Башня. Новый Ковчег-3

Глава 31. Павел

— Значит, так мы и будем держать связь, — Павел устало откинулся на спинку стула, оторвался от листов, испещрённых схемами, которые он вычерчивал по привычке. — Кажется, мы всё предусмотрели. Олег вполне может приходить в больницу, это не вызовет подозрений, у него же могут быть дела с… Анной.

Он споткнулся об её имя, вспомнил, как она утром, стремглав, выскочила отсюда, так не дослушав до конца его то ли оправдание, то ли исповедь. Даже Мельников, кажется, понял мотивы, которые руководили им, а Анна… Павел досадливо поморщился, злясь прежде всего на самого себя, на свою слабость, на то, что его мысли опять, раз за разом возвращаются к ней. Он тряхнул головой, пытаясь выгнать из головы её образ, и повернулся к Величко.

— Пожалуй, так и сделаем, — Константин Георгиевич утвердительно кивнул, отвечая на его взгляд. — Ну, раз мы определились с дальнейшими действиями…

Тихий звук планшета прервал его на полуслове. Павел невольно улыбнулся — как давно он не слышал этого звука, раньше привычного, часто раздражающего, но которого так не хватало теперь. Величко — а это звякнул его планшет — неторопливо полез во внутренний карман пиджака, извлёк устройство, наморщил лоб, вчитываясь.

Мельников поднялся, застегнул пуговицу на пиджаке.

— Тогда, с вашего позволения, мы пойдём. Надо связаться…

— Погоди, Олег, — перебил его Величко, и что-то в его голосе заставило Олега резко обернуться, а Павел недоуменно уставился на Константина Георгиевича, переглянувшись с Борисом, стоящим в углу. — Погоди, Олег, похоже, у нас проблемы.

— Какие проблемы? — Борис выступил из тени, подошёл поближе.

Величко ещё раз перечитал сообщение, шёпотом выругался и протянул планшет Павлу.

— Читай вслух, — бросил он. — Это Руфимов.

Уже предчувствуя что-то нехорошее, Павел взял протянутый планшет, приблизил его к глазам. Прочёл: «Константин Георгиевич, на станции люди Рябинина. Часть охраны перебили, станцию взяли полностью под контроль. Работы были временно прекращены. Сейчас дали разрешение на возобновление работ, но я ранен. Все входы перекрыты. Надо найти П.С., Афанасьев сказал, что вы в курсе. Свяжитесь со мной. Срочно».

— Какого чёрта! — выдохнул Борис, он стоял сзади и через плечо заглядывал в экран.

Павел ещё раз перечитал сообщение. Потом снова. Словно не мог поверить в написанное.

— Откуда там взялись люди Рябинина? — задал вопрос Мельников.

— Ну рано или поздно они должны были пронюхать, — задумчиво проговорил Величко. — Видимо, моя переброска людей и оборудования на нулевой уровень не осталась незамеченной нашими… оппонентами. Прислали отряд.

— А у людей Долинина — жёсткий приказ. Никого не допускать без личного распоряжения, которое могли отдать только я, Марат или сам Долинин, — Павел протянул планшет Величко, встал.

— Куда ты? — вопросительно вскинулся Борис.

— К Анне. У неё в кабинете телефон, — странно, но в первую очередь он подумал об Анне — подумал, как о спасительном круге — и лишь потом о телефоне в её кабинете. — Надо связаться с Маратом.

— Паша, там могут быть люди, ремонтники, медперсонал, — попытался осадить его Борис.

— Ремонтников мой помощник должен был разогнать, — заметил Величко, грузно поднимаясь с кресла.

— Да какая разница теперь? — Павел посмотрел на Бориса, потом на Величко и Мельникова. — Похоже, нам не оставили выбора.

Он вышел из комнаты, быстрым шагом пересёк коридор, взялся за ручку двери, ведущую из их тайника в саму больницу. Борис ни на шаг не отставал от него.

— Уверен? Ты всё продумал? Выходим из подполья? — тихо поинтересовался Литвинов, заметив его секундное замешательство.

— Выходим, Боря, — Савельев решительно открыл дверь и вышел.

