Ашантийская куколка

12

Шестое заседание партийной следственной комиссии, которая вот уже несколько месяцев занималась делом Амиофи, никак не могло прийти к определенному решению. Как и во время пяти предыдущих заседаний, члены комиссии произносили громогласные тирады, несомненно отрепетированные заранее, стараясь поразить своим ораторским искусством аудиторию, впрочем весьма немногочисленную. Речи следовали одна за другой, но выступавшие со спокойной совестью забывали основную цель заседаний, а именно: выяснить наконец причину создавшейся критической ситуации и доложить об этом так, чтобы все стало ясным если не широкой публике, то, во всяком случае, членам партии, которые платят партийные взносы и носят партийные билеты, с проставленными в них соответствующими номерами. Однако Доктор дал совершенно точное указание: выяснить, как могла при существующей демократии состояться уличная демонстрация рыночных торговок. Иначе говоря, потребовал назвать конкретно фамилии лиц, ответственных за эту акцию, которую он сам считал несправедливой и которая могла бы запятнать кровью честь всей нации, если бы не вмешательство какого–то рядового чиновника. Надо сказать, что с тех пор, как страна пришла к политической независимости, впервые произошла такая демонстрация. Реакция правительства свидетельствовала о его твердой решимости не позволять никому сеять смуту в стране, которая только после ухода последних колонизаторов вступила на путь прогресса. Такой именно и напрашивался вывод при беглом рассмотрении вопроса. Более же глубокий анализ показал, что расследование, начатое по требованию самого Доктора, не двигалось с места, ибо ведущие его «ответственные» лица в основном были влиятельными партийными деятелями. Но самое любопытное заключалось в том, что некоторые из этих «ответственных» лиц сами входили в следственную комиссию. Доктор же, обязанный партии тем, что она привела его к власти, не хотел принимать никаких решений без предварительного обсуждения вопроса с теми, чьими голосами он прошел в премьер–министры. Это было еще тогда, когда он со всем пылом старался проводить в жизнь основные принципы демократии. Судя по рассказам, любая, даже самая незначительная его речь, обращенная ко всему народу или, как он выражался, ко всей африканской нации с каким–либо призывом, готовилась совместно с целой группой партийных деятелей. Однако такие дела, как, скажем, дело Амиофи, показали Доктору, что его сторонники и его партия отнюдь не жаждали демократии, и это лишь усугубило его диктаторские замашки, а к чему это привело, читатель знает.

Но вернемся к тем дням, когда несправедливость, проявленная по отношению к какой–то рыночной торговке, еще всерьез занимала премьер–министра. Он прекрасно понимал, что в деле Амиофи невозможно наказать кого бы то ни было без предварительного расследования, проведенного специальной комиссией, обязанностью которой было установить безусловную виновность тех или иных лиц. В данном случае излишек демократизма сводил на нет власть, и самое нелепое заключалось, по правде говоря, в том, что решение лишить Амиофи права торговать на рынке было принято в тех инстанциях, которые не обязаны предварительно консультироваться по всем вопросам с премьер–министром. К тому же Доктор был не настолько туп, чтобы не знать, чьи фамилии следует внести в список виновных. Но знал Доктор и другое: если он будет подменять тех, кому непосредственно поручено детально разобраться в вопросе, то его могут упрекнуть в том‚ что он берется не за свое дело, а это может быть в конце концов истолковано как желание использовать личную власть в стране, которая хотела считать себя, конечно же, демократической.

— Господин председатель и мы, господа, кажется, начинаем забывать об одной простой вещи: все, что сделано нами до демонстрации, было направлено на благо нации. Поэтому…

— Все, что было сделано нами до демонстрации, говорите вы… Продолжайте.

— Дорогой мой коллега, если я выступаю, то только потому, что попросил слова у господина председателя и оно мне было предоставлено. А с вашей стороны было бы весьма кстати минуточку помолчать и дать возможность откровенно высказаться тем из ваших коллег, которые имеют на то право.

— Довольно пререканий! — заявил председатель. — Я предоставил слово уважаемому господину Кваме Анно.

— Благодарю вас, господин Председатель. Итак, я сказал и повторяю‚ что все сделанное нами до этой пресловутой демонстрации было направлено на благо нации. Для чего мы собрались здесь? Можете вы мне ответить? Тогда отвечу я сам: мы собрались здесь для того, чтобы своими руками заложить основы нашего государства. Фундаментом ему послужит справедливость, ради которой и существует наша Партия. То, что наша партия находится у власти, вполне справедливо, ибо именно ее усилиями страна обрела независимость. Может ли здесь кто–нибудь сказать, что известный вам член оппозиции был прав? Оппозиционная партия не сделала ничего полезного.

