Последующие несколько дней были проведены мной в Гаване, в ожидании обратного самолета.
Центром событий для меня стала РПЦ, в которой я общался с эмигрантами преимущественно из СССР. Различные тётушки, в свое время наслушавшись сказочных речей про остров счастья и свободы от приехавших учиться в Союз кубинцев, без раздумий повыскакивали замуж и улетели из серых советских городов навстречу морю, солнцу, счастью и мечте. Сейчас в большинстве своем они пребывают в одиночестве, поскольку мужья сбежали, а дети – выросли, и находят утешение лишь в общении с соотечественниками в Церкви или Русском Культурном Центре. Живут они достаточно дружно и некоторые – даже счастливо: деления на русских, украинцев, белорусов нет, поскольку когда-то в бывшие годы все они были гражданами одной большой и могучей страны, но по глупости променяли один совок на другой. Некоторые тётушки относятся к особой касте, работая с Россией на церковном, посольском или каком-либо ином поприще, они получают помощь от нашего государства, поддерживающего соотечественников материально. Также некоторые из них были просто по-своему счастливы, при живых мужьях и выросших детях, и не хотели возвращаться обратно домой на постоянное место жительства, довольствуясь ежегодными поездками в Россию за счет родственников.
Все эти тётушки, эмигрантки, имена которых я, к сожаленью, не помню, внесли в уже достаточно законченную и ясную в моем уме картину кубинского устройства последние штрихи. Они объяснили, что всё не так уж плохо на этом острове, и продуктового набора по карточкам вполне хватает, чтобы выжить, и даже телевизоров в домах несколько, и машины у некоторых имеются. Я же некоторым из них рассказывал про жизнь в остальной части острова, а они все удивлялись. Рассказывал про нищету и отсутствие телевизоров и даже иногда электричества в домах простых селян. Все эти тётушки были очень добрыми, но мало информированными о жизни в остальной части страны: так часто бывает со столичными жителями, и гаванцы оказались не исключением.
Остальное свободное время проводил я в прогулках по городу, постепенно превращаясь в туриста и варясь в туристической массе: многим поспособствовал мне мой бразильский приятель Камилло, которого я встречал уже в Санта Кларе и речь о котором велась в этой книге тремя главами ранее.
Встретив случайно Камилло на ступенях Гаванского Капитолия, я нисколько не удивился.
Вспоминая историю с двойными встречами с человеком гомосексуальной ориентации по имени Билл, я уже пришел к выводу, что все эти встречи в пути – неслучайны, и по математической вероятности даже закономерны. Камилло в Гаване участвовал в конференции по детским болезням, но все свободное время проводил в моей компании, поскольку я уже достаточно неплохо изучил город и мог ему показать разнообразные интересности. В тандеме с Камилло мы посещали знаменитый кабак «La Bodeguita del Medio», в котором Эрнест Хемингуэй – единственный любимый кубинцами американец – угробил свою печень, различные рынки, парки и религиозные сооружения. Камилло часто спасал меня своим знанием испанского, а я его – своим внешним видом.
Стоя в очереди в кассу на главном бейсбольном стадионе Гаваны, я доверил Камилло почетную обязанность покупки билета, однако кассирша начала просить с него, как с иностранца, доллары. Ко мне же – кубинцу с плохим испанским – вопросов не возникло; билеты себе и Камилло я купил по рублю.
В одиночестве, когда Камилло был занят, я более внимательно разглядывал быт горожан: залезая в отдаленные районы Гаваны, наблюдая за трудовыми буднями, пустыми прилавками, многолюдными очередями и прочими атрибутами кубинской жизни. Видел, как пионеры толпами перегоняются по улицам, наряженные в школьную форму, как волонтёры растягивают на улицах коммунистические лозунги и плакаты. Видел, как кубинцы часами чинят свои машины, на которых неоднократно доводилось ездить мне; чинят самостоятельно по причине отсутствия денег и новых машин в продаже. Транспорт на остров не ввозится давно, а тот, который ввозится, задействуется в туристической сфере. Поэтому приходится аборигенам кататься либо на советских Жигулях и Москвичах, перекрашенных у каждого на свой лад, либо на огроменных винтажных американских Доджах, Кадиллаках и прочих помойках. В совсем отдаленных районах города от конечных остановок автобусов отправлялись повозки с лошадьми, в качестве рейсового транспорта они развозили людей по домам, стуча копытами по разбитым дорогам. Такая картина наблюдалась в Москве тридцатых годов, и по-прежнему её можно встретить в Гаване.
