Башня. Новый Ковчег-3

Глава 24. Кравец

Ожидание усиливает удовольствие.

Так говорил себе Антон Сергеевич Кравец, поднимаясь в лифте наверх и мечтательно улыбаясь. Эту же фразу он повторял и потом, шагая по длинным коридорам заоблачного яруса, стараясь унять дрожь нетерпения, накатывающую сильными, вибрирующими толчками. Внутри всё было напряжено, сладко ныло от предвкушения, ему чертовски хотелось плюнуть на всё, вернуться туда, на тот заброшенный этаж и закончить начатое. Мальчишка вот-вот сломается, да уже фактически сломался, просто ещё сам не осознает этого, трепыхается маленький дурачок, а игра-то уже проиграна, причём проиграна вчистую.

Антон специально затеял разговор с Костылём и Татарином так, чтобы мальчишка всё слышал. Несколько раз для верности повторил фамилию «Савельева», хотя до пацана дошло с первого раза — задёргался, замычал, бешено вращая глазами. То-то же, Кирилл Шорохов. Это тебе не передо мной героя корчить. Смерти он, видите ли, захотел. Смерть, мальчик, ещё надо заслужить.

В кармане брякнул планшет — нежно, но требовательно. Антон остановился, отошёл к стене, быстро достал его из кармана, нажал на значок почты. Сообщение было от Смирновой Елены Николаевны, его заместительницы. Просила подойти в офис, поставить подпись на каких-то документах. Он коротко ответил «буду через час» и убрал планшет в карман.

Сообщение Смирновой немного сбило настрой, и Антон поморщился. Попытался вернуть себе прежнюю игривость и предвкушение, но не смог. Наоборот, даже возникло что-то вроде досады — эти придурки всё-таки переусердствовали с Шороховым, хотя он сто раз предупреждал, и, кажется, парень был без сознания, когда к нему втолкнули девчонку. Жаль, жаль, конечно, Антон бы дорого отдал, чтобы посмотреть, как слетает идиотский героизм и упрямство с влюблённого дурачка. Ну ничего, увидит ещё. Сейчас, когда и мальчишка, и девчонка вместе, их можно брать голыми руками, и единственное, что слегка расстраивало Кравца, так это то, что он в должной мере не успеет насладиться их страхом и ужасом — вряд ли пацан продержится долго.

Мысль о предстоящем удовольствии толкнула его, он почувствовал, что заводится, и ему потребовалось приложить усилие, чтобы призвать себя к порядку и спокойствию. Да, действовать надо быстро, но ни в коем случае не торопиться и сохранять голову ясной. Сейчас слажать нельзя. Игра вступила в финальную фазу, и чтобы выиграть — а проигрывать Антон не собирался — надо подготовить всех остальных участников и подготовить так, чтобы каждый сыграл свою партию, как по нотам. Теперь, наконец-то, Антон держал в руках все нити, оставались детали, но их он доработает по ходу, в этом сомнений не оставалось. Продажная девка Фортуна была на его стороне, козырь не подвёл — Савельев действительно выжил, вот же непотопляемый мужик, чёрт ему ворожит, что ли. Но и это лишь дело времени, осталось совсем чуть-чуть.

План, который зародился вчера вечером, сегодня в течение долгого насыщенного дня постепенно обрастал деталями, уточнялся, вырисовывался всё чётче и чётче и, наконец, принял почти законченный вид. Все обрывки информации увязались между собой, всё сплелось в один связный узор. И даже сведения, казавшиеся ещё днём бестолковыми и совершенно ненужными, о том, что Ставицкий никакой не Ставицкий, а безродный подкидыш, сейчас не просто пригодятся, а сыграют свою решающую роль.

Последние несколько дней он много думал. Крутил так и эдак и пришёл к единственному выводу — надо выходить на сцену самому. У хозяина не было не единой причины оставлять его, Кравца, в живых. Уже сам факт, что его тело не остывает в холодильной камере, дожидаясь своей очереди в крематорий, было несказанной удачей. Ясно, что недалёкий Богданов в Совете устраивает Ставицкого намного больше, чем опасный Кравец, слишком много знающий о том, каким путём Ставицкий подбирается к власти — пока ещё только подбирается. Что ж, будем думать, что и не подберётся. Антон недобро улыбнулся и быстро в уме принялся переставлять фигурки членов Совета.

