Бес Славы

Пролог

Свисток...

Еще один.

Судья удаляет игрока команды соперников. Игрок бьет рукой по воде от злости, но без брызг, и медленно плывет к бортику, а я тут же перевожу от него свой усмехающийся взгляд.

Отлично же! У нас есть шанс "забить с лишнего". Ныряю и быстро плыву к воротам, практически через все поле. А подплыв, понимаю – удаление игрока обозлило не только его, но и всю команду. Ведут они себя агрессивно... Н-да, блядь, судя по всему, эти могут не только в челюсть дать, но и ущипнуть... Нет, я тоже не душка, в азарте игры всякое бывало, но не это, брезгливенько и как-то по-бабски... Сейчас я, на удивление, открыт и как загипнотизированный слежу за мячом. А за него идет ожесточенная борьба, Леха пытается его удержать, но против двоих силы неравны. Он это понимает и пытается оглядеться, я поднимаю руку – вот он я! И Леха делает короткий тычок.

Ловлю мяч, ловко. И тут же чувствую кого-то сзади, но не оборачиваюсь. Хотя чувствую к телу наглые, резкие и быстрые прикосновения... Но мой взгляд сосредоточен на воротах... Забить. Вколотить. С пяти метров. Не впервой!

Я выхожу из воды по пояс, делаю замах. Кач раз, кач два. Максимальная натяжка. Надо бить? Или пас? Бросок – буду бить, сделаю удар, возможно, даже победный...

Вдруг – резкий холод с головы до пят... Сначала не понимаю, а потом...

Я слышу хруст. Он сильно отдается в ушах, как будто идет изнутри. А через минуту правую руку пронзает боль. И в ушах уже стоит звон...
Какого черта?
Я не понимаю, что со мной. Двигать рукой не могу, меня тянет под воду. И мне не помогает сила Архимеда. Понимаю – это моя кость. Плечевой сустав.

И даже не боль меня сейчас беспокоит. Я больше не смогу играть – вот проблема. И осознание этого приходит даже раньше того момента, когда я понимаю, что начинаю терять сознание.

Рука тянет вниз. Она как посторонний орган, который мне не подвластен. Ее хочется выбросить, как бесполезный предмет. Но это часть меня.
Часть, которая сейчас ставит крест на мне.

Собственное тело меня подвело, убило все мечты.
Я люблю воду, но она мой противник в этот момент. Одной рукой гребу, но вторая тянет вниз, на глубину. И снова пропадает боль. Я ее не чувствую на адреналине.

Вода во рту, в носу, пока кто-то не кричит:

– Матвей!

А мне насрать. Мозг уже отключается.

И потом я слышу только визг. Он отвратительный, и синева пробивается сквозь веки, которые я пытаюсь разлепить. Это машина скорой.

Я чувствую боль. Теперь острее. Пытаюсь повернуться, встать, но ничего не могу.

– Не двигайтесь, – слышу голос, но не вижу его обладателя.

Понимаю, но не хочу осознавать.

Все!

Это конец…

Мои мечты рассыпаются на глазах. Мои мечты ломаются вместе с костью.

Как это, блядь, поэтично.

И так бесславно умереть?

Только, к сожалению, я не сдыхаю. Но жизнь становится бесцельной. У меня были планы, желания.

Теперь – табу.

Нет ничего.

Бесславная жизнь. Карьере конец. Спорту – тем более. А золото было рядом.

Но вся жизнь теперь пройдет без славы…

Глава 1

Лето в этом году – капризное. То палящая жара несколько дней, то проливной дождь.

Неудивительно, что у бабушки разболелись суставы, поэтому я в одиночестве и иду к затоке за кувшинками.

Бабуля говорит, что каждое растение должно быть сорвано в определенный момент и определенным способом, иначе целебные свойства могут растеряться. А она уж в этом разбирается. Не зря к ней вся деревня за помощью бегает, да еще и из соседних приезжают, даже до города молва докатилась. Только бабушка помогает не всем, кого-то сразу отправляет восвояси, сколько бы денег не предлагали.

Я дохожу до хлипкого мостика через речку и слышу за спиной рев мотоцикла. Оборачиваюсь и улыбаюсь, чувствуя, как меня заполняет счастье.

Митенька…

– Стаська! – кричит он, прибавляя газу. Я остаюсь на месте и зажмуриваюсь, то ли от яркого солнца, то ли от мимолетного испуга. Митя едет ко мне слишком быстро, поднимая пыль и распугивая лягушек. Ну вот зачем так гонять?

– Ты куда торопишься? – с улыбкой спрашиваю я, когда Митя тормозит рядом. Делаю шаг с мостика и оказываюсь в объятиях любимого... От него пахнет молоком. Нежно и тонко. Люблю молоко... Значит, Митя только что от мамки.

– Жениться на тебе тороплюсь, – отвечает жених и лезет целоваться. А я сперва оглядываюсь, а потом позволяю любимому запечатлеть поцелуй на моих губах. Но Мите мало, он сильно прижимает меня к себе и пытается целоваться глубже. Даже грубо. Я отстраняюсь, пытаясь сохранить улыбку на лице. – Ну что ты? – недовольно бурчит он.

– Скоро свадьба, после и нацелуемся.

– Господи, Стаська, я прям тебе умиляюсь, мы в каком веке живем? Целоваться и... хм, не только уже давно не обязательно только после свадьбы.

– Я только так! – капризно стою я на своем. Да, Митька давно намекает, в последнее время все чаще даже просит. О близости... но меня так воспитала бабушка.

Его лицо разглаживается, и он говорит:

– Мне по делам надо, а вечером к тебе зайду.

Я киваю и, глядя под ноги, аккуратно ступаю по бревенчатой переправе, слыша, как звук мотора теперь удаляется.

До затоки дохожу за минут десять. Сбрасываю обувь и, снова опасливо оглядываясь, задираю подол сарафана. Завязываю его высоко на бедрах и ступаю в воду. Теплая. Иду к месту, где виднеются желтые бутоны. Ногам становится холоднее.

Стоячая вода в затоке прогрелась, но, чем дальше увязают ноги в илистом дне, тем сильнее мерзнут.
А здесь глубоко. Сарафан все же намокает, когда я оказываюсь возле цветков. Срываю их так, как и учила бабушка. Бережно, с нежностью, как будто извиняясь. Капризное растение – с ним надо быть любезным.

Девять штук. Ни больше, ни меньше. В хлопковую ткань плотно укутываю стебли, цветки оставляю непокрытыми.

Как и наказала бабушка.

Теперь надо быстрее донести их до дома.

Иду, трепетно прижимая кулек. Мокрый сарафан противно липнет к ногам. Я ускоряю шаг и на ходу тереблю подол, чтобы побыстрей высох.

