Ашантийская куколка

8

Вот сюрприз, так сюрприз! Мам и тетушка Принцесса просто не могли прийти в себя от изумления! А Эдна чуть не потеряла сознание.

Судьба распоряжается нами по–своему, у нее свои точные правила игры. Она готовит подчас сюрпризы, один удивительнее другого: то приятные и радостные, навеки остающиеся в памяти, то горькие, отравляющие душу едкой злобой, то путающие логику событий, то наполняющие жизнь неразрешимыми противоречиями. Подумайте сами: ну кто бы мог предугадать, что–главным врачом в хирургическом отделении, куда поместили Эдну, окажется Бюнефо?

Да, да, Бюнефо! Тот самый Бюнефо, который когда–то учил Эдну читать и писать, а заодно и еще кое–чему. Тот самый Бюнефо!

— Сколько лет прошло с тех пор… — вздохнула Принцесса.

— Говорили, будто он уехал учиться в Европу, но я никогда бы не подумала, что он вернется оттуда врачом.

Мам это даже в голову не приходило.

— Вы обо видели его, значит, это правда он? — спросила Эдна

Ей самой еще пока не удалось увидеть врача, так как первые два дня своего пребывания в больнице она пе очень–то торопилась прийти в сознание. Понятно, что это доставило массу волнений окружающим, и Мам с Принцессой поочередно дежурили около нее и днем и ночью. Сегодня Эдна почувствовала себя лучше, и к чуть успокоившимся бабушке и тетке снова вернулся дар речи.

— Ты спрашиваешь, он ли это? Что ж, по–твоему, мы в привидения верим?

— Конечно же, ведь он сам нас узнал.

— Сам? — удивилась Эдна.

— Подтверди, мать.

— Можешь мне поверить, девочка моя, уж мы–то его не просили нас узнавать…

— Тем более что нам и в голову не могло прийти, что он снова в Аккре…

— Да еще работает главным врачом.

— Странно все–таки, — сказала Эдна, немного помолчав. — Почему же он, раз вернулся, до сих пор не дал о себе знать?

— Этого еще не хватало, — отрезала Мам. — Еще не хватало, чтобы он снова всю нашу жизнь перебаламутил, хватит с нас и тех неприятностей, которые он нам доставил тогда я уж не помню, сколько лет назад. Девочка моя, ты же знаешь…

— Ну ладно, мать, — прервала ее Принцесса. — Ведь Эдна еще больна, она чуть не умерла, можно сказать, вернулась с того света. Теперь не время ворчать по поводу таких пустяков.

— Пустяков? И ты называешь это пустяками, хотя тебе отлично все известно?

— Ну известно, но все уже давно забылось. Да и сам Бюнефо, наверное, не помнит этой истории.

— Не помнит? Тогда зачем ему понадобилось узнавать нас?

— Мать, ну что ты говоришь? Узнать нас, честных людей, — одно, а другое — снова «перебаламутить нашу жизнь», как ты говоришь К тому же он теперь не простой учитель, каким был раньше, а главный врач отделения, доктор. И с чего ты взяла, что он снова снизойдет до нас, мы же с тех пор нисколько не изменились, а он стал большим человеком.

— Что правда, то правда‚ – признала Мам.

— Ты права, тетушка Принцесса, — вздохнула в свою очередь Эдна.

— А ты–то что вздыхаешь?

При этом вопросе бабушки Эдна отвернулась, боясь встретиться с ней глазами. На белой подушке бусы из черного Жемчуга легли цепочкой вокруг ее головы.

Мам не стала больше приставать к внучке с вопросами, а тетушка тем более. Через минуту Принцесса тихо спросила:

— Ну как ты себя чувствуешь, дорогая?

— Неплохо, — ответила Эдна. — Правда, трудно лежать на спине целыми днями, но раз так надо, чтобы не умереть… во всяком случае, не так скоро.