А что? Пожалуй, он тоже оставит в Совете Богданова. Тот предсказуем, туп и управляем. К тому же, Антон уже давно подсуетился и много чего знал о нынешнем главе административного сектора. Богданов был жаден до денег и ещё при Литвинове не брезговал брать по мелочи, а уж когда пролез наверх, так и вовсе потерял всякую осторожность. Так что, пусть сидит пока. Антон больше не претендует на его должность. Прежний план отменяется — пошла другая масть.

Кравец почувствовал, что бледнеет. В горле застрял нервный смех.

Конечно, он боялся, да ещё и как. Но понимал, что выхода нет. Ставицкий, придя к власти, с ним церемонится не будет. А ставить на выжившего Савельева (мелькнула вчера и такая мысль) — ещё опасней. Да и свою дочь Павел Григорьевич ему никогда не простит. А значит, надо действовать по-другому.

В последнее время он, как знал, собирал информацию о действующих членах Совета. Внимательно изучал каждого. И теперь был уверен — опасность для него теоретически могут представлять только двое. Их тоже надо будет убрать в ближайшее время. Старый Величко — этого проще устранить физически, Кравец ещё успеет подумать, как. Скорее всего что-то простое и замаскированное под естественную смерть, благо, старик не отличается богатырским здоровьем, Антон специально интересовался. Да и возраст почтенный, никто не удивится его скоропостижной кончине. Второй — глава сектора здравоохранения, мерзкий хлыщ Мельников. С этим придётся повозиться. Но об этом он подумает немного позже. С остальными Кравец особых проблем не видел. Серая масса, озабоченная тем, чтобы удержать своё место под задницей. Эти пойдут за тем, кто окажется на коне. Ставицкий верно рассчитал. Вот только с коня придётся слезть, дорогой хозяин. Боливар не выдержит двоих — мелькнула подзабытая цитата то ли из какой-то книги, то ли из старого фильма.

Перекатывая в уме эти мысли, Антон сам не заметил, как очутился перед дверями квартиры Юры Рябинина — вызывающе роскошными, помпезными, из цельного массива дерева, кричащими о богатстве и высоком положении тех, кто тут жил.

Именно здесь Антону и предстояло разыграть свою последнюю карту. Убедить — переманить на свою сторону Рябинина, трусоватого, безвольного, придавленного крепким каблуком жены. Рябинина, за спиной которого стояла неумолимая сила — армия.

— Добрый день, Антон Сергеевич, проходите, пожалуйста.

Дверь ему открыла вторая горничная, кажется, её звали Нина, высокая, худая, с короткими седыми волосами. Улыбнулась вежливо, приподняв уголки небольшого аккуратного рта, но при этом в глазах скользнула лёгкая тень брезгливости — подобное выражение Антон привык наблюдать на лице Натальи, Юриной жены, и Нина явно копировала свою хозяйку.

Горничная провела его сразу в столовую. Шла, не оборачиваясь, прямо держа широкую спину, обтянутую коричневым форменным платьем, а Антон молча следовал за ней, на ходу ещё раз прикидывая, что он имеет и с какой карты лучше зайти первой.

На обед к Рябининым он, можно сказать, напросился сам. Позвонил Юре в полдень и буквально настоял на том, что надо встретится и немедленно. Пришлось немного поунижаться — с тех пор, как Рябинин занял место генерала Ледовского, акценты в их отношениях сместились, и теперь Юра, напустив на себя важность, снисходил до него. Ну что ж. Это ненадолго. Антон смахнул злую ухмылку и нацепил подобающую случаю улыбку — смесь вежливости и подобострастия.

— Пожалуйста, — горничная чуть отстранилась, пропуская Антона в столовую, и он, склонив в почтенном поклоне голову, шагнул внутрь. Столовая у Рябининых была небольшая. Не тесная, а именно небольшая — камерная, для своих. Массивный дубовый стол на винтажных, увитых цветочным орнаментом ножках, занимающий основное пространство, был сегодня накрыт малиновой скатертью, на которой белели тонкие фарфоровые тарелки, однотонные, строгие, безо всякого вычурного декора. Под приглушённым светом бронзовой, нависающей над столом люстры, тускло поблёскивали пузатые фужеры, отражаясь в начищенных ножах и вилках, аккуратно обёрнутых белоснежными, крахмально-хрустящими салфетками.

Обед ещё не начался, хотя сами хозяева уже были за столом. Юра, как и полагается хозяину дома, занимал место во главе стола. По правую руку, на венском стуле, прислонив ровную спину к ажурно-изогнутой высокой спинке, сидела его жена, Наталья Леонидовна, а слева стоял третий столовый прибор, и это было хорошим знаком.