— Господин председатель, мой почтенный коллега господин Кваме Анно блестяще начал свое выступление, но я не понимаю, к чему он клонит.

— Господин председатель, чтобы ответить на этот вопрос, я должен сказать следующее: дело, которое мы здесь разбираем, началось с ареста члена парламента, принадлежащего к оппозиционной партии, действия коей направлены на подрыв устоев всей нации. Сейчас пришла пора твердо договориться: останемся ли мы верны себе и продолжим ли борьбу пролив оппозиции или мы прекратим всякую борьбу и тем самым будем способствовать разложению нации. Итак, или борьба…

— Борьба!.. Борьба!..

— Но борьбу, повторяю, надо вести до конца! Только этим путем мы обеспечим нашей нации возможность в будущем стать по–настоящему здоровой, и вести эту борьбу мы должны не только против тех лиц, которых ловим с поличным — как в случае с членом парламента господином Анквой, — но и против всех элементов, которые в той или иной степени подверглись влиянию этих лиц. В то же время не следует, господин председатель, упускать из виду и тот факт, что мы собрались здесь не для того, чтобы подвергать критике собственные наши действия — лично я их считаю безупречными‚ – а для того, чтобы, учитывая наше превосходство, приглядеться более снисходительно, чем раньше, к поступкам оппозиции.

Большинство членов парламента приветствовало это блестящее заявление громом аплодисментов. Желая призвать аудиторию к порядку, председатель трижды постучал молоточком по столу. И этот стук напомнил краснобаям, что они все–таки не в театре.

— Слово имеет почтенный господин Поку.

— Благодарю вас, господин председатель. Речь моего коллеги уважаемого господина Кваме Анно была встречена аплодисментами, и я воспринял их так, как если бы они были адресованы и мне лично. Да, именно так, ибо и я как–то раз выражал с трибуны пожелание такого же рода: рекомендовать нашей партии, уже показавшей всю свою силу и могущество, проявлять больше снисходительности по отношению к оппозиции. Насколько я помню, моя речь не была встречена с таким энтузиазмом. Однако я счастлив отметить, что мои в высшей степени уважаемые коллеги согласились с моим мнением и теперь дают те же рекомендации, которые уже были выдвинуты мною.

Свист, послышавшийся со всех сторон, свидетельствовал, что двадцать девять членов комиссии отнюдь не желают слышать эти намеки. Однако господин Поку продолжал как ни в чем не бывало:

— Господин председатель, кстати, я должен добавить, что после моего первого выступления кое–что, относящееся к данному вопросу, изменилось. В частности, господин Анква вышел из тюрьмы…

— Враки! Анква вышел из тюрьмы, потому что отбыл срок заключения. И нечего рассказывать нам басни!

— Спокойствие, господа, спокойствие! — встал на защиту выступавшего председатель. — Господин Поку, вам слово.

— Благодарю вас, господин председатель. Как бы то ни было, уважаемые господа, но раз Анква, из–за которого и началось данное дело, находится ныне на свободе и снова пользуется всеми гражданскими правами, то надо признать несправедливым тот факт, что лица, прямо или косвенно пострадавшие из–за него, и сейчас, после его освобождения, несут наказание.

— Что вы хотите этим сказать, уважаемый господин Поку? Разве удостоверение на право торговли на рынке, изъятое у Амиофи, ей не возвращено?

— Об этом именно я и хотел сказать. То, что Амиофи снова получила право торговать на рынке, конечно, хорошо. Но разве вы забыли, при каких обстоятельствах ей удалось получить это разрешение?..

Снова послышался ропот — собравшиеся считали, что это к делу не относится. Надо выяснить, как того требовал Доктор, кто допустил такой промах, что повлекло за собой демонстрацию рыночных торговок. Именно в этом плане, и только в этом плане, должен был обсуждаться данный вопрос. Однако почтенный господин Поку не сдавался:

— Только что один из моих почтенных коллег вполне справедливо заметил, что до демонстрации все наши усилия были направлены на благо общего дела нации. Теперь я позволю себе задать вам вопрос: «А что сделано нами после демонстрации?»

