Артур-полководец

Глава 49

– Во имя Лира, отвечайте, что вы здесь делаете? – завопил капитан.

Питер сделал вид, что он не из тех, кого можно запугать.

– Разве ты не получил вестей о походе?

– Получил, да промокнет моя задница, но вы явились на день раньше срока. И что, ты ждешь, что мы прямо сейчас отплывем? Да мы ночью глаз почти не сомкнули!

Питер склонился к Кею, прошептал:

– Мы выступили в означенный день, верно?

– Ну… – покачал головой Кей. – Ты нас гнал с римской быстротой. Он никак не ожидал, что мы доберемся сюда всего за день. Нав, наверное, рассчитывал, что мы поупражняемся на походе и из-за этого задержимся.

– Ты сказал «Нав»?

Кей кивнул в сторону бородатого краснокожего здоровяка. Тот откашлялся и сплюнул.

«Но ведь Артус сказал, что кардиффский гарнизон – на другом берегу реки. Какие им еще нужны предупреждения?» – Питер выпрямился в седле. Отсутствие стремян до сих пор пагубно сказывалось на его пояснице.

– Войска Артуса, Dux Belloram, мчатся подобно ветрам! – сообщил он капитану высокомерно.

– Ветры эти, видать, из задниц ваших выдували, – рявкнул капитан Нав. – Два дня от Камланна до реки, да четыре дня до Харлека… У папаши моего за это время борода бы отросла. Вы что, на корабле нынче заночевать собираетесь, притом что явились на день раньше?

Питер оглянулся на своих людей. Вид у них был усталый и сердитый. Весь день почти до самого вечера они тащились до Северна, делая только кратковременные передышки. И теперь их собирается задержать на берегу какой-то наглый капитанишка, чья рожа алела в свете факелов подобно.., подобно волосам Анлодды.

«А ну прекрати! Если уж тебе так понадобилась чужая женщина, то у тебя уже была Гвинифра!»

– Мы не только заночуем на корабле, но нынче же ночью отплывем в Гвинедд.

Рот у Нава открылся и захлопнулся – ни дать, ни взять, морская ракушка.

– Четыре дня! Отплывем поутру, не раньше, и будем на месте на четвертое утро!

– А если нет, – продолжал Питер, будто не расслышал воплей капитана, – я прикажу тебя связать и четвертовать, а твой корабль сжечь посередине этой тухлой реки. И он потонет, Нав.

Нав прищурился и подмигнул Питеру.

– Ну, это ты загнул, приятель. Клянусь моей зеленой бородой, ты этого не сделаешь, потому что «Бладевведд» – единственная морская посудина по эту сторону от Кардиффа. Ну разве что ты решил добираться до Харлека вплавь?

Питер улыбнулся.

– Ладно. Жечь твое корыто не буду. Не сегодня по крайней мере. А вот весточку Артусу отправлю, где растолкую ему, как и из-за чего мы припозднились в Харлек. Ну и конечно, припишу, из-за кого юты сожгли дворец его двоюродного братца дотла.

Капитан почесал бороду (седую, кстати, а вовсе не зеленую), развернулся и сердито зашагал к кораблю. Кей причмокнул губами за спиной у Питера.

– Гормант – не родня Артусу. Питер ухмыльнулся:

– А Нав, что, знает про это?

Они подъехали к берегу, где покачивалась на волнах зловещего вида посудина – не то галера, не то трирема.

В длину «Бладевведд» была почти в сотню футов, а в ширину – двадцать, и имела две мачты. На носу, чуть выше ватерлинии, торчал острый таран, украшенный фигурой золоченого дракона, казавшегося алым в лучах закатного солнца. Из отверстий в турели торчали наконечники стрел. Тут явно должны были размещаться лучники.

– Великолепно! – воскликнул король Меровий. – Настоящая копия имперской галеры, которая доставила божественного Юлия к этим берегам. Матросы разгоняют корабль на полную скорость и таранят судно противника. Вот эти острые перекладины, обитые медью, называются фальцами. С их помощью можно рассечь корпус вражеского корабля за считанные мгновения.

