Глава 9

Питер медленно поднялся. Боль, бритвой резанув по позвоночнику, заставила его согнуться и скрипнуть зубами. Где он? И.., о Господи, кто он такой?

– Подите.., подите прочь, – прохрипел он. Его жутко тошнило.

– Чего он там мямлит? – спросил тот из мужиков, что был чуть-чуть постройнее. Слова его звучали непривычно.

– Что-то насчет того, чтобы кто-то ушел, – сказал черноволосый. – Я по-сикамбрийски не умею.

Питер заставил себя взглянуть на лица мужчин. С трудом собрав все силы и вложив их в слова, он произнес:

– Уходите!

– Брэн Благословенный, да чего ты так распереживался-то?

Прозвенел гонг.

– Пошли, Кей, – предложил черноволосый. – Пускай проспится.

Мужчины обошли Питера и удалились. Питер обернулся и зажмурился от острой боли в шее. Загораживающая узкий дверной проем черная занавеска чуть-чуть колыхнулась.

Он задыхался, окруженный потоком запахов. Пахло потом и плесенью, сырой гнилью и вонью тысяч немых псов и десяти тысяч дохлых крыс. Навалилась слабость, Питер снова опустился на колени. Он дрожал, его немилосердно мутило.

Он скорчился, но тошноту упорно сдерживал. Наконец ему удалось немного совладать с собой.

«Господи Иисусе, я ведь и правда здесь! „Кей“, – сказал один из них. Сэр Кей.., а второй, значит, Бедивир? Или Персиваль? А может, Галахад?»

Питер глубоко дышал, пытаясь привыкнуть к ужасному зловонию. Воняло похлеще, чем в джунглях Боливии. Боль не оставляла его. Ему казалось, что какой-то зловредный хирург взрезал ему спину без анестезии. Но с каждым вздохом боль понемногу утихала. Наконец он задышал медленно и ровно, и боль отошла в область неприятных воспоминаний.

Питер поднялся и чуть не упал. С равновесием у него было худо – он казался себе карликом.

Пошатываясь, он сделал несколько шагов, пошевелил руками. Огляделся в поисках зеркала – тщетно, даже не блестело ничего.

Руки у него были маленькие, ноги кривоватые. Он пощупал голову, и она показалась ему огромной, размером с баскетбольный мяч или с увесистую тыкву. Щеки покрывала жесткая щетина, бритую макушку – многочисленные шрамы.

«Ну ладно, – решил Питер. – Придется смириться. Что есть, то есть. Я знаю, что я стал гораздо меньше ростом, но плотнее телосложением – хоть какое-то утешение».

Он старательно ощупал себя. Длинные черные волосы отброшены назад и стянуты кожаным шнурком. Щеки бритые, но не мешало бы вскорости снова побриться. Длинные жесткие усы.

На нем была грубая рубаха с широкими, мешковатыми рукавами. Один рукав – синий, другой – серовато-черный. То же самое со штанами, только наоборот. Поверх рубахи – чешуйчатая кольчуга. Сапоги из сыромятной кожи с деревянными подметками – ужасно неудобные.

Питер уставился на сапоги.

«О Господи, – подумал он. – Ну и тупица! Сапоги не на те ноги напялил!»

Он с трудом стащил сапоги и поменял местами. Оказалось еще хуже, чем раньше. Питер уставился на свои ноги. Наконец его озарило.

«Ой, наверное, тут еще не научились делать обувь на правую и левую ноги!»

Он снова переобулся, радуясь тому, что никто не видит его.

Комнатушка была тесная, и все в ней – какое-то микроскопическое – дверь, стулья и прокрустово ложе – кровать. Улягся на ней настоящий Питер и вытянись он во весь рост, ноги бы у него свисали. «Нет, у меня теперь другие ноги, – урезонил себя Питер. – Надо бы поскорее к этому привыкнуть».

«Коротышка… Да тут все коротышки. Плохое питание, риккетсиоз… Господи, я себя чувствую лет на сто, а сколько же мне на самом деле? Двадцать пять.., а я уже мужчина средних лет?»