Кравец быстро приблизился к Наталье Леонидовне, склонился в поклоне, поймал небрежно протянутую руку и прикоснулся губами к сухим пальцам, задержавши свой поцелуй чуть дольше, чем этого требовали приличия. Наталья Леонидовна руки не убирала, но держалась отстранённо и холодно, ничем не показывая ни своего раздражения, ни своего недовольства, если они у неё были. У супруги Юрия Рябинина все люди делились на своих и чужих, и Наталья Леонидовна чётко давала понять каждому, где его место. В ход шли разные приёмы, от откровенного пренебрежения, граничащего с хамством, до церемонной вежливости. К Кравцу Наталья Леонидовна обращалась исключительно по имени-отчеству и на «вы», всегда убийственно-вежливым тоном, но Антон никогда не обольщался и место своё в доме Рябининых знал — оно было где-то между прислугой и фамильным серебром.

— Прошу прощения, что немного опоздал, — Антон наконец оторвал свои губы от руки Рябининой, бросив вскользь взгляд на золотое кольцо с большим малиновым камнем под цвет скатерти.

— Да какие церемонии, Антон. Присаживайся.

Юра, разыгрывая радушного хозяина, махнул рукой, приглашая к столу. Антон послушно сел, и пока горничная разливала по тарелкам ароматный суп из белоснежной супницы, расточал комплименты хозяйке дома. Наталья Леонидовна слушала его молча, чуть прищурившись и вскинув вверх красивый волевой подбородок. «Всё-таки породистая баба», — подумал про себя Антон. Вспомнил свою жену, невзрачную, серую, всегда входящую в комнату боком. А ведь, казалось бы, его жена тоже из этих — тёща носила фамилию Бельских, не последнюю в Башне, — а поди ж ты, какой контраст. Просто день с ночью.

Первые пятнадцать минут разговор за столом вертелся вокруг пустяков. Общие знакомые, пара скучных, всем давно известных и осточертевших сплетен, мигрень Натальи Леонидовны, какие-то волнения в энергетическом секторе. Говорил в основном Антон, Наталья Леонидовна вставляла короткие реплики, а Юра молча поглощал суп, время от времени подливая в свой бокал и изредка в бокал Антона золотистое вино с игривыми янтарными пузырьками. Наталья Леонидовна почти не пила, эта женщина — Антон знал — предпочитала сохранять голову ясной.

Рябинина представляла собой серьёзную проблему. В отличие от своего мужа её не так-то легко было обвести вокруг пальца — за красивой и надменной внешностью скрывался острый ум и холодный расчёт. Если бы у Антона был выбор, он предпочёл бы держаться от этой женщины подальше, но выбора у него сейчас не было. Более того, Наталья Леонидовна была ему нужна и, как это ни странно, нужна именно в роли союзницы.

Суп унесли. Горничная Нина ловко собирала тарелки и меняла салфетки, быстрой тенью скользя за спинами своих хозяев. Юра отодвинулся от стола, тяжело дыша. Лицо его покраснело, и на широком гладком лбу поблёскивали капельки пота. Антон чувствовал, что надо начинать, но никак не мог нащупать те верные слова, с которых следовало бы вступить — боялся сфальшивить. Неожиданно помог сам Рябинин.

— Не предполагал я, если честно, что после смерти Савельева Совет останется в том же составе.

Наталья Леонидовна бросила быстрый и предупреждающий взгляд на мужа, но Юра его не заметил. Судя по багровому, одутловатому лицу он уже изрядно принял на грудь, и, скорее всего, бутылка вина, распитая им за столом практически в одиночку, была сегодня не первой. После смерти Ледовского Рябинин, и до этого охотно прикладывающийся к спиртному, пить стал чаще — его как будто что-то беспокоило, страх серой крысой грыз его изнутри, подтачивая и без того червивую Юрину душу. Если бы Антон точно знал, чего Рябинин боится, ему было бы легче, но он не знал. Приходилось действовать вслепую, постоянно опасаясь подножек и подвоха.

— Тот же Богданов, ведь дурак дураком. На последнем совещании Совета вёл себя как клоун, — тем временем продолжал Юра. На столе перед Рябининым образовался хрустальный графинчик, узорчатые грани которого переливались тёмным янтарем. — Но я так думаю, это пока. Это временно. Когда Сергей Анатольевич окончательно приберёт власть к рукам, от Богданова он избавится.

— Ты так считаешь, Юра? — Антон медленно расправил лежащую перед ним на столе салфетку, почувствовал пальцами хрусткую жёсткость ткани. — Я бы не был так уверен.