Одну из ночей мне довелось провести в церкви: запрет батюшки был отменен разрешением добродушного охранника, являвшегося кубинцем по национальности. Наутро, на ежевоскресной службе мною было замечено немало лиц негритянского облика: в отличие от сурового Советского Союза, атеизм не является государственной доктриной; запрета вероисповедания, как и официальной религии, на острове не наблюдается. На Кубе в целом социализм сильно раздолбайский: на многие запреты существуют лазейки, на законы смотрят сквозь пальцы – но это достаточно сильно меняется от региона к региону, от провинции к провинции, от деревни к городу: где-то раздолбайства больше, где-то – меньше. Однако все территории роднит одинаковый дефицит на товары, карточная система и пустые прилавки недолларовых магазинов.
Последнюю гаванскую ночь меня приютила замечательная женщина из Киева, знакомство с которой состоялось все в той же церкви. Тётушка Люба – так её звали – проживала в отдаленном районе Гаваны, куда нам пришлось добираться на лошадином транспорте, в небольшой, но очень похожей на советскую, хрущёвке. Как и все не очень богатые горожане она питалась порошковым молоком и продуктовым карточным набором.
На стене её прихожей я разглядел висящий листок, заполненный какими-то цифрами, наподобие санитарного листка в больницах, кафе и гостиницах. Этот листок заинтересовал меня.
– Что это за купон? – спросил я.
– Это специальный табель по травле комаров. Ежемесячно приезжает государственная антинасекомная комиссия и замеряет количество комаров и прочих вредных животных в единице объёма. В случае если нормы не соблюдены, а количество комаров завышено, эта комиссия налагает штраф, который необходимо оплатить.
Делается это все под прикрытием программы по борьбе с антисанитарией и болезнями и курируется министерством здравоохранения Кубы. Поэтому граждане должны самостоятельно следить за уровнем насекомых в доме, чтобы не быть оштрафованными комиссией.
Посмеявшись и немножко подивившись, какими методами кубинское государство выколачивает из граждан деньги, я предположил, что когда Фиделю потребуются дополнительные поступления в бюджет, он запросто может ввести налог на воздух.
***
Последние часы в Гаване – дешевый автобус за сорок копеек до кубинского терминала аэропорта Хосе Марти, оттуда пешком в международный терминал. Я почти дома.
Пустынный предзакатный аэропорт встретил меня кучками русских, загоревших, проспиртовавшихся, ничего не понявших в сущности этой загадочной страны – Кубы. Днями и неделями не покидавшие Варадеро и Гаваны, они будут потом рассказывать дома, в России, как отдыхали на Кубе, но их отдых был до боли однообразен и похож на другие отдыхи в Египтах, Таиландах и Турциях. У них была своя Куба, у меня – своя.
– Разве вы были на Кубе? Нет, ребята, вы не были на Кубе. Вы были где-то еще…
Уставший, грязный, в рвущихся джинсах и последней невонючей футболке, я сидел в кресле самолета и рассказывал соседям о своей, настоящей Кубе. О грязных кварталах Сантьяго, о ночёвках в палатке и у кубинцев, о нищих деревнях без электричества и об автостопе, об эмигрантах, стукачах, доступных мучачах и дешевом самогоне, лошадях не за двадцать долларов, а за один рубль... И о том, что кубинцы могут быть не только обслуживающим персоналом, но и хорошими, настоящими друзьями, прекрасными людьми и верными товарищами, добрыми, щедрыми, гостеприимными. Кубинец ни разу не отказал мне в просьбе вставить свою сим-карту в его телефон и сделать звонок на Родину, и только по пути домой мой соотечественник в этой ситуации перестраховался: «А ты не убежишь?». Неважно, что самый дешевый телефон стоит больше месячной зарплаты среднего кубинца, а вопрос от соотечественника звучал, как это ни комично, в самолете. Конечно, во всех народностях встречаются и хорошие и плохие люди, но в классе «руссо туристо» я разочаровывался все больше… А кубинцев, кубинский народ, я почему-то полюбил особенной любовью. Полюбил смешных ментов и охранников, водителей и толстых тёток, стукачей и помощников, друзей и обманщиков. Полюбил кубинский автостоп, так не похожий на другие автостопы мира, полюбил пустые прилавки и грязные кварталы, полюбил это яркое, бесконечное солнце и необъятное море…
А обитатели самолета половину дороги мерялись… половыми органами, выясняя, кому было ближе до пляжа и в чьих барах имелось большее количество марок водки, потом же основная масса летящих напилась и уснула. Кто-то не был доволен отдыхом, потому что плохо кормили в гостинице, один товарищ взирал на всех разбитым глазом: его русская мучача, которую он сдуру взял с собой в отпуск, по пьяной репе запустила ему в лицо стеклянным стаканом и нанесла увечья.
Встречались и довольные, отдохнувшие, загорелые лица. Но самым довольным, загоревшим, и, пожалуй, счастливым, был в этом самолете я…
И улетая, вспоминая пережитое, я мысленно прощался со всеми своими друзьями и помощниками, обещая себе и им, что когда-нибудь, возможно, сюда вернусь…