Багряная летопись

25—26 апреля 1919 года Самара

В шесть утра кто-то сильно забарабанил в окно над головой Сиротинского. Встрепенувшись, Сергей сел на оттоманке и прильнул к стеклу: ему нетерпеливо махал рукой дежурный по штабу Гембицкий. Сиротинский кивнул ему, натянул бриджи, сапоги, набросил на плечи шинель и вышел на крыльцо.

— Товарищ адъютант, быстро будите командующего!

— Да что случилось-то? Три ночи он почти не спал, пускай бы еще хоть часик-другой добрал до нормы.

— А то случилось, что пришли две срочные телеграммы: от Фурманова, что сбежал к белым Авилов с приказами № 021 и № 022, и от командарма Пятой, что ему опять нужна помощь.

Показалось Сиротинскому или в самом деле Гембицкий чуть-чуть подпустил не то иронии, не то злорадства в свои слова, но разбираться было некогда, сообщения действительно были важными.

— Хорошо. Вызывайте к семи часам в штаб Куйбышева, Новицкого, Яковского, Каратыгина и начштаба Лазаревича.

— Есть! — Гембицкий быстро зашагал в штаб.

— Кто стучал? — спросил сонным голосом Фрунзе у входящего Сиротинского.

— И чуткий же у вас сон, Михаил Васильевич…

— Ну говори, говори.

Сиротинский доложил о содержании телеграмм, сказал, что распорядился об утреннем совещании.

Фрунзе мрачно сел на кровати, тряхнул головой, прогоняя остатки сна.

— Да, а ведь имел, подлец, блестящие рекомендации от высоких начальников! — Он снова мотнул головой и начал одеваться. — Ладно, придумаем что-нибудь, спутаем белым карты!..

Особенностью мышления Фрунзе всегда было умение находить оптимальные решения, то есть такие, которые при наименьших затратах энергии приносят наибольший эффект. Очень часто решения его выглядят неожиданно, удивительно: так, бежав летом 1915 года из ссылки, он взял курс не на запад, не в Европейскую часть России, а на восток — в Читу — именно потому, что это направление было нецелесообразно с точки зрения преследователей. И действительно, разыскан и пойман он не был.

Но в ряде случаев мы должны говорить даже не об удачном решении, но вообще о единственном: по мнению современных историков военного искусства, например, никакой иной план, кроме того, который предложил Фрунзе, не вел к разгрому Колчака. Всё новые и новые обстоятельства вели к уменьшению сил ударной группы. Однако целым рядом остроумнейших и в то же время простых на вид маневров Фрунзе добился того, что ударная группа, хоть и растянутая, хоть и ослабленная, но разворачивалась и нацеливалась на исполнение задуманного.

И вот теперь, менее чем за неделю до начала операции, враг получает документы, которые определяют все ее течение! В этот же день поступает настоятельное требование командарма Пятой о новых подкреплениях, то есть, говоря иными словами, возникает вынужденная необходимость дальнейшего уменьшения сил ударной группы.

На совещании в штабе, доложив о новых, отрицательных факторах, Фрунзе нашел решение, которое практически сводило на нет пагубные результаты бегства Авилова с приказами, детально раскрывающими планы красного командования, и в то же время оказывало помощь Пятой армии.

Он приказал начать наступление не 1 мая, а в ночь на 28 апреля!

Тем самым белые за оставшееся время не успевали принять необходимых контрмер, а положение Пятой армии существенно облегчалось за счет отвлечения от нее сил белой армии, вынужденной реагировать на полученный во фланг удар.