— Эдна, зачем ты себя так настраиваешь, да еще во время, болезни? То и дело заводишь разговоры о смерти…

— Но, тетушка Принцесса, что же поделаешь, если смерть все время рядом и все время подстерегает нас? И вот тоже чуть не умерла.

— Доченька, если бы ты спокойно сидела дома, то ничего бы страшного с тобой не случилось.

— Спокойно сидеть дома? А чего ради? Я просто обязана была идти вместе с нашими.

— Хватит, дети мои, — сказала Мам, — как подумаю о том, что произошло, у меня сердце заходится‚ кровь стынет в жилах.

— Подожди, Мам, объясню–ка я все тетушке Принцессе, раз она не понимает, как оно бывает в жизни.

— Ох, дочка, давно ли ты вышла из пеленок, а уж собираешься мне что–то объяснять!

— Не обижайся, тетушка Принцесса. Я же не собираюсь объяснять тебе то, что ты и сама прекрасно знаешь., мне просто хочется помочь тебе понять, почему так поступают женщины нашего Союза рыночных торговок о котором еще мало что знают.

— Рыночных торговок знают все.

— Да не все понимают, какие важные для нашей страны дела предстоит им еще сделать.

— Знаю, дорогая, что правительственная партия в основном обязана им тем, что пришла к власти. Но это еще не значит, что надо было лезть под пули. А потом, подумай только, те же самые люди, ради которых ты чуть было не погибла, станут тебя же и упрекать: «Зачем она пошла, зачем то, зачем это?..»

— Тетушка Принцесса, раз ты так говоришь, значит ты совсем не знаешь, что такое рыночные торговки. А ты лучше спроси Мам, что они говорили и что поклялись сделать после того, как я попала в больницу.

— Да не волнуйся ты, девочка моя, — вмешалась наконец бабушка. — Доктор сказал, что тебе нужен покой. Сама не пойму, зачем мы тут с тобой болтаем, словно ты уже совсем здоровая? А то, что Принцесса совсем не знает, какие замечательные женщины с нами работают, это, конечно, правда. Никогда не забуду, как они любовно относились к нам в эти три дня. Во всяком случае, все мы поступаем так, как велит нам совесть, и не ждем за это ни от кого ни признательности, ни благодарности.

— А я, мать, твердо знаю только одно: моя дочка лежит в больнице, и она чуть не погибла из–за дела, которое вы и отстоять–то как следует не сумели. И ты хочешь, чтобы я была на стороне ваших торговок…

— Всегда кто–нибудь один умирает за других. Вспомни нашего Иисуса Христа!

— Но не все же, мать, родились такими, как Христос! Он был сыном божьим и знал, что, отдав свою жизнь за людей, снова воскреснет, а если бы наша Эдна умерла за то, чтобы какой–то Амиофи разрешили торговать на рынке, мы бы ее больше не увидели. Разница есть, и очень большая!

— Дочь моя, ведь ты каждое воскресенье ходишь в церковь, как же ты можешь рассуждать, как те безбожники, которые высмеивают религию?

— Очень жаль, мать, если я сказала что–нибудь оскорбительное для нашего господа бога, но я сказала правду. Наши муки не оплачиваются ничем, а когда я представлю себе, что могло случиться с Эдной, мне просто страшно становится.

Мам растерянно промолчала в ответ.

Ее сразили слова дочери‚ которая преспокойно смешала дела божьи с делами нас, смертных, да еще так изобразила смерть Иисуса Христа, словно ему и положено было умереть, как простому мученику. Это еще раз убедило Мам в том, что она никогда по–настоящему не понимала свою собственную дочь. «Хорошие люди обычно не жильцы на этом свете»‚ — подумала она, невольно вспомнив бедняжку мать Эдны, умершую в молодые годы. Мать Эдны была совсем другая: близкая ей и понятная. Принцесса же создала себе особую жизнь, и, по мнению Мам, ничего хорошего из этого не получится. Вот и теперь говорит такие слова о нашем Спасителе!