Люди Величко действительно разогнали весь ремонтный персонал, по крайней мере, пока они шли до кабинета Анны, навстречу им никто не попался — больница словно вымерла. Правда, большая часть их пути лежала через такие катакомбы, что Павлу даже стало казаться, что они никогда отсюда не выйдут. Вёл всех Мельников — в запутанном лабиринте коридоров он ориентировался как дома, и Павел невольно подумал, что в той непримиримой борьбе, которую вели Олег и Анна, укрывая и спасая людей, ему было бы не победить. И дело тут, конечно, не в запутанности созданных ими тайников, дело в другом. Возможно, в силе их правды, которая была сильнее, чем его.

В кабинет Анны он вошёл первым, даже не подумав, что надо бы постучать. Она разбирала какие-то бумаги, а рядом, притулившись с края стола, сидела Катюша, которую они выгнали из тайника сразу же, как там появился Величко. Низко склонившись, девушка заполняла какие-то карточки или что-то похожее.

Анна резко обернулась на звук открываемой двери и уставилась на него, вернее, на всю их компанию, ввалившуюся к ней в кабинет.

— Ты? Вы… Да что такое?

— Мне нужен телефон. Катя, выйди, пожалуйста. Константин Георгиевич, Олег, давайте сюда…

Он быстро раздавал указания, стараясь не смотреть на Анну. Сам сел за стол, придвигая к себе телефонный аппарат. Краем глаза заметил, как Катюша, резво вскочив со своего места после его приказа, бросилась к двери, но уже почти открыв её, обернулась к Анне.

— Анна Константиновна?

— Иди, Катя. Смена у тебя уже закончилась, так что можешь быть свободна.

— Так Кирилл ещё так и не пришёл. Я же вам говорила, Саша даже к нему ходил, а его…

— Хорошо-хорошо. Подожди его тогда…

Павел наконец нашёл в себе силы посмотреть на Анну. Она выглядела растерянной, выражение злой собранности, которое она как маску носила на лице последние дни, исчезло, и появилось что-то детское, так не вяжущееся с горькой морщинкой, что пролегла между тонкими чёрными бровями. Анна рассеянно слушала Бориса, а тот, приобняв её за плечи, что-то тихо говорил, видимо, объясняя их внезапное вторжение.

— Номер помнишь? — голос Величко, примостившегося справа, прозвучал прямо на ухо.

— Наизусть, — машинально ответил Павел, быстро набрал номер станции, поставил телефон на громкую связь.

Раздался тихий треск, потом потянулись гудки. Один, другой. Павлу казалось, что они тянутся бесконечно. На третьем что-то щелкнуло, и Павел услышал незнакомый женский голос.

— Слушаю.

— Руфимова! — распорядился Павел.

— Кто говорит? — женский голос на том конце провода был взволнован, но твёрд.

— Савельев.

Последовала пауза. Павел услышал, что там кто-то тихо переговаривается, попытался различить голос Марата и не смог. Внезапно пришла тревожная мысль — а вдруг с Маратом уже всё? Вдруг он…

— Руфимов подойти не может. Он ранен, — наконец определились там. — Говорите со мной.

— Позовите Васильева, — Павел проигнорировал ответ незнакомой женщины, назвав фамилию начальника смены, зама Руфимова.

— Васильев слегка деморализован… гм… последними событиями, — в голосе женщины Павлу послышался лёгкий сарказм, и он недовольно поморщился и от неуместности этого сарказма, и от нахлынувшего вдруг раздражения, совершенно необоснованного, от того, что приходится говорить с женщиной, которой, наверно, не место там, на станции, именно сейчас, в свете последних событий.

— Вы кто? — пересилил он себя, понимая абсурдность и глупость своего раздражения. Ведь не могла эта женщина, просто по мановению волшебной палочки и по его желанию, исчезнуть со станции, захваченной вооружёнными людьми. Никто из них, тех, кто находился сейчас там, не мог этого сделать.

— Инженер по управлению реактором, — отчеканила она. — Называйте меня Марией Григорьевной.

— Мария Григорьевна, — повторил за ней Павел и, окончательно взяв себя в руки, быстро заговорил. — Что у вас там происходит? Как Марат? Он серьёзно ранен?

— Да, — коротко ответила она, замолчала на каких-то пару секунд и тут же продолжила. — Марат Каримович лежит, мы дали ему обезболивающее из аптечки. Сообщение для Величко писала я, под его диктовку. У нас есть и другие раненые, ещё пять человек, два инженера и три техника, и, к сожалению, убитые. Убит Кушнер, инженер по управлению турбиной. Госпитализировать раненых мы не можем. Нам не дают. Военные перекрыли все выходы. Да, административный этаж, где общежитие сменщиков, тоже заблокировали.

