер. Император взял дань у жителей Карина и повернул обратно. Ромеи вторглись тогда в Вананд, но у деревни Качар их перебил тбилисский эмир Исхак ибн Исмаил[457]. К этим событиям относятся и слова Самуэла Анеци: «Император Феофил вступил в Трапезунт. Он же перебил персов»[458]. В изложении Асолика действия Феофила предшествовали его походу на Запетру, что же касается Самуэла Анеци, то он датирует этот поход 829 г., а о прибытии императора в Трапезунт сообщает под 835 г. К походу Феофила в Халдию приурочивают известие Продолжателя Феофана о неудачном походе в Авасгию Феофова и Варды[459], а А. Грегуар допускает, что к тем же событиям относится сообщение того же автора о неудачном походе в Авасгию Феоктиста[460].

Датировка этого похода 837 г. вызывает сомнения. Маловероятно, что византийцы начали военные действия и на юге, и на севере, к тому же из Халдии они направились и к Феодосиополю, и к Авасгии. По всей вероятности, в источниках говорится о разновременных кампаниях, причем Северная имела место раньше Южной. Но, как бы ни решать этот вопрос, очевидно, что действия императора в Высокой Армении (в состав которой входят Спер, Феодосиополь-Карин, Басеан) ведутся без учета армян как самостоятельной политической силы. Противоборство ромеям оказывает тбилисский эмир Исхак ибн Исмаил.

В IX в. византийским войскам в редких случаях удавалось проникнуть в пределы исторической Великой Армении, военные действия велись, как правило, за ее границами.

В этих войнах принимают участие и армяне — армянские войска под командованием первенствующего князя Армении (архонта архонтов) и князя Васпуракана входят в состав арабских войск, осуществивших в 838 г. известный поход на Аморий (см. гл. II). Связи империи с местными политическими силами почти не прослеживаются. Картина меняется во второй половине IX в., когда ясно обозначились сдвиги, происшедшие в политической структуре Армении.

В IX в. Армения вместе с Грузией и Албанией входила, как и прежде, в состав провинции «Арминии» с соответствующей арабской администрацией. К этому времени отдельные области исторической Армении были колонизованы арабскими племенами, стабильное арабское население имелось и в городах. Вместе с тем большая часть страны оставалась в руках местных удельных князей, которые, будучи подвластны арабам, не теряли и собственных владельческих прав. Но состав княжеских фамилий претерпел крупные изменения. Перемены были вызваны как междоусобицей, так и репрессиями арабской администрации. Последняя «корректировка» такого рода падает на 852–855 гг., когда в Армению была направлена карательная экспедиция под начальством тюрка Буги. Была проведена массовая депортация, распространившаяся на представителей многих княжеских фамилий.

Уже с конца VIII в. стало выявляться, что наибольшей политической властью в Армении обладают две фамилии — Багратуни и Арцруни. Разумеется, ни одна из них не отличалась монолитностью — ожесточенная борьба происходила не только между аристократическими родами, но и внутри каждого из них. Но те, кто обладал наибольшей властью, принадлежали именно к этим двум фамилиям. Это положение не изменилось и после действий Буги, хотя среди угнанных в Самарру армянских князей находились виднейшие представители как Багратуни, так и Арцруни. Необходимо также отметить, что на северо-западе исторической Армении и на юго-западе Грузии, в Тао-Тайке и Кларджии, утвердилась самостоятельная ветвь Багратидов, которая с начала IX в. являла собой внушительную силу. Таково было распределение власти к середине IX в., когда в орбиту византийской внешней политики начали втягиваться местные силы Армении.

В 851 г. в Армению прибыл посланец халифа Йусуф и взял под стражу верховного князя Армении Багарата Багратуни. За два года до этого Багарат выступил против собственного зятя Мусы ибн Зурара (Муса был женат на сестре Багарата), ответственного перед халифатом за сбор налогов. Багарат разбил Мусу в бою и гнал его до Балэша (Битлиса). Йусуф отправил Багарата в Самарру, а сам остался зимовать в Муше, главном городе Гарена. Тарон и Хойт входили в состав владений Багарата. Горцы Хойта опасались, что весной их область разделит участь уже подвергнутого разорению Тарона, напали на Йусуфа и убили его. Это событие освещено во многих источниках[461], но только Бар-Эбрей отмечает, что в нападении на Йусуфа участвовали как армянские, так и ромейские силы[462]. Если это единичное известие соответствует действительности, тогда следует заключить, что уже в середине века Византия оценила политический вес Багратуни и приняла участие в антиарабской акции, осуществленной во владениях Багарата.

Бегство в византийские пределы арабы рассматривают как тяжкое преступление. Уведенный Бугой в Самарру Григор Мамиконеан, сын Курдика, осуществляет побег и добирается до Багарана, своего вотчинного владения. Арабы требовали, чтобы Григор был найден и схвачен, но тот тем временем скончался. Тогда Ашот Багратуни (будущий царь) выслал голову Григора арабскому наместнику Мухаммаду ибн Халиду со словами: «Он хотел бежать к грекам, я выслал за ним погоню, и вот его голова!» Ашот был вознагражден — стал владетелем Багреванда и получил 5 тыс. серебряных монет[463]. Из сообщения Вардана нельзя заключить, что Григор действительно собирался бежать в Византию, но, чтобы обеспечить себе выморочное имущество, Ашот обвинил его именно в этом намерении.

Сохранились сведения и о другом перебежчике, на сей раз реальном. После того как Буга покинул Армению, Гургэн Арцруни, сын Апупэлча, направился в Спер. Здесь в это время владычествовал Григор Галабар Ишханик, отбивший у ромеев крепость Араманеак. Григор Ишханик с почестями принял Гургэна, а когда «военачальник Востока» (доместик схол Востока?) попытался вернуть крепость, Гургэн прославил себя подвигами в борьбе против греков. «Военачальник» доложил императору Михаилу III (842–867) о деяниях Гургэна, и тот якобы призвал армянского князя в столицу, обещал дары и почести. Гургэн отказался, но убедил Григора Ишханика вернуть крепость Араманеак, а когда сюда явились отряды Буги, чтобы сразиться с греками, Гургэн выступил и нанес арабам значительный урон. Товма Арцруни, у которого мы заимствуем эти сведения, рассказывает далее, что спустя некоторое время (до 861 г., когда Ашот Багратуни перестал быть «князем Армении» и стал «князем князей») Гургэн вознамерился перейти на сторону греков и прибыл в Феодосиополь. Узнав об этом, император призвал его немедленно явиться к нему: он-де пожалует ему высокий титул ипата и знамя с изображением креста. Гургэн не успел принять решение, как был схвачей арабами[464]. В этом предании о героических подвигах Гургэна Арцруни многие детали обусловлены, конечно, спецификой жанра, ко в возможности перехода армянского князя на сторону Византии нет ничего невероятного. Тот же Товма Арцруни сообщает, что, выйдя из заточения, Гургэн объявил о своей решимости вновь отправиться к грекам[465].