Не сумев найти ничего подходящего в ответ, Мам только вздохнула. В конце концов, если Принцесса ходит каждое воскресенье в церковь просто для проформы, а не затем, чтобы вымолить себе местечко на небесах, это уж ее личное дело.

Эдна устало прикрыла глаза.

На следующий день, в часы утреннего посещения больных, ее ожидал еще один сюрприз. Кто бы мог подумать, что Джин и Анжела, которые испортили Эдне вечер в «Тип—Тоу», придут ее навестить? А они пришли. Взяли да и пришли. Мам просто не знала, что и подумать, а Эдна, «ее девочка», тем более. И самое удивительное, что они, видимо, искренне волновались за нее. Эдна встретила их не совсем приветливо:

— Вы что, пришли снова посмеяться надо мной, над дурой, которая чуть было не погибла во время демонстрации? Вы разве забыли, что я всего–навсего рыночная торговка и поэтому мой прямой долг рисковать жизнью ради общего дела, дела всех рыночных торговок?

— Да что с тобой, Эдна? — удивилась Анжела. Неужели ты и вправду вообразила, что мы пришли сюда только затем, чтобы посмеяться над тобой?

— Откуда я знаю? Не так уж, по–моему, вы меня любили, чтобы присутствовать при моей кончине…

— Мы пришли не при твоей кончине присутствовать, — добавила Анжела, — а при твоем воскресении. Уверяю тебя, Эдна, мы ужасно обрадовались, когда узнали, что ты спасена и скоро, наверное, выйдешь отсюда.

— …Ах да, ты, конечно, уже знаешь о Бюнефо, — сказала Джин. — Он ведь работает главным врачом этого отделения.

— Мам и тетушка Принцесса мне вчера об этом сказали.

— А ты что же, сама еще не видела его?

— Нет. Кажется, он приходил несколько раз, но всегда в такое время, когда я сплю. Так что вряд ли мне удастся с ним увидеться.

— Он. конечно же, не нарочно так делает.

— Откуда ты–то знаешь?

— Я уверена, ему бы очень хотелось, чтобы ты с ним заговорила.

— Какую ты ерунду мелешь, Джин. Почему это ты так уверена?

— Сама не знаю, но я почему–то чувствую, что он к тебе не совсем равнодушен…

— Во всяком случае, хочет поскорее поставить тебя на ноги и помочь тебе выздороветь, — добавила Анжела.

— Вот как? Теперь понимаю, — сказала Эдна. — Я и сама не раз так думала: он просто выполняет свой долг врача. Иначе почему же он с тех пор, как вернулся, ни разу не постарался встретиться со мной?

— А ты даже не знала, что он вернулся?

— Нет.

— Ты не сердись на меня, Эдна, но я должна тебе сказать, что ты, честное слово, не умеешь пользоваться своей красотой. Сколько раз я тебе повторяла: не надо тебе ходить в такие дансинги, как «Тип—Тоу», где не встретишь ни одного интересного человека. Тебе к лицу бывать в таких местах, как гостиница «Амбассадор». Ведь ты для нас настоящая звезда.

— Ну вот‚ – проговорила Эдна. — Я так и думала: вы пришли посмеяться надо мной, и не ошиблась.

— Да нет, я тебе говорю совершенно серьезно, — так искренне сказала Анжела, что Эдна сразу это почувствовала. — По–моему, при твоей красоте тебе уже давно пора найти человека, достойного тебя. Но об этом мы поговорим потом, когда ты выйдешь отсюда. А сейчас повторяю, ты сама виновата, что Бюнефо не попытался с тобой встретиться после своего возвращения.

— А Бюнефо не сказал тебе, что у него нет других забот, как тратить время на поиски какой–то несчастной рыночной торговки, к тому же неграмотной, хотя, по вашим словам, и красивой?

— Перестань, Эдна. 3ачем ты повторяешь те оскорбления, которые вырвались у нас тогда вечером от зависти, просто со зла. Что ты не больно–то грамотна, я знаю. Но ты достаточно грамотна, чтобы стать женой любого интересного человека.

