Белая ворона

Прода 30.09.2024

Моя новая жизнь не стоит на месте. Вроде бы и кажется, что дни похожи один на другой, и тянутся, как клюквенный кисель. А потом бац: и середина осени.

И связанный с этим периодом праздник — Чжунцюцзе[1]. Праздник середины осени. Это в Китае отмечают в полнолуние. Поэтому дата начала «плавающая» относительно фаз луны в… середине осени.

Я понятно излагаю, да? Досконально разбирать по иероглифам в этот раз не стану, там все просто на самом деле.

Так, чуть-чуть расскажу.

Тот, который первым идет, мне вообще приятен и понятен внешне. Он же как буква «Ф», только «бока» не округлые. Ну и писать его начинают с левого бока, дальше проводят верхнюю горизонтальную черту, плавно перетекая в правый бок. Дальше нижний «горизонт».

Вместе эта композиция схожа с трапецией, и сама по себе означает «рот». «Рот» рассекают вертикальной чертой, словно коротким клинком сверху вниз. На выходе у нас: середина или внутри.

Я почему-то после уточнений представила незатыкающийся рот балаболки. Вроде мамы Ченчена. Усталый воин вернулся из похода, он изранен, он жаждет тишины и покоя… И тут ему «садится на уши» такая тарахтелка. Воин устает ее слушать и всаживает меч прямо в широко раскрытый рот.

Вздыхает: «Внутрь и в середину попал».

Если что, это только мои домыслы и нездоровые фантазии. Но как в канву сей фантазии хорошо ложились бы понятия: золотая середина (молчание ведь золото) и золотое сечение…

Вот этот иероглиф я вовсю учусь выводить красиво, а с осенью пока сложнее. Это надо сильнее мозги перестроить.

Так вот, праздник. Он всегда про луну, урожай, хорошую погоду и мир. И про воссоединение семьи. Яркая полная луна — символ семьи, собравшейся вместе.

Традиция очень древняя. Мамуля дала историческую справку: официально Праздник середины осени утвердили при династии Сун, что более тысячи лет назад правила.

А сама традиция поклонения луне возникла еще при династии Чжоу. Это где-то три тысячи лет в глубины истории.

Тут я вспомнила свою книгу, в которой мелькал манул. Там Луна играла важную роль… Китайцы (особенно древние) явно смекали.

Легенда о богине луны и бессмертия Чанъэ и Нефритовом кролике какая-то мутная, правда. Но это для здешних легенд в порядке вещей.

Мы никуда не пошли в честь праздника. Погода не слишком-то благоволила, да и деточка мала совсем для вечерне-ночных прогулок по городу. Остались мы с фуму дома.

Мама самолично напекла противень кругленьких золотистых лунных пряничков. Начинка — смесь орешков. С учетом крохи в доме орешки моя китайская женщина размяла в ореховую пасту. Мельчила она их в каменной ступке каменным пестиком.

Я впечатлилась. Видя мою удивленную рожицу, мать подкинула еще одну порцию сведений: пятна на луне похожи на кролика, что держит ступку и пестик. Все не просто так.

М-да, это какой-то очень особенный взгляд на мир, вещи и процессы в нем.

А я раньше думала, что у меня хорошая фантазия. И способности к визуализации — ок. Льстила себе, получается.

Подводя итоги праздника: лунные пряники — вкуснота, батя — молодчина, столько игрищ выдержал со мной, пока мамуля готовила. А сама мать моя — умница, красавица и скромница. Хвалить себя вообще не дает.

А когда все вкусности доели (конечно, пряниками ужин не ограничился), родители на два голоса декламировали местную поэзию.

— Прекрасен осенней луны теплый свет,

Он свяжет с тобой нас на тысячи лет —

И будь между нами хоть тысячи ли,

Не сможет ничто нас с тобой разделить!

Это адаптация, конечно. Они на китайском говорили, но с ритмом, с чувством, с расстановкой. Вот и додумалось.

Такие у них лица в эту декламацию одухотворенные, хоть картину пиши. На две половины поделенную. На одной отец глядит на полную луну и видит в ее круге образ матери, на другой мама взирает на перламутровый круг с силуэтом мужа.

Может, в живописцы податься? Хотя тут и живопись довольно своеобразная. Не факт, что впишусь в местные рамки и правила.