Спустя пять минут моего пути справа начинает виднеться крыша молочной фермы, от которой Митя и приехал. На ферме работает мама моего жениха. Да даже не работает, а уже как пять лет руководит. Красивая она женщина, статная. Только не улыбчивая. Даже с сыном, я молчу уж про себя. Такое ощущение, что ей никто не нравится. Однако новость о нашей свадьбе Любовь Николаевну вроде как обрадывала. Во всяком случае она не противилась и начала планировать торжество. Ровно через месяц... Эх! Осталось совсем немного подождать.

Дойдя до ветвистой ивы, я решаю свернуть, чтобы сократить путь. И вскоре выхожу на небольшой асфальтированный пятачок, на котором расположился магазин. Супермаркет, не так давно его построили, прошлым летом. И теперь здесь стало шумно.

Вот даже сейчас у магазина много машин. Причем не наших, деревенских, а явно городских. Машины блестящие, даже колеса, большие и, видимо, дорогие. Митя как-то играючи учил меня узнавать марки по их значку, но я только мерседес запомнила. И лишь потому, что эта марка – предел мечтаний моего жениха. Пока же он ездит на новеньком мотоцикле, его Митьке мама подарила на день рождения.

Магазин обхожу, вглядываясь в большие и темные окна. Так забавно следить за своим отражением... а вот что там, внутри, не видно. Свернув еще раз, я выхожу на главную улицу родной деревни. Два ряда различных домов, какие-то новее, какие-то уже ветхие и перекошенные. Но самый ветхий дом здесь, пожалуй, наш. И стоит он в самом конце улицы.

Дохожу до нашего забора, открываю не запертую калитку – и вот я и дома. Бабушка сидит на веранде, перебирая на столе высушенную траву.

– А, вернулась? – улыбается бабушка. Я протягиваю ей кувшинки. Она внимательно их разглядывает и удовлетворенно кивает. – Молодец, спасибо.

– Что-то еще нужно?

Бабушка махает рукой, мол, ничего, и я сажусь рядом.

Внимательно наблюдаю за тем, как бабушка обрабатывает кувшинки: лепестки в одну сторону, стебли в другую, сердцевины в третью. Руки в морщинах, но делают все ловко. Я перевожу взгляд на лицо бабушки – тоже морщины. Но они совсем не портят. И такие родные уже... А потом вдруг замираю, замечая, как серебрятся в солнечном свете бабушкины волосы. Такая она у меня старенькая уже, что с каждым днем страшнее...

Страшно остаться одной.

– Митька заезжал, – сообщает бабушка.

– Мы виделись, – киваю я в ответ. Тут же улыбаюсь, вспоминая наш с ним поцелуй. И, наверное, делаю это так чересчур довольно... Бабушка с усмешкой качает головой и спрашивает:

– Все-таки выйдешь за него?

– Выйду.

– Хорошо подумала?

Я молча киваю.

– А любишь?

Этот бабушкин вопрос заставляет меня нахмуриться. Странно же, что она такое спрашивает! Как я могу выйти за того, кого не люблю?

Наша с Митькой любовь еще в детстве началась. Играли мы у их дома, там Митькин отец детскую площадку построил: качели, песочница, да и дорога там ровная, я на велосипеде каталась. А Митька меня с него столкнул. А потом его папа раны мне обрабатывал и поучал сына – девочек нельзя обижать, их защищать надо... Эх, царствие небесное Петру Андреевичу, помню – в тот год по осени его и схоронили...

Глава 2. Матвей

Струйка белого дыма разбивается о стену, вторая, третья… Я чувствую, как в голове начинает шуметь. Алкоголь, наркота, шлюхи никак не ассоциируется с образом спортсмена.

Да и похрен! Это прошлое. Пережил, смирился. Я тушу окурок в пепельнице и сжимаю рукой плечо. Сраная погода не дает забывать о нем. Ноет зараза, противно так, тягуче.

Я хватаю со столика стакан с виски и залпом опрокидываю. Алкоголь обжигает горло, шум в голове усиливается.

– Мэт, ты чего тут один сидишь? – слышу за спиной высокий женский голос и оборачиваюсь.

В дверях комнаты стоит Катька. Ой, Катрин. Не нравится ей называться на русский манер. И мне дурацкую кличку придумала, своего брата Сашку обзывает Алексом, один Ильдар может не переживать – его имя, данное родителями, Катрин устраивает.

– Курю, – коротко отвечаю и тянусь к очередному косяку, наблюдая, как грациозно приближается ко мне девушка.

Глаза блестят, зрачки расширены так, что зеленой радужки почти не видно. Нюхнула уже с Ильдаром. Катрин перебрасывает длинные черные волосы через правое плечо вперед и устраивается у меня на коленях. Я подношу косяк к губам – и теперь дым разбивается о Катькину шею.

– Где все? – спрашиваю после очередной затяжки.

– На улице. Алекс трахает какую-то блондинку в одной из беседок, а Ильдар в обнимку с двумя модельками-близняшками пытается уследить за мангалом, при этом не убирая рук от их упругих задниц. Так что мы тоже можем приятно провести время.

Пальцы, покрытые ярко-красным лаком, тянутся к моей груди, но я резко поднимаюсь и ставлю Катрин на пол. Вес ее тела – новая порция боли в плече. Блядь!

– Мэт, ты чего?

– Рука болит, – бросаю в ответ и иду к выходу.
Кэт на минуту зависает, а потом бежит следом за мной. Мы выходим на улицу вместе. Терпкий запах земли после утреннего ливня, жареного мяса и такой знакомый хлорки, совсем легкий. Я сразу поворачиваю к бассейну. Катрин уже не спешит за мной, уходит в другую сторону, к Ильдару и его телкам.

Я сбрасываю футболку и шорты и сразу ныряю в воду. Я скучаю по ней.

Вода обволакивает. Напрягает сразу все мышцы, когда я, вынырнув, делаю взмах руками и без единого брызга погружаюсь опять. Взмах, погружение, взмах, погружение... Так хорошо, твою мать! Так кайфово, что я даже забываю о боли в плече. Но хватает меня ненадолго. Еще один взмах, и по телу бежит болезненный импульс... Блядь! Я выныриваю, держась на воде, пытаясь расслабить верхнюю часть тела. А потом просто ложусь на воду звездой... Закрываю глаза... Покорно лежу, чувствуя легкое покачивание. Оно успокаивает.

Ирония судьбы, блядь, в воде прервалась моя спортивная карьера, но именно в ней я чувствую себя комфортней всего.

– Матвей! – слышу хриплый голос Ильдара и открываю глаза.

Подплываю к бортику и выхожу. Друг стоит с бессменной сигаретой во рту и смотрит все чаще появляющимся стеклянным взглядом.

– Чего? – спрашиваю.

– Идем бухать, а потом и поплавать можно.

Я киваю, подхватывая одежду, но иду к беседке в одних плавках.

– Ты решил отбить у нас с Шуриком телок, щеголяя своим шикарным торсом? – ржет Ильдар.

– Уверен, вы уже не раз их по кругу пустили, – замечаю без сарказма.