Своеобразным признаком, указывающим на возросшее участие Византии в армянских делах, является история Ашота, сына Багарата Багратуни. В 858 г. Ашот вместе со своим братом Давитом оказался в числе освобожденных из плена и вернувшихся в Армению князей. Ашот стал править Тароном, и в связи с этим Товма Арцруни определяет его как «князя Армении». Согласно тому же автору, Ашот носил титул куропалата. Мы не знаем, когда империя пожаловала ему это высокое звание. Н. Г. Адонц полагает, что это могло произойти в 863 или 871–873 гг. Когда в Армению прибыл новый наместник, Мухаммад ибн Халид, Ашот представился ему уже как куропалат. В 878 г. князь Васпуракана Дереник Арцруни заточил Ашота в крепость Севан, а власть передал его брату Давиту по прозвищу Аркайик[466].

Пример с Ашотом показателен. На рубеже VII–VIII вв. Византия (за несколькими исключениями) перестала жаловать армянским князьям специфические звания. Описанный выше случай является, по-видимому, первым примером возобновления этой практики в Армении, находившейся еще под арабским владычеством[467]5.

Активный интерес Византийской империи к Армении отразился в переписке, посвященной конфессиональным сюжетам (см. Приложение I). В период своего первого правления (858–867) патриарх Фотий обменивается посланиями с католикосом Закарией Дзагеци (855–876), с князем князей — Ашотом Багратуни. Одно из посланий константинопольского патриарха было адресовано таронитам-ортодоксам, т. е. приверженцам халкидонитской церкви. В 862 г. в Армению прибыл специальный посланец Фотия Иоанн, архиепископ из фракийского города Ники. На церковном соборе в Ширакаване в присутствии католикоса и князя Ашота Багратуни Иоанн изложил учение византийской церкви. Ширакаванский собор (или часть его участников) принял постановления, где, в частности, говорится:

«ХIII. Если из-за человекоугодия или любостяжательства (кто-либо) не проклинает того, кто Халкидонский собор и его последователей признает врагами и противоборниками установленного апостольского и пророческого предания или завета трех святых соборов, таковой да будет проклят!

XIV. Если, (напротив), дерзает, согласно с Несторием, проклинать или бесславить мерзким того, кто Халкидонский собор и следующие за ним соборы — пятый, шестой и седьмой — признает последователями и единомышленниками преданий апостолов, пророков и трех (первых) святых соборов, то таковой проклинает себя, ибо написано: «Кто незаслуженно проклинает, проклятия его падут на его же душу и голову», и да будет проклят!»[468].

Тяжелый стиль этих формулировок, их нарочитая усложненность были обусловлены, возможно, стремлением подать идею не в лоб. Тем не менее содержание двух приведенных статей из постановления Шираванского собора подлежит совершенно однозначному истолкованию. Армяне отказываются от критики IV Вселенского собора, на тех, кто отказывает ему в святости, падет проклятие. Нет сомнения, что среди армян — современников Фотия было немало истинных халкидонитов не только в пределах империи, но и в самой Армении. В послании армянскому князю Фотий сообщает, что благодаря его призыву, подобному настоящей грамоте, и благодаря действиям архиепископа Иоанна недавно часть армян «вернулась» к православной вере, т. е. вошла в лоно имперской церкви[469]. Следует думать, что формулы Ширакаванского собора были приняты при активном участии давних и новообращенных халкидонитов. Но были ли эти формулы поддержаны всеми участниками собора или хотя бы их большинством? Приобрели ли они общеармянское значение или остались лозунгами для тех лишь, кто и без этих формул считал себя приверженцем имперской церкви? Иначе говоря, приняла ли армянская церковь халкидонитство хотя бы в период, близкий к собору? Ответ на этот вопрос весьма затруднителен. Можно лишь сказать, что если даже в 862 г. армянская церковь согласилась принять халкидонитство, то продолжалось это недолго. Единение в догматической сфере было вскоре нарушено, традиционный для армян взгляд на Халкидонский собор возобладал. Широко задуманный демарш Фотия, стремившегося обратить армян в «православие» и тем самым подчинить их имперской церкви, оказался безуспешным.

Тем не менее общеимперское влияние в Армении, безусловно, возросло. Константинопольский патриарх констатирует, что его знатный адресат возлюбил общее для всех христиан царство, т. е. Византийскую империю, с глубокой страстью и с намерением чистосердечно ей подчиниться (ειλικρινούς ύποταγης διαθεσει)[470]. В заключительной же части ответного послания Фотию князь князей Великой Армении Ашот Багратуни заявляет: «О честный глава и святой отец, я с превеликим удовольствием получил твою грамоту, чтобы нерушимо пребывать нам во служении и подчинении (спасаб оракан хназандутеан) вашему святому и богоданному царству, согласно завещанному нам Священному писанию. Мы от этого никогда не уклоняемся, но, напротив, всегда о том помышляем, постоянно ждем наставлений о подчинении и служении, которые могут быть переданы нам каким-либо повелением от вашего самодержавного царства. Неукоснительно и без нерадивости мы в усердии исполняем на пользу эти повеления — благоразумно, в страхе (божьем) и под воздействием вышней благодати»[471].

Переписка Фотия с Ашотом Багратуни падает, вероятно, не на первое, а на второе правление патриарха, т. е. на 877–886 гг. Политические идеи послания Ашота предвосхищают ситуацию, когда князь князей, чтобы возложить себе на голову царский венец, должен будет заручиться благосклонностью не только халифата, но в равной мере и Византийской империи.

С армянскими планами Византии в доцарский период связаны, наконец, и легенды о происхождении императора Василия Македонянина, основателя новой династии. Василий I (867–886) происходил из армян, в настоящее время это можно считать доказанным[472]. Но, используя это случайное обстоятельство, пропаганда объявляла нового императора потомком армянских Аршакидов. Биограф патриарха Игнатия Никита Пафлагонянин, ярый противник Фотия, рассказывает, что, стремясь подольстить сместившему его Василию Македонянину, Фотий сочинил ложную генеалогию последнего. Согласно этой родословной, Василий вел происхождение от армянского царя Трдата Великого. Родословная доходила до отца будущего императора, у него должен был родиться сын Веклас. Это имя составлено из начальных букв имен самого императора, его супруги и четырех сыновей, соответственно: В(асилий), Е(вдокия), К(онстантин), Л(ев), А(лександр), С(тефан). Фальшивку подбросили императору и внушили якобы, что раскрыть загадку имени может только Фотий. Патриарха вызвали ко двору, он истолковал документ, раскрыл смысл имени Веклас, к вящему удовольствию Василия Македонянина[473]. Симеон Магистр также сообщает, что родословную императора Фотий умышленно возводил к Трдату, царю Великой Армении. После этой проделки отношения между Василием и Фотием значительно улучшились[474].

