Айсберг

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

На свете есть множество удивительных зрелищ, но даже тридцатиэтажная ракета, уходящая в космос, или острый нос сверхзвукового самолета, летящего по небу вдвое быстрее звука, — ничто не показалось бы Питту таким невероятно прекрасным, как скрытый в черных складках тучи старый трехмоторный «форд», прославленный «Жестяной гусь», раскачивающийся на порывистом ветру. Борясь с усиливающимся ветром, Питт внимательно наблюдал, как старинный самолет, изящный в своем уродстве, облетает ферму Андурссона; потом пилот сбросил скорость, на высоте в десять футов перевалил через изгородь и сел на лугу; широкие колеса остановились в двухстах футах от точки касания.

Питт повернулся к Андурссону.

— Что ж, прощайте, Голфур. Спасибо за все, что сделали для меня… для США.

Голфур Андурссон пожал Питту руку.

— Это я должен благодарить вас, майор. Большая честь помочь братьям. Храни вас бог.

Питт не мог бежать, не позволяли ребра, но он добрался до самолета меньше чем за тридцать секунд. А когда оказался у фюзеляжа с правой стороны, открылась дверца, высунулась сильная рука и втащила его в салон.

— Вы майор Питт?

Питт увидел великана с загорелым лицом и светлыми бачками.

— Да, я Питт.

— Добро пожаловать в ревущие двадцатые, майор. Дьявольская идея — использовать это летучее ископаемое для спасательной экспедиции. — Он протянул руку. — Капитан Бен Халл.

Питт пожал массивную лапу и сказал:

— Лучше улететь, если мы хотим опередить снег.

— Верно, — басом согласился Халл. — Нет смысла нарываться на штраф за добавочное время парковки. — Если Халла и удивило избитое лицо Питта и его необычная одежда, он хорошо это скрыл. — Рейс без второго пилота, место оставлено за вами, майор. Мы решили, что вы захотите сидеть в первом ряду, иначе кто же нас угробит?

— Прежде чем купить билет, я кое о чем попросил адмирала Сандекера…

— У меня для вас новость, майор. Этот старый тюлень всюду носит с собой большую страшную палку. Он всех поставил на ноги, чтобы доставить это на борт.

Он достал из кармана парки пакет и вопросительно приподнял бровь.

— Убейте меня, не пойму, зачем в таком рейсе бутылка русской водки и коробка сигар.

— Для друзей, — ответил Питт, принюхиваясь. Он повернулся и прошел мимо десяти человек, которые в разных позах сидели и лежали на полу большого салона, отдыхая, — все спокойные, целеустремленные, в специальном арктическом обмундировании, все специально обученные погружениям под воду, прыжкам с парашютом, умению выжить в пустыне и владеющие всеми способами оказания помощи и первичной хирургии. От одного их вида Питт почувствовал прилив уверенности.

Пригнув голову, чтобы пройти в маленькую кабину, он с трудом опустился на потертое скрипящее сиденье рядом с местом пилота. Пристегнувшись, он повернулся и увидел улыбающееся лицо сержанта Сэма Кешмана.

— Здравствуйте, майор. — У Кешмана округлились глаза. — Боже всемогущий! Кто топтался по вашему лицу?

— Расскажу как-нибудь за рюмкой. — Питт быстро осмотрел приборный щит, знакомясь со старомодными устройствами. — Я немного удивлен, что вижу…

— …в таком деле сержанта, а не офицера-летчика, — подхватил Кешман. — У вас не было выбора, майор. Я единственный на всем острове, кто летал на этом старом автобусе. Красавчик, верно? Дайте ему возможность, он взлетит и сядет на долларовую банкноту.

— Хорошо, сержант. Вы здесь командуете. А теперь давайте поставим старую птичку на крыло и поднимем ее в воздух. Идем точно на запад вдоль реки, пока я не скажу повернуть на юг.

Кешман лишь кивнул. Он искусно развернул «Жестяного гуся» на сто восемьдесят градусов, и тот оказался против ветра на дальнем конце луга. Потом Кешман продвинул вперед три рукояти, и старый авиалайнер, содрогаясь, с грохотом покатил по полю в сторону изгороди, до которой было не больше трехсот ярдов.

Когда они катили мимо крыльца Голфура Андурссона, и переднее колесо самолета еще оставалось на земле, Питт начал смутно представлять себе, о чем думал Чарльз Линдберг, когда в 1927 году поднимал тяжело нагруженный «Дух Сент-Луиса» с земляного летного поля Рузвельт-Филд. Питту казалось невероятным, что какой-то летательный аппарат, кроме вертолета или легкого двухместного самолета, способен взлететь с такого пятачка. Он покосился на Кешмана и увидел только полное спокойствие и расслабленность. Кешман что-то беззаботно насвистывал, но из-за грохота двух двухсотсильных моторов Питт не мог разобрать мелодию.