Впрочем… стоит ли изначально себя в любые рамки загонять? Речь не о тех границах, за нарушение которых следует уголовная ответственность.

Определенно, надо попробовать себя в рисовании.

Надо пробовать все, до чего только дотянусь.

— Ма, Мэйли хочет рисовать, — тут же волей-неволей загоняю себя в рамки принятых здесь словарных построений. — Учиться.

— Дорогой, — мама разворачивается к бате. — Наша дочь заработала на съемках триста юаней.

— Наша дочь — лучшая, — сияет, как начищенная монетка в пять цзяю. — Вся в нас!

— Обучающие курсы для самых маленьких стоят двести юаней, — все-то она знает. — Плюс небольшие траты на карандаши и фломастеры. И еще останется на новую одежду. Я разузнаю, возьмут ли Мэйли так рано.

Конечно, батя соглашается.

Улыбаюсь: это не разбазаривание семейного бюджета, а вклад в развитие. В куче игр (ММО особенно, кто играл, знает) есть система набора опыта. И нередко включена опция, когда за плату скорость набора опыта можно увеличить.

Может, я, как в прошлой жизни, окажусь бесталанной в изобразительном. Там прямо совсем грустно у меня было с рисованием, черчением и т.д. Я даже снежинки из салфеток, которые в том моем детстве клеили на окна под Новый год, вырезала криво.

Но ведь не попробуешь — не узнаешь. Мои попытки в каллиграфию мама вообще-то хвалит.

Мироздание, признайся честно, ты мне в этот раз руки в то место вставило? Или так же, как в прошлый?

Октябрь 1999 г, Бэйцзин, КНР.

— Нарисуй дом, — дает задание молоденькая учительница.

«Лаоши» звучит по-местному «учитель». С чем оно слегка созвучно, думаю, многие помнят.

С домом трудности возникают еще на этапе установки стен. Они норовят закосить под волны. Я соплю, налегаю на карандашик, но здание куда-то уезжает. Крыша съехала еще до установки, причем не только у рисунка, но и бумагомарателя.

Урок пробный. Учитель сказала, что возьмет меня в группу к двухлеткам, если я приемлемо справлюсь с двумя рисунками.

«Ха! Всего два? Тащи свои карандаши, девчуля», — так я подумала в начале испытания.

Дома — новенькими карандашиками — я успела нарисовать дерево. Не скажу, что получился шедевр, но для текущей моторики — ничего так.

Не думала, что с обычными прямыми линиями будет сложнее. Я же и вертикальные, и горизонтальные черты уже вполне освоила.

Однако имеем то, что имеем. Я постаралась отыграться на раскрашивании. Для равномерности даже особую малышковую технику применила: пальцем растерла цвет по стенам.

За сим действом мама и учитель наблюдали с приподнятыми бровями. Но не вмешивались: творца нельзя отвлекать в момент творения.

На законченный рисунок учитель взглянула и… отложила в сторону. Стоп, и ради этого мимолетного взгляда я тут чуть не взмокла⁈ Ладно, будем считать, она в процессе все нужное и важное подметила.

Второе задание и того сложнее. Мне поручили нарисовать маму. Вроде бы легко: мама передо мной сидит, живой пример, натура. Наверное, так бы оно и было. Будь мне не семнадцать месяцев от роду, а семнадцать лет.

Я на минуту-другую впала в замешательство. Человека живого рисовать коротенькими и почти деревянными в плане моторики (с учетом всех моих стараний) пальцами?

Да вы издеваетесь, учитель?

Девушка, миловидная и приятная как в виду, так и в стиле общения, сидела с отстраненным лицом.

И тут я вспомнила, как придумала в свое время ход для героини-художницы. Он назывался: видение руки.

То есть, героиня в какой-то момент уходила в себя (когда вернусь, не знаю), и позволяла подсознанию и рукам творить на холсте все, что им заблагорассудится.

Я это придумала? Мне и убеждаться на практике, рабочая ли метода или чушь собачья.

Сначала ничего не происходило. Лист, карандаши, в пальцах зажат черно-белый. С него всегда все начинается, верно? Мы задаем контуры, затем обозначаем свет и тень.

Как порядок и хаос.

И лишь потом приходит время цвета.