Питер взял это на заметку. Меровий был настоящим эрудитом. Правда, странно, что он счел нужным упомянуть об оснастке корабля при Ланселоте, который уж как-нибудь должен получше Меровия разбираться в таких делах. Разве что Меровий понимал, что именно этот Ланселот с такими мелочами не знаком.

– А как мы поступим с лошадьми? – спросил Питер. Корс Кант удивленно глянул на него, и Питер понял, что сморозил глупость. «Господи, ну невинный же вопрос! На корабле никаких стойл и конюшен нет!»

А бард проехал по бревенчатому причалу. Копыта его пони стучали подобно старым потрескавшимся барабанам. Как только юноша спешился, оборванцы-матросы в римских доспехах и звериных шкурах взяли пони под уздцы и отвели на середину палубы.

– О!.. – вырвалось у Питера. «Откуда мне было знать, что они возьмут треклятых лошадей на треклятую калошу?»

К Питеру подскакал Кей, который выстроил своих людей друг за другом.

– Ты спросил, как мы поступим с лошадьми?

– Тебе послышалось. Ты что, меня дураком считаешь?

– Да ты не волнуйся, мы их оставим в Кардиффе.

– Знаю.

– Ей-богу, мне бы тоже не хотелось тащиться с ними по морю до Харлека, государь! Вонючие зверюги. Это тебе не корабли, хотя тут тоже, по-моему, без вони не обойдется.

Матросы пожирали лошадей голодными глазами. Когда один из них взял под уздцы лошадь Анлодды, та оттолкнула его руку и беспомощно посмотрела на Корса Канта, потом – на Питера.

К ней подъехал Меровий и опустил руку ей на плечо.

– Девочка, ты не сможешь плыть на Мериллуин по волнам! Отдай поводья матросам, они позаботятся о твоей кобыле, во имя Артуса. Не волнуйся, о ней будут заботиться денно и нощно вплоть до нашего возвращения.

Анлодда закусила губу и, подозрительно прищурившись, посмотрела на Меровия. Затем она отдала поводья матросу-легионеру и спрыгнула на причал. Она едва слышно заговорила с Меровием, но все же Питеру удалось расслышать их разговор.

– Знаешь.., а ведь я никогда не говорила тебе, государь, что ее зовут Мериллуин.

– Разве не говорила? – высоко вздернув брови, спросил Меровий.

– Нет.

– Правда?

– Точно.

– Наверное, все же говорила, потому что иначе откуда бы я знал эту кличку?

Меровий загадочно улыбнулся и передал подошедшему матросу поводья своего скакуна.

Питер поторопил Эпонимуса. При виде пенистых волн ему почему-то стало нехорошо. «Глупости какие! – урезонил он себя. – Я никогда не боялся воды!»

Почувствовав его испуг, Эпонимус загарцевал на месте и попятился от причала. Стиснув зубы, Питер, насколько смог, сжал пятками бока лошади.

Наконец Эпонимус послушался и пошел по причалу. Вскоре они поравнялись с конем Меровия. Сам не понимая, почему, Питер закрыл глаза и открыл их только тогда, когда Эпонимус ступил на палубу. Он соскользнул с седла и прислонился к мачте.

«Я не боюсь воды! Я воды не боюсь! А Ланселот?»

Мысль эта Питера не порадовала. Неужели сознание сикамбрийца время от времени отвоевывало свое законное место?

Люди и лошади быстро заполняли палубу «Бладевведд», подгоняемые звуками походной волынки. Не то, чтобы груз сказался так уж сильно на осадке корабля. «Я бы мог взять с собой хоть сто человек!» – с обидой подумал Питер. Корабль был гораздо вместительнее, чем казался с берега.

Волны мягко покачивали посудину. Куга и его спутники сердито бурчали:

– Тоже сказать, гостеприимство! Вот оно, хваленое бриттское гостеприимство! Как тут нас разместят – прямо на палубе, что ли?

– Ага, – добавил сам Куга. Питер пропустил его замечание мимо ушей.