Настроение ни к черту. Но лучше уж здесь, чем сидеть в пустой квартире и заниматься гребаным анализом своей дерьмовой жизни. Вряд ли бы еще не так давно Ильдар и Саша стали моими друзьями. Их образ жизни полностью противоположный моему. Прошлому… Теперь плевать, чем я травлю свой организм.

В беседке, ближайшей к дому, сидит Шурик, у него на коленях – какая-то кукольная блондинка, похожая на Барби, Катрин курит, сидя на самом краю деревянной скамейки, еще две куклы, двое с ларца одинаковы с лица, жеманно хихикают, бросая то на меня, то на Ильдара игривые взгляды. Я сразу беру стакан и откручиваю пробку холодной бутылки. Звук наливающейся жидкости, он уже почти такой же привычный, как раньше всплеск воды в бассейне, отражающийся от кафельных стен.

Осушиваю один стакан, тут же наливаю второй.

– Какая у тебя татушка прикольная, – говорит одна из шлюшек-близняшек. – Можно потрогать?

– Нет, – коротко отрезаю я, дергая плечом.

Татуировка на все плечо – маскировка шрама, который каждый день мне напоминал о дне, который изменил все, пока я не закрыл это уродство каким-то витиеватым рисунком.

Вечер тянется как обычно. Пошлые шутки, алкоголь рекой, нерассеивающийся дым, шлепки по задницам, женский визг.

Через пару часов Ильдар уходит в дом в обнимку с близняшками. Кэт недвусмысленно смотрит на меня, а Шурик со своей блондинкой почти засыпают за столом. Я им больше не наливаю – только себе и Катрин. Она стойкая, перепьет любого мужика, даже если станет мешать алкоголь с наркотой. А может, просто привыкла к такому образу жизни.

Рука дергается, когда очень громко звонит Сашин телефон рядом со мной. На экране высвечивается милое – в кавычках, конечно – слово.
«Матушка».

Я ставлю бутылку и пускаю по прямой телефон в сторону Кэт, потому что Шурик даже не реагирует.

– А я здесь при чем? – пожимает она плечами.

Раздраженно выдыхаю. Как можно не ответить на звонок матери? Я бы ответил, если бы она была жива, несмотря на состояние, занятость или обиды. Конечно, матери Сашки и Катьки далеко до моей, но все-таки она их любит, пусть и таких непутевых: недоделанная актриса и непризнанный художник. Хотя мне всегда казалось, что творческими профессиями они оправдывают свое безделье. Творческие натуры в семье бизнесменов – охрененный нонсенс.

Я смотрю на замолкнувший телефон, а потом с размаха даю Саше леща. Он поднимает на меня мутный взгляд и спрашивает:

– Чё?

– Мать звонила.

– И чё? – не понимает Шурик. – Ей на Лазурном берегу херово?

– А я откуда знаю?

Думать сегодня друг не может. Но телефон снова звонит. Сашка потирает лицо ладонями, но, кажется, лучше соображать не начинает. Все-таки айфон оказывается у него в руке, и он произносит в трубку:

Глава 3. Стася

Мое лицо ласкают теплые лучи солнца. Я резко открываю глаза и тут же понимаю – солнце высоко! Это сколько я проспала? А потом слышу запах. Сладкий и такой знакомый. Блины!

Поднимаюсь с кровати, заправляю постель и выхожу из комнаты. Бабушка стоит у стола и вытирает полотенцем сковороду, а на столе аккуратной стопкой стоят блины.

– Доброе утро! – бодро здороваюсь я. – Ты чего меня не разбудила?

– Доброе, – с улыбкой отвечает бабушка. – Ты так сладко спала, не стала тебя будить. Да и чувствую я себя лучше. Так что сама со всем справилась, – она убирает сковороду на печку, кладет полотенце на плечо и говорит: – Иди умываться, а то остынут блинчики.

Послушно иду на улицу и совершаю стандартные утренние процедуры. И вскоре возвращаюсь в дом, сажусь за стол. Бабушка ставит передо мной тарелку и, складывая блинчики конвертиками, кладет мне в тарелку три штуки. А потом садится напротив. Наблюдает, как я ем, подперев рукой щеку.

– Вы после свадьбы где жить собираетесь? – неожиданно спрашивает она.

– Как где? У Митьки, – отвечаю я и тут же слышу тяжкий вздох бабушки. Понимая его причину, с уверенностью заявляю: – Но я буду часто к тебе приходить. Здесь же недалеко...

– Да-да, недалеко, – кивает бабушка, а я вижу вдруг, как ее глаза становятся мокрыми. Бабушка резко встает из-за стола и тяжелой походкой идет в комнату. И почти сразу возвращается с конвертом в руках.

– Вот, – она кладет конверт на стол и придвигает ко мне. – Это тебе на свадебное платье и туфли.

Теперь мои глаза становятся мокрыми. Я пристально смотрю на конверт, а в груди сердце сжимается... Но не отказываюсь от подарка, понимая, что это обидит единственного родного человека.

– Спасибо, – отвечаю я. Бабушка улыбается, гладит меня по голове, а потом направляется к входной двери.

Я доедаю блины, убираю со стола и тоже покидаю дом.

Бабушку нахожу в огороде. Она сидит на низком стульчике и полет грядку. Не задумываясь, присоединяюсь к ней. Полем молча, бабушка даже не смотрит на меня, немного нервно выдирает сорняки и кидает их в ведро.

– Я тебя очень люблю, – говорю я ей. Бабушка поднимает голову, щурится на ярком солнце и отвечает:

– Я тебя тоже.

После обеда, когда я мою посуду, приходит Наташа. Кричит с порога:

- Стаська, ты где?

- Тут.

Подружка проходит в кухню и садится на стул, зачерпнув перед этим воды с ведра.

- Ну и жара, - выдыхает шумно, а потом добавляет: - Пойдем на речку?

- Давай через часик, а то спину спалим. Придется потом сметану переводить, - отвечаю я и ставлю чайник.

- Ой, - смеется Натаха, - у кого-то будущая свекровь на молочной работает.

Я краснею и смущенно улыбаюсь, отворачиваясь к плите. Разливаю кипяток по чашкам, бросаю по дольке лимона и кричу бабушке в открытое окно:

- Бабуль, иди чай пить.

Она приходит через пару минут, вытирая руки о подол юбки.

- Привет, Наташа, - кивает моей подруге.

- Здрасьте, Агафья Ильинична.

Бабушка достает из шкафчика карамельки, ставит на стол и садится рядом со мной. Натаха тем временем достает из холщовой сумки очередной глянцевый журнал и горящими глазами смотрит на обложку. Потом поворачивает ко мне и говорит:

- Смотри, - восторженный голос, - какой красавчик!

Мы с бабушкой одновременно переводим взгляд. Я пожимаю плечами, делая глоток чая. Как она поняла, что красивый? Очки темные, какая-то кривая улыбка, рука в волосах, да и стоит вполоборота.