— Да перестань, Антон, — Рябинин явно пребывал в благодушном настроении. — Если Сергей сейчас не предложил тебе место в Совете, так на то есть свои причины. Надо подождать.

— Мне? Место в Совете? — Антон рассмеялся. Горькие нотки, вплетённые в короткий смешок, даже не пришлось подделывать. Наталья Леонидовна вскинула на него внимательный взгляд, а Антон, не давая им обоим опомниться, чуть подался вперёд, упершись грудью в стол, и продолжил быстрым громким шёпотом. — Меня он уберёт.

— Антон…

— Погоди, Юра, послушай лучше. Я знаю, что говорю. Он уберёт меня. Сейчас, после всего, что сделано, я больше не нужен. Зачем ему человек, который столько про него знает?

На худом лице Натальи Леонидовны промелькнуло удивление, а сразу же вслед лёгкая тревога. Если она ещё не поняла, куда он клонит, то несомненно уловила запах опасности — её тонкие ноздри слегка затрепетали, а в светло-карих глазах задрожали золотые огоньки — то ли отблеск приглушённого света люстры, то ли отражение янтарной, пьянящей жидкости, преломлённой в гранях стоящего на столе графина. Антон ухватился за эту фантомную тревогу, потянул за неё, поняв, что наконец-то нащупал то, что надо.

— Вся беда, Юра, что много знаю не только я. А человек, который расчищает себе место в Совете таким кровавым способом, вряд ли перед чем-то остановится. Моя ошибка, что я понял это не сразу, а теперь уже поздно. Увы, как ни горько это признавать, но я — дурак. А вот ты, Юра, дураком не будь.

— В каком смысле? — Рябинин взял салфетку и промокнул себе лоб. Наталья Леонидовна недовольно поморщилась, но ничего не сказала.

— В прямом, — пустой бокал, который Антон держал в руках, приятно холодил ладонь. Он ещё немного покрутил его, а потом поднял глаза на Рябинина. — Не плеснёшь мне коньячку?

Юра охотно взялся за графин.

— Вчера у меня была встреча со Ставицким. Он пригласил к себе. А я случайно перепутал время, явился на полчаса раньше, пришлось ждать в приёмной. Но это, конечно, сущая ерунда, — Антон смотрел, как золотистая жидкость весело наполняет протянутый бокал. — А вот другое, что я хочу тебе сказать, не ерунда. Совсем не ерунда. Пока я ждал, когда меня вызовут, из кабинета Ставицкого вышел Долинин. И признаться, это было совершенно неожиданно.

Рука Рябинина дрогнула, и тяжёлый графин чуть дёрнулся в сторону. Юра продолжал наливать коньяк, только теперь тонкая струйка лилась мимо бокала, прямо на малиновую скатерть. Юра этого не замечал. Его мутные глаза тупо уставились на Антона.

Крючок был заглочен. Тут Кравец не ошибся. Долинин был одним из полковников, слепо преданных генералу Ледовскому. Более того — и это тоже был не секрет — Долинин не стеснялся вслух высказывать свои мысли насчёт смерти генерала, вернее, свои сомнения, и высказывал их резко, совершенно не заботясь, какое впечатление это произведёт на окружающих. У Юры с Долининым были свои тёрки — Антон не знал, что конкретно, но из прежних разговоров, которые велись вот так же, под вино и под коньяк, отчётливо вырисовывалась картина их непростых отношений. Прямой и бескомпромиссный Долинин пользовался в армии большей популярностью, чем трусоватый и безвольный Юрий Алексеевич.

— Юра, ну что ты делаешь? — высокий голос Натальи Леонидовны выдернул Рябинина из беспокойных мыслей. — Смотри, всю скатерть испортил.

Рябинин на слова жены среагировал слабо. Графин он отставил в сторону, но при этом продолжал смотреть на Кравца.

— Ты хочешь сказать, что…

Он не договорил, и Антон продолжил его мысль сам.

— Ставицкий твоими руками убрал Ледовского. Я не думаю, конечно, что ему есть смысл избавляться от тебя, но если его прижмёт такой человек как Долинин, потребует провести расследование смерти генерала, пригрозит чем-то, ну не знаю, хотя…

Антон прервался, посмотрел на Юру, потом перевёл взгляд на Наталью Леонидовну.

— Господи, какой же я дурак! Ну что я за дурак! — он приложил ладонь ко лбу, обхватил его пальцами, крепко сжал виски. — Юра!

Он оторвал руку от головы и вперился ошеломленным взглядом в супругов Рябининых.