– Отдать концы! – прокричал Нав, после того как матросы уложили снятую с лошадей поклажу на палубе и связали канатами все, что только попадалось на глаза. Матросы распустили главный парус, гребцы оттолкнулись веслами от причала, и галера боком подалась к середине реки.

– Рабы? – спросил Питер, перегнувшись через борт.

– Свободные люди, – поправил его кормчий, крепко державший руку на кормовом весле.

– Свободные?

– Да, государь. Это наемные матросы, все до одного. Захотят уйти – скатертью дорожка, только чтоб за месяц сказали.

– Господи, почему же они тут служат? – Питер не мог скрыть изумления.

За спиной у Питера откуда ни возьмись появился капитан.

– Потому что я владею этой посудиной и плачу им вдвое больше положенного. Артеге хорошо платит, не скупится.

«Артеге? – подумал Питер. – Еще одно имечко Аргуса?»

– А ты разве не зовешь его Артусом?

– Я не в Риме живу, – язвительно проговорил Нав и отвернулся.

Путь по Северну до Кардиффа занял почти два часа. Заканчивался шестой день пребывания Питера в артуровских временах. Солнце давно село. Пятьдесят слуг (или рабов) ожидали их у причала. Лошадей свели по трапу на берег и увели в гарнизонные конюшни. Корс Кант удержал Анлодду за плечи – та была готова побежать следом за своей любимицей.

Нав проорал приказы, захлопал в ладоши, и вот уже они снова оказались на середине реки. Мимо проплывали едва видимые в сумерках берега.

Бедивир предложил Питеру остаться на палубе вместе с воинами, дабы те почувствовали, что он такой же, как они. Питер резко отказался, даже не дав Бедивиру договорить, объяснив свой отказ так:

– Уважение для меня важнее любви. – А когда Бедивир ретировался, Питер тихо сказал Кею:

– На самом деле еще больше меня бы устроил страх – как сказал Макиавелли.., один великий.., сикамбрийский философ.

– Ты переменился, – заметил сенешаль. – Было время, когда ты запросто пьянствовал и развратничал вместе со всеми остальными.

«Как же мне надоел этот рубаха-парень Ланселот!» – мысленно выругался Питер, а вслух сказал:

– Мы на войне. Играем по другим правилам. Питер удалился в свободную кабинку, закрыл за собой дверь, предварительно назначив Кея связным. Вскоре Северн широко разлился по равнине, и «Бладевведд» выплыла в бурное море.

Крепка соленая волна, Прибрежный сух песок, Ушли куда-то облака, Небесный свод высок.

И птиц над нами в небе нет, И путь наш так далек…

Трирема плыла по темным, почти черным волнам с решимостью обезумевшего кита. Она раскачивалась, вертелась и стонала. Половина бриттов припали к бортам, стараясь показать, что им все нипочем. Они, похоже, чертовски устали запихивать в себя еду, которую тут же приходилось изрыгать за борт. Другие расселись на палубе, коротая время за игрой в кости на бронзовые асы – мелкие монетки.

Гребцы и палубные матросы переносили плавание равнодушно. Этих куда больше интересовало вино и подсахаренный мед.

Питер всегда любил море, и сейчас ему по душе были и волны, и качка. Желудок его никак не реагировал на сюрпризы плавания. Корс Кант, похоже, тоже радовался перемене в своей жизни, а вот подруга его позеленела, как ящерица.

Миновал день пути, Питер взял за правило стоять на палубе, широко расставив ноги, и пристально обозревать серый горизонт, словно надеялся высмотреть там что-либо, достойное интереса. Как-то раз он подозвал к себе барда и громко распорядился:

– Морскую песню! Заводи-ка сынок!

Бард на миг задумался и проговорил нараспев:

Небо чернеет, волны бушуют, волны Не знают покоя Сколько ты душ загубило невинных, Море жестокое, море слепое!

Перед твоею бездонной пучиной Все мы равны – будь ты раб или воин…

– Гм-м-м. Цицерон?

– Корс Кант Эвин, мой принц.