Об аршакидском происхождении Василия вспоминает его сын и преемник Лев VI[475]. Биограф же Василия, его внук Константин Порфирородный посвящает генеалогии основателя македонской династии значительный раздел своего сочинения. И здесь Василий I выступает как потомок царя Великой Армении Трдата Аршакида. Но Константин Порфирородный не ограничивается констатацией царского происхождения Василия. Он отмечает провиденциальный характер прихода к власти последнего. Говоря о начале царствования своего деда, он отмечает: «Тогда исполнилось реченное за 350 лет предсказание и пророчество прозорливейшего из иереев и монахов Исаака, который, будучи сам из Аршакидов, узнал через видение, что по истечении этого времени один из потомков Аршака должен овладеть скипетром ромейского царства»[476].

Приведенные выше выдержки давно вошли в научный оборот, их критике посвящена немалая литература[477]. Рассказ о загадочном документе с именем Веклас исходит из окружения отстраненного патриарха Игнатия и имеет целью лишний раз опорочить Фотия в период, когда намечалось его сближение с Василием I. Известно и литературное клише, в соответствии с которым создавался этот рассказ. Участие Фотия в этой проделке (в том виде, как это изложено Никитой Пафлагонянином) отвергается всеми исследователями. Следует думать, однако, что именно Фотий, который в это время принимал активное участие в сношениях с армянами, был автором фантастической родословной Василия Македонянина — не только самой идеи о его аршакидском происхождении, но и подробного рассказа, который мог быть переложен Константином Порфирородным. Что касается видения, то здесь необходимы некоторые уточнения. Названный здесь «Исаак» — армянский католикос Сахак. Выше уже говорилось (гл. 1, разд. 4), что, согласно Лазару Парпеци, Сахаку было видение. Сахак понял, что Аршакиды вскоре утратят царскую власть, а потомки Григория Просветителя — священническую, но, что близ того времени, как объявится мерзость запустения, царский престол вернется к отпрыскам Аршакидов, а патриарший — к потомкам Григоридов. Время до появления мерзости запустения определяется в 350 лет[478].

Видение Сахака известно не только в составе труда Лазара Парпеци, оно сохранилось в рукописях и в качестве отдельного сочинения. Оно упомянуто в анонимном греческом списке армянских католикосов (ок. 700 г.)[479], а Ж. Гаритт обнаружил и опубликовал его греческий перевод[480]. Известен также грузинский извод «Видения»[481]. Было предпринято несколько попыток показать, что «Видение» — по крайней мере в той редакции, которая дошла до нас, — появилось в связи с приходом к власти Василия Македонянина и что в нем содержатся намеки на конкретных лиц, императора и его окружение[482]. Отвлекаясь в данном случае от вопроса, когда «Видение» вошло в состав исторического сочинения Лазара Парпеци, отметим, что оно бытовало уже по крайней мере в VII в. Исследование Н. Акиняна, проведенное в этом направлении, отвечает на этот вопрос весьма убедительно[483]. Отметим также, что «Видение» появилось на армянской, а не на византийской почве и содержащиеся в нем чаяния на восстановление царского и патриаршего престола касаются Армении, а не Византии. Таким образом, армянский оригинал «Видения» появился вне всякой связи с «аршакидской» родословной Василия Македонянина и задолго до прихода к власти императора. Более того, время перевода греческой версии нам неизвестно[484], а потому нет оснований каким бы то ни было образом связывать его появление с Василием I.

Итак, мы видим, что после прихода к власти Василия Македонянина в обращение была пущена идея о его царском происхождении, а правление его приобретало провиденциальный характер. Следует подчеркнуть, что эта идея появилась при жизни Василия Македонянина, следовательно, носила сугубо актуальный характер. Пропаганда стремилась успокоить общественное мнение, и для безвестного выходца из окрестностей Адрианополя, пришедшего к власти через цареубийство, был выработан новый, весьма облагороженный образ. Но при этом достигался и специфический эффект. Отныне власть Василия I ассоциировалась не только с византийским, но и с армянским — к тому времени еще не восстановленным — царским престолом. Ведь в «Видении» речь шла о будущем именно армянского, именно аршакидского престола. Нет сомнения, что все это было обусловлено возрождением в Византии интереса к Армении. Но идти дальше этих — самых общих — выводов было бы рискованно.

Идея об аршакидском происхождении Василия Македонянина нашла своеобразное преломление во «Всемирной истории» Вардана. Здесь говорится: «От того же императора Василия в 325/876 гг. пришел с большими дарами евнух Никита просить у Ашота корону на том основании, что епископ таронский Вахан уверил Василия в том, что он, Василий, происходит из рода Аршакуни, ибо мать его была армянка. Казалось, совершается видение св. Сахака, то есть что (снова) взойдет на престол царь из рода Аршакуни»[485]. Василий желал, чтобы Багратуни возложил на него корону, что Ашот и исполнил[486]. Прежде всего на основании этого отрывка можно прийти к выводу, что автором своеобразного истолкования «Видения» был епископ из Тарона Вахан. Н. Г. Адонц уверенно отождествлял этого Вахана с «Ваханом», посланцем Фотия на Ширакаванский собор 862 г.[487] Единственным основанием для подобного отождествления могла бы служить омонимия, но теперь, когда мы доподлинно знаем, что на собор прибыл не Вахан, а архиепископ Ники Иоанн[488], это допущение следует отвергнуть. Приведенный выше отрывок из Вардана вообще вызывает сомнения. Сведения о том, что византийский император (пусть даже армянин и Аршакид) принимает корону из рук Ашота Багратуни, еще не царя, у Ашота, который позднее наденет венец с согласия этого самого императора, следует признать фантастичными. Вардан знал, что Василий I по происхождению — Аршакид, знал, что Багратиды испокон веков были венценалагателями при Аршакидах, остальное же он домысливал. Его идеи были вполне согласны с представлениями армян о роли Багратидов, но на фоне византийской действительности они должны были утратить всякий смысл. В связи со сказанным сведения о деятельности безвестного епископа Вахана кажутся лишенными основания. Во всяком случае, распространенное мнение о том, что интерпретатором «Видения» был все тот же патриарх Фотий, кажется более правдоподобным.

