Басаврюк ХХ

2

Казалось, Наталья боялась прикоснуться к вещам, которые были в комнате. Только над ее кроватью я увидел икону с Юрием — змееборцем, украшенную полотенцем. В остальном в комнате хранился привычный для хозяина лад.

Наталья сдержанно села напротив. Она казалась смущенной. Я снова попытался оправдать свое вторжение:

— Извините, пожалуйста, мне вдруг стало страшно за вас.

Голос ее прозвучал неестественно спокойно:

— Мы не сможем убежать от них. Я очень боюсь.

Жгучее сожаление за исковерканную судьбу этой девушки постепенно нарастал в моей груди. Я встал и прошелся по комнате. Тоска трудом подавляла сердце. Я не мог видеть молящий взгляд несчастной девушки.

Кто, кто уничтожил наш мир? Чей дьявольский замысел смог создать силу, которая победила нас? Какой душераздирающий молох покалечил наши жизни и души, выбросил из нашей земли, переработав ее на полигон для своих очередных экспериментов, а наш народ на вспомогательный материал, обречен на постепенную гибель? Кто!!?

В ответ, как последний спасение, из глубины души начала подниматься свинцовый ливень ненависти. Гнев взорвался во мне. И от этого мой страх и бессильная тоска исчезли. Неслыханная сила жесткой волной пришла им на смену.

Я порывисто обернулся. Наташа стояла напротив. Она смотрела прямо мне в глаза, и в ее взгляде была надежда. Она медленно приблизилась и положила руки мне на плечи. Впервые я увидел ее ясную улыбку. Она закинула голову назад и прошептала:

— Андрей, Анджею, Андрею. Ты спасешь меня? — ее голос спрашивал и утверждал одновременно.

Я привлек ее к себе и поцеловал…

…Недостроенные своды поднимались над моей головой и терялись где в черной тьме. Я никогда не мог представить себе, чтобы бездна могла быть сверху, но теперь она нависала над нами, со своей безграничной ненавистью и своим безграничным Ужасом.

У меня шел Порецкий, — его решительное лицо было бледное и напряженное. Два казаки позади сжимали меловыми пальцами двуствольные ружья. С каждым шагом пространство вокруг расширялся — и эхо глухо отражала наши шаги. Мы едва видели друг друга — густой влажный туман окутывал все вокруг. Где слышалось хлюпанья тяжелых капель, — неясные зловещие звуки давили на сердце недобрыми предчувствиями. Я шел очень медленно, шаг за шагом, держа охотничье ружье перед собой. Нечто теплое и влажное капнуло мне на шею, я машинально провел рукой и поднес ладонь к глазам — на ней темнело темно-красное пятно немного загустелой крови. Я поднял глаза — сверху зловеще клубился туман.

Прояснилось, и я увидел смутные очертания человека, которая сидела в удобном кресле перед нами. Мы остановились.

Казалось, что человек слушает неслышимую для нас музыку. Затем он не спеша вернулся. Это был инженер Гопнер. Он хитровато улыбался, мягко потирая руки.

— Где Наташа? — яростно прохрипел Порецький.

— Ей хорошо. Возможно, мы вернем ее вам после согласия с паном Анджеем.

Я почувствовал, как горячая волна ненависти накатывается на меня. Не помня себя от гнева, подскочил к нему.

— Что за подлость! Собака!

Инженер громко засмеялся.

— Вот же эта шляхта! Наверное, грустно станет на свете без ваших блазенських выходок с так называемой честью и достоинством. Но мир требует кардинального оздоровления.

Лицо Гопнера сразу стало задумчивым. Он продолжил, говоря скорее к самому себе.

— И вы будете лишними с этими устаревшими представлениями, — он щелкнул пальцами, словно подыскивая меткое высказывание, — О! Паразитирующий класс! И эти казаки — реакционная архаика. Но все скоро здесь станет другим. Идеальным обществом. Вообще, нам и рукопись не нужен. Ну кто поверит в мистику с тайными силами и Храмами Ужаса, когда все передовые люди воспринимают мир через прогрессивные теории одного из наших строителей, в которой все так просто и понятно объясняется экономическим развитием и классовой борьбой.

Опасность в другом. В вашем впертому народе. Наверное, будет тяжело приобщить его к мирового прогресса, но без выносливых и послушных рабов, без неограниченных ресурсов мы не сможем реализовать наши долгосрочные вклады. Помню, как чуть не пропала наша работа при этом сумасбродном Хмельницком. Пришлось делиться с поляками и Москвой. Но все будет по-другому, все будет наше. Все готово.

Я прервал его речь.

— Кем ты есть на самом деле?

Гопнер словно вспомнил о нас.

— Ты хочешь знать, кто мы такие! И ты не знаешь, кем ты есть сам!

Порецький с готовностью щелкнул курком.