Питер размышлял. Он знал, как поступил бы на его месте следователь. Нужно натравить подозреваемых друг на друга, глядишь – шпионка сама себя и выдаст. Но это грозило дисциплине в рядах вверенного ему отряда.., ни одно воинское подразделение не удержится, если в нем один будет бояться другого. Это произошло с Советами, когда еще существовали Советы, до того, как они развалились на Россию, Грузию, Узбекистан, Казахстан и еще десяток смертельных врагов.

Питер вздохнул и запустил в действие этап расследования под номером 2.

– Мне нужны глаза, мальчик, – признался он барду. – Мне нужны уши, которые слышат через палубу. Мне нужен человек, который бы смотрел и слушал, в особенности то, что говорят про Кея и Артуса. – Кея голыми руками не взять, но даже он мог ошибиться. Вдруг и Ланселоту – Питеру грозит смерть, если он не будет на все сто участвовать в заговоре Кея?

– Глаза и уши, – выдохнул Корс Кант взволнованным шепотом. – Тебе нужен наушник! Что ж, положись на меня, принц!

Затем Корс Кант что-то пробормотал себе под нос, и Питеру показалось, что он различил кое-что насчет вдовы, но скорее всего у него просто разыгралось воображение. Корс Кант поспешил удалиться.

Затем Питер подозвал Кея. Тот не был так зелен, как Анлодда, но и не так краснощек, как капитан Нав. Сенешалю Питер сказал следующее:

– Я уверен в воинах, которых ты собрал в поход, Кей, но наши рыцари и младшие военачальники меня тревожат. Послушай, понаблюдай за ними, будь другом. Особенно меня тревожит эта багряноволосая девица, которую притащил с собой Корс Кант. Мне кажется, она не та, за кого себя выдает.

«И еще я видел ее где-то, где бы ей не следовало быть, – но где, проклятие!»

– Это я уже заприметил, – процедил Кей, обшаривая глазами палубу. – Вместо иглы топором шьет – залюбуешься!

Питер отослал Кея и послал матроса за Бедивиром.

– Знаешь, я тут слышал, кто-то злобствовал насчет принца Кея, – небрежно проговорил Питер. Бедивир, переносивший качку так же хорошо, как и сам Питер, выругался и сжал рукоять кинжала.

– Скажи кто! Назови мне имя, и я скормлю его акулам!

– Слухи. Сплетни, которые распускают призраки в наших рядах.

– Призраки? – Тут Бедивир испуганно оглянулся через плечо на пляшущие за кормой волны.

– Я хотел сказать – неизвестно кто. Ты, главное, смотри в оба, Бедивир, и если что – сразу мне докладывай. Мне, Кею или Артусу. Особенно за бардом приглядывай. Я этим аферистам никогда не доверял.

Бедивир понимающе осклабился и отошел, пританцовывая и прищелкивая на ходу языком.

Анлодде Питер сказал следующее:

– Расскажи мне о Корее Канте. Кто он тебе – только честно? – Он вынул стрелу из мешка, стоящего у борта, и сжал ее, как барабанщик палочку.

– Друг, – вымолвила девушка, ухватившись за борт. – Больше, чем друг.

– Любовник?

– Меньше, чем любовник, – отвечала Анлодда, но глаза ее блуждали – она почему-то упорно не желала встречаться глазами с Питером. Хотя.., может, ее просто мучила морская болезнь?

– Тебе по душе твоя работа? Шить платья, вышивать? – Анлодда вяло кивнула. Вид у нее был такой измученный.., она вряд ли догадывалась, к чему все эти расспросы. – И частенько ты кроишь ткань топором?

Питер коснулся наконечником стрелы лезвия ее топорика.

– Сначала ты – вышивальщица. Затем отправляешься в поход, вооруженная боевым топором. А в промежутке происходит загадочное происшествие. От твоей руки при странных обстоятельствах гибнут трое вооруженных саксов. И не говори мне, что это наш гениальный бард уложил их всех. Будут объяснения или нет?

Не без усилия Анлодда взяла себя в руки. Вместо бедной девушки, истерзанной приступами морской болезни, перед Питером стояла заговорщица – холодный прищур, поджатые губы. Но бледна – бледна, как померещившийся Бедивиру в волнах призрак.