— Как я сразу этого не понял. Ведь Ставицкий пока даже не у руля. Кто он? Один из членов Совета. Он же по сути ещё ничего не решает.

— И что? — холодно осведомилась Наталья Леонидовна.

— Как что? А зачем тогда к нему приходил Долинин? Что ему вообще там понадобилось? Подумайте сами. Долинин мог прийти к Ставицкому только по одной причине. Сергей Анатольевич вызвал его сам. А это значит… Юра, боюсь, ты будешь следующим. После меня. Меня просто тихо пристукнут где-нибудь в углу, а на тебя повесят убийство генерала. Долинин давно это копает.

— Чтобы повесить на меня убийство, нужны улики, — прошипел Рябинин. — А их нет.

Он вскочил со стула. Нервно прошёлся до стены и обратно.

— Наталья Леонидовна, — в столовую заглянула горничная. — Горячее подавать?

— Пошла вон! — рявкнул на неё Рябинин и, быстро вернувшись к столу, навис над Кравцом, сверля его взглядом. — Улик нет!

— Увы, — Антон выдержал Юрин взгляд. — Увы, Юра, они есть.

Рябинин медленно опустился на стул, схватился рукой за ворот рубашки, словно он душил его. Полное лицо, с гладко выбритыми, обвисшими, как у старого бульдога щеками, из красного превратилось в тёмно-багровое, и Кравец даже на какой-то момент испугался, не хватил бы Юру удар. То, что сейчас наблюдал Антон, было больше, чем рядовая Юрина трусость. Это был страх. Знать бы ещё, кого Юра боится больше — Ставицкого или того же Долинина, который может и копал под Юру, но у Сергея Анатольевича точно не был. Антон это выдумал, прекрасно отдавая себе отчёт, что проверить его слова никак нельзя. Но в одном у Антона теперь не оставалось никаких сомнение — улика действительно существует!

— Что вам известно, Антон Сергеевич? — Наталья Леонидовна, не обращая никакого внимания на своего мужа, подняла глаза и пристально посмотрела на Кравца. Её лицо было невозмутимо и спокойно, как будто они разговаривали о ничего не значащих вещах, а ведь Наталья Леонидовна была в курсе того, какую роль сыграл в смерти генерала её муж. Она вообще всё прекрасно знала — в семье Рябининых был только один мужик, и им был не Юра.

— Мне нужно кое-что вам рассказать, и если хотите — покаяться. В сложившейся ситуации есть и моя доля вины, но меня оправдывает то, что и вы не до конца были честны со мной.

Теперь Антон обращался уже к обоим супругам Рябининым. Смысла нет апеллировать к одному Юре, тем более, что последнее слово всё равно останется за его женой. А она пока молчала, никаких эмоций не отразилось на её ровном лице, разве что лёгкий румянец чуть тронул высокие царственные скулы. А может, это был и не румянец, а так — свет бронзовой люстры, отражённый от тёмно-малиновой скатерти.

— Помнишь, Юра, наш разговор у тебя в гостиной где-то месяца два назад. О том, что генерала надо убрать. Мы были неосторожны в своих высказываниях, но я всегда считал, что в вашем доме такие вещи можно говорить открыто, хотя, как говаривали наши мудрые предки: и у стен есть уши.

— Здесь нет прослушки, — прохрипел Рябинин, с силой дёрнул за ворот так, что оторвалась пуговица, отлетев прямо в пустую тарелку перед Кравцом.

Антон поднял её, задумчиво повертел в руках, отложил в сторону и пожал плечами.

— Никто и не говорит о прослушке. Просто в тот день в гостиной мы были не одни. Разговор подслушал Поляков, такой смазливый блондинчик. Он ходит к твоей дочери и ещё строчит тебе доносы. На меня.

Рука Рябинина потянулась к графину с коньяком. Антон удовлетворённо следил за тем, как Юра дрожащей рукой вынимает пробку из графина и пытается налить себе коньяку. Две неожиданные новости, пусть и неравные по силе, всегда бьют больней, чем одна. Про то, что Поляков работает на Юру, Кравец знал давно — это было предсказуемо и ожидаемо, и в чём-то даже хорошо. Всегда лучше знать, кто к тебе приставлен, это сильно облегчает жизнь.

Правда сейчас, донося эту информацию о Полякове, Антон всё же слегка подкорректировал её.

— Про то, что Поляков твой агент, я узнал совсем недавно. Не очень приятная информация, ведь я тебе доверял, Юра.