Тут поднялся такой галдеж, что трудно было разобрать, чего именно хотят члены комиссии. Зал успокоился не сразу. Но почтенный господин Поку держался стойко и постепенно добился своего: присутствующие вынуждены были признать позицию господина Главного инспектора по отношению к Спио несправедливой. Комиссия пришла к выводу, что только благодаря своевременному вмешательству рядового чиновника удалось восстановить порядок среди демонстрантов и тем самым избежать ненужных жертв: могли быть не только раненые, но и убитые. Эта истина, бесспорная для любого, кто подошел бы к этому вопросу непредвзято, была важнейшим открытием для большинства членов следственной комиссии. Дело не только в том, что она дала новый толчок дискуссии, но главное, она направила ее по новому руслу. И если составить список лиц, «ответственных за беспорядки», как того требовал в завуалированной форме Доктор, оказалось не так–то просто, зато стало возможным назвать имена тех, кто по доброй воле способствовал поддержанию порядка в стране. Такой поворот от политики к дипломатии — широко распространенный прием, весьма к тому же удобный, потому что ничья совесть при этом не страдает. Решение комиссии теперь могло быть сформулировано примерно так: «Мы, члены следственной комиссии (…), собравшись на наше шестое заседание (желательно указать дату), пересмотрели заново дело Амиофи и констатировали то–то и то–то (следственные комиссии всегда что–нибудь да констатируют — так уж положено); исходя из вышеизложенного и принимая во. внимание… одобрили принятое партией решение разобраться в деле, которое для многих граждан оставалось неясным, единодушно одобряем инициативу его превосходительства многоуважаемого Доктора, премьер–министра страны, создать данную комиссию; отмечаем также, что в этом деле каждый шаг, предпринятый со стороны лиц, в честности коих мы полностью уверены, был, за исключением демонстрации рыночных торговок, направлен на укрепление мира и порядка в стране. Вследствие этого считаем нецелесообразным придавать существенное значение допущенным в отдельных случаях ошибкам, что вполне можно исправить. Предлагаем также не оглашать фамилии лиц, которые в силу недопонимания явились как бы первопричиной вышеупомянутых прискорбных событий. Наконец, предлагаем признать невиновными всех тех, кто из–за своего участия в событиях, непосредственно связанных с данным делом, был лишен возможности пользоваться свободой, и вернуть им все, чего они были временно лишены».

Текст этого решения был принят единодушно, все члены комиссии пришли к заключению, что созывать седьмое заседание нет необходимости. Конечно, злые языки тут же принялись толковать все иначе: «Вопрос был так быстро решен потому, что комиссии просто надоело заниматься делом Амиофи». Как будто бы дело, которым специально занимались члены комиссии, могло им «просто надоесть»! До сих пор люди никак не могут избавиться от порока злословия!

Но кто действительно обрадовался услышанному по радио известию о том, что по милости небес ему дарована счастливая возможность вернуться в Аккру, это был, конечно, Спио. Поначалу он даже ушам своим не поверил — таким неожиданным оказалось это сообщение. Но когда после обеда сотрудники отдела пришли поздравить его с хорошей новостью, Спио понял, что слух его не обманул: по радио действительно объявили о снятии с него дисциплинарного взыскания. И он даже не потрудился узнать, почему вдруг срок его пребывания на севере сократился: он провел здесь меньше года‚ хотя перед отъездом из Аккры Спио дали понять, что и ему самому, и его карьере суждено зачахнуть и окончить свое земное существование не где–нибудь, а именно здесь, в Тамале. Как и все африканцы, Спио свято верил радиопередачам и считал, что, услышав то или иное сообщение — а все они правдивые, — нужно не рассуждать, а немедленно действовать. В Африке последние известия по радио дословно повторяют те же самые истины, что изложены в официальных печатных органах. И какими бы неприятными эти истины ни были, о чем бы в них ни сообщалось: о смещении ли с поста министра, об аресте ли члена оппозиции или же о прекращении срока дисциплинарного взыскания, как в случае со Спио, каждый считал, что известия эти заслуживают безоговорочного доверия и уважения. Иногда они звучат как приказ, и тогда ваш долг повиноваться: свертывайте дела, упаковывайте чемоданы, прощайтесь с друзьями и отправляйтесь без промедления в Аккру. И незачем ждать официальной бумаги, подтверждающей устное заявление, которое донесли до нас радиоволны. Иначе вы рискуете потерять уйму времени, потому что такая бумага может дойти до вас только через несколько месяцев. Все это Спио прекрасно знал. Поэтому он быстро сложил чемодан, попрощался с коллегами по работе, со своим начальником и на следующий же день укатил в Аккру.