– Я родом из Харлека, – ответила она, словно этим было сказано все от «а» до «я».

– И что, в Харлеке так водится? У вас вышивальщицы воюют? Что, вы так казну бережете – я не понял?

– Харлек – маленький город, мой принц. Нам приходится многое уметь, каждому жителю. И когда нужно – мы все воины.

– Итак, значит ты – ополченка. Ты встаешь на защиту короля и отечества, если нападают варвары?

– Да, государь.

– Это все?

– Да, государь. – Она решительно кивнула. «Брешет, – подумал Питер. – Боевой топор – рыцарское оружие. Это не пика и не гладиус, которыми вооружаются ополченцы».

– Ну что ж, пусть будет так. Пока, – предупредил он. «Почему я ее отпускаю? – удивился он сам себе. – Можно было бы и еще подопрашивать».

– Могу ли я уйти? – несколько испуганно спросила Анлодда. Ей, похоже, опять стало дурно.

– Сейчас уйдешь, еще один вопрос. – Питеру стало неловко. Он боялся, что, задай он свой вопрос не слишком корректно, это станет подобно взрыву бомбы.

– Скажи.., ты говоришь, что Корс Кант тебе не любовник. А смогла бы ты полюбить принца?

Задав вопрос, Питер сразу же пожалел о нем. Он даже руку поднял, словно хотел схватить слова, только что им сказанные, и затолкать обратно в рот.

Анлодда вытаращила глаза. Сдула со лба упавшую прядь.

– Я.., я просто и не знаю, что сказать, принц Ланселот. Нечто особенное происходит между…

«Ну ты и тупица! – распекал себя Питер. – Нечто особенное происходит между тобой и Гвинифрой!»

Но чем больше он смотрел на сильные руки и широкие бедра Анлодды, на ее длинные волосы цвета осени, тем больше им овладевало безумное желание слиться с ней в поцелуе, сорвать с нее тунику, повалить на палубу и научить тайнам любви. В его желании не было ни капли святой любви, ни капли духовного, ничего того, что он чувствовал (как понимал теперь) к жене Артуса. Одно голое желание, животное влечение. Он хотел обладать этой девушкой так, как никогда и никем прежде.

Интересно, он сам такой развратник, или это опять мыслишки Ланселота? Ланселот любит Гвинифру! В этом все писатели были согласны друг с другом.

Питер почувствовал укол в руку – стрела сломалась пополам. Покраснев, он швырнул обломки за борт, и они поплыли по волнам.

Анлодда тоже зарделась.. Она обхватила грудь руками и взмолилась:

– М-мне нужно спуститься вниз, государь. Позвольте!

Но нет, ее щеки горели не от смущения.., а от удовольствия. Она развернулась и бросилась к трапу, даже не дождавшись дозволения Ланселота.

Морской ветер был так холоден, что просто обжигал легкие Питера. Тусклое солнце едва согревало спину.

«Проклятие! Если сейчас осень, то каково же тут зимой?»

Питер прислонился к борту и довольно долго стоял, пока не пришел в себя и не обрел силы, чтобы дойти до своей кабинки. К слову сказать, закрытых помещений на корабле было всего два. Второе из них занимал капитан Нав.

Побыть в одиночестве Питеру почти не удавалось. Каждые два часа к нему являлся один из его шпионов и докладывал: обрывки разговоров, подозрительные взгляды, смех над неподобающими замечаниями. Постепенно у Питера в голове стал складываться групповой портрет его отряда, а вот о подозреваемых он нового узнавал до обидного мало.

Вояки как вояки, как во все времена – слишком хорошо разбирались в политике. Они знали о трениях между Кеем и Питером, они догадывались о том, что вспыльчивый Кей недоволен Артусом. Короче, воины были в замешательстве.

«Рассчитываешь на их поддержку, Кей, дружище? Рассчитывай, но спиной к ним не поворачивайся».

Но, с другой стороны, ставить на то, что в случае чего воины поддержат Артуса, Питер бы не решился. Ведь Аргус, если на то пошло, даже не был в полном смысле этого слова королем. Он – воин, вождь, вся власть и могущество которого проистекали из его боевых побед. В последнее время со сражениями стало туговато. А память у военных короткая.