— Или ты отдаешь нам девушку, или… — и он нацелил ружье прямо в грудь инженера. Вдруг мы услышали вопль, исполненный отчаяния. Кричала Наташа. Лицо старика стало пепельным, я понял, что он сейчас выстрелит, и крикнул.

— Не надо!

Мой крик заглушил грохот выстрела. Из двух стволов вырвался белый дым и яркое пламя — везде них я смутно увидел, как Гопнера подбросило, и он плюхнулся обратно в кресло. Я бросился к нему — и отшатнулся. Теперь на Гопнере вместо франтоватого полосатого костюма с бабочкой была кожанка, перетянутая блестящей портупеей со странным красным знаком на груди. На ногах были галифе цвета хаки и сапоги, а на голове причудливый островерхий колпак с красной пентаграмме. Несмотря на широкие рваные раны от картечи, из которых густо сочилась кровь, он вскочил и заорал странные слова, глядя куда поверх наших голов.

— Товарищи, врагам не одолеть наши железные ряды! Могучей рукой мы задавим хищную гидру контрреволюции! Укрепим пролетарские ряды!

Грянул второй выстрел — на этот раз не выдержали нервы у одного из казаков — перевоплощенный Гопнер снова отлетел назад, когда пороховой дым рассеялся, он вновь стоял перед нами — грудь его, казалось, были пробиты картечью насквозь, и поэтому звуки его голоса смешивались с хрипом, свистом и бульканьем. На этот раз на нем был зеленый френч. Инженер надрывно кричал.

— Теперь мы хорошо видим, как украинский буржуазный национализм окончательно показал свое зверское лицо, но партия сможет дать достойный отпор этим жалким подонкам, которые не имеют ничего общего с украинским народом, преданным делу служения делу интернационализма…

Противно было смотреть на эту призрачную фигуру, которая перевоплощалась на глазах, заступая нам путь. Я ударил его колбою и он покатился куда в туман, но и оттуда доносилось глухое неразборчивое бубнение. Я смог разобрать: — «Дорогие друзья, празднуя годовщину долгожданной независимости Украины…» Но времени прислушаться к этому бред не было — мы побежали туда, откуда долетел крик Наташи.

Туман разъедал глаза и забивал легкие. Я видел лишь смутные силуэты своих спутников. Наташа выбежала навстречу нам — ее белая рубашка словно сталкивалась в воздухе прямо перед нами. Увидев нас, она резко остановилась… и побежала назад. Я быстро догнал ее и обхватил руками, но она, глядя безумными глазами, окоченевшими от ужаса, неистово забилась в моих объятиях. Старик и я пытались ее успокоить, но она не слышала и не видела нас. Неожиданно Наташа перестала сопротивляться и обвисла у меня на руках. Я завернул ее в свою легкую куртку и, подхватив на руки, пошел назад.

Я брел наугад. Казалось, что мы заблудились — ни одна примета не подсказывала нам путь к выходу. Впереди нечто задвигалось.

Я присмотрелся к темноте и мои волосы встали дыбом. С обеих сторон мимо нас уныло и молча брели человеческие фигуры. Их было очень много, и с каждым шагом становилось все больше. Мне показалось, что я оказался в самом пекле, но эти люди никак не напоминали дантовских грешников. Большинство из них была одета в простые крестьянские свитки и зипуны, но среди них немало имели на себе хорошие городские костюмы или военные костюмы, много образцов одежды были мне не знакомы. Люди брели целыми семьями — женщины держали за руки детей, другие несли на руках младенцев. Дети смотрели впереди себя большими взрослыми глазами, и это было самым ужасным. Казалось, целый народ, покорный и обречен, бровей на заклание.

Тяжело дыша, я оглянулся на Порецького. Из его глаз катились слезы — мне показалось, что он понимает и чувствует жуткий смысл того, что видит.

Человеческий поток потерялся в тумане. Показалось, что впереди воссиял свет и мы ускорили шаг. Но это не был выход. Перед нами снова стоял инженер. Его окружало свет, зловещее мертвенне свет, которое делало всех одинаковыми.

Гопнер смеялся. Он задирал голову и смеялся, и смех его был веселым, жизнерадостным и освещающим.

— Вы хотели меня убить! Но меня еще нет!

Инженер смеялся и постепенно увеличивался у нас на глазах. Через мгновение примерно сверху до нас долетал его хохот и громовой голос.

— И дам вам урожай, который вы не сеяли, и здания, которые не строили, и народы, которые будут служить вам…

Вскоре только далекая луна доносилась к нам.

Один из казаков крикнул. Я увидел, как высохшая рука с крючковатыми пальцами, вылезла из тумана и вцепилась ему в плечо. Казак выстрелил из ружья в туман, и оттуда долетело хрипение раненого зверя. Какие-то тени с харканьем вынырнули из темноты.

— Спасай Наташу! — страшно крикнул Порецький и выпалил в них. Казак подхватил мою винтовку.