Вслед за приведенным выше отрывком во «Всемирной истории» говорится, что Ашот послал 10 тыс. серебреников в дар новопостроенной церкви, подобно тому как Мамиконеаны купили у Юстиниана в память об армянах западную дверь храма св. Софии за пять четвериков серебра. И далее: «Никита рассказывает, что греки открыли часть мощей св. Григория Просветителя в субботу на пятой неделе великого поста и что у них принято отмечать этот день»[489].

Говоря о вкладе, сделанном Ашотом, Вардан напоминает о символической покупке двери в храме св. Софии в Константинополе с явным намерением подчеркнуть, что Багратуни в щедрости превосходят своих давних соперников Мамиконеанов[490]. Что касается открытия мощей Григория Просветителя, то Вардан в своем сочинении приводит различные версии этого события[491]. Та, которая изложена в рассказе о прибытии Никиты, согласуется с пространным известием Киракоса Гандзакеци[492].

По более ранним преданиям получается, что мощи Григория Просветителя были припрятаны в Тордане при императоре Зеноне (474–475), затем доставлены в Центральную Армению, и католикос Нерсэс III (641–661) заложил их в основание колонн храма св. Григория близ Эчмиадзина (Звартноц). Появление новой легенды связано, по всей вероятности, с учреждением праздника Григория Просветителя. В этот период культ святого в Византии принимает широкие размеры. Житие Григория, приписанное Агафангелу, переводится на греческий язык в VIII в., включается в менологии под 30 сентября. Имя Григория Просветителя вносится в греческий православный календарь. В конце IX в. его изображение наряду с другими святыми появляется на южном тимпане храма св. Софии. Популярность Григория в Византии связывают с легендарной генеалогией Василия Македонянина, но фон этого явления был, по-видимому, шире. Это связано с ростом интереса к Армении вообще[493].

Итак, мы видим, что в рассказе о прибытии Никиты в Армению вымысел, оправдывающий коронацию Василия I, соседствует с легендой об открытии мощей Григория Просветителя и достоверным известием об учреждении праздника Григория Просветителя. Аутентичным следует признать также известие о вкладе Ашота Багратуни. Следует думать, что миссия Никиты действительно имела место, но касалась вопросов не политических, а церковных. Никита, вероятно, был участником очередной попытки осуществления церковной унии с армянами.

Совершенно очевидно, что в IX в., еще в доцарский период, Армения стала предметом пристального внимания со стороны Византии. Ярким доказательством тому является оживленная переписка между сторонами, в которой конфессиональные моменты тесно переплетены с политическими. Активизируя свои действия в Армении, империя стремится вовлечь в свою политику и местные силы. Особенно важную роль эти силы начали играть в условиях возрожденной в стране собственной государственности, т. е. с 80-х годов IX в.

Как уже говорилось в Предисловии, восстановление государственности было обусловлено в первую очередь внутренними причинами: ростом производительных сил Армении, возрастанием политической и экономической мощи местной знати[494]. Тем не менее армянская государственность возрождалась под эгидой арабов. Притом что в IX в. появились явные признаки ослабления халифата, арабское присутствие в Армении оставалось реальной силой. С другой стороны, государственная власть восстанавливалась в условиях, при которых арабо-византийское соперничество влияло самым непосредственным образом на ее формирование и дальнейшее функционирование. Это обстоятельство ярко сказалось на развитии политических отношений между Арменией и Византией в IX–X вв.

Поначалу Византийская империя взаимодействовала лишь с Великой Арменией — первым самостоятельным государственным образованием, возникшим в стране. Но после этого политическая карта Армении многократно перекраивалась, появлялись новые государства, которые оказывались в весьма сложных отношениях друг с другом. В IX–X вв. международные отношения связывали империю с рядом армянских государств — царств и княжеств. Для этого периода характерен относительно мирный ход событий. Свою наступательную мощь Византийская империя обращала против утвердившихся в Армении арабских правителей, и только княжество Тарон стало объектом византийской экспансии: в 966 или 967 г. Тарон был присоединен к империи. Но притом что византийское завоевание Армении падает преимущественно на XI в., предпосылки его были заложены много ранее, в период, обозначенный в заголовке настоящей главы.

В 886 г. наиболее авторитетный в глазах и халифата и империи политик, князь князей Армении Ашот Багратуни был провозглашен царем[495]. Ашот был признан общеармянским царем (хотя, конечно, пределы его власти были значительно уже границ исторической Армении). И Йовханнэс Драсханакертци, и следующий ему Асолик утверждают, что Ашот стал царем при императоре Василии I. Йовханнэс подчеркивает, что император заключил с царем дружественное соглашение, объявил его своим «любимым сыном» и приобщил к собственной власти[496]. Асолик трактует это событие как «восстановление» царской власти в Армении, что произошло согласно воле Василия I[497]. Перед Ашотом I стояла сложная задача — сохранить добрые отношения с двумя соперниками — с империей и халифатом, и с этой задачей он справился вполне.

Союз Армянского царства и Византии не нарушился и при преемнике Ашота — его сыне Смбате I. Смбат пользовался благорасположением Льва VI (886–912), отмечает Йовханнэс Драсханакертци[498], он стал царем по воле императора, утверждает Асолик[499]. Между империей и Арменией был заключен договор. Когда недовольный этим актом арабский правитель Афшин выступил против Смбата, тот пояснил, что договор на пользу также и мусульманам, которые получат непосредственный доступ в империю, и тем самым способствует обогащению казны[500].

Смбат I правил в период, отмеченный сложностями как в отношениях с соседями, так и внутри государства. Тем не менее в начальные годы своего царствования он успешно справлялся с трудностями, подавил мятеж нахараров. И современник царя Йовханнэс Драсханакертци, и Асолик отмечают, что Армения переживала пору экономического процветания. Союз с империей способствовал могуществу Армянского государства. Но в 908 г. Великой Армении был нанесен чувствительный удар — от царства Багратидов отделился Васпуракан, где утвердилась собственная царская династия Арцрунидов. Это произошло, вероятно, не без участия арабов; во всяком случае, новый царь, Гагик I Арцруни (908–943), был сразу же признан халифатом в своем новом царском достоинстве. Тогда же конфликт с арабской администрацией, в который оказался втянутым Смбат, превратился в настоящую войну. Арабский правитель Йусуф выступил против Смбата I, вверив военное командование Гагику I. Смбат вынужден был отступить в Кларджию, а католикос Йовханнэс Драсханакертци нашел пристанище в кавказской Албании у царя Атрнерсеха; отсюда он перебрался в Гугарк. Спарапет (верховный военачальник) Армении, племянник Смбата Ашот перешел на сторону Йусуфа. Смбат впоследствии попал в руки арабов и около 913 г. кончил дни свои мученической смертью.