Вновь увидеть Аккру! Длинные, широкие улицы, залитые солнцем проспекты, расходящиеся во все стороны от круглых, утопающих в цветах площадей, многоэтажные дома с чистенькими фасадами, большие магазины, где можно купить все, что душе угодно, тихие берега перламутрового океана, десятки кинотеатров и ночных клубов, желтые и зеленые такси, работающие в летний период чуть ли не вхолостую из–за постоянных заторов в часы пик, ритм большого, помолодевшего древнего города с его шумным торговым центром, где полно людей в разноцветных панях, в широких ярких бубу[4] и развевающихся по ветру гандурасах[5], где уличные торговцы громко, на все лады расхваливают свой товар и воздух пропитан терпким запахом жареного мяса, когда кажется, будто весь город гремит, как гигантская фанфара. Снова увидеть Аккру, а в Аккре друзей, родных и… Эдну!

Спио положил ногу на ногу и выпрямился на сиденье. Ухабистая дорога вернула его к действительности. Он даже сам удивился, что так долго витал в облаках. Как только Тамале остался позади, мечты сразу же заслонили перед ним весь окружающий мир. Забившись в угол автобуса и отдавшись на волю грезам, он даже не взглянул на своих попутчиков. Теперь же, когда злая тряска напомнила ему о дороге, он снова почувствовал себя живым среди живых. Внутри машины царил полумрак, но он все же разглядел толстого торговца с жирными щеками, а рядом женщину, которая держалась весьма скованно. Судя по всему, она не была женой торговца — слишком неуверенно она себя вела. То и дело сжимала коленями стоящую у нее между широко расставленных ног плетенную из ивовых прутьев, высокую круглую корзину, однако длинное платье надежно прикрывало все, что находилось в ней. Несколько минут Спио внимательно наблюдал за ней. Среди пассажиров это была единственная женщина. Она показалась ему даже красивой, но он не поверил первому впечатлению скорее всего, инстинктивно не поверил: полумрак автобуса с его световыми эффектами превращает любую женщину чуть ли не в красавицу, но жизнь, увы, не часто создает для дам столь благоприятные условия. Женщина достала платок и вытерла лоб. И слегка задела локтем щекастого торговца, который собрался было уже повернуться к ней. Но она что–то сказала, должно быть, извинилась и спрятала платок…

В салоне автобуса по обеим сторонам, во всю его длину шли скамьи, и Спио со своего места хорошо видел всех пассажиров, сидящих напротив. Его удивляло общее молчание: никто даже рта не раскрыл, не обратился к соседу — явление довольно редкое в африканских автобусах, но он приписал это безразличное молчание раннему утреннему часу. Не успел он сделать этот вывод, как языки вдруг развязались‚впрочем по причине вполне определенной: автобус неожиданно остановился, по–видимому, в самом неподходящем месте, среди джунглей.

— Что случилось? — зычно осведомился толстощекий торговец.

— Мотор заглох, — ответил кто–то из глубины автобуса.

— Мотор заглох? А кто же его заглушил?

Задавший этот вопрос хотел сострить и улыбнулся во весь рот, но момент оказался не слишком подходящим для шуток, с мотором, видимо, случилось что–то серьезное, и шутка не имела успеха у пассажиров. Слышно было, как шофер пытался завести мотор, но безуспешно.

— Вот тебе и раз! — сказал Спио. — Еще не проехали и трети пути, а уже стали!

— Трети пути? — возразил другой пассажир. — Ничего себе треть! Да будет вам известно: мы всего пятую часть пути проехали!

— Пятую часть?

— Даже меньше. В Аккру я еду не в первый раз. Мне по крайней мере дважды в месяц приходится туда ездить, поэтому, поверьте, я знаю, что говорю.

Спио снова забился в свой угол, прикрыл рот рукой И кашлянул. «Если он ездит по этой дороге дважды в месяц, то не мне ему возражать, я это удовольствие испытываю только второй раз», — подумал он. Слышно было, как водитель чертыхается, затем он попытался привести в действие непослушный мотор ключом зажигания, но и это ему не удалось. Тогда он вышел из машины, все так же–чертыхаясь, захлопнул дверцу и крикнул пассажирам:

— Эй, мужчины! Эта штука совсем подохла! Не спите, вы, там, внутри! Выходите быстрее! Нужно подтолкнуть машину!