— К тому же я богатая, скопила себе богатство на рынке…

— Замолчи! Тебе разве об этом говорят? Мы просто хотим всерьез подумать о твоем будущем.

— О моем будущем?

— Да.

— А вашим будущим кто всерьез займется?

Этот вопрос сразу охладил пыл посетительниц. Джин почесала в затылке, но это была лишь, так сказать, военная хитрость: как вам известно, Джин всегда ходила в парике и поэтому почесать в затылке при всем желании не могла, даже если бы у нее он действительно зачесался. Она переглянулась с Анжелой, и обе вдруг поняли, что, увлекшись поисками счастья для подруги, сами еще не нашли своего. Теперь настала очередь Эдны приободрить их:

— Какими же мы были идиотками в тот вечер, когда сцепились, — начала она. — По правде говоря, я ничего не слышала, что потом рассказывали о нашей драке в «Тип—Тоу», я ведь туда с тех пор не ходила.

— И ты ничего не потеряла, — сказала Джин. — Мы однажды попробовали зайти туда вечером, но хозяин нас чуть не убил. Он бежал за нами до самой стоянки такси, так что можешь себе представить, как он на нас обозлился.

— Но пожаловаться на нас не рискнул, — добавила Анжела, — потому что в знаменитый вечер нашей ссоры мы были со Спио. Ты же знаешь, что Спио человек видный: он чиновник в министерстве торговли. А представляешь, что это значит для хозяина ночного бара?

— А… что стало со Спио?

— Не знаю, — ответила Анжела, — я его больше не видела.

— И я тоже, — заметила Джин. — А он к тебе не заходил?

— Нет, я его ни разу не видела, но, думаю, потому, что он боится Мам. Он ведь знает, что Мам действительно не очень–то к нему расположена.

Эдна собралась с духом и рассказала Джин и Анжеле всю историю со Спио, что весьма рассмешило ее собеседниц. Им действительно показалось очень забавным, что в тот вечер, когда они представляли друг другу Эдну и Спио, те уже были знакомы. Тут все три девушки весело рассмеялись, а это подтвердило, что между ними установились дружеские отношения.

— Насколько я могла заметить в тот вечер‚ – обратилась Эдна к Анжеле, — ты была неравнодушна к Спио. Как же получилось, что ты даже не поинтересовалась, что с ним стало после всех этих событий?

— Ой, Эдна, дорогая, ты иногда задаешь такие вот росы… Могу тебе сказать, что в тот вечер я пришла со Спио на танцы просто как с другом, и ничего больше.

— Только как с другом?

— Конечно. А почему бы и нет?

— Мне важно знать, действительно ли это так.

— Не хочешь ли ты сказать, Эдна, что Спио и правда тебя интересует?

— Я этого не сказала, Анжела. И не старайся, пожалуйста, отгадывать мои мысли.

— Вы обе меня просто смешите, — вмешалась Джин. — Слушая вас, можно подумать, что Спио вам обеим неприятен: для Анжелы он всего–навсего друг, а Эдна вроде бы никогда и не заикалась о том, что он ее интересует. Почему же вы в таком случае не спросите, что я думаю об этом?

— Ну говори, говори.

— Мне кажется, что наша подруга Эдна сама прекрасно знает о том, что Спио в нее до смерти влюблен.

— Господи, надо же придумать такое! — воскликнула Эдна, совсем забыв о своей повязке, и тут же добавила: — Какие глупости ты мелешь, Джин. У меня даже рана разболелась от твоих слов.

— Извини меня. Я вовсе не хотела сделать тебе больно. Но ведь ты же отлично знаешь, что это правда.

— Почему ты так думаешь?

— Да потому, что Спио сам мне об этом сказал. И еще он сказал, что ты тоже это знаешь, он тебе уже об этом говорил.

— Что он говорил?

— А то, что он любит тебя.

— Он рехнулся!