— Ну хватит драматизировать, Антон Сергеевич, — Наталья Леонидовна не удержалась и презрительно фыркнула. — Это обычное дело, не думаю, что вы не понимаете. И по большому счёту сейчас это неважно. Важно другое. Как именно Поляков подслушал ваш разговор?

— Стоял за портьерой. У вас очень плотные портьеры в гостиной.

— А ты откуда это узнал? — водянистые глаза Рябинина, почти белые на пунцовом лице, не моргая, уставились на Антона.

— Он сам мне об этом сказал.

— Каким образом?

— Юра, ну не тупи, — прикрикнула на него Наталья. Первый раз за сегодняшний обед стальная леди дрогнула, обнажив ещё не страх — нет, но небольшое раздражение, и это было хорошо, отметил про себя Кравец. — Мальчишка работает и на тебя, и на него, это же очевидно. Недаром он так вился вокруг нашей дочери. Не исключено, что тоже с подачи нашего любезного Антона Сергеевича. И что ж? Игра увенчалась успехом. Антон Сергеевич получил ценную информацию, но воспользоваться ею решил только сейчас. Когда прижало. Да?

Слова, которые Наталья Леонидовна медленно цедила сквозь зубы, сочились ядом. На какое-то мгновенье Антону даже показалось, что сейчас она назовёт его Антошей, ненавистным именем, и непроизвольно вздрогнул, но тут же собрался и сказал, медленно и осторожно.

— Если бы, Наталья Леонидовна, если бы. Но я сглупил. Подставился. И что ещё хуже — поставил вас.

Он намеренно сделал такое обобщение, сказав «подставив вас», объединив Юру и его жену перед лицом общей опасности.

— Если бы я просто приберёг эту информацию до лучших времён, это было бы полбеды. Но нет. Я рассказал об этом Ставицкому.

Негромко сказанные слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Рябинин выронил из рук бокал, и тот, упав на пол, разлетелся сверкающими брызгами и хрустальными осколками. Наталья Леонидовна напротив замерла, вытянула и без того длинную шею, отчего стала похожа на змею, застывшую перед броском. Светло-карие, почти жёлтые глаза тускло сверкнули и остановились на Кравце.

До какого-то момента у Антона ещё оставались сомнения, что Рябинины со Ставицким заодно, и что связь между ними гораздо более тесная, чем просто связь между хозяином и исполнителем, но сейчас эти сомнения развеялись вместе с разбившимся вдребезги пузатым хрустальным фужером. Нет никакой связи. Юра — на таком же крючке у Ставицкого, что и он сам, разве что Рябинина чуть дольше подержат при себе. Значит, надо жать на Юру. Жать изо всех сил.

— Чего я тогда никак не ожидал, так это той реакции Сергея Анатольевича на мои слова. Признаться, я предложил просто убрать мальчишку.

— И правильно, — буркнул Рябинин.

— Но Сергей Анатольевич рассудил иначе. Он предложил отложить на время покушение на генерала и всё, — Антон обвёл глазами обоих супругов. — Я не сразу понял, в чём тут дело, а когда до меня дошло, клянусь вам, мне это совершенно не понравилось. Мы — расходный материал для Ставицкого. Он слишком умён и играл нами в тёмную, потому что ни ты, ни я даже не догадываемся, кто там ещё в одной упряжке со Ставицким. На кого он опирается. Ведь не случайно я встретил Долинина, единственного человека, заметь, Юра, среди военных, кто способен составить тебе не мнимую, а реальную конкуренцию. И Поляков вот этот…

— Мелкая сошка, — Наталья Леонидовна выпрямила и без того ровную спину и презрительно бросила. — Что стоят его слова против слов Юрия Алексеевича? Ничего.

— Его слова, да, ничего не стоят. Но мы же говорим про улику. Указывающую на Юру. А улика есть. И есть человек, который об этой улике знает.

Сейчас Антон шёл ва-банк, рисковал, он открыл все свои карты, вернее, почти все, и теперь смотрел, чем будет крыть его соперник. И будет ли крыть вообще.

— Улика у вашей горничной. Либо она знает, где эта улика. Одно из двух, — раскрытые карты веером разлетелись перед Рябиниными.

— Нина? — опешила Наталья Леонидовна. На её лице отразилось неприкрытое замешательство. — При чём тут Нина?

— Нет, не Нина, — где-то внутри сладкой и ровной волной разлилось облегчение. Он всё рассчитал верно. — Вторая горничная, Лена. Молоденькая которая.

Антон понял, что теперь нужно вываливать на Рябининых всё. Быстро, не давая им возможности прийти в себя. И он заговорил.