«Итак, ход конем и ладьей для усмирения пешек. А королева – какой цвет ей милее?» При мысли о Гвинифре Питер вдруг почувствовал угрызения совести. С какой стати он вдруг принялся волочиться за рыжеволосой девахой, когда к его услугам по первому слову самая настоящая принцесса, из плоти и крови?

«К моим услугам? К услугам Ланселота! Или Артуса… В общем, не важно, к чьим она там услугам. Она не моя». Питер потер виски и всей душой пожелал, чтобы он был сразу тремя этими людьми, и чтобы у каждого их них были и руки, и ноги.

«Бладевведд» плыла медленнее, чем предполагал Питер. Может, капитан Нав решил-таки отомстить ему за спешку и нарочно велел своим гребцам грести понебрежнее. То, что, по расчетам Питера, должно было занять полтора дня, заняло чуть ли не все три.

Почему-то капитан настаивал на том, чтобы держаться поближе к берегу и упорно отказывался выйти на середину залива Кардиган, который сам именовал «Излучиной Ллейна».

– Да чтобы земля скрылась из глаз? Они ж мигом взбунтуются! – взревел он, когда Питер указал ему на то, что плавание вдоль берега, добавляет лишних миль сорок, а это значило лишних шесть часов на греблю, да еще час на отдых.

– Так не пойдет, они должны видеть землю, быть уверенными, что она близко!

– А финикийцы как же плавали? – запротестовал Питер. – А полинезийцы, а эйрские пираты?

– Ну, так то пираты. Мы-то цивилизованные бритты, – самодовольно хмыкнул Нав.

– Да даже треклятые римляне – и те плавают по Средиземному морю! Что там «сейчас»! Они в открытое море уходили пять веков назад!

– Ну, так то ж ученые римляне, у них там астрологи и всякое такое.., а мы

– дикие бритты, – притворно униженно проговорил Нав.

Питер понял, что его не уговорить, сдался и принялся мерить шагами палубу. Ну что ж… Лишние полдня дадут Кею возможность промуштровать воинов, многие из которых впервые отправились в боевой поход. Впервые в жизни. Большинство этих ребят не принимало участия в сражении при горе Бадона, или «Монс Бадоникус», как называл эту вершину Корс Кант.

Каждое утро начиналось с построения под флагом, которое было явно не по нраву воинам. Волынщик играл «Короля-медведя» – по всей вероятности, эта мелодия служила чем-то вроде «национального гимна» Артуса. Воины по-римски салютовали поднимавшемуся на мачте алому с золотом штандарту Пендрагона. Остальную часть дня проводились учения, посвященные освоению римской военной тактики с бриттскими нововведениями.

Питер с удовольствием наблюдал за тем, как Кей муштрует воинов. Кей отрабатывал свой любимый военный прием: бойцы выстраивались в две шеренги, закрывались щитами и бросались друг на друга. Стукнувшись щитами, воины одновременно поднимали их. Таким образом, ни один из нападающих не имел возможности достать мечом противника, стоящего прямо перед ним.

Каждый воин разворачивался и «колол» противника, располагавшегося правее, гладиусом. Кей уверял, что за счет такой неожиданной атаки можно уложить наповал половину передовой шеренги врагов за считанные минуты.

Питер наблюдал за тем, как воины послушно отрабатывают каждый выпад по очереди, как затем они соединяют движения воедино. Прижать щит к себе, поднять, снова прижать, поднять, ударить.

– Жаль, нельзя кавалерию помуштровать, – вздохнул Питер.

– Не понял? – изумленно воззрился на него Кей.

– Места на палубе маловато. А лошади остались в Кардиффе.

– Государь, – осторожно проговорил Кей. – Но ведь мы готовим к бою и конников, разве нет?

Только теперь Питер заметил, что вместе с простыми воинами в шеренге стоят Медраут, Анлодда, Корс Кант и Бедивир, а также люди Меровия все до одного, строго говоря, кавалеристы.