Армения была охвачена смутой, законный наследник престола — сын Смбата I Ашот пришел к власти лишь с помощью грузинского царя Адарнасе[501]. Но тогда же Гагик I Арцруни, игравший в этот период особенно активную роль, короновал на царство двоюродного брата Ашота II — его тезку, сына историка Шапуха Багратуни, спарапета. Борьба за власть, разгоревшаяся на фоне всеобщей междоусобицы, приняла ожесточенный характер.

В Византии с тревогой следили за событиями в Армении, справедливо считая, по-видимому, что сложившаяся там обстановка ослабляет позиции империи в ее соперничестве с арабами. Многие детали армяно-византийских отношений в этот период отражены в сочинении католикоса Йовханнэса Драсханакертци. Религиозный глава, крупный политический деятель, историк сам сыграл немалую роль в сношениях с империей, чем и объясняется его широкая осведомленность в этих вопросах.

«Когда император Лев VI прослышал о бедствиях, постигших Армению, — повествует наш автор, — он отдал приказ, чтобы на помощь Смбату было выслано большое войско. Но император неожиданно скончался, власть перешла к его брату Александру. Александр оказался вовлеченным в смуту, исходящую от мятежников, и также не смог прийти на помощь Смбату[502]. Лев VI умер 12 мая 912 г., его брат Александр правил около года и умер 6 июня 913 г. Таким образом, армянский историк имеет в виду события 912–913 гг.

Йовханнэс Драсханакертци находился в изгнании, он нашел пристанище у грузинского царя Адарнасе IV, когда получил послание константинопольского патриарха Николая Мистика. Патриарх напоминал, что католикос осведомлен, какую боль причинило автору послания известие о бедствиях, постигших его (католикоса) паству в Армении, Грузии и Албании. Эти бедствия принесены мусульманами-сарацинами. В этих условиях следует уповать на милость божью, помнить о всеобщей пользе и прекратить наконец опасное противоборство между Арменией, Грузией и Албанией. Пора положить конец царящим у вас дикостям и кровопролитиям, наставляет патриарх. Он уже пытался призывать к любви, в этой связи направил послания и куропалату, и главе «апхазов», побуждая их забыть о взаимной вражде, установить добрые отношения между собой и ишханами Армении и Албании, объединить усилия в борьбе против сыновей Апусича. Католикос должен добиться, чтобы вражде был положен конец, и, когда это удастся, заверяет патриарх, император в подходящее время пришлет вас на помощь многочисленное войско. Тогда куропалат, глава апхазов, армянские ишханы и знать объединятся «с нашим войском и нанесут поражение врагам. Тогда прекратится вражда между вами»[503].

Нет оснований сомневаться в том, что армянский перевод выполнен по аутентичному посланию Николая Мистика. В. Грюмель полагает, что оно было направлено в период регенства патриарха, т. е. между 7 июня 913 и февралем 914 г. После того, как в сентябре 913 г. Византия освободилась от болгарской угрозы, Николай Мистик начал строить планы согласованных действий на Востоке[504].

Призывая к борьбе против «сыновей Апусича», патриарх имел в виду правителей Азербайджана из рода Саджидов, собственно, одного из них, Йусуфа ибн Дивдада Абу ас-Саджа[505], который в 901 г., после непродолжительной внутренней борьбы, твердо занял место своего умершего брата Мухаммада (Афшина). Йусуф умело сеял вражду между правителями соседних Армении и Грузии, он сыграл решающую роль в отложении Васпуракана от царства армянских Багратидов. Многолетняя война между Йусуфом и Смбатом I кончилась поражением последнего. Йусуф активно поддерживал политических противников преемника Смбата — Ашота II[506].

«Куропалат» послания — грузинский царь Адарнасе IV (881–923)[507]. Его отношения с армянскими Багратидами были неровны, но в данный период Адарнасе принял сторону Ашота II и короновал его.

У Адарнасе IV нашел пристанище католикос. «Правитель апхазов» также не назван по имени, но имеется в виду, конечно, царь Западной Грузии Константин. За несколько лет до этого Константин воевал с Смбатом I, попал в плен, но через четыре месяца с почетом отпущен[508]. Отношения между Константином и Адарнасе IV (на дочери которого Константин был женат) были весьма враждебны.

Направляя послание Йовханнэсу Драсханакертци, Адарнасе IV и Константину, Николай Мистик стремился противопоставить арабской мощи коалицию провизантийски настроенных христианских правителей Кавказа. Католикос с готовностью откликнулся на эту идею. Получив послание, он обратился с увещеваниями к Адарнасе IV. Тот обещал действовать в согласии с армянскими и грузинскими князьями и дал соответствующую клятву[509].

В изучаемое время Йовханнэс Драсханакертци оказался, по-видимому, наиболее активным приверженцем альянса с Византией. По получении послания Николая Мистика он перебрался в Тарой, который уже в это время был тесно связан с империей (см. гл. III, IV, разд. 1). Отсюда католикос направил грамоту на имя императора Константина Порфирородного. Константин VII был провозглашен на царство 7 июня 913 г., так что грамота была послана после этой даты. В послании рисуется бедственное положение, в котором пребывала Армения. Грамота проникнута лояльностью по отношению к империи. Католикос молит о помощи. Он издавна мечтает о том, чтобы предстать перед императором, более того — он хотел бы обосноваться в пределах власти императора, тогда и паства его подчинится ромейскому владычеству, «как Италия и вся Азия»[510]. Согласно нашему автору, эта грамота была оглашена перед императором, после чего последовало приглашение католикосу и царю Ашоту II прибыть в Константинополь. Приглашение доставил в Тарон василик Феодор[511], оттуда он направился к Ашоту II. Йовханнэс Драсханакертци рассказывает о пышном приеме, которого удостоился армянский царь. Император принял его почти как равного, утверждает историк. Константин Порфирородный (которому тогда было около восьми лет) провозгласил Ашота своим любимым сыном[512]. Сведения о визите Ашота II в Константинополь сохранились и у византийских авторов. Здесь отмечается огромная физическая сила армянского царя, он, оказывается, свивал кольцом железный прут. Напомним в связи с этим, что у себя на родине Ашот носил прозвище Еркат (железо). Императрица приняла его с великим почетом и затем отправила Ашота в его собственную страну[513]. Непосредственно за этим отрывком говорится о том, как в сентябре, в индикт III, армянин Панкратук-Баграт сдал Адрианополь болгарскому царю Симеону. Следует думать, что Ашот II прибыл в столицу во второй индикт, т. е. до сентября 914 г. Его принимала императрица Зоя, мать Константина Порфирородного[514].