— Да, рехнулся от любви. Из–за своей безумной любви он чуть было и не попал в весьма неприятное положение. Ты же знаешь, что он сделал ради тебя?

— Ради меня?

— Да. Вернее, для того, чтобы ты им заинтересовалась.

— Но он меня нисколько не интересует.

— Неважно. Важно то, что он сделал. Решил действовать через голову своего прямого начальства.

— Ну и что?

— И добился от самого министра разрешения Амиофи торговать на рынке. А Главного инспектора даже не поставил в известность.

— Что ты говоришь!

— То, что слышишь.

Эта новость так ошеломила Эдну, что она чуть было не вскочила с постели, но рана тут–же напомнила ей, почему она находится в больнице. Некоторое время она от удивления не могла даже ответить на вопрос Анжелы: «Ты что, ничего об этом не знала?» Да, не знала. Но ведь известие было столь важным, что о нем Мам непременно сообщила бы Эдне, как только та пришла в себя и открыла глаза. Почему же Мам скрыла от нее такую новость? А если не скрыла, то как же так вышло, что сама Мам ничего не знает? Должно быть, что–нибудь случилось, но тут все перепуталось в голове у Эдны. Она попыталась было собраться с мыслями и понять наконец, в чем же тут дело.

— Джин, а ты не знаешь, когда Спио это сделал?

Задав такой вопрос, Эдна надеялась получить ответ, из которого бы явствовало, что, возможно, все это — ложные слухи, так как в африканских городах любое важное событие дня обрастало самыми невероятными подробностями.

— Когда? — переспросила Джин. — Как когда? Да в тот же день, в день демонстрации. Ты в котором часу попала в больницу?

— Не знаю. Ведь не я же сама пришла сюда, а меня привезли. И в котором часу, не знаю.

— Я могу уточнить, заявила Анжела (она тоже была в курсе дела). — В день демонстрации, уже после обеда, и на рынке, и в городе все было спокойно.

— Верно, верно, — подтвердила Джин. — Думаю, к часу или к двум женщины уже своего добились.

— Чего?

— А того, что Амиофи вернули отобранное у нее разрешение торговать на рынке.

— Вернули?

— Не вернули, конечно, а выписали новое, я же тебе уже говорила, благодаря Спио; не посоветовавшись с Главным инспектором, он пошел к самому министру и добился, что тот подписал нужную бумагу. Вот почему я и сказала тебе, что бедный Спио попал в весьма затруднительное положение, ведь на государственной службе высшие начальники не так легко прощают подобные вещи.

— Вообще не прощают, — уточнила Анжела.

Эдна задумалась.

Если Спио вмешался в ход событий после того, как ее ранили, то ясно, что этот важный документ не мог попасть в руки Мам, значит, не через ее посредство были восстановлены мир и порядок в рядах демонстрантов. И все же, если Мам словом ни о чем об этом не обмолвилась, выходит, сомнения Эдны не напрасны: здесь крылись какие–то особые причины, о которых бабушка не желала говорить. Предположим, ей самой никто не сообщил о том, как проходила демонстрация, которую она так тщательно подготовила и возглавила и во время которой чуть было не лишилась «своей девочки», тогда все было ясно: бабушка просто была огорчена и не хотела, чтобы тетушка Принцесса видела ее разочарование. Вы же слышали, что говорила тетушка Принцесса о человеческой неблагодарности, когда осуждала поступок «своей дочки» и участие матери в деле, которое, по ее мнению, касалось одной лишь Амиофи. А Эдна из–за этой самой Амиофи попала в больницу.

— Эдна, бедняжка, — сказала Анжела. — Я вижу, что у тебя глаза слипаются. Это мы виноваты, что утомили тебя своей болтовней…

— И еще заставили тебя много говорить, — добавила Джин. — С нашей стороны это просто некрасиво. Идем, Анжела. Пусть она отдохнет. Не надо ее будить, уйдем потихонечку!