— Чёрт, — Павел не удержался, выругался.

— Мы вынуждены были прервать работы на два часа. Сейчас нам дали добро на их возобновление.

— Малая ревизия уже прошла?

— Закончили два дня назад. Готовились запускать ГЦН.

— Так запускайте, чёрт вас возьми! Как вас там? Мария Георгиевна?

— Мария Григорьевна, — поправила она, и в её голосе Павлу послышались странные нотки. — И вы на меня голос не повышайте. У нас тут перестрелка была в машинном зале, мы сейчас, как заполошные носимся, ещё раз оборудование проверяем. У нас людей не хватает. У нас тут, чёрт возьми, — она тоже громко чертыхнулась. — На турбине никого нет. Марат Каримович ранен, и этот… Васильев…

— Деморализован, знаю.

Эта женщина его раздражала. Почему-то она представлялась Павлу некрасивой, сухой… такая баба неопределённого возраста, с острыми и резкими чертами лица.

— Сколько у вас там военных?

— Несколько десятков. Точнее сказать не могу. Около сорока.

Павел замолчал. Обвёл взглядом Величко, Мельникова, отметил бледность Анны и упёрся глазами в Бориса, зацепился за друга, словно, эта ментальная связь, что была между ними, могла помочь, должна была помочь.

— Самому, Паша, тебе идти туда надо, — Борис озвучил то, что и так уже крутилось у Павла в голове. — Работы на станции должны быть продолжены. Остальное тоже важно, но это сейчас приоритет.

— Интересно, как это Павел Григорьевич сюда придёт? — на том конце трубки среагировали моментально — громкую связь Павел всё ещё не отключил. — Вы же, Павел Григорьевич, если я не ошибаюсь, для всех мертвы? Или пока в нас тут стреляли, вы уже успели воскреснуть, и власть поменялась?

— Надо спускаться вниз, ты прав, — Павел кивнул Борису, и только потом, обращаясь к Марии Григорьевне, коротко сообщил. — Постараюсь быть внизу в течение получаса. Подготовьте всё к работам в соответствии с графиком испытаний. Борис, — он снова посмотрел на Литвинова. — Ты пойдёшь со мной. Скорее всего придётся там договариваться с этими… вояками. Насчёт раненых, убитых. Чтоб сменщиков пустили. Мне будет там не до этого точно. И да… женщин со станции тоже пока нужно будет убрать. Пока критическая ситуация не утрясётся.

От последней реплики Павел всё же не удержался, сказал нарочито громко, чтобы эта просто Мария его услышала. Она не замедлила с ответом:

— Чёрта с два я отсюда уйду!

Литвинов не сдержался, хмыкнул, а Величко недовольно покачал головой.

— Значит, придётся сделать так, — Павел поднялся, посмотрел на замолчавший телефон, сказал, ни на кого не глядя. — Константин Георгиевич, Олег, я надеюсь, вам понятно, почему такое решение. Объяснять ещё раз не нужно?

— Чего тут не понять, — отозвался Величко. — Въезжать на белом коне в Совет пока рано. На стороне Ставицкого Рябинин и армия. Если полыхнёт — сгорим все. Но действовать надо.

— Надо. Вам с Олегом необходимо созвать экстренный Совет. Не думаю, что будет легко убедить всех, что я жив. Но убеждать вы умеете. Дальше. Ставицкого — под арест. И этого, как его, — Павел брезгливо поморщился. — Кравца. Мелкая сошка, но вреда от него слишком много. А с Рябининым… Тут надо осторожно. Пока повременить, я думаю. И ещё, Константин Георгиевич, — Павел поднял лицо на Величко. — Ника. Я прошу вас, приставьте к ней кого-нибудь, надёжного. Если с ней что-то случится, я…

— Об этом мог бы даже не говорить, Паша. Не маленькие, уж и сами бы сообразили, что девочку первым делом уберечь надо.

— Спасибо.

— А-а-а, пустое, — отмахнулся от его благодарности Величко. — Ты мне лучше скажи, этих… деятелей арестовывать кто будет?

— Ну, кроме Долинина и его людей, увы, мне опереться не на кого.