— Убегайте, господин, а мы с ними поговорим.

Прижимая к себе Наташу, я побежал. Позади бухали выстрелы, крики и рев ужасных, созданных адской силой существ.

Наконец я увидел перед собой прямоугольное отверстие, через который мы вечером пробрались в это проклятое место. Шаг, еще один шаг. Острое чувство опасности заставило меня оглянуться. Нас быстро догоняло странное существо с ослепительными от животной ярости глазами. Я сразу вспомнил сказки о песоголовцев. Оно неслось на полусогнутых ногах и в этих движениях было жуткое сочетание обезьяньих и человеческих черт. Из пасти на все стороны брызгала слюна и кровь.

Я осторожно положил Наталену и пошел навстречу чудовищу. Выхватил из чехла охотничий нож и принял стойку, которую видел на рисунках об охоте на медведей. Теперь я ничего не боялся.

С ревом песиголовец прыгнул на меня. Я отскочил, пропуская его мимо себя, но немного не рассчитал — острые, словно лезвия, когти огнем прошлись по ребрам. Пока он возвращался, я успел подскочить и со всей силы всадил длинный нож прямо в грудь. Существо сразу скрутились на полу. Только после этого я почувствовал парализующий страх. Если бы не мысль о Наталену, я так бы и застыл на ватных ногах в ожидании смерти. Сцепив зубы, я подбежал к девушке, поднял ее и бросился к выходу.

…И холодное ветки ударило мне в лицо, когда мы выскочило из черного отверстия. Далеким эхом гупав в висках последний возглас старика Порецького — «Спасай Наташу!». Распаханные мышцы на ребрах невыносимо болели. Я бежал изо всех сил прижимая легкое тело девушки к себе. Примерно впереди была поляна у дороги, где стоял с лошадьми еще один казак Порецького — Остап. Ноги скользили по скользкой земле. Сзади, с тяжелым хрипом и треском, приближалась погоня. Я оступился и упал на колени, едва удержав без сознания девушку. Этот лес помогал им. Ногу проткнул внезапная и острая боль. Возглас боли пробрался из моей глотки. Уж не знаю, с помощью каких сил я поднялся и побежал дальше, чувствуя, что сейчас мои легкие разорвутся от нечеловеческого напряжения. Длинные вой стальной нитью врезалось в мозг, парализуя волю. Из последних сил я выбрался на поляну. В лунном сиянии блеснули выпученные от безумного страха глаза Остапа, который почти висел, вцепившись в поводья двух взбесившихся лошадей.

— Господин, другие лошади убежали! — закричал он.

Едва переступая ногами, я удобрений к нему.

— Гони сейчас на станцию, — мои слова вылетали изо рта вместе с кровью, — все деньги у тебя, довезешь девицей… в Киев, ты знаешь, к гимназии… сюда больше не возвращайся.

Остап вскочил на коня. Я обнял Наталену. Глаза ее были закрыты. Я знал, что вижу мою возлюбленную в последний раз.

Остап подхватил ее и его конь опрометью вылетел на путь.

Стеная от жгучей боли, я едва собрался на коня. Почувствовав мою слабость, он сразу поднялся на дыбы. Я едва удержался, вцепившись в гриву. Низкий черный клубок с рыком вылетел на поляну. Мой конь рванул вперед. Холодный ветер кнутом хлестнул в лицо. Теперь я был уверен, что погоня последует за мной.

Мне показалось, что длинный путь до дворца мой конь преодолел одним прыжком. Я соскочил с него, и он, теряя белые клочья пены, полетел дальше.

Дворец умирал.

Я закрыл входную дверь, добрался до зала, зажег лампу. Несколько слов в дневник. Найдена еще в детстве тайник в камине. Положив туда дневник, я разжег в нем дрова.

Входные двери треснули, выпуклыми от тяжелого удара.

Я не достанусь им. Дверь вот — вот упадут под давлением. Привычный мир резко сузился, очерченный светом от каминного огня Дальше — темнота, которая сейчас ворвется и сюда.

Старинный родителей пистоль, тепло от камина приятно согревает истерзанную спину. Я поднимаю ствол в лицо, палец медленно ложится на крючок. Все…

Я вскочил. За окном ударил гром. На улице сплошной стеной стояла ливень. Ошеломленно хлопая глазами, я несколько минут вертел головой. Постепенно до меня стало доходить, что я нахожусь в маленькой комнате — бедном жилище украинских переселенцев. Наташа спала возле меня, и ее руки крепко держали меня за локоть. Сердце надрывно колотилось у меня в груди, тело было покрыто холодным потом. Я облегченно зевнул, поняв, что это сон. Я лег на спину и долго смотрел в потолок, вспоминая все детали своего бреда. Смутное ощущение заставило меня встать и подойти к зеркалу. Я содрал с себя рубашку и при свете серого утра, неожиданно, увидел у себя на ребрах несколько загноившихся багровых рубцов.