Слова и мысли звучали почему-то странно поэтично и музыкально. «Ладно, – подумал он, – давай-ка все обдумаем. Они тебя поняли, стало быть, ты говоришь не на современном английском. Но и не на языке времен Чосера – это было гораздо позже. О Боже, это же древнеанглийский – тот, на котором был написан „Беовульф“? Нет, я так не думаю…»

«Сикамбрийский… Стоило, мне выговорить первые слова, и они меня не поняли – заявили, что я говорю по-сикамбрийски. Кто же я такой, черт меня дери? Проклятие, почему Кей или тот, другой, не назвали меня по имени?»

На ремне, у Питера висел кошель из телячьей кожи. Он растянул шнурки и обнаружил внутри нож и плоскую столовую ложку, салфетку, какой-то очень легкий сероватый камень, кусок отполированного до блеска металла (вместо зеркальца – так понял Питер), гребень, маленький обоюдоострый ножичек – наверное, чтобы чистить под ногтями, шнурок, пригоршню черствых печенюшек, листья мяты – для свежести дыхания? – и пятнадцать монет двух разных достоинств. Питер поглядел на себя в «зеркало» и уложил все вещицы обратно в кошель, погадав, для чего предназначен камень.

Затем он походил по игрушечной комнатушке, привыкая к своему новому телу. Тело оказалось крепким и неплохо координировало движения, если только Питер не пытался пользоваться походкой Смита. Теперь, когда он больше не пробовал передвигаться так, как передвигался бы человек ростом в шесть футов и три дюйма, движения его приобрели изящество и живость, которым стоило бы позавидовать.

«Этот человек – воин, это я знаю точно, – усмехнулся Питер. – Представляю, как тут все рты раззявят, когда я покажу два-три приемчика!»

Он осторожно попробовал выполнить пару блоков и обнаружил, что его новое тело вполне сносно откликается на такие предложения. Тогда Питер занялся агрессивным стилем карате – окинавским. Он сновал по тесной комнатушке, и ноги его двигались легко, как никогда.

Сила его была необычайна. Он схватил крепко сработанный деревянный стол и легко сломал его. Ухвати он кого-нибудь за горло – и запросто сломал бы шею. Тычком или резким ударом он мог бы повредить доспехи, если тут носили доспехи.

«Пожалуй, мне нравится это задание», – наконец решил Питер.

Питер пробыл в комнатушке с полчаса, а потом вышел в ту самую дверь, за которой исчезли сэр Кей и его спутник. Дверь вывела его на лестничную площадку, откуда уводили два лестничных пролета. Один, шириной футов шесть, вел вниз, а другой, узкий – вверх. Снизу доносились взрывы громового хохота и гомон множества голосов. Питер пошел вниз, туда, откуда доносился шум пирушки.

В пьяной вакханалии принимали участие сотни две мужчин и с полусотни женщин. Питер зажал ладонями уши, прислонился спиной к стене. Глаза у него заслезились от густого дыма, стелившегося от горящих факелов.

Большинство гостей возлежали на длинных скамьях, но некоторые бродили между низкими, высотой до колена, столами, толкались и вступали в драки друг с дружкой. Одеты гости были в кожаные, меховые, льняные одежды. К тканям в большинстве случаев добавлялось изрядное количество металла. Большая часть мужчин была при оружии, имевшем вид скорее декоративный, нежели боевой. «Так тут обозначают ранги?» – угадал Питер. Он прикусил губу. Эта пестрая толпа мало напоминала благородное рыцарство короля Артура, о котором он читал в книжках.

По кругу стояли несколько полуголых девушек и юношей. Питер в смущении смотрел на них, пытаясь понять, кто это такие и почему они стоят тут, не стесняясь, будучи почти обнаженными, посреди такого великолепия одежд.

А потом мимо него прошествовала роскошная блондинка, за которой следовал пьяный.., некто. Женщина была босая и до пояса обнажена, но даже не пыталась прикрыться. Питер уставился на нее, остолбенев, но закалка взяла верх. Он отвел глаза и не оборачивался, пока женщина не исчезла.

Думал он сейчас только об одном: как это она не мерзнет? Холодный ветер порывами проносился по залу, подобный сотням острых лезвий. Питер не сразу понял, что в одном конце у зала нет крыши и он открыт для звезд и ночного ветра. Большинство пирующих кучковалось в середине, под крышей, поближе к факелам и светильникам, около которых было потеплее.

Глаза Питера мало-помалу привыкли к полумраку, и он начал различать детали – сказочной красоты мозаики, мужчин и женщин, вертящихся в танце, подобно смерчам, струйки дыма от стоявших на столах кальянов. Питер принюхался и безошибочно определил запах гашиша.