— Значит, придётся рискнуть, — пожал плечами Константин Георгиевич, и Павел в который раз за сегодня поразился спокойствию и даже величию этого уже немолодого человека. Величко не разглагольствовал, не пытался перетянуть одеяло на себя и, что важнее всего, не трусил и не уходил в тень. Ситуация, в которой они оказались, была даже не критическая, а хуже, намного хуже, шансы на успех были минимальны, зато вероятность не дожить до завтрашнего утра — очень высока.

— Звони Долинину, Паша, — Мельников пододвинул к Павлу телефон и ободряюще улыбнулся.

С Володей Долининым разговор получился короткий и, как любили говорить в старину, конструктивный. Полковник Долинин быстро оправился от шока, узнав, что Савельев жив, и сказал просто и без обиняков:

— Я рад, Павел Григорьевич, что вы живы.

— Что там на станции, ты уже знаешь?

— Знаю, — ответил Долинин, помолчал, а потом, собравшись, начал докладывать. — Рябинин сдуру туда отряд послал, моих ребят положили. Четверых. Остальные заперты где-то. Я только час назад всё узнал. Капитан Алехин, что у Рябинина отрядом командует, связался со мной. Нарушил субординацию, конечно, но Алехин — парень честный. Видимо, понял, что не дело делают. Напрямую приказ нарушить не посмел, но хоть так. Я был у Рябинина. Показал ему протокол. Прошу понять, но другого выхода, Павел Григорьевич, у меня не было, кроме как ознакомить Рябинина с протоколом. Надеюсь, он даст разрешение на возобновление работ. Иначе… Я собираю своих сейчас. На всякий случай.

— Похоже, что Рябинин разрешение дал. Во всяком случае со станции сумели со мной связаться. Но уровень по-прежнему оцеплен. Сколько у тебя осталось людей, Володя?

— Не слишком много. Раз в пять меньше, чем у Рябинина.

Долинин не удержался, выругался, вложив в короткое матерное слово всё, что думал о своём начальнике.

— Тогда, Володя, действуем так. Мне надо срочно на станцию. Руфимов ранен. И не только он. Есть убитые, а работы надо продолжать. Думаю, тебе придётся спуститься со мной вниз. Если этот твой капитан Алехин действительно с умом и совестью в ладах, значит, есть шанс договориться и избежать открытого столкновения. Пока я внизу, наверху Величко и Мельников созывают экстренное заседание Совета. Им нужно обеспечить охрану и полную защиту от людей Рябинина. Плюс быстро и желательно максимально бесшумно и, не привлекая внимания, арестовать Ставицкого и Кравца. Рябинина держать на мушке. Если представиться удобный случай — тоже брать.

— Рябинин полчаса назад был дома, пьян в стельку, — презрительно ответил Долинин.

— Хорошо, — Павел кивнул. — Это даже лучше. Пьяный и наверняка спит. Это нам на руку. Ни к чему поднимать лишний шум. В общем, тут действуй по обстановке. Но сначала сопроводи меня на станцию. Жду тебя на пятьдесят четвёртом, в больнице, у Северного скоростного лифта.

— Понял. Через пятнадцать минут буду.

Павел положил трубку. Выдохнул, хотя по сути выдыхать было рано. Всё только начиналось. Мельников уже поднялся, приготовился — высокий, гибкий, как дикий кот, замер, словно перед броском. Величко же, грузный, тяжёлый, больше похожий на старого, матёрого медведя с серебристой сединой на загривке, напротив подниматься не спешил, медлил. Собирался с мыслями, готовясь к последнему удару, который должен был стать решающим. И смертельным. Для врагов смертельным. У дверей застыл бледный и напряжённый Борис. И оставалось ещё одно.

— Анна.

Павел повернулся к той, что стояла, всё это время вытянувшись в струнку, опираясь ровной спиной о стену. То, что он должен был сказать ей сейчас, он говорить не хотел. Больше всего на свете не хотел. Потому что всеми силами желал одного: оградить её от опасности. С ним или с Борисом может случится всё, что угодно, и, уж если на то пошло, свою преисподнюю они давно заслужили. Но она… она должна жить. И вместе с тем Павел понимал, что всё равно скажет ей это. Потому что она была нужна ему. И потому что она…

— Я иду с тобой, — Анна оторвалась от стены. — Пойду, скажу Кате, чтобы она подготовила необходимые лекарства и инструменты.