Разумеется, перенос контрнаступления на четыре дня потребовал огромной дополнительной работы; разумеется, ответ на утренние сообщения свелся не только к изменению общей даты, но и ко множеству частных распоряжений, связанных с перемещением отдельных полков, бригад и даже всей 2-й дивизии, но суть ответа на полученные известия заключается, конечно, в неожиданном сдвиге сроков операции при сохранении главной, стратегической идеи: он переместил замышленную операцию во времени, но не отказался от нее, не деформировал ее, потому что только в ней и была заключена возможность наибыстрейшей победы…

В этот же день Гембицкий, будто сидя на раскаленной плите, отбывал свое дежурство в штабе. Бумаги, еще бумаги, когда же все это наконец кончится?! А вот еще одна: «Благодарность». Кому и за что? Он вчитался:

«Эх, тут, значит, тоже сорвалось! Проклятье! Но сегодняшние утренние новости все эти неудачи компенсируют с лихвой!..» Едва сдав дежурство, чуть ли не бегом, не соблюдая почти никаких мер предосторожности, Гембицкий поспешил к Уильямсу: утренние сообщения заслуживали того! Он не знал, что арестованный в ночь на 20 апреля командир восставшего запасного полка на первом же допросе назвал его фамилию. Изрядно перетрусив в первые дни, Гембицкий успокоился, не почувствовав никаких изменений в отношении к нему в штабе. А между тем Валентинов и Куйбышев попросту решили не торопиться с арестом: возможно, Гембицкий был оговорен, а возможно, от него тянутся нити к контрреволюционному центру, — во всяком случае, день и ночь опытные сотрудники ЧК вели за ним наблюдение.

Два раза стукнув пальцем в подслеповатое окошко старого домика, он дождался, что из-за занавески и цветов кто-то глянул на него. Через несколько секунд щелкнул тяжелый затвор, калитка глухих ворот приоткрылась и впустила его…

Нелидова двигалась на встречу с шефом в назначенный час — очень осторожно, соблюдая все меры конспирации: она была в широком платье, с бидоном и кошелкой, — ни дать ни взять — мещанка, каких тысячи, возвращающаяся с базара.

Она несколько раз сворачивала в боковые улицы, невзначай оглядываясь назад, а подойдя к переулочку, где жил Уильямс, наклонилась и стала завязывать высокие ботинки. Без всякого труда она установила, что кто-то посторонний болтается перед воротами, куда ей надлежало зайти! Не торопясь, она прошла за угол, свернула раз, еще раз — вот и запасной ход, надо бы сюда, но самообладание изменило ей: она физически ощутила на себе чей-то пристальный взор. «А ну вас, сэр Уильямс! Своя голова ближе к телу — так вы учили?» И, петляя и путая следы, как заяц, она стала уходить — лишь бы побыстрей, лишь бы подальше!..

Несвоевременный приход Гембицкого и отсутствие в назначенный срок Нелидовой сильно обеспокоили Уильямса. Инстинкт и опыт подсказали ему, что надвигается опасность. В течение часа все необходимое было собрано, все лишнее уничтожено, и в доме не осталось никого, кроме дряхлой, полоумной старухи хозяйки…

Ночной обыск не дал абсолютно ничего: никаких следов, никакой конкретной зацепки, и именно это убедило Валентинова в том, что обитатель или обитатели хорошо обжитого и очень обихоженного дома (полумертвая бабка не могла так тщательно следить за хозяйством!) были профессионалами конспирации. Он тотчас отдал приказ об аресте Гембицкого и группы других подозреваемых. В ночь с 25 на 26 апреля органами ЧК было арестовано шесть работников разных штабов, расположенных в Самаре: Гембицкий, Галахов, Черников, Лавский, Бугров, Громов. Перекрестный допрос, очные ставки привели к тому, что было названо еще двадцать семь человек, в том числе начальник артиллерии 2-й дивизии и его помощник. Все они были арестованы. Нелидова, которую на допросе называли многие, исчезла бесследно. (Позже ее след отыщется в Уральской губернии, в тылу Южной группы, где начнутся умело, по единому плану организованные восстания казачьего населения против Красной Армии и советской власти.) В этот же прискорбный для контрреволюции день — 26 апреля — Фрунзе получил донесение о разгроме мятежей в Симбирской и Самарской губерниях. Самарская группа Уильямса была вырвана с корнем, хотя самому Уильямсу и Нелидовой удалось скрыться.