Это приглашение энтузиазма не вызвало. Полусонные пассажиры отнюдь не были расположены выходить и толкать автобус. Но пришлось все–таки принять ультиматум шофера, иначе автобус мог застрять здесь надолго. А так как каждому хотелось поскорее, в тот же день, добраться до побережья, пассажиры дружно взялись за дело, но все их старания оказались тщетными — мотор хоть бы чихнул разок. Бывает — и нередко, — что машины почему–то ведут себя так, будто не желают знать, что происходит вокруг! По истечении некоторого времени честно поработавшие пассажиры вынуждены были признать, что все их усилия достойны лучшего применения. Окончательно выбившись из сил, они перестали толкать машину и, окружив ее, спросили у незадачливого водителя, не хочет ли он еще раз «заглянуть в мотор»…

Автобус был из тех старых колымаг, которым уже давно пора на свалку после стольких километров по мерзким дорогам и в мерзкую погоду, и работал он, как говорится, на чистом оптимизме, вопреки своему мрачному синему цвету. Как и все машины страны, этот автобусик тоже имел имя, которое можно было перевести примерно как «Счастливого пути, старик!». Особенно бросался в глаза восклицательный знак: ярко–желтый, да еще к тому же и обведенный красной краской. Спио кинул насмешливый взгляд на эту надпись, красовавшуюся высоко над ветровым стеклом. Она показалась ему наглым вызовом. «Счастливого пути! Счастливого пути! А мы застряли в джунглях, и я даже не знаю, где именно, вот тебе и счастливого пути!» — так рассуждал про себя Спио, пока водитель копался в моторе, теперь уже подняв капот. Добрых два часа он тщетно пытался завести машину и все же вынужден был наконец признать свое бессилие. «Счастливого пути, старик!» откатили на обочину, и решено было ждать попутную машину, рано или поздно пройдет же какая–нибудь мимо. Бывают в жизни такие минуты, когда приходится вверять свою судьбу случаю. Именно такой философический вывод сделали для себя все тридцать пассажиров: кто с надеждой, что им улыбнется удача, кто с вполне оправданным пессимизмом, ибо здесь, на севере страны, по этому участку дороги, машины проезжают редко.

И конечно же, после нескольких часов ожидания всеми овладело нетерпение, в адрес водителя и его злополучной машины полетели не очень–то любезные словечки. Пассажиры вдруг вспомнили, что они оплатили проезд, и стали требовать обратно свои деньги. На что шофер не замедлил заявить, что денег он возвратить не может, так как они остались у его хозяина, а тот живет в Тамале. А если кому–то угодно получить обратно свои денежки, пускай топает в Тамале и требует возмещения убытков у кого следует. К тому же люди проголодались, поблизости, похоже, не было ни одной деревни, они застряли на самом пустынном отрезке дороги. Несколько человек вызвались пойти на разведку, пропадали они битый час и вернулись ни с чем, кроме тайной надежды, что к их приходу «Счастливого пути, старик!» уже будет готов снова пуститься в путь. Короче, настроение всей компании падало с ужасающей быстротой, у каждого на уме вертелся только один вопрос: что же делать дальше?

Тут на дороге показался большой грузовик, ехавший в противоположном направлении, так сказать, навстречу «Счастливого пути, старику!». Другими словами, в Тамале. Типичные дорожные шуточки! Но в данном случае грузовик все же был спасением, тем более что, судя по всему, солнце уже проделало немалый путь по небесному своду. Все отчаянно замахали водителю грузовика, и тот соблаговолил остановиться. Он даже попытался помочь своему собрату, но и у него ничего не получилось. «Счастливого пути, старик!» упорно не желал продолжать путь. Пассажиры уже давно потеряли терпение, от него остались лишь жалкие воспоминания. Не стоит описывать их гнев, особенно когда после долгого спора тем из пассажиров, у которых еще оставались кое–какие деньги, пришлось оплатить за всех обратный проезд ‚в Тамале на грузовике. Спио, тоже вышедший из себя, постарался уладить дело, чтобы скорее положить конец поездке, «провалившейся из–за этой старой развалины, в которую напрасно я поторопился сесть, надеясь быстрее добраться до Аккры».

Водитель большого грузовика оказался человеком галантным, в противоположность шоферу автобуса, который вознамеривался нахально занять место рядом с ним и уже поставил на сиденье свой чемодан. Водитель грузовика посадил в кабину единственную среди пассажиров женщину, а остальным пришлось кое–как разместиться в открытом кузове, предназначенном для перевозки мешков с какао с дальних окраин страны. Обратно возвращались уже ночью, и луна, сиявшая на чистом небе, сопровождала их до самого Тамада, как бы преграждая путь дождю.

«Завтра судьба наверняка будет ко мне более благосклонна, — успокаивал себя Спио, спрыгивая с машины. — Не могут же быть все машины, отправляющиеся в Аккру, такими никудышными, как этот проклятый «Счастливого пути, старик!»».