— Самое смешное во всей этой истории то, что всё вертится вокруг Полякова, человечка слабого и трусливого, который оказался не в то время не в том месте и который потом изрядно напортачил. Если бы он только мне сказал о подслушанном разговоре, всё ещё можно было бы безболезненно разрулить, но он умудрился разболтать об этом вашей милой горничной.

— Каким образом? — осведомилась Наталья Леонидовна ледяным тоном.

— В постели, надо полагать, — равнодушно пожал плечами Антон. — Мальчик смазливый. Он не только вашей дочери нравится.

И опять сработало. Наталья Леонидовна побледнела, едва только он упомянул её дочь. Наверняка мальчишку в этом доме терпели исключительно из-за капризов Оленьки Рябининой — ничем другим невозможно было объяснить то, что Наталья Леонидовна закрывала глаза на присутствие Полякова в их квартире.

— А девчонка, Лена эта ваша, оказалась не только хитрой, но и алчной. Я всегда говорил, что с прислугой надо быть особенно осторожным — эти примечают всё, и часто знают о своих хозяевах больше, чем положено. Возможно, вы были не сильно внимательны в разговоре и что-то такое обронили, возможно, девчонка вас подслушивала, но факт остаётся фактом: про улику она как-то узнала, и…

Антон прервался на полуслове, потому что Юра сорвался с места и выбежал из столовой.

— Юра! — крикнула Наталья Леонидовна. — Юра, прекрати! Возьми себя в руки!

Но Рябинин супругу не слышал. Кравец заметил, как напряглась Наталья Леонидовна, как она сжала руками край стола, как заскользила под длинными, сильными пальцами скатерть, собираясь в гармошку. При этом она неотрывно смотрела на него своими золотисто-жёлтыми глазами.

— Его там нет! — Юра вырос на пороге, тяжело опёрся о косяк, по лицу медленно струился пот. — Его там нет, Наташа, дневника нет! Эта дрянь вынула его из секретера!

— Юра, — Наталья Леонидовна покачала головой. На её лице отчетливо читалось: какой же ты болван, Юра. И Кравец почувствовал, как внутри поднимается радость. Сегодняшний день был на удивление удачлив. Ему не только удалось схватить Нику Савельеву, прижать к стенке геройствующего мальчишку, удачно воспользоваться горничной, сладкой дурочкой, которая к этому часу уже должна быть мертва, но даже сыграть слабенькой картой — трусливым слизняком Поляковым.

— Я могу узнать, что это был за дневник? — осторожно поинтересовался он.

— Дневник генерала…

— Юра!

— Да теперь уж чего, — махнул рукой Рябинин, тяжело подойдя к столу и опускаясь на прежнее место. — Теперь-то уж чего, — повторил он в какой-то прострации.

— Я так понимаю, что теперь, когда мы всё знаем, — Наталья Леонидовна наконец-то отпустила край стола и расправила скомканную скатерть. — Теперь мы можем и сами надавить на девчонку. Если только она не успела никому ничего сообщить.

— Она не успела, — поспешил успокоить её Кравец. — Как только Поляков мне рассказал о сделанной глупости…

— Он настолько вам предан, Антон Сергеевич? — перебила его Наталья.

— Хотелось бы верить, что да и что только мне, — Антон склонил голову набок. — Так вот… как только Поляков мне рассказал о сделанной глупости, я отдал приказ взять вашу милую горничную. Сейчас она в надёжном месте.

— В каком месте? — встрепенулся Рябинин.

— В надёжном, — Антон улыбнулся. — Вы же понимаете, я тоже должен себя как-то обезопасить. Поэтому девочка пока побудет у меня. А узнать, где находится дневник, который улика — пара пустяков. Мои люди выяснят это быстро, а может они уже и так знают.

— А вы — молодец, Антон Сергеевич, — зло сказала Наталья Леонидовна. — Браво. Пришли к нам, прикинувшись бедной овечкой, что даже я вам поверила. Чуть ли не расплакались здесь, вытащили из моего мужа все сведения. И теперь? Что вы хотите теперь?

— Я? Я предлагаю заключить альянс.

— Альянс? — Рябинин недоумённо уставился на него.

— Да, альянс. У тебя, Юра, есть то, чего нет ни у кого в Башне — армия. Это сила, Юра. Такая мощь, против которой бессильно всё. И пока во главе армии стоишь ты. Ты! А не какой-то там Долинин, с которым за твоей спиной договаривается выскочка Ставицкий, человек без роду и племени.