Чирк… неуверенная линия. Вроде пол или земля под ногами. Точка. Отсюда надо рисовать человека. Ну не «палка-палка-огуречик» же тут должны появиться?

Точка. Карандаш давит на лист, грозясь продырявить его насквозь.

«Ну видь же ты уже!» — мысленно вопию к руке, которой пора бы уже «прозреть» и начать творить.

Затем я моргаю. И когда веки и реснички поднимаются, передо мной лежит уже не белый лист.

«Рояль педальный, а не виденье руки!» — мой ужас так всеобъемлющ, что я чуть не начинаю материться вслух. На русском.

Глаза, как два больших овала. Хорошо рифмуется с: провала.

Мои глаза, как два овала.

Я тонко чувствую запах провала.

Как-то так.

Провалом не пахнет, им смердит.

Это не рисунок. Это мрак, трэш, угар и жирненький намек на расчлененку. Вот, что «увидала» моя верхняя конечность. Как теперь это развидеть?

И, что страшнее, как исправить до того, как увидят взрослые?

Мама на рисунке угадывается. Портрет в полный рост не таков, как выставляют в Эрмитаже. Напомню: я-прошлая с изобразительным не дружила от слова вообще. Что явно сказалось.

Лицо… нет, не похоже. Что-то накалякано в стиле: «Я обозначу брови-глаза-нос-рот штрих-пунктиром и замажу все остальное однородным желтеньким».

Зато мамину длинную юбку я вполне узнаваемо нарисовала. И фартук кухонный. А совсем хорошо и различимо у рученьки моей вышел тесак.

Дала волю подсознанию, называется. Оно и вытащило один из ярких, запоминающихся моментов. Второй по яркости, навскидку — это когда она валяется в беспамятстве на полу. Это еще с красными колготами на лбу, а вокруг расползаются черные змеи из мокрых волос.

Что теперь делать-то?

Первый вопрос, который должен задать учитель при виде такого эпичного полотна: все ли у вас в семье благополучно? Ну не должен деть моего возраста рисовать холодное оружие.

Да, объяснить про готовку — реально. Но та девчушка, которая «лаоши», запомнит. Большой знак вопроса мысленно поставит. А то и не мысленно, я ж не в курсе, как в этой стране относятся к: домашнему насилию; психическим отклонениям.

Что из этого предположит учитель? Равнозначно и однофигственно. Плохо и то, и то. Недопустимо! У меня такие планы на будущее! Если спустя сколько-то лет всплывет нехорошая отметка в личном деле, то свет можно тушить. Над сценой, над всеми задумками. И над миром заодно.

Может, я нагнетаю и преувеличиваю. Возможно, неофициальное именование моего любимого града на Неве «Расчлениноград» сыграло со мной злую шутку. Случилась подмена понятий. Передергивание смыслов.

А если нет?

Мама и учитель отошли подальше вглубь комнаты для занятий. Сидят, пьют теплую водичку из термосов. Тихонько переговариваются, и вроде как не смотрят на меня сию секунду.

Действую, пока не поймали на горячем. В смысле, на холодном (оружии).

Хватаю злосчастный рисунок, складываю вчетверо. Комкать или рвать нельзя — услышат. Чтобы не оставлять следов, запихиваю сложенный лист в рюкзачок.

Мать моя купила его для удобства ношения всяких там кисточек, карандашиков и прочая. На мои честно заработанные. Хорошо, что я по приходу, когда достала нужное, не застегнула молнию. Просто накинула лямки на спинку стула.

План Б! Еще один лист, карандаш (все тот же ЧБ), чиркаем нечто вроде чучела огородного, к тому же кособокого. За принадлежность к женскому полу у нас отвечает длина черных волос.

Минимально подкрашиваем. Мозг, видимо, в попытке извиниться за сотворенное, подкидывает воспоминание, что удобнее растушёвывать не пальцем, а бумажкой. Применяю. Да, удобнее.

Затем берем черный фломастер (за неимением кисти и туши, а также навыков в их использовании), и сбоку от фигуры чучела предельно аккуратно выводим ключ: мать, один из ключевых иероглифов. Обычно в текстах используют другое написание, но там сложно. Значительно сложнее этого.

— Закончила! — радостно оповещаю взрослых.

Саму потряхивает от того, как прошлась по острию ножа… В прямом смысле.