- Несчастный, - вдруг выносит вердикт бабушка, а Натаха смеется в ответ:

- Ой, ну вы и скажете, Агафья Ильинична. Как можно быть несчастным, если твое лицо на модном журнале, а в кармане куча денег? Это мы несчастные, что родились здесь, а не в семье какого-нибудь Абрамовича.

- А это кто такой? – спрашиваю я, на что подруга закатывает глаза, как будто показывая: дремучий лес ты, Стася.

– Это олигарх. Но он староват, а вот этот… Спортсмен, фотомодель, сын известного бизнесмена... не мужчина, а мечта, – отвечает Наташка и делает мечтательный вдох, гладя глянцевую обложку. – Ну красавчик же.

– Да его тут толком и не видно... – произношу я, пытаясь приглядеться. И спустя несколько секунд замечаю: – Да и журнал не новый. Апрельский.

– И что, ты думаешь, за пару месяцев он стал хуже выглядеть?

В ответ я лишь пожимаю плечами. А бабушка тихо усмехается:

– Красивый мужчина – это беда. А красивый и богатый – беда в квадрате.

– Почему? – возмущенно спрашивает Наташка.

– Потому что на такого многие заглядываться будут. Пытаться отбить. А мужчины слабы на женский пол. С легкостью отобьются.

– Эх, Агафья Ильинична, плохо вы про мужчин думаете, – качает головой подружка.

– Не плохо, а реалистично.

– Может, в ваше время... – начинает Наташка, но бабушка ее перебивает:

– А время всегда одно. И мужчины всегда одинаковые.

Подруга опять качает головой, но спорить вслух с бабушкой не решается.

Мы молча допиваем чай. Потом бабушка идет к себе отдыхать, а мы с Наташкой листаем журнал. Он оказывается мужским, но подруга заявляет, что это даже хорошо. Можно узнать, чем они интересуются, что их волнует... Мне совсем не интересно. Вот ни капельки. Но Наташка внимательно читает статьи. Да еще с таким видом, будто бы тайны какие разгадывает!

Но вскоре подруге, видимо, надоедает читать, и она спрашивает:

– Идем на пляж?

Я киваю и покидаю Наташу буквально на пару минут. Надеваю купальник, на него – голубой сарафан, беру полотенце и выхожу.

Наташка уже стоит у входной двери. Я заглядываю к бабушке, предупреждаю, что ухожу. После мы с подругой, взявшись под руки, выходим из дома.

Жара на улице стоит жуткая! Поэтому хочется как можно быстрей дойти до речки. Но Наташка неожиданно ведет меня самым длинным путем, мимо магазина, в который мы заходим, и подруга покупает две банки холодного пива. С непониманием хмурюсь, но молчу. Сама я пиво пробовала лишь раз – Митька брал себе и предложил мне. Но после первого глотки я поняла – нет, не мое это, невкусно.

Глава 4. Стася

Машина резко уезжает, поднимая пыль. Наташка провожает отъезжающих таким взглядом, будто бы жалеет, что они не настаивали на знакомстве. Только зачем ей это? Наташа у нас первая красавица. Отбоя нет от ухажеров.

– Эх, Стаська, красивая тачка. И парни вроде ничего, – заявляет она и с досадой машет рукой. И мы идем дальше.

У колодца прощаемся, расходимся в разные стороны. Я, разморенная от воды и солнца, медленно дохожу до дома. Еще у калитки вижу бабушку, которая сидит на скамейке под яблоней, опустив голову.

Открывая калитку со скрипом, бабушка реагирует – смотрит в мою сторону. Улыбается. Я подхожу к ней, присматриваясь к тому, что она делает. Перебирает пучки трав, высушенных, разложенных на скамье, что-то лежит отдельно. Узнаю по виду и запаху ромашку, шалфей и анис.

– Кому это? – спрашиваю я.

– У Людки из соседней деревни сын приболел. Вот сейчас настой сделаю и пойду, – отвечает бабушка и протягивает мне перевязанный нитью сероватый пучок. – Понюхай, это мята? А то уже запахов не различаю.

Принюхиваюсь и киваю. Бабушка поднимается со скамьи, берет отложенные пучки трав и идет в дом. Я за ней.

– Ужин приготовишь? Сама поешь? – спрашивает она. – Не знаю, когда вернусь. Людка еще потрещать любит.

– Ты если совсем припозднишься, может, и переночуешь тогда там? – предлагаю я. Бабушка задумывается на секунду и кивает.

Заваривает настой из трав в литровую банку. Закрывает ее крышкой, обматывает газетой и ставит в корзину. Туда же кладет бутылочку своей настойки на шишках и банку солений. И я понимаю – бабушка сегодня точно ночевать не придет.

Провожаю бабушку до калитки, а потом иду готовить ужин. Из погреба – картошку, из мешочка над печкой – сушенные белые грибы. Вот такой сегодня будет у меня ужин.

Когда выключаю плиту, слышу знакомый звук мотоцикла с улицы, который глохнет как раз перед моим домом. Выглядываю в окно – Митька! Как раз к ужину.

Выхожу его встречать, а он уже идет ко мне, держа в руках коробку с логотипом фермы мамы.

– Молочка заказывали? – весело спрашивает Митька. Улыбаюсь ему, принимая коробку.
В доме убираю все в холодильник: молоко, сметанка и несколько баночек йогурта.

– Все свежее, – сообщает жених. – А йогуртам еще дня два постоять.

– Спасибо, – отвечаю и целую Митьку. – Ужинать будешь?

Он кивает, садится на стул. Я быстро накрываю стол: зелень, капуста квашеная и домашняя колбаса. Раскладываю картошечку с грибами в две тарелки и сажусь напротив Мити.

– А Агафья Ильинична где? Может, и ее позвать? – спрашивает мой жених.

– А она ушла. В соседнюю деревню.

– Надолго?

– Скорее всего, до утра.

– До утра? – с усмешкой переспрашивает Митька. Глаза его блеснули, да так странно, что я тут же покрылась мурашками.

– Да.

– Это хорошо, – опять улыбка, хитрая.

Мы поужинали. Даже как-то очень быстро. Митька отодвигает пустую тарелку и благодарит. Я встаю, убираю со стола и иду к раковине. И вдруг чувствую крепкие руки на теле. Митька наглаживает меня, с явным намеком. А у меня внутри все сжимается. Даже неприятно как-то. Нет особой нежности в прикосновениях жениха. Я жмурюсь, напрягаюсь. С каждым касанием все неприятней, потому что мужские руки становятся наглей и грубей. Дыхание в ухо жаркое...

Делаю резкое движение, оборачиваюсь.

– Мить, ну не надо... – прошу я с улыбкой.

– Ну почему? – возмущается он. – Мы одни в твоем доме. Здесь должно быть комфортней.

– Неважно где, Мить, – отвечаю я. – Важно – когда.
Жених отстраняется, ударяет кулаком по столу:

– О, господи! Что за пуританское воспитание! У тебя же вполне адекватная бабушка.

– А при чем тут бабушка? Это мое решение.