Ашот II вернулся на родину в 915 г. Согласно Йовханнэсу Драсханакертци, император при расставании щедро одарил армянского царя и придал ему многих военачальников и воинов[515]. На родине Ашоту II пришлось вести упорную борьбу за утверждение своих царских прав. Византийские отряды сыграли при этом весьма действенную роль. Особо опасной была позиция арабского наместника Йусуфа, который поддерживал соперника Ашота II, мятежного Ашота, сына Шапуха. Но политический вес законного царя неуклонно возрастал, и Йусуф признал наконец его права, выслал ему корону и прочие инсигнии власти[516]. В 919 г. Йусуф восстал против халифата, потерпел поражение и попал в плен. Его сменил наместник Субук, который сразу же пожаловал Ашоту титул шаханшаха. Таким образом, халифат признал первенство Ашота II над васпураканским царем ГагикомI Арцруни и мятежника Ашота, сына Шапуха. Но борьба с удельными князьями, не желавшими подчиняться царю, продолжалась.

По отношению к Византийской империи Ашот II занимал, по-видимому, в целом лояльную позицию. Асолик, правда, утверждает, что, когда отряды «демесликоса», т. е. доместика схол, Иоанна Куркуаса направлялись к Двину, эмир Субук призвал на помощь Ашота II[517]. Отметим, однако, что даже в том случае, если поход Куркуаса происходил в 922-м, а не в 927 г., он был направлен против арабов, а не против Ашота. Йовханнэс Драсханакертци рассказывает, как отложившийся от Ашота II князь Утика Цлик Амрам задумал перейти в услужение к каппадокийскому князю князей Гургэну[518] — в последнем усматривают того же Куркуаса. Но и этот факт нельзя рассматривать как свидетельство о напряженности отношений между армянским царем и Византией[519].

В византийских источниках лояльность Ашота II по отношению к империи не подвергается сомнениям. Для Константина Порфирородного Ашот II такой же верный вассал, как и его предшественники — Ашот I и Смбат II[520]. Таким же армянский царь выступает и в посланиях патриарха Николая Мистика. Р. Дженкинз привлек внимание к письму № 101. По его мнению, в нем объединены послания к двум лицам. Первый раздел[521] обращен к адресату, которого патриарх именует «сын наш». Облагодетельствованные, начинает автор, спешат отблагодарить благодетелей, т. е. готовы исполнить желание последних. Император оказал благодеяние адресату, так что тот должен быть готов оказать требуемую услугу. Тогда он будет достоин оказанного благодеяния, автор же письма получит удовлетворение от того, что он оказался между ними посредником. Император рад, что адресат выполняет его повеления. Автор заявляет, что он выслал адресату гиматий. Во второй части (стб. 309) автор именует адресата «ваше совершенство». Патриарх напоминает, что тот, «кому вверена власть над вами», получил от императора почесть, о которой мечтал. Почитание благодетеля состоит в том, чтобы заботиться о его славе. Сказанного достаточно, чтобы и «ваше совершенство», и тот, «кому выпала власть над вами», стали единомышленниками и истинными друзьями.

Р. Дженкинз считает, что грамота адресована Ашоту II и Йовханнэсу Драсханакертци, и датирует ее приблизительно 922 г. Он полагает, что в ней содержится намек на получение Ашотом II титула архонта архонтов, что, по мнению исследователя, имело место в 921 г.[522]. Гипотезу Р. Дженкинза в ее общем виде поддержал и Р. М. Бартикян, с оговоркой, однако, что грамота адресована только католикосу, которому и предназначался гиматий. По мнению Р. М. Бартикяна, в 922 г. отношения между Арменией и Византией были «крайне напряженны», так что нет возможности датировать грамоту этим временем. Послание относится к 914–915 гг., точнее, к 915 г., когда Ашот II вернулся на родину в сопровождении византийских отрядов[523].

Выше было сказано, что в первой части послания (адресованной, по мнению Р. Дженкинза, Ашоту II) патриарх пользуется обращением «сын наш». В то же время в послании, направленном, бесспорно, Йовханнэсу Драсханакертци, патриарх именует его «любимый брат наш»[524]. Таким образом, первая часть послания не могла быть адресована католикосу. Гиматий предназначен был светскому лицу и был связан с инвеститурой. Полную аналогию можно найти в практике того же Николая Мистика, который от своего имени выслал гиматий правителю Авасгии[525]. Утверждая, что грамота Николая Мистика адресована двум лицам — Ашоту II и Йовханнэсу Драсханакертци, — Р. Дженкинз прав. Значительно сложнее проблема датировки. Начнем с того, что мы не знаем, когда Ашот II стал архонтом архонтов. Вполне вероятно, что он вернулся в Армению носителем этого титула. С другой стороны, мы не знаем, к чему относятся указания на получение почестей от императора. Послание могло быть направлено уже в 915 г., оно, безусловно, предшествует посланию № 139 (см. ниже), более точная же датировка представляется рискованной[526].

В эпистолографическом наследии Николая Мистика под № 139 значится грамота, адресованная архонту архонтов[527]. Титул адресата, упоминание об армянах и их конфессиональных разногласиях с имперской церковью, притом что их духовный глава — католикос, напоминание о переписке патриарха Фотия не оставляют сомнения в том, что это послание было направлено армянскому царю. В грамоте говорится, что она является ответной на послание архонта архонтов, доставленное его послами. Патриарх писал, что послы принесли весть о кончине католикоса и в настоящее время «вы, как друзья и единомышленники императора, стремитесь к тому, чтобы новый церковный глава был рукоположен в здешней» (т. е. имперской) церкви. В связи с этим кандидату надлежит прибыть сюда, тщательнее ознакомиться с благочестивым учением, побыть здесь сколько он пожелает, ознакомиться с состоянием церковных дел и, приняв рукоположение, вернуться к адресату «…ибо точно так, как, выказывая верность дружбе, ты оказываешься приближенным к христолюбивому нашему императору и нашей святейшей божьей церкви, так же следует приобщиться к исповеданию истины и к здравому суждению о правильном учении. Следует кончить с положением, когда в дружбе вы привязаны к нам, а в приобщении к истине находитесь вдали». Многое в этом направлении сделал патриарх Фотий, увещеваниями ли, через послов ли, но обстоятельства помешали довести дело до конца. Ныне адресат, как избранник божий, должен устранить прошлые грехи. Не следует медлить с высылкой кандидата, этот акт обеспечит единение с императором — благодаря как уже наличествующему подчинению (τρ ύποταγρ) и утвердившемуся статусу (τω σχέσει), так и согласию касательно догматов благочестия.