Учитель поднимает с парты мое художество. Цокает языком: тихо, но детский слух хорош.

— Мне кажется, — говорит, аккуратно подбирая слова. — Для Мэйли будет лучше посвятить больше времени каллиграфии. К ней у вашей дочки явная предрасположенность.

— Верно, Мэйли нравится писать, — на лбу ма образуется складочка. — Хоть ей и рано такое по возрасту.

— Очень хорошо! — учитель берет оба мои художества, двумя руками передает их родительнице. — А к рисованию вы с ней можете обратить позже.

«Позже» с языка взрослых — тоже самое, что и никогда.

— Мэйли, ты не сильно расстроилась? — спрашивает мать моя на улице. — Если хочешь, мы поищем другой кружок рисования. Пусть он будет подальше, но мы справимся. Можем ездить на метро.

— Нет, — мотаю головушкой, хвостиками и в целом взбалтываю содержимое своей тупой башки. — Я передумала. Учитель правильно сказала: мне лучше заниматься каллиграфией.

Безопаснее. А то фиг знает, что в следующий раз мое внутреннее и потаенное вытянет из недр своих на белый лист? Скажем, что-то из жизни прошлой.

Так я распрощалась с затеей пойти по стезе художника. Посудила, что будет лучше сосредоточиться на чем-то менее разоблачительном.

— Хорошо, — мама протягивает ручки. — Давай, я тебя понесу. Дождик шел. О, а почему ты рюкзачок не застегнула? Ведь так карандашики могут рассыпаться, если вдруг уронишь. Помогу.

Мамины руки тянутся к заплечной сумке. И я соображаю, что может случиться, но поздно. Что-то уже шуршит в ее пальцах.

«Повиснуть на руках? Зареветь? Потребовать не трогать мои вещи?» — ворох стремительных мыслей проносится, как табун скакунов по широкому полю.

Меня подвели спешка и небрежность. Затолкнула чертов рисунок недостаточно глубоко.

Исполняю все вместе: и висну на руке родительницы, и начинаю ныть.

— Пойдем домой, мама! Побыстрее, пожалуйста, Мэйли очень голодная!

А у самой сердечко колотится: «Бух, бух, бух». «Нет. Нет. Нет!»

Я не хочу ее расстраивать.

Подозрительное шуршание прекращается. «Вжу-ух», — и звяк застежек. Они парные. И звук соприкосновения двух молний звучит, как небесная симфония.

Выдыхаю. Вспоминаю про бобра и желаю каждому в этом прекрасном мире — бобра.

Мне радостно и спокойно до прихода домой. Потому что дома я обнаруживаю, что листок с моими художествами пропал.

Следующие дни я, как говорится, на измене. Чутко бдю за изменениями в настроении своей родительницы. Жду, что меня вот-вот призовут на «серьезный разговор».

Но дни идут, а ничего такого не происходит. Мама спокойная, веки не припухшие, уголки глаз не красные. Признаков тревожности не заметно.

«Наверное, она его выпустила», — спустя неделю, что я ее караулю, начинаю придумывать, что ж могло статься с тем листком. — «Из пальцев. Когда я на ней повисла. Он улетел и не обещал вернуться. И даже если не размокнет под дождем, и кто-то его подберет, со мной не свяжет. Так вполне могла сработать удача».

Другой вопросец в том, где шлялась сулёная мне удача, когда моя рука творила сие непотребство?

Самоуспокоение работает, что хорошо, а то признаки тревожности у меня самой буйным цветом уже цвели. С паранойей в одном букете.

Когда почти всю сознательную жизнь придумываешь разные истории, несложно и для себя одну вообразить. И убедить себя в ее достоверности.

«Сосредоточусь на танцах, как оригинальная Лин Мэйли», — под конец недели выношу постановление. — «И в киноиндустрию вписаться все же можно. Если позовут».

Ни от Сина, ни от всей прочей студенческой массы, известий про отснятый материал не поступало. Может, не досняли, может, монтируют. Спецэффекты там какие-то прикручивают.

Мы-то с пацанами свое дело сделали. И сделали его, не побоюсь этого слова, феерически. Хотя денег нам за бесподобную игру не прибавили. Жмоты.

[1] 中秋(кит). [zhōngqiū jié] — Праздник середины осени.