Никаких сомнений, подумал Питт. Кешман определенно похож на человека, умеющего водить самолет, особенно этот.

Когда две трети поля остались позади, Кешман чуть отжал руль высоты, подняв колесо, потом снова взял на себя, и самолет полетел в нескольких футах над землей. Потом, к ужасу Питта, Кешман вдруг снова опустил самолет на землю, всего в пятидесяти футах от изгороди. Ужас Питта перешел в изумление, когда Кешман снова дернул руль, прижав его к груди: старый «Жестяный гусь» буквально перескочил через изгородь и начал подъем.

— Где вы этому научились? — спросил Питт, с облегчением переведя дух. И только тут он разобрал, что насвистывал Кешман: мелодию из старого фильма «Воздушные приключения».[26]

— Когда-то опылял всходы в Оклахоме, — ответил Кешман.

— А как оказались механиком в Военно-воздушных силах?

— Однажды развалина, на которой я летал, сильно раскашлялась. Я сел на пастбище одного фермера и убил его быка-чемпиона. Весь округ предъявлял мне иски. Но я их перехитрил — записался в армию.

Питт не мог сдержать улыбку, глядя через лобовое стекло на реку в двухстах футах под собой. С такой высоты он легко разглядел пологий холмик, на котором его нашел Андурссон. Но увидел он и кое-что такое, чего никак не ожидал: почти незаметную ровную линию на местности, уходящую на юг. Он чуть приоткрыл боковое окно и снова посмотрел. Так и есть: темно-зеленая полоска на фоне более светлой тундры.

Его собственные отпечатки. Погружаясь в мягкую растительность, ступни оставили след, идти по которому так же легко, как по белой осевой.

Питт поймал взгляд Кешмана и показал вниз.

— На юг. Летите по этой темной полосе на юг.

Кешман повернул самолет и выглянул в боковое окно. Потом в знак того, что понял, кивнул и развернул нос самолета на юг. Пятнадцать минут спустя он мог лишь дивиться явственно видному следу, оставленному Питтом на пути к реке. Не считая нескольких небольших отклонений на неровностях поверхности, полоса, оставленная человеком на земле, было ровной почти как отвес. Пятнадцать минут — ровно столько понадобилось летающей древности, чтобы покрыть расстояние, которое Питт преодолел за много часов.

— Вижу! — крикнул Питт. — Вон — похожее на трещину углубление там, где кончается мой след.

— Где сядем, майор?

— Параллельно ущелью. Тут с востока на запад плоский участок примерно в пятьсот футов.

Небо начало темнеть от падающего снега. Когда Кешман заходил на посадку, за стеклом показались первые хлопья; потоком воздуха их уносило в небо.

Питт выиграл гонку, но в самый последний миг.

Посадка, учитывая неровную местность и сильный ветер, прошла благополучно. Кешман так рассчитал приземление, что дверь кабины самолета оказалась в десяти ярдах от крутого спуска.

Едва колеса самолета успели остановиться, как Питт выпрыгнул из кабины и начал спускаться на дно ущелья. За ним люди Халла методично выгружали припасы и раскладывали их на влажной земле. Два фельдшера размотали тросы и опустили их за край, готовясь поднимать выживших.

Питт не обращал на это внимания. У него было лишь одно страстное желание: оказаться первым в адской пропасти. Он сразу увидел лежащего на земле Лилли; Тиди склонилась над ним, держа его голову у себя на коленях. Она что-то говорила Лилли, но слов Питт не различал: Тиди говорила хриплым шепотом; она старалась улыбнуться, но губы сложились в болезненную гримасу, и ни в голосе, ни в глазах не было радости. Питт подошел и осторожно коснулся ее влажных волос.

— Кажется, вы стали близкими друзьями.

Тиди повернулась и ошеломленно посмотрела на стоящего над ней человека.

— Милостивый боже, вы вернулись! — Она коснулась его руки. — Мне казалось, что я слышала звуки самолета. Боже, как замечательно, вы вернулись!

— Да. — Питт слабо улыбнулся и кивком показал на Лилли. — Как он?

— Не знаю, — устало ответила Тиди. — Просто не знаю. Полчаса назад потерял сознание.

Питт наклонился и прислушался: дыхание медленное, стабильное.

— Выживет. У этого парня кишки десять миль длиной. Главный вопрос — сможет ли он ходить.

Тиди прижалась лицом к руке Питта и заплакала, судорожно, порывисто дыша, на нее волнами накатывали шок, боль и облегчение. Питт обнимал ее и молчал. И продолжал прижимать к себе дрожащее тело и гладить Тиди по волосам, когда подошел капитан Халл.

— Поднимите девушку первой, — сказал Питт. — У нее сломаны лодыжки.