«И потому что она всё равно меня не послушает и сделает по-своему», — закончил Павел про себя свою мысль. Он смотрел, не отрываясь, как она направилась к двери, потянула ручку на себя и почти нос к носу столкнулась с заглянувшим в кабинет Славой Дороховым, помощником Величко.

— Тут какой-то парень пришёл, говорит, что здесь его отец… — Слава посторонился, выпуская Анну.

— Что за парень? — обернулся Величко.

— Эй, парень, как ты говоришь, тебя зовут? — Павел услышал чей-то мальчишеский голос, при звуках которого Мельников вздрогнул. — Степан Васнецов. Он говорит…

— Стёпа? — Мельников быстро вышел и уже из коридора послышался его голос. — Что ты тут делаешь? Немедленно иди домой. Нет, Стёпа, мне сейчас некогда. Потом поговорим. Я сказал — потом!

Павел сделал знак Борису, и они тоже вышли следом. Величко задержался в кабинете, о чём-то тихо переговариваясь с помощником, несколько раз повторил имя Ники.

У дверей Мельников что-то выговаривал сыну, который вообще непонятно, как тут оказался. Тут же рядом маячил Поляков. Не больница, а проходной двор какой-то. Степан явно пытался что-то сказать, но при их с Борисом появлении замер на полуслове, уставился, округлив глаза и открыв рот, словно увидел приведение. Впрочем, Павел про себя усмехнулся, он и был в некотором роде привидением.

— Вы… но как? — Стёпка беспомощно взглянул на отца.

— Домой, Стёпа, домой. И о том, что видел, молчать. Понял?

В кабинете опять пронзительно зазвонил телефон, и все, не сговариваясь, бросились обратно.

— Да? — Павел первым схватил трубку. — Володя? Что ещё?

— Мы уже спускаемся, Павел Григорьевич. Но я подумал, надо доложить вам прямо сейчас. Ни Ставицкого, ни Кравца наверху нет. Я подключился к мониторингу пропусков, оба покинули надоблачный уровень и сейчас где-то внизу. Это может быть проблемой.

— Может, — Павел замер, обдумывая услышанное. Мельников и Борис стояли рядом.

— Папа, Павел Григорьевич, я должен сказать, — Стёпка Васнецов опять вырос перед ними как из-под земли.

— Ты ещё здесь? — Мельников чуть заметно повысил голос. — Я же сказал, дуй домой немедленно!

— Но…

— Степан, сейчас не до тебя, — Павел повернулся к Борису. — Если Ставицкий каким-то образом узнал про АЭС. Или этот твой Кравец…

— Погоди, Паша, не суетись раньше времени. Пусть проверят тридцать четвёртый.

— Тридцать четвёртый? Это закрытый этаж. Что там у тебя?

— Ну, — Борис слегка замялся. — Место там у меня было организовано. Для разного. Кравец в курсе. Он за это дело и отвечал.

Павел внезапно понял, для чего Борис облюбовал себе то местечко на заброшенном этаже. Криво усмехнулся. Вспомнил, что Кравец тоже говорил про тридцать четвёртый, когда сдавал Литвинова. Что именно там, в заброшенных производственных помещениях, Борис и собирался прятать от него Нику.

— Володя, — произнёс он в трубку, не глядя на Бориса, хотя хотелось не только взглянуть, но и припечатать как следует. — Пусть твои люди прочешут заброшенные этажи и особенно тридцать четвёртый.

— Сделаем, Павел Григорьевич.

У дверей кабинета они расстались, Величко с помощником направились к лифту, Мельников последовал за ним, по пути ещё раз отмахнувшись от сына. Павел с Борисом двинулись к Северному лифту, одному из скоростных лифтов, которыми пользовались только военные, и где их должен был ждать Долинин со своими людьми. Анна и Катя догнали их по дороге. Борис глянул на Катюшу, озабоченно и важно вышагивающую следом за Анной, открыл был рот, но произнести что-то так и не решился, натолкнувшись на суровый взгляд Анны.

Павел тоже молчал.

На самом деле ему многое хотелось сказать. Им обоим. И Анне, и Борису. Сказать, как он благодарен им. Благодарен за все. За то, что они есть. За то, что они с ним. И тогда, тридцать лет назад. И сейчас.

Но он молчал.

А судьба, которая свела их вместе ещё в школе, продолжала вести за собой.