Таким образом, мы видим, что в области политических отношений между византийским императором и армянским царем установлена «дружба», которая реализуется через «подчинение» царя императору. В области же церковных отношений Армения, судя по письму, пребывает накануне важного события — унии армянской и имперской церквей. К какому времени относится это письмо?

Й. Гергенрётер[528] и Ф. Турнебиз[529] полагали, что грамота адресована Смбату I и речь идет в ней о рукоположении Йовханнэса Драсханакертци.

Но Йовханнэс занял свой престол сразу после смерти католикоса Маштоца, последовавшей в 897/98 г., тогда как автор послания стал патриархом лишь 1 марта 901 г. Тем самым предложенная датировка теряет основу. Анализируя это послание, В. Грюмель специально занялся хронологией правления армянских католикосов в конце IX и в X в. пришел к выводу, что Йовханнэс Драсханакертци умер в 924/25 г. Николай Мистик, утверждает исследователь, отправил письмо Ашоту II Багратуни незадолго до своей кончины; говоря о смерти католикоса, он имел в виду именно Йовханнэса[530]. Р. Дженкинз в упомянутой выше статье согласился с подсчетами В. Грюмеля и в то же самое время датировал это послание так же, как и послание № 101, — 922 г. По мнению же Р. М. Бартикяна, послание было направлено, вероятно, в 912/13 г., причем адресовано Смбату I Багратуни. Католикос долгое время пребывал в плену, царь, считает исследователь, утратил, по-видимому, надежду на его возвращение, в связи с этим и встал вопрос о рукоположении нового главы. — Р. М. Бартикян категорически отвергает датировку 922 или 924/25 г. Он считает, что к этому времени отношения с арабами наладились и армянский царь вряд ли «унизился» бы до того, чтобы ценой принятия халкидонитства просить помощи у императора. С другой стороны, полагает он, отношения с империей напряженны, в борьбе против Византии армяне рассчитывают на помощь арабов. Не касаясь аргументации В. Грюмеля, Р. М. Бартикян продолжает исходить из того, что католикос Йовханнэс скончался не ранее 926 г., т. е. после Николая Мистика[531].

Думается, однако, что, подсчитав годы пастырства Йовханнэса Драсханакертци (с нашей точки зрения, вполне корректно) и показав тем самым, что католикос скончался до Николая Мистика, В. Грюмель заложил достаточно прочную основу для датировки послания 924 или 925 г. Предположение, что Смбат I мог начать переговоры о преемнике Йовханнэса Драсханакертци, не дождавшись его возвращения, кажется надуманным. Ведь, сообщая патриарху о смерти католикоса в то время, когда тот был еще жив, армяне пошли бы на невероятное кощунство.

О намерениях Ашота II в связи с избранием нового католикоса мы можем судить только на основании письма Николая Мистика. Мы не знаем, кого именно собирались послать в Константинополь — действительного ли преемника Йовханнэса Драсханакертци, т. е. Степанноса II, или другое лицо. Местные источники не сохранили сведений о конфессиональных отклонениях армянской церкви этого периода. По всей вероятности, планы, связанные с рукоположением католикоса в Константинополе и соответственно приобщением армянской церкви к халкидонитству, не были осуществлены. Но что подобные намерения существовали, в этом вряд ли можно сомневаться. Характерная деталь: в своем послании Константину Порфирородному Йовханнэс Драсханакертци сообщал о своей давней мечте предстать перед византийским императором. Но когда он оказался в Дерджане (в имперских пределах) и начал получать приглашения явиться ко двору, то отказался от прежнего намерения: его визит в столицу мог быть истолкован как единение с халкидонитами[532]. Известно послание Арефы Кесарийского, являющееся ответом на послание армян. Архиепископ Кесарии опровергает некоторые положения вероучения армянской церкви и стремится приобщить ее к принципам халкидонитства[533]. А. Пападопуло-Керамевс датировал это письмо 920 г., временем (как он считал), когда Николай Мистик пробовал соединить армянскую церковь с православной[534]. В своей датировке Л. Г. Вестеринк основывается на мнении А. Пападопуло-Керамевса, но называет при этом 918–920 гг.[535]. Выше было показано, что переговоры об унии происходили в 924 или 925 г., с другой стороны, в письме нет фактов, которые следовало бы связать именно с этими переговорами. Но совершенно очевидно, что проблема обращения армян в халкидонитство продолжала оставаться злободневной и Арефа Кесарийский (ум. в 932 г.) не стоял от нее в стороне.

Сведения о дальнейшем развитии отношений между Великой Арменией и Византией крайне скудны. Мы располагаем лишь некоторыми данными, относящимися к международно-правовому статусу этого царства. Преемники Ашота II уже не носили титула архонта архонтов, т. е. перестали признаваться первенствующими среди прочих армянских царей и князей. В официальных документах они именуются протами. Абас I Багратуни (929–953) был возведен в сан магистра. Цари Великой Армении, по крайней мере до Ашота III включительно (953–977), считались духовными сыновьями византийского императора (гл. 11).

Цари Великой Армении и соседние правители признавали себя вассалами империи, но в то же время не теряли бдительности и были готовы к отражению возможной экспансии Византии. Этот момент ярко отразился в событиях последних лет властвования императора Иоанна Цимисхия (969–976).

Известно, что, одержав громкие победы в Болгарии, Цимисхий активизировал политику и на Востоке. В 972 г. император совершил свой первый поход в Месопотамию. Византийские войска одержали ряд крупных побед, но оставленный там доместик схол армянин Млех в следующем году был разбит в сражении и, попав в плен, затем скончался. Цимисхий готовился к ответным действиям, когда его армянские и кавказско-албанские вассалы устроили необычную демонстрацию. Уникальные сведения об этом сохранил Матфей Эдесский. Историк рассказывает, что, узнав о бедствиях, которые приходилось терпеть Млеху и его товарищам, император начал войну против арабов и в связи с этим пожелал прибыть в Армению. И тогда вся знать «восточной стороны» собралась вокруг армянского царя Ашота Багратуни. То были: царь Капана (Сюника) Пилиппэ, царь Алуанка Гургэн, владетель Карса Абас, владетель Васпуракана Сенекерим, владетель Андзевацика (т. е. брат Сенекерима Гургэн Арцруни) и «весь род Сасуна» (в печатном тексте — Сасана). В области Харк собралось 80 тыс. войска. К ним явились посланцы императора, нашли, что «вся Армения» пребывает в готовности и собралась в одном месте, и доложили об этом Цимисхию. Вместе с ними прибыло также большое посольство от армян, которое «утвердило любовь и мир» между императором ромеев и Ашотом, царем армянским.

