Автостопом по социализму, или Свобода по талонам

Глава 8. Эль Кобре

Родители Пипиньо – обычные пролетарии, довольные властью, довольные своей жизнью и тем, что их сына выпустили из тюрьмы.

Яркий контраст политических взглядов Пипиньо и его родителей был заметен даже мне, иностранцу. Несмотря на всю бедность, отец каждый день уезжал в поле трудиться на тракторе, мать работала дома. В доме не было почти ничего, не считая многочисленного мелкого скота, однако обитателей дома это особо не расстраивало, из главного угла жилища на них взирал молодой Че, а мать верила в светлое будущее.

День прошел в посещении разных людей, обитающих в этой деревне, разбросанной у подножья гор Сьерра-Маэстры, и каждый из этих обитателей занимался чем-то своим. Какая-то мучача держала салон по наведению ногтевого марафета – и я материально помог ей, отдав часть своих баночек с маникюрным лаком. Какие-то люди содержали убогий музейчик внутри своего жилища и водили туда туристов. Кто-то жил в полном отдалении от центра деревни, возделывая поля и разводя крупный рогатый скот. Часть людей, считавшихся богатыми, разводили голубей на продажу. Как они мне пояснили, голубиный бизнес – очень прибылен по кубинским меркам: победители регулярных голубиных скачек поощрялись организаторами немалой суммой денег, и голуби – необязательно даже хорошие – стоили на Кубе дороже куриц.

Я понаблюдал, как живут, кормятся и размножаются эти птицы в голубятне, сооруженной на крыше чьего-то жилища, потрогал пернатых и остался доволен собой и голубеводами.

Кто-то разводил голубей, ну а кто-то разводил туристов, продавая им цветы и прочий хлам возле известной на всю Кубу католической церкви Девы Милосердия. Посетили церковь и мы, проспонсировав друзей Пипиньо путем покупки у них букета из желтых подсолнухов и возложив покупку у святого места внутри церкви.

Бродя по вечернему Эль Кобре, мы заглядывали в самые бедные деревенские дома, видели, как люди живут без воды, а дети – без игрушек; я одаривал детей игрушками, а людям помогал таскать воду с колонки и из других домов, вода в которых водилась. В квартале, где жил Пипиньо, не было обычных розеток, поэтому нам пришлось раскурочить электрощит, дабы выдернуть оттуда провода и, обмотав их вокруг вилки моего зарядного устройства, кое-как зарядить аккумуляторы для фотоаппарата. В свободное время простой люд созерцал по телевизионному ящику бейсбол или старые записи еще относительно молодого Фиделя Кастро, более простой люд – слушал те же речи по радио, а совсем простой, не имевший ни радио, ни телевизора, а может быть даже и света, шёл в гости, смотреть или слушать Фиделя и бейсбол.

Других программ телевизор не показывал. Жизнь текла своим чередом.

Бедная, но корыстная сущность Пипиньо проявлялась все активней: постоянные назойливые просьбы одарить его теми или иными материальными объектами, принадлежащими мне, подкинуть ему денег на раскрутку бизнеса, суть которого он объяснял слишком расплывчато, угостить его друзей чем-либо, купить у его друзей что-либо, дать его друзьям/родителям что-либо – меня раздражали все больше и больше.

Окончательно осознал я отсутствие бескорыстных побуждений Огурца, завлекшего меня в деревню Эль Кобре, когда выяснилось, что пир как таковой нас совсем не ждет, да и финансировать мне придется его самостоятельно. Мама же Пипиньо была очень доброй и правильной женщиной, осуждавшей (я это понимал) корыстные намерения своего сына.

Ближе к вечеру я, тем не менее, затарился дешевым разливным пивом непонятного происхождения в грязной дешёвой рюмочной, в которой заседала, постепенно напиваясь, масса местного населения, и вручил канистру с этой сивухой папе Пипиньо, с которым мы сдружились, совместно разделывая только что зарезанную индейку. Другого пива в деревне ночью не продавалось: все дорогие магазины, предназначенные для экскурсантов и расположенные не в жилой, а в туристической части деревни, были уже закрыты.

Ближе к ночи, когда индейка была поглощена, Пипиньо зазвал меня в гости к мучачам. У мучачей откуда-то образовался музыкальный центр, в который мы засунули привезенный мною из России диск с похабными песнями группы «Ленинград». Постепенно спаивая мучачей остатками алкоголя, я выяснил, что и этот атрибут роскошной жизни деревни Эль Кобре – мучачи – тоже не входит в систему «все включено», обещанную мне Пипиньо, – и оплачиваются отдельно. Такой расклад меня совсем расстроил, и я – оставив достаточно посредственным мучачам свои диски в подарок – отправился спать.

Наутро мне надоело быть доимым Пипиньо, и нам пришлось распрощаться.

Мне было весьма жаль его родителей, которые верили идеалам социализма и держали портрет Че вместо иконы и жили в нищете, но мне нисколь не было жаль самого Пипиньо: когда вокруг каждый кубинец как-то суетится, пытаясь добыть себе на пропитание, он бездельничает, не помогает родителям и клянчит деньги. Вся его сомнительная деятельность – написание антиправительственных книг – мало убедила меня в своей полезности. По всей видимости, это и был тот бизнес, на который так желал получить от меня спонсорскую помощь Пипиньо, но поддержка диссидентской деятельности кубинских граждан не входила в мои планы, поэтому я оставил своему приятелю российский флаг в качестве последнего подарка и уехал.

Пожалуй, Пипиньо был единственным персонажем на всей Кубе, с которым мне пришлось расставаться не по стандартному сценарию. Никаких обниманий, объятий, обменов адресами и тому подобных церемоний не происходило. Я просто прыгнул в камбьон и уехал в Сантьяго, объяснив, что мне пора.

Прощай, Пипиньо, я еду к новым, более бесплатным мучачам!