После их ухода Эдна долго спала. И это пошло ей на пользу. Когда вечером пришла бабушка, опередив тетушку Принцессу, внучке не понадобилось ни о чем ее спрашивать. Мам сама завела речь о деле Амиофи.

— Ты знаешь, наконец–то все уладилось‚сказала бабушка.

Эдна надула губы, но не удержалась от упрека:

— Могла бы мне сказать об этом раньше, ведь ты же знала, что я все время думаю об одном: чем все кончилось после того, как меня увезли?

— Зря ты, моя девочка, меня упрекаешь. Я поехала в больницу вместе с тобой, а вышла отсюда только сегодня утром. Я даже спала рядом с тобой, на той вот кровати. Хорошо еще, что других больных в палате не оказалось, но я бы не сказала, что спала здесь с такими же удобствами, как дома. Откуда же, по–твоему, я могла знать, что там дальше случилось?

— Значит, тебе никто до сегодняшнего дня не сообщил, что Амиофи получила разрешение на торговлю?

— Э… Э… кое–что я, конечно, слышала… довольно удивительные вещи. Но я не…

— Выходит, наши дорогие «подружки» с рынка поступили не очень–то благородно по отношению к нам. Мы вместе подготовили демонстрацию, ты ее возглавила, я чуть было не погибла, а когда все кончилось, не нашлось никого, кто бы сообщил тебе о том, что мы выиграли бой. Ах, как подумаю теперь, что сама ходила к Спио и просила его выполнить нашу просьбу…

— Откуда ты–то все знаешь, Эдна? — удивилась бабушка.

— Джин и Анжела приходили днем меня навестить. Они мне все и рассказали.

— Джин и Анжела? Эти две девицы, с которыми ты подралась тогда? Они самые?

— Да, Мам, они самые. И я удивилась не меньше тебя, когда их увидела. Я подумала было, что они ошиблись палатой, потом решила, что они пришли посмеяться надо мной. А оказалось все не так: именно меня они и решили навестить. Мы очень славно поговорили. Во всяком случае, от них–то я все и узнала. А вот то, что к тебе никто не пришел и ни о чем не рассказал, это просто уму непостижимо. Оставить меня одну, не убедившись, что все обошлось благополучно, и заглянуть на рынок ты, конечно, не могла, но из них кто–нибудь наверняка мог бы зайти сюда, уж если не для того, чтобы справиться о моем здоровье, то хотя бы сказать, что мы не зря старались. Просто, я считаю…

— Прошу тебя, девочка моя, не говори так. Я тебе сейчас все объясню. Я знала, что дело Амиофи закончилось удачно, если только можно так сказать…

— Почему — если можно так сказать.

— Да я о себе говорю, ведь для меня все кончилось тем, что я попала вместе с тобой в больницу. А если всевышний призвал бы тебя к себе, то я бы вообще осталась на рынке одна–одинешенька со своим горем и с разрешением на торговлю для моей подруги Амиофи.

— Понимаю. Но что ты еще хотела сказать?

— А то, что вопрос улажен. Об этом я знала с самого начала. Но рассказывать тебе, как все это произошло, я побоялась и даже сейчас не уверена, стоит ли мне говорить.

— Мам, я хочу знать все!

— Разве Джин и Анжела не сказали тебе, что твой друг Спио чуть было места не лишился из–за всей этой истории?

— Сказали. Я даже знаю, что Спио, рискуя ради нас, пошел к самому министру и добился его подписи на разрешении для Амиофи.

— Потому что он знает министра лично…

— И он действовал через голову своего начальника.

— Вот именно. А такие вещи не очень–то по душе начальству.

— Совсем не по душе, как сказала Анжела.

— Вот видишь!

— Ну и чем же все кончилось?

— Кажется, конца еще не видно, но, по–моему, Спио сейчас находится в весьма затруднительном положении

— Почему? Не понимаю. Ведь он же знает министра.

— Лично знает — что правда, то правда. Правда и то, что защищал он общие интересы, желая спокойствия жителям города…

— И даже всей стране.