«Откуда они, хотел бы я знать, добывают хэш? Это же не Марокко?» Питер вытянул из-под кольчуги полу рубахи, закрыл ею рот, ушел от двери и пробрался сквозь толпу к группе людей» показавшейся ему наиболее достойной внимания.

Он обратил внимание на невысокого мужчину. Тот был ростом поменьше сэра Кея, но резко выделялся на общем фоне благодаря простой белой римской тоге, украшенной незатейливой золотой вышивкой. Чисто выбритый, коротко стриженный, он потрясающе напоминал брата Питера, служившего в Гибралтаре.

Мужчина вел себя с благородным изяществом, был скуп в движениях – ну настоящий король. Он возлежал на кушетке со спинкой в форме красного дракона.

«Артур, – подумал Питер. – Если это не король Артур, я готов сожрать крысу живьем».

Артур о чем-то серьезно беседовал с высоким – ростом футов шесть – галлом. Черная грива долговязого галла струилась по спине и исчезала где-то под столом. Он внимательно слушал короля, сложив руки и прижав кончики пальцев к нижней губе. Питер не в силах был оторвать глаз от длинноволосого мужчины.

Тот поднял голову – их глаза встретились. На миг Питера охватило необъяснимое чувство вины. Он вспомнил о каждом проявлении жестокости, о каждом убийстве, совершенном во имя королевы и страны. Оскалившийся, окровавленный сержант… Маллиген, которого разорвало в клочья в тот день в Лондондерри, навис над Питером и указал на него обвиняющим перстом.

Зардевшись от стыда, Питер отвернулся. «Он все знает», – пронеслось в голове.

Холодная рука коснулась его лба. Прикосновение было настолько реальным, что Питеру пришлось самому коснуться рукой собственного лба, дабы удостовериться, что это была иллюзия. Он снова посмотрел на Длинноволосого, попытался снова встретиться с ним взглядом – бесполезно.

Сквозь пелену дыма этот человек смотрел в самое сердце Питера, видел все его грехи и ошибки. Между тем он улыбнулся и указал на свободную скамью. Питер растерянно подошел и улегся, стараясь подражать другим гостям.

Он зажмурился и потряс головой. Он снова стал майором Питером Смитом из двадцать второго подразделения СВВ, готовым в любой момент подняться «в ружье» за королеву и отечество – «вернее, за короля и отечество», – поправил он себя.

– Государь, – обратился Питер к Артуру и склонил голову.

– Да? – отозвался Длинноволосый.

– Прошу прощения…

– О, я ошибся. Я решил, что ты обращаешься ко мне.

– Нынче ты необычайно любезен, – вступил в разговор Артур. – Позволь представить тебе твоего соотечественника, короля Меровия, легата провинции Августа, пропретора и губернатора Сикамбрии.

Меровий наклонил голову.

– А.., рад знакомству, – сказал Питер. «Меровиус Рекс… Король Меровий, губернатор Сикамбрии? Опять это словечко!»

– А тебе, Меровий, позволь представить нашего героя, одного из моих лучших воинов, легата двух легионов, консула, избранного вторично, и трибуна моей личной гвардии – принца Ланселота Лангедокского.

У Питера отвисла челюсть. У него вдруг перехватило дыхание.

Меровий вздохнул.

– Да, Артур. Я его хорошо знаю. Боюсь, в Сикамбрии Ланселоту грозит смертный приговор. Лет шесть назад он покушался на мою жизнь. Неудачно, как видишь. – Он приятно улыбнулся. – Ну, и конечно, можно считать, что с тех пор положение мое упрочилось.

Артур откинулся на спинку скамьи. Он переводил глаза с Меровия на Питера («Ланселота? Ланселота Озерного»). Глаза Артура говорили яснее ясного: он волнуется, как бы под крышей его замка не случилось беды.

Меровий рассмеялся, протянул руку.

– Приятная встреча, Ланселот. Я прощаю тебе обиду, как нас учит тому наш повелитель.

Питер растерянно пожал руку короля. Рука оказалась теплой и сильной – рука прирожденного воина. И еще Питер почувствовал, как нажали на его ладонь большой и средний пальцы.

Питер таращил глаза. Король Меровий – масон?!

Загрузка...