Цимисхий, продолжает автор, с огромным войском прибыл в Тарон и остановился в главном городе Муше, перед крепостью Айцеац. В первую же ночь ромеи подверглись нападению пеших воинов из Сасуна. В связи с этим инцидентом к императору явились представители армянской знати и духовенства, вручили ему послание католикоса Вахана. Удовлетворенный всем этим, Цимисхий заключил с Арменией «договор о любви» и просил у Ашота помощи. Ашот III выделил ему 10 тыс. воинов, снабдил продовольствием[536].

Сбор армянских войск в Харке произошел, по подсчету А. Грегуара, в 973 г. Всего за несколько лет до этого Византия захватила Тарон и превратила его в фему с соответствующей администрацией. Опасаясь, по-видимому, что Цимисхий, по примеру своего предшественника Никифора Фоки, предпримет попытку приумножить имперские владения за счет Армении, армянские и албанские правители сочли необходимым продемонстрировать свою силу и сплоченность. Они явились сюда отнюдь не по зову императора. Прибыло, согласно Матфею Одесскому, 80 тыс., а Цимисхий просил об отряде в 10 тыс. воинов. В дальнейшем, чтобы разрядить обстановку, дважды велись переговоры[537].

Известно, что в 974 и 975 гг. Иоанн Цимисхий совершил две успешные кампании против арабов, о чем он подробно рассказывает в своем послании Ашоту III[538]. В заключительной части этого послания текст несколько подпорчен. Н. Г. Адонц вносит ряд коррективов, используя при этом также сочинение Смбата Спарапета (который в данном. месте перелагает Матфея Эдесского). С учетом этих исправлений текст реконструируется в следующем виде: «Из донесения протоспафария Дерджана Льва и зоравара Тарона мы узнали, что вопреки своему обязательству ты не вернул Айцеац Берд. И ныне мы написали нашему зоравару, пребывающему у вас, чтобы он не отбирал ни крепости, ни зерна, которые ты обещал, ибо ныне мы не испытываем в том нужды. Но мы распорядились, чтобы хрисовул (и 30 тыс. дахеканов и 2 тыс. рабов, 10 тыс. коней и 1 тыс. мулов), что мы отправили, были доставлены нашему зоравару, дабы тот отправил вашей царственности». Текстологические коррективы Н. Г. Адонца заставляют пересмотреть смысл отрывка в целом. Император цитирует донесение, аналога (греч. αναφορά), своих стратигов, упоминает о хрисовуле (а не о 40 тыс. оболов, как можно было заключить на основании опубликованного чтения). С помощью данных Смбата Спарапета можно прийти к выводу, что переговоры касаются не только хрисовула, но также суммы денег в 30 тыс. дахеканов (номисм?), 2 тыс. рабов, 10 тыс. коней и 1 тыс. мулов (слова в квадратных скобках содержатся в тексте Смбата). И наконец, как хрисовул, так и все остальное должно было быть доставлено армянскому царю, а не византийскому императору, тогда как на основании опубликованного текста можно было заключить, что получателем выступал именно император[539].

Из этого отрывка явствует, что Ашот III вторгся в пределы ставшего фемой Тарона и занял там крепость Айцеац Берд. Император мирится с этим, более того, он одаривает Ашота деньгами, рабами, верховыми и вьючными животными. Хрисовул, упомянутый в послании, касался, вероятно, права владения крепостью. Терпимость и щедрость, проявленные императором, говорят о том, насколько он был заинтересован в поддержке собственного вассала.

Во второй половине X в. Великая Армения непрерывно наращивала свою политическую мощь. Выделение из ее состава Ванандского царства с центром в Карсе не отразилось на ее авторитете в глазах соседних правителей[540].

При Гагике I Багратуни (989 — ок. 1017) Великая Армения — наиболее могущественное Армянское государство. Это отразилось в событиях 973–975 гг. А когда в 1000 г. Василий II прибыл на Восток, Гагик I вообще отказался явиться на зов императора, сочтя это унижением для себя. Но за этим подъемом последовал быстрый спад, завершившийся присоединением Великой Армении к Византийской империи.

Этот процесс подробно рассматривается в следующей главе.

О характере связей Васпураканского царства с Византией в X в. приходится судить на основании весьма скудных сведений. Известно, что царь Васпуракана Гагик I Арцруни (908–943) считался вассалом императора, в DAI он фигурирует в качестве архонта. Наступил период (по всей видимости, после смерти Ашота II Багратуни в 929 г.), когда он стал архонтом архонтов. На основании письма Романа Лакапина (см. Приложение II) можно сделать вывод, что сношения императора с васпураканским царем носили регулярный характер. Царь Васпуракана значится в списке постоянных корреспондентов византийского императора.

В состав «Книги посланий» включена грамота Гагика I, адресованная, как значится в инскрипции, императору Роману Лакапину[541]. Из текста же следует, что адресатом был константинопольский патриарх (имя его не названо), хотя в какой-то мере автор обращается и к императору. Стиль письма — самый почтительный. Гагик именует себя «рабом» патриарха и императора, вспоминает о приеме, устроенном для него адресатом. Автор заявляет, что Армения искони повиновалась императорскому престолу и патриаршей власти, о чем свидетельствуют сочинения историков, и армяне не только с охотой выплачивали императору подати, но и были причастны и оказались равны в святой вере. Так было до Халкидонского собора, когда наступил разрыв. Далее автор излагает характерные особенности вероучения армян, отличные от учения имперской церкви.

Послание направлено после 920 г., когда Роман Лакапин стал императором, и до 943 г., когда умер Гагик I, — точнее датировать его не удается. Нет возможности, следовательно, определить, какому именно патриарху адресована грамота. Наиболее важное здесь — признание политического верховенства империи. В этом смысле послание Гагика I сходно с грамотой Ашота Багратуни, направленной патриарху Фотию. В обоих случаях армянский правитель признает себя подвластным Византии, но не желает уступать в конфессиональных вопросах. Эти примеры показывают, что споры вокруг Халкидонского собора происходили не на политической почве; во всяком случае, антихалкидонитство не отражало адекватным образом политическую позицию по отношению к империи.

В 973–974 гг. среди правителей, которые ожидали в Харке встречи с Иоанном Цимисхием, были цари Васпуракана Сенекерим Арцруни и его брат Гургэн. В 1000 г. оба они явились на зов Василия II, прибывшего в Армению, чтобы распорядиться наследством Давида Куропалата. При всей скудости наших данных можно не сомневаться, что Васпуракан был связан с империей не менее тесно, чем Великая Армения.

Непосредственные политические отношения были установлены империей и с рядом армянских княжеств. Подробнее эти вопросы рассмотрены во II и IV главах.