— Что значит выскочка? — Наталья Леонидовна вскинула подбородок. — И что значит, человек без роду и племени? Это какая-то метафора?

— Бог с вами, Наталья Леонидовна. Какая метафора. Самая что ни на есть проза жизни. Наш Сергей Анатольевич имеет к роду Ставицких ровно такое же отношение, что и я.

— Откуда… — жена Рябинина побледнела. — Откуда вы знаете?

— Я был в архиве. Если уж Сергей Анатольевич собрался меня убить, имею же я право немного поинтересоваться его родословной. А родословная у Сергея Анатольевича оказалась весьма подмоченной. Его отец вовсе не сын Киры Андреевой и Арсения Ставицкого. Они его усыновили. Причём, видимо, там было такое низкое происхождение, что Ставицкие предпочли это скрыть ото всех. Так что… делайте выводы сами, Наталья Леонидовна, кому вы собираетесь служить. Самозванцу. Парвеню. Который занимает чужое место. А ведь вы — Барташова, — Антон назвал девичью фамилию Натальи Леонидовны. — Представительница старого и знаменитого рода. Неужели вы будете пресмыкаться и перед кем? Да ещё и сейчас, когда появился план-проект возврата к прежнему строю. Вы только представьте весь масштаб несправедливости. Поэтому я и повторю ещё раз то, с чего я начал, когда пришёл к вам. Вас устранят вслед за мной. Юру уж точно. Потому что вы, Барташовы и Рябинины, ему — этому выскочке — не нужны. Вы ему как кость в горле. Он скорее обопрётся на того же Долинина, у которого дед с бабкой мусор сортировали.

Кравец остановился, чтобы перевести дыхание. Захотелось хоть чем-то промочить горло, он поднял свой бокал, на дне которого ещё оставался коньяк, взболтал и залпом выпил.

— Антон, ты не прав. На самом деле Сергей…

— Юра, помолчи, — Наталья Леонидовна прервала своего мужа на полуслове. — Я поняла, что вы предлагаете, Антон Сергеевич. Вы хотите, чтобы Юра взял всю власть в свои руки? Так? А вас назначил кем-то вроде советника? Только зачем вы нам нужны? При таком раскладе? И шантаж у вас, прямо скажем, так себе. Какая-то дура горничная. Это всё решается и гораздо быстрее, чем вы думаете, — она усмехнулась, подняла свой бокал и сказала зло и весело. — Чин-чин, Антон Сергеевич.

Мир внезапно схлопнулся. Он даже услышал этот воображаемый хлопок — как будто кто-то взорвал у уха хлопушку, наподобие тех, которые взрывают на школьных праздниках дети. Бах! И разноцветное конфетти разлетается в разные стороны озорным и ярким фонтаном. Вот только радостно Антону не было. Эта баба его обыграла. Обошла по всем пунктам, сделала. И тогда он достал свою последнюю карту — своего джокера.

— Ну что ж, Наталья Леонидовна, Юрий Алексеевич, — Кравец чувствовал, что его голос предательски дрожит, и понимал, что Рябинина, видя это, откровенно потешается над ним. — В таком случае мне придётся пытать счастья в другом месте. Например, у Савельева.

— На том свете, конечно. Там и попытаете. Счастья.

— Ну отчего ж сразу и на том свете, Наталья Леонидовна, — Антон не отрывал глаз от этой надменной женщины. — Савельев жив и здоров. Только прячется.

— Не говорите ерунды. Мне кажется, на сегодня мы наслушались достаточно.

Антон пожал плечами.

— Ваше право не верить. Только у меня Савельевская девчонка, которая прекрасно знает, где её отец. И которая уже подтвердила, что Павел Григорьевич жив.

Он замолчал. Юра Рябинин пододвинул к себе один из пустых бокалов и щедро плеснул туда коньяку из графина. Наталья Леонидовна, по лицу которой после слов о Савельеве пробежала судорога, быстро справилась с собой и нажала на кнопку вызова горничной. Вышколенная Нина не замедлила появится. Встала в дверях, аккуратно сложив перед собой руки.

— Нина, — Наталья Леонидовна не смотрела в сторону горничной. Её взгляд был прикован к Кравцу. — Нина, заберите у Юрия Алексеевича коньяк. И несите уже горячее.

Нина с готовностью бросилась выполнять приказ хозяйки. Едва она скрылась за дверью, Наталья Леонидовна произнесла:

— Хорошо, Антон Сергеевич. Мы вас внимательно слушаем. Что вы предлагаете? Какой у вас план?