– Что бы там ни было, – подозрительно прищурившись, продолжал Кей, – уж они как-нибудь не забудут, как это делается – садиться верхом да спешиваться. А на что нам, спрашивается, тащить кляч на борту? Причалим в Харлеке, да и возьмем лошадей у Горманта.

Питер покраснел – он совсем забыл, что в эти времена кавалерийская тактика сводилась к тому, чтобы доскакать до врага, спешиться и вступить в рукопашную схватку.

Ветер раздувал алые с золотом накидки, словно знамена, а под накидками – никакой единой формы, каждый тут одевался кто во что горазд.

Анлодда оделась в серо-зеленую хламиду, почти невидимую в постоянном тумане, наплывавшем на палубу с моря. Корс Кант, легко узнаваемый по неуклюжим движениям – он явно был в числе новичков, – нацепил тунику темно-персикового цвета, которая была ему велика размера на три, если не больше. Рукава свисали чуть не до колен. Они то и дело путались у него под ногами. Разок он действительно запутался в них и упал.

Медраут красовался в черно-белом платье – видимо, подыгрывал цветам Ланселота, заменив серебристый на белый. В нарядах Кея и Бедивира белый сочетался с красным и синим.

Словом, одето войско было разношерстно – дальше некуда. От грубых домотканых хламид до кожаных штанов и сапог из телячьей кожи. А вот люди Меровия, напротив, все до одного щеголяли в одежде черно-белой, хотя и разного фасона.

Сам же король был в белом. В учениях он участия не принимал. Все дни просиживал на корме и читал.

Кей перешел к освоению воинами новой тактики. Передовая шеренга смыкала щиты и шла вперед, а в это время над их головами появлялись лучники и осыпали противника градом стрел. На учениях дрались в полную силу, но на лезвия топоров надевали кожаные чехлы, а гладиусы убирали в деревянные ножны. Все было настолько приближено к реальности, что Питер даже заволновался: выдержат ли воины настоящее сражение, когда их за время плавания так отколотят их же товарищи?

На закате третьего дня плавания, к концу девятого дня пребывания Питера в кроличьей норе, корабль обогнул мыс и вошел в водное пространство, которое во времена Питера называлось заливом Тремадог. Харлек завиднелся, как только село солнце. Дозорные на берегу не смогли бы сейчас увидеть корабль. Все затмевали краски заката.

Нав приказал гребцам сушить весла, после чего отдал новый приказ:

– Бросать якорь!

– Зачем! – вмешался Питер. – Мы всего в миле от берега. Давайте сегодня высадимся!

Капитан Нав покачал головой, и в бороде его мелькнула едва заметная улыбка. Рулевой, не оборачиваясь, произнес:

– Не выйдет. Рифы. В темноте опасно будет. Он глянул на капитана, и Питер был готов поклясться: рулевой подмигнул Наву.

– Рифы? – проревел Питер. – Какие близ Харлека рифы? Что-то не припомню! Нав пожал плечами.

– Если кормчий говорит «рифы» – значит рифы! – с этими словами он отвернулся и уставился на успевшие порядком поднадоесть Питеру волны.

Питер злился. «Так, капитан Нав все-таки мстит мне. Сказал „четыре дня“ и гнет свою линию, засранец!» В голове у Питера складывалось послание Артусу. Он требовал принятия самых строгих мер в отношении строптивого, наглого и мерзкого капитана «Бладевведд».

Алый закат, играя красками, прочертил дорожку по волнам от «Бладевведд» до Харлека и обжег городские стены жарким пламенем. Питер вздохнул. Казалось, кузнец вылил расплавленное железо на море и город.

И вдруг Анлодда громко вскрикнула, безмолвно указав на город. Другой рукой она схватилась за горло.

Питер проследил за тем, куда она указывала, и понял, что дело вовсе не в закате. Харлек действительно горел, и языки пламени вздымались к сумеречному небу. Несколько огромных кораблей стояли в гавани. На берегу, уткнувшись носами в песок, лежали четыре длинные лодки.

Не нужно быть военным гением, чтобы понять: треклятые юты неожиданно захватили город. Харлек в опасности!