— Правильно, но только закон, он закон и есть. Если Каждый чиновник начнет соваться к самому министру только потому, что с ним лично знаком, и требовать, чтобы тот ему бумаги подписывал, пусть даже важные, и чему это приведет, а?

— Так ведь в данном случае этого требовало общее дело, Мам.

— Конечно. Но ты не знаешь, до чего там у них в административном аппарате все сложно. Нам, торговкам, со всем этим сталкиваться не приходится. Куда хотим, туда и идем. А чиновники по–другому живут: прежде чем войти в одну дверь, пройди сначала через несколько других.

— Значит, положение Спио настолько серьезно? Бедняжка! Теперь он должен расплачиваться за то, что хотел помочь нам!

— Послушай, девочка моя, надеюсь, все обойдется, а пока ходят слухи, будто бы Главный инспектор не требовал увольнения Спио, а иначе, говорит, сам откажется от должности и выйдет из партии. Теперь ты понимаешь, почему я не хотела тебе ничего об этом рассказывать, иногда ты еще совсем слабая была, находилась между жизнью и смертью.

Эдна от души поблагодарила бабушку.

— Спасибо тебе, Мам, — сказала она. — Но признайся мне честно: ты боишься, что придется устраивать новую демонстрацию, чтобы выручить теперь из беды Спио?

— Куда ты так торопишься, девочка моя! Не успела выбраться из могилы, а уже говоришь о новой демонстрации. Во второй раз, я не уверена, что ты оттуда выкарабкаешься…

— Так что же, ты считаешь, что мы можем оставить в беде человека, который из–за нас пострадал, и не попытаемся его выручить?

— Пока тебе нужно хорошенько отдохнуть, Эдна. Потом у нас еще будет время поговорить об этом. Запомни, у них, в высших сферах, так дела делаются, что нам, грешным, и не понять.

Вошел санитар.

— Ну как себя чувствует наша прекрасная барышня?

— Спасибо, мне гораздо лучше, — ответила Эдна. — Сегодня вечером у меня даже голова не болела, как вчера. А вот ваши огромные таблетки я с трудом глотаю…

— И все–таки я вам оставлю две таблетки на случай, если вдруг ночью у вас опять разболится голова.

— Спасибо. А завтра я увижу врача?

— Какого врача? — спросил санитар.

Эдна удивилась. Ведь ей же сказали, что в этом отделении работает Бюнефо.

— Какого врача? — попытался выяснить санитар. — В этом отделении, как вы, должно быть, знаете, работает несколько врачей.

— И… и можно попросить любого зайти ко мне?

— Любого? Вы что же, считаете, что их можно запросто выбирать, как товары на рынке?

— Нет, я так не думаю. Я хотела сказать. Я… я…

— Пожалуйста, не обижайтесь на мою внучку. Ведь она только кажется взрослой, а на самом деле еще совсем ребенок. Просто ей хотелось узнать, можно ли ей видеть доктора Бюнефо, — объяснила бабушка.

— Главного врача? А труднее задачи вы не могли придумать? Вы даже представить себе не можете, как он занят.

— Но меня–то он знает‚ – возразила Эдна.

— Тогда беру свои слова обратно. Значит, попросить его к вам зайти?

— Нет, нет! Ни в коем случае! — ответила Эдна. Не говорите ему ничего.

— Не надо, — подтвердила Мам. — Если он узнает, что мы его просим, он, конечно, зайдет.

— Но ведь вы этого как раз и хотите, как я понимаю?

— Нет, — сказала Эдна. — Пусть заходит, если ему понадобится по работе, но говорить ему, что я хотела его видеть, не стоит.

— Ну ладно. Посмотрим, какая у ‚вас температура сегодня… Нормальная. Значит, все в порядке. До свидания.

Санитар направился к двери и уже в дверях произнес:

— Извините, мадам.

Эти слова относились к тетушке Принцессе, которая как раз входила в палату.