Жених играет желваками, а потом выдает:

– Мы почти семья – должны искать компромисс.

– Еще не семья, – отвечаю с нежной улыбкой, подхожу и глажу Митю по голове. – Ну потерпи, чуть-чуть осталось.

Но Митька психует. Делает от меня шаг и, бросив:

– Спасибо за ужин, – идет к двери. Бегом спускается с крыльца, хлопает нервно калиткой. Так же нервно заводит мотоцикл и уезжает.

А мне хочется плакать. Нет, не от поведения Мити. А из-за меня же самой... Вот почему не могу переступить через себя? Что тут такого? Мы же любим друг друга, скоро свадьба... А мне неприятны даже его прикосновения. Что же тогда будет в первую брачную ночь? Или это все-таки в первый раз только так? "По-разному бывает", – вспоминаю слова Наташки... И все равно не сдерживаю слез. Плачу и мою посуду.

Успокаиваюсь я минут через пять. Беру плеер и выхожу в сад. Устраиваюсь под той яблоней, на той же скамейке, на которой сидела бабушка. Включаю музыку и бездумно смотрю перед собой.

Старательно ни о чем не думаю, вслушиваюсь в мелодию и слова. И буквально через минуту вижу Наташку. Она влетает во двор тайфуном, находит меня взглядом и идет ко мне уже чуть спокойней. Я выключаю музыку и вытаскиваю наушники:

– Что-то случилось?

– Стаська, спасай, – кричит Наташка. – У мамки опять спину после огорода скрутило, даже подняться не может, а приехали бабкин дом смотреть. Купить хотят за хорошие деньги.

– Так сходи и покажи, – не понимаю я.

– Мне надо… – мнется подруга, – по делам. Срочным. Стася, сходи, пожалуйста. Ты же там каждый уголок знаешь, каждый закуток.

У Натахи такой умоляющий взгляд, что я соглашаюсь. Поднимаюсь, принимаю ключи из рук подруги, и мы вместе выходим за ворота.

Расстаемся на перекрестке – только я не понимаю, что понадобилось подруге в яблоневом саду, за которым только короткая дорога до другой деревни, еще меньшей, чем наша. Неужто к новому кавалеру на свидание бежит?

Я иду потихоньку к дому Наташкиной бабушки. Сворачиваю с центральной асфальтированной дороги, прохожу на параллельную проселочную, а потом и вовсе возле небольшого парка спускаюсь вниз, все к той же речке. Я всегда неуютно себя чувствую здесь – река, деревья, всего пара домов. Даже темнеет раньше из-за деревьев. Слышу откуда-то голоса, но не придаю значения. Здесь многие отдыхают: жарят шашлыки, купаются. Хотя здесь и самое опасное место – водоворот. На бабушкиной памяти шестерых утянуло, так что она мне с детства говорила, чтобы тут я не думала в речку лезть.

Глава 5. Матвей

Бурбон. Премиальный, с большой выдержкой. Золотистый цвет, долгое послевкусие, ванильный аромат... Отец любит этот виски больше остальных. Ненавидит вкус ячменя... Если бы он видел сейчас, как я пью бурбон. Из пластикового белого стакана, а не из рокса, большими глотками, а не мелкими, во время которых жидкость на несколько секунд задерживаешь во рту, чтобы она попала на язык. И без сигары... Отец убил бы за такое. За то, как я поступаю со стыренной бутылкой из его бара. Да еще теплый, зараза, нагрелся на солнце в багажнике... Ну и похер! Главное – эффект есть. Быстрый, пьяный. Наверное, тут и свежий воздух сыграл свою роль. Ну и старые дрожжи...

А вообще, хорошо здесь. Так спокойно и тихо. Если бы не комары. Суки. Кусают еще влажное после купания тело.

Глотком допиваю остатки американского виски и прикуриваю сигарету. Табачный дым не отпугивает комаров, кажется, их становится даже больше. Затягиваюсь, долго, почти на треть сигареты, выпускаю облако горького дыма. Тушу сигарету об землю и швыряю в кусты. Пустой стакан сминаю в руке, тоже собираюсь швырнуть, но не делаю этого. Природа, мать ее. Почти первозданная, такая чистая и наивная. Нет, не буду портить ее пластиком.

В доме загорается свет, и я, прихватив полупустую бутылку, иду к дому.

Сегодня еще ни хрена жрал, так что крепкий алкоголь быстро дает о себе знать. Я иду, слушая всплески разбушевавшейся к ночи рыбы и кваканье лягушек. И тут к звукам реки присоединяет хруст веток. Опять Саша за мной, что ли?

Нет… В меня врезается кто-то на голову ниже друга, тяжело дышит и вроде даже всхлипывает. Из кармана шорт достаю телефон и снимаю экран с блокировки. Свечу в лицо молоденькой девушке. Она щурится и пытается прикрыть глаза рукой.

– Ты чего тут бродишь ночью? – спрашиваю, убирая телефон.

– Я… Там… Он…

Кажется, она в шоке. Внятного ответа тут хер добьешься. Но могу предположить, что случился Ильдар.

Колени девчонки подкашиваются, и она опускается на землю. Я вижу светлое пятно ее сарафана, глаза, уже привыкшие к темноте после света телефона, различают ее контуры. Опускаюсь рядом с ней на землю, открываю бутылку, наполовину полную или пустую, какая к черту разница, и протягиваю ей со словами:

– Выпей и успокойся.

– Что это? – тихо спрашивает она.

– Лекарство, – усмехаюсь в ответ.

Девчонка берет в руки бутылку и вроде бы принюхивается. А потом я слышу уже более внятное:

– Бабушкиной настойкой пахнет.

Ага, блин. Где бабушкина настойка, а где выдержанный бурбон. А я тоже… Нашелся добрый самаритянин. Сижу в какой-то деревне, кормлю комаров и успокаиваю незнакомую девку. Оно мне надо?

Хотя даже не представляю, что ее могло так расстроить. Ну мог Ильдар отпустить пару пошлых шуток, сделать непристойное предложение, даже схватить за задницу или сиськи. Но это не повод раскисать и убиваться. Ей бы, блядь, мои проблемы, посмотрел бы тогда на нее.

– Пей, – повторяю я.

– Я не пью алкоголь.

– Пятьдесят грамм вместо валерьянки еще никому не помешали, – говорю я почему-то тихо. Прислушиваюсь. В доме включается музыка. По первым же аккордам догадываюсь, чей играет динамик телефона. Ильдара, только он может и кайфовать, и дрыхнуть под хард-кор. – Терапевтическая доза, слышала?

– Сначала вы, – вдруг заявляет девушка. А я пытаюсь к ней приглядеться. Тщетно. Темно. Вижу все то же белое пятно ее одежды и светлые волосы.
С усмешкой протягиваю руку, девушка тоже. Чувствую горлышко бутылки, беру. Быстро и как можно звучней делаю большой глоток. После чего возвращаю бутылку. Спустя несколько секунд слышу, как она, проглотив, закашлялась.

– Крепко, – заявляет девичий голос. Усмехаюсь, сажусь на землю с ней рядом, прижимаясь плечом к плечу. На ощупь нахожу бутылку, зажатую у девушки между колен. Девушка дергается, когда я случайно касаюсь ее ног. А потом расслабляется, понимая, что посягал я не на ее тело, а на стеклянную емкость.

Выпиваю. Возвращаю бурбон девушке, и она молча пьет еще. Потом еще. А я все больше и больше усмехаюсь. Не пьет она алкоголь, как же! Вон уже изрядно превысила успокоительную дозу... все они такие. Все.

Я опять пытаюсь ее рассмотреть. Но мало того, что здесь темно, как у негра в известном месте, так еще и взгляд расфокусировался. Пьяный. Хоть голова еще и светлая.

– Местная? – спрашиваю я у нее. И плечом чувствую ее движение – кивает. – Душевно у вас тут. Люди тоже все такие душевные?

– Наверное, – опять движение, только на этот раз она пожимает плечами. А по голосу ее слышу – пьяный здесь я уже не один. Как мало ей надо. Эх, бля, мне бы столько.

– Давай допьем, чего тут осталось? – предлагаю я и, не дождавшись ответа в очередной раз, забираю у нее бутылку. На этот раз делаю маленький глоток, оставляя девушке побольше. Она послушно принимает бутылку и допивает в три глотка. Кашляет в конце и прижимается сильней к моему плечу. А я утыкаюсь в женскую макушку и слышу от волос запах пряных трав. Он накрывает своей свежестью. Так духи не пахнут, это не искусственные отдушки, это что-то натуральное, такое знакомое и манящее. Как токсикоман вдыхаю еще. А потом невольно глажу девушку по щеке. Такой нежной и гладкой. Девушка поднимает голову, упирается в мою грудь рукой.

– Я пойду, – слегка запинаясь, произносит она.

– Куда?

– Домой, – она пытается подняться, упираясь в меня уже двумя руками.

А мне вот не хочется ее отпускать.

И я хватаю девушку за руки и легким движением сажаю хрупкое и почти невесомое тело на свои колени. Она вроде бы пытается сопротивляться, но как-то вяло. Волосы, чей запах я опять чувствую, скользят по моему лицу, обволакивая крышесносным ароматом. И я кладу руку на голую часть спины и притягиваю девушку ближе. Ее лицо так близко к моему. Губы напротив губ... Я вторгаюсь в них поцелуем. Нагло, требовательно. И пусть не сразу, но получаю поцелуй в ответ. Робкий, аккуратный. Без участия языка. Нет уж! Это не поцелуй, это издевательство. Проникаю в ее рот языком. Глубоко, но не грубо. Целую, долго, прижимая девушку к себе. Она не сопротивляется, но явно напряжена... И одна моя часть тела тоже напрягается.

Глава 6. Стася

Я не помню, как дохожу до дома. Внутри – пустота. Снаружи – слезы. Каждый мой шаг неосознанный, механический. А в тяжелой голове почти нет воспоминаний – только боль и тяжесть мужского тела сверху. Низ живота снова скручивает спазмом, как только я думаю о том, что случилось.

Боже, почему? За что? Зачем я побежала в этот парк? Зачем пила из той злополучной бутылки? И что теперь будет?

Я сама себе кажусь грязной, испорченной. Уж лучше бы сегодня это был Митя, чем… Кто? Кто был тот человек в парке? Один из парней на машине?

По дороге я никого не встречаю – и слава богу! Мне кажется, что любой бы понял, что со мной случилось. Как воровка оглядываюсь по сторонам, шарахаюсь от каждого звука и выдыхаю, когда сворачиваю на свою улицу. Закрываю ворота и сразу иду к колодцу.

Хочется утопиться в нем, но только мысль о бабушке останавливает. Открываю дверцу, снимаю ведро с ржавого гвоздя и, придерживая цепь, опускаю в воду. Ледяная вода льется на тело, меня начинает трясти еще больше, хотя ночь теплая.

Второе ведро, третье…

Но вода не смоет мой позор, ничего не вернет. Закрываю колодец и иду в дом. Вода стекает с меня, оставляет мокрую дорожку. Но голова уже работает лучше, а лучше бы остаться в забытьи.

Включаю в сенях свет, пытаюсь снять сарафан, но он намертво прилип к телу. Снизу на подоле вижу темное пятно, размытое от воды. Кровь… Снова слезы наворачиваются, и я падаю на пол, на колени, сжимая в руках мокрую ткань.

Между ног саднит, припекает. И бедра липнут друг к другу. Господи, а белье-то осталось в парке! Щеки начинают гореть от мысли, что кто-то найдет, поймет все.

Дотягиваюсь до ручки, нажимаю на лямку и оказываюсь в доме. Сюда доходит только свет из сеней, но я вижу стол и коробку на нем. Нахожу ножницы и начинаю в полутьме кромсать мокрую ткань. Цепляю кожу на животе, под грудью, но мне не больно, уже нет. Остатки голубого сарафана летят на пол, и я смотрю на него, стоя полностью обнаженной посреди дома.

И в памяти тут же всплывают светло-голубые глаза, обжигающие своим холодом. В парке были они, когда ненадолго загорелся экран телефона. Я снова не помню лица, только этот холод. Как вода, замерзшая зимой и попавшая под солнечные лучи.

Мотаю головой из стороны в сторону, чтобы избавиться от этого наваждения. Растрепанные волосы, еще несколько часов назад заплетенные в тугую косу, бьют по лицу и шее.

Я с минуту смотрю на ножницы, а потом одним движением срезаю волосы до плеча. Они падают на сарафан, напоминая витиеватый узор, потемневшие от воды.

Не знаю, что происходит. Двигаюсь странно. Делаю странные вещи. Может, я просто схожу с ума? Это было бы хорошо, просто… Но нет.

Иду в комнату, открываю шкаф. Вещи аккуратной стопочкой лежат на полке, а я вытягиваю снизу что-то темное. Все, что было сверху, падает на пол. Я не поднимаю. Просто нет сил. Надеваю вытянутую тунику и опускаюсь на кровать, подтягивая колени к животу.

На удивление, сон накрывает быстро. Но какой-то беспокойный. Мне снятся то льдистые глаза на полностью темном лице, то привкус чужих губ с запахом алкоголя, то чужие руки на моем теле. Я постоянно просыпаюсь, потом снова проваливаюсь в беспокойную дремоту. И с первыми лучами солнца подрываюсь с кровати.

Почти бегом направляюсь в кухню, жадно глотаю воду из ведра, а потом просто падаю на табурет.
Воспоминания снова картинками возникают в голове, а я плачу. Слабая, безвольная Стася… Всего полчаса разрушили мою жизнь, разделили на «до» и «после». Грудь сжимается, как будто выдавливая из себя новую порцию слез.

Я поднимаюсь и выхожу из кухни. На полу лежит мой сарафан, испачканный, весь в разводах, на нем – мои волосы. Непроизвольно касаюсь головы. Непривычно коротко, покалывает шею.

Наклоняюсь, подхватываю сарафан, закручивая в него волосы, и иду на улицу, в огород, прихватив с кухни спички. Лопата стоит рядом, прислоненная к старому хлеву. Я выкапываю небольшую ямку и бросаю туда ношу, которая в руках кажется намного тяжелее, чем есть на самом деле. В ней слишком много стыда, позора…

Только пятая спичка поджигает еще немного сыроватую ткань. Она не горит – тлеет. И запах идет отвратительный. Мне кажется, как будто это я сейчас сгораю вместе со своими мечтами и надеждами.

Смотрю, как тлеет сарафан, от волос уже ничего не осталось... И боль словно ушла... теперь опустошение и такая тянуще-ноющая жалость. К самой себе.

– Ты что делаешь? – слышу голос и резко оборачиваюсь. Сзади стоит бабушка и с удивлением на меня смотрит. – Стаська, господи, ты что с волосами сделала?

– Постригла, – отвечаю хрипло, пересохшими губами. Облизываю их и добавляю: – И сожгла, как ты учила.

– Зачем? Зачем постригла-то?

Пожимаю плечами и говорю первое, что приходит в голову:

– Так модно.

Изо всех сил пытаюсь улыбнуться, но щеки дрожат. Взъерошиваю волосы и зачесываю их пальцами назад. Все мои движения неуверенные, меня немного потряхивает.

– Могла бы после свадьбы, – качает головой бабушка.

А меня накрывает. Слезами и ознобом.
Свадьба.
Митька...

Вот как я теперь в глаза ему посмотрю? Какая может быть свадьба теперь?

– Ты чего плачешь, дуреха? – бабушка подходит ко мне. Я прижимаюсь к ней, утыкаюсь лицом в ее живот. – Что-то случилось? – этот вопрос бабушка задает другим голосом, тревожным.

– Нет, – резко отстраняюсь я. – Просто... боюсь.

– А, – машет она рукой, – все бояться. И все через это проходят. Ты лучше пораньше за платьем съезди. Вон, с Натахой... Выберете модное, – фыркает бабушка и вытирает ладонью мои слезы. – А сейчас пойдем чай пить, с ромашкой.

Я послушно иду за бабушкой. В доме сажусь за стол и молча наблюдаю, как бабушка ставит чайник, насыпает в заварной чайничек рассыпчатой травки вперемешку с черным чаем, ставит на стол и садится напротив в ожидании. Смотрит на меня так ласково, с нежной улыбкой.

Мне хочется ей все рассказать. Поделиться. Выплакаться... Но, зная свою бабушку, я останавливаюсь. Она может всю деревню на уши поднять, заставить полицию вызвать и найти тех... того...

Глава 7. Матвей

Яркий свет бьет в лицо. Да так бьет, что даже под закрытыми веками глазам становится больно.

– Матвей, вставай! Три часа дня! – слышу громкий голос отца. Надо же! Его величество само пришло меня разбудить!

Но мне по фигу. Башка трещит. И я переворачиваюсь на живот, утыкаюсь лицом в подушку, обнимая ее руками. Однако отец отступать не собирается, делает к моей кровати несколько громких шагов и... трясет меня за плечо... За больное, мать твою, плечо!

Я тут же переворачиваюсь на бок и хватаюсь за травмированную часть тела.

– Да пошел ты! – рявкаю я сквозь зубы.

– Ой, прости... – отец, видимо, вспоминает про травму. Присаживается рядом и неожиданно гладит меня по спине. Что за нах? Откуда эта нежность?

– Что тебе надо? – спрашиваю я, слегка отстраняясь.

– Нам надо поговорить.

– О чем? – недовольно спрашиваю я и пытаюсь на ощупь найти бутылку у кровати на полу. Появилась у меня такая привычка – с ночи ставить спасительную жидкость в стеклянной таре около своего спального места.

– Вот об этом я и хочу поговорить, – вздыхает отец после того, как я делаю пару глотков пива. Я хмурюсь. Отец опять вздыхает и говорит: – Может, хватит? Тебе пора заняться делом. А не прожигать время с дружками.

– Этих дружков, между прочим, ты мне навязал, – напоминаю я с усмешкой.

– Не навязал, а предлагал пообщаться. Иногда отдохнуть вместе...

Фыркнув, я перебиваю отца:

– Так я и общаюсь. И отдыхаю.

– Уже слишком, Матвей, – он начинает злиться. – Наотдыхался ты с ними...

– И что ты мне предлагаешь?

– Принимать участие в делах фирмы.

Я усмехаюсь, даже смеюсь.

– Да я ничего о твоей фирме не знаю.

И это правда. Я даже название фирмы не помню. Что-то там с фамилией связано... Мне не до нее было. В моей жизни был только спорт. Ему я отдавался полностью.

– Вот и узнаешь, – отец поднимается. – У тебя, как-никак, высшее образование.

– Напомнить какое? – хохочу я. Ведь да, вышка у меня есть, но специфическая. И отец ей крайне недоволен, но смирился. В университет меня пристроил тренер, потому что это было удобно...

По диплому я адаптолог, учился заочно по программе "физическая реабилитация". Да и учился я... короче, можно сказать не учился. Все зачеты и сессии прошли на сборах. Оценки в зачетки проставляли за кубки и медали. Я ж такие надежды подавал... А самое долгое время, которое я провел в университете – на защите диплома, который я попросту купил. Ведь времени на учебу не хватало.

– Это неважно, – поморщившись, произнес отец. – Понаблюдаешь, послушаешь, наберешься опыта. И, я уверен, втянешься.

Машу рукой, мол, ладно, хрен с тобой, уговорил.

– Приходи в себя: прими душ и оденься. Жду тебя в столовой.

Отец делает шаг к двери, но резко оборачивается со словами:

– Кстати, звонила Вера.

– Какая Вера?

– Твой агент, – хмурится отец. – Сказала, нашла для тебя съемку.

– А чего она мне не позвонила?

– Твой телефон вне зоны доступа, – фыркает отец и покидает мою комнату.

А я резко сажусь и тру глаза руками... Съемку, значит, нашла. После трех месяцев перерыва. Н-да, после травмы я и ей стал не нужен. Не катировался. Зачем тратить время на того, чья слава канула в Лету? Кто захочет связываться и подписывать контракты с бывшим спортсменом? Ан-нет, кто-то нашелся. Надеюсь, это не кремы от прыщей или средства для потенции. Обычно я рекламировал спортивный инвентарь. Чаще всего плавки и костюмы для дайвинга. Фигура позволяла. Да и рожа вроде ничего такая. Конечно, не утром с перепоя.

Поднявшись с постели, я начинаю искать телефон. Нахожу его в постели, валяется между подушками. Сдохнувший, разумеется.

Аппарат ставлю на зарядку и включаю. Пока телефон загружается, иду в душ. Быстро моюсь и возвращаюсь в комнату. Успеваю надеть лишь брюки, когда телефон начинает звонить.

На экране высвечивается незнакомый номер, но я снимаю трубку.

– Мэт, привет! – раздается чересчур бодрый голос Сашки.

– Привет, – отвечаю я. – Ты с чьего номера звонишь?

– Со своего, нового... Я ж телефон в колодце утопил, не помнишь, что ли?

А, ну да. Шурик решил в полной мере ощутить все прелести деревенской жизни, хотя до этого колодец разве что на картинках видел. И то не факт. Хорошо, хоть сам не утопился в этом колодце. Зато теперь появился повод купить последнюю модель айфона.

– Ты чего такой радостный? – спрашиваю, свободной рукой проводя по волосам.

– Какие планы на сегодня?

– Хрен его знает. Батя что-то прицепился со своей фирмой, тут еще и агент объявилась.

Слышу в трубке какой-то шум, а потом томный голос Катрин:

– Мэт, дорогой, не хочешь заехать вечером?

Считай, спрашивает, не хочу ли я потрахаться вечером.

– Посмотрим, – отвечаю.

– Буду ждать, – тоже с намеком говорит Кэт. – Целую, милый.

– Ага, – бросаю в трубку и отключаюсь.

Только кладу телефон обратно на прикроватную тумбочку, как он снова начинает разрываться. И всем от меня что-то надо именно сегодня. На этот раз звонит Вера. Вместо приветствия я сразу отвечаю:

– Ты тоже потрахаться хочешь?

– Матвей! – возмущается она. – Что за шутки?

– Не пыхти, а то очки запотеют. Чего надо?

– А ты с отцом не разговаривал, что ли? – осторожно спрашивает.

– Разговаривал. Что там у тебя?

– Реклама новых плавок и аксессуаров от «Кельвин Кляйн».

– Вера, давай часа через два пересечемся где-нибудь, а сейчас я хочу жрать.

– Я буду в студии. Адрес сброшу сообщением.

Мы прощаемся, и я выхожу из комнаты. Внизу слышны голоса – громкий баритон отца и тонкий визгливый его очередной пассии, присосавшейся к бабкам.

– Доброе утро! – громко говорю и присаживаюсь за круглый стол.

Наша бессменная домработница, тетя Фаина, как только я ее называю, ставит передо мной тарелку. Как обычно. Завтрак чемпиона – овсянка с фруктами и орехами. Может, пора начинать жрать фастфуд, уже все равно. Но хоть я и бухаю, заправляюсь никотином, а привычка в еде осталась. Даже не тянет на бургеры или шаурму.

Глава 8. Стася

От моего дыхания стекло запотевает, а через секунду становится снова прозрачным. Деревня, поле, лес, снова деревня… Пейзаж за окном красивый, но мне не до него. Я все думаю и думаю.

Сейчас еду за платьем в город, но почему-то эти свадебные приготовления уже не кажутся мне такими… Какими? Милыми, первоочередными, важными?

Натаха сопит рядышком на сидении, надев наушники. Я хотела ехать в ближайший небольшой городок – сейчас везде можно купить платье. Но подруга настояла, чтобы мы отправились в областной центр. Она читала, что там есть какой-то, как она выразилась, обалденный магазин.

И мы два часа трясемся в автобусе. Наташка уснула, как только мы устроились на местах. Где-то она часто ночами пропадает. Если кавалера какого нашла, то я рада за нее. Но странно, что еще не поделилась. Обычно в подробностях рассказывает, с кем, где и как.

Я тоже хочу поделиться. Бабушка всё последние несколько дней косится на меня, иногда головой качает, но не спрашивает ничего. Наверное, ждет, что я сама расскажу, да только не могу. А так надо выговориться, попросить совета, понять, что делать дальше. Но нет… Стыдно.

Кошусь на Натаху. Улыбается во сне. Счастливая. А я почти не сплю ночами. Просыпаюсь от двух голубых огоньков на лице, которое похоже на лицо какого-то демона. Или от того, что меня начинают душить и оплетать змеи. Откуда они? Я два дня думала, пока мне не приснились эти ползучие твари на мужском плече. Проснулась тогда, когда заплакала, и вспомнила рисунок на плече того парня, который…

Господи, нет! Все, больше не думать. Хватит!
Трогаю Наташу за плечо, и она открывает глаза. Потягивается, зевая, а потом спрашивает:

– Приехали уже?

– Еще полчаса.

– Так чего ты меня разбудила? – спрашивает подруга.

Что на это ответить, я не знаю. Хочется опять все рассказать, поплакаться, но я не осмеливаюсь. Нет, не то чтобы я не доверяю подруге, единственной подруге... но как же все-таки стыдно!

– Мне скучно, – говорю я.

– Так музыку послушай, – отмахивается Наташка, складывает руки на груди и прикрывает веки.

А я вновь начинаю думать о свадебном платье. Помню, в детстве мы с Наташкой так о них мечтали! Представляли, какими они будут. Подруга хотела обтягивающее, с длинным шлейфом. А мне хотелось с пышной юбкой, как у платьев принцесс из диснеевских сказок... А теперь и не знаю даже. Да и суммой я располагаю небольшой. Вряд ли в этом магазине будет большое разнообразие моделей, вписывающихся в мой бюджет. А еще ведь и туфли надо. Но точно не в бутике. Придется поискать сток.

Здесь на меня такая тоска нападает. Ведь я вдруг осознаю – я перестала радоваться своей предстоящей свадьбе. Вот не чувствую всех этих бабочек, эйфории ожидания и прочего. Сломалось что-то во мне... Точнее – сломали. А я даже лица не помню того человека, который это сделал.

Все-таки прислушиваюсь к Наташке и достаю плеер. Включаю музыку в режиме случайного воспроизведения. Тоже прикрываю глаза и прислоняюсь лбом к стеклу окна. Полностью растворяюсь в трогательной мелодии, так громко звучащей в моих ушах.

Одна мелодия. Вторая, третья...

Когда заканчивается восьмая, мы въезжаем в город.

От автовокзала идем пешком, он в центре города. Так непривычно шумно: столько людей, столько машин, такие яркие витрины кафе и магазинов, высокие дома. В областном центре я ни разу еще не была, только в районном, поэтому сейчас иду за Наташей, которая ориентируется тут лучше меня. Сестра у нее здесь живет.

Через минут десять мы доходим до магазина, который называется «У Катрин».

– В журнале наткнулась на рекламу, – говорит Натаха, – вот адрес и запомнила.

И тут у меня почему-то потеют ладони, а сердце начинает бешено колотиться в груди. Предсвадебный мандраж, как это называет подруга. И откуда столько знает? Наверное, все из своих журналов.

Я на секунду останавливаюсь на второй ступеньке, а Наташа уже толкает дверь вперед, оборачиваясь:

– Стаська, чего медлишь?

Покорно иду за ней. Над дверью звенит колокольчик, и перед нами тут же появляется продавец, девушка в синей юбке до