— Мои люди развернули наверху пункт первой помощи в палатке. Там топят печь. Ей там будет удобно, а потом ее заберет исландская спасательная служба и переправит в Рейкьявик. — Халл устало потер глаза. — Сейчас машины службы идут по нашему радиосигналу.

— А по воздуху ее нельзя эвакуировать?

Халл покачал головой.

— Простите, майор. Старый самолет за один рейс может забрать всего восемь человек на носилках. Боюсь, сначала нужно увозить тяжелораненых. Это случай, когда женщины идут последними. — Он кивком показал на Лилли. — Насколько тяжел этот?

— Разбиты плечи и таз.

Подошли два человека Халла с алюминиевыми носилками-корзинами.

— Забирайте этого человека первым, — приказал Халл. — И осторожнее. Он тяжело ранен.

Санитары осторожно уложили неподвижное тело Лилли на носилки и прикрепили веревку для подъема из предательского ущелья. На Питта произвели впечатление их четкие уверенные действия. Он был глубоко благодарен этим людям. Три минуты спустя Халл вернулся за Тиди.

— Хорошо, майор. Беру барышню.

— Будьте с ней осторожны, капитан. Она личный секретарь адмирала Сандекера.

По-видимому, удивить Халла было невозможно. Лишь на мгновение в его глазах что-то мелькнуло.

— Ну, ну, — сказал он. — В таком случае я буду лично сопровождать даму.

Халл нежно подхватил Тиди сильными руками и отнес к ожидающим носилкам-корзине. Верный своему слову, он поднялся с ней до самого верха, убедился, что ее уложили на постель в теплой палатке, и лишь тогда вернулся к руководству спасательной операцией.

Питт достал из-под руки пакет, медленно прошел по неровному дну ущелья и остановился перед русским дипломатом.

— Мистер Тамарецов, как ваши дела?

— Русским холод только приятен. — Он набрал горсть снега, лежавшего на груди. — Москва не Москва без снежной зимы. Для меня снег все равно что песок для араба: для всех проклятие, а для него часть жизни.

— Вам больно?

— Старый коммунист никогда не уступает боли.

— Жаль, — сказал Питт.

— Жаль? — повторил Тамарецов и подозрительно посмотрел на Питта.

— Да, потому что я собирался предложить вам средство для облегчения лихорадки, головной боли и несварения желудка.

— Опять юмор янки, майор?

Питт чуть заметно улыбнулся.

— Сарказм янки, — ответил он. — Вот главная причина, почему вы часто неверно оцениваете людей из других стран. У среднего американца есть в душе сарказм, который умом не понять. — Он сел рядом с Тамарецовым и достал бутылку водки. — Вот, например, перед вами результат моего похода в винный магазинчик за углом.

Тамарецов мог только смотреть на него, не веря своим глазам.

— Дал слово — держи. — Питт велел раненому русскому запрокинуть голову и поднес к его губам горлышко бутылки. — Вот, хлебните-ка.

Тамарецов залпом осушил четверть бутылки, прежде чем Питт отнял ее. Кивнул и что-то пробормотал. И вдруг в его глазах появилось теплое, проницательное выражение.

— Родная, настоящая советская, родная… Как вы сумели? — спросил он.

Питт пристроил бутылку в руки Тамарецову.

— Была распродажа, — сказал он. И встал, собираясь уходить.

— Майор Питт.

— Да?

— Спасибо, — просто сказал Тамарецов.

Весь укрытый белым снегом, он пустым взглядом смотрел на облака, когда Питт нашел его. Лицо спокойное и строгое, как у человека, не испытывающего боли, счастливого, довольного, нашедшего упокоение. Рядом склонился врач, осматривая его.

— Сердце? — спросил Питт тихо, почему-то опасаясь разбудить.

— Учитывая возраст, скорее всего, сэр. — Врач повернулся и обратился к стоявшему в нескольких футах Халлу: — Эвакуируем, капитан?

— Пусть лежит, — сказал Халл. — Наша задача — спасать живых. А этот человек мертв. И пока мы можем помешать остальным присоединиться к нему, надо заниматься ими.

— Конечно, вы правы, — устало сказал Питт. — Командовать вам, капитан.

Тон Халла смягчился.

— Вы знали этого человека?

— Я бы хотел знать его лучше. Его звали Сэм Келли.

Очевидно, имя ничего не сказало Халлу.

— Пора поднять наверх вас, майор. Вы и сами плохи.

Питт ответил:

— Нет. Я останусь здесь с Сэмом.

Он в последний раз закрыл Келли глаза и отряхнул снег со старого, морщинистого лица. Потом взял сигару — он узнал особый запас Сандекера — и вложил Келли в нагрудный карман.

Халл целую минуту стоял рядом, пытаясь найти слова. Начал что-то говорить, но передумал и просто кивнул с молчаливым пониманием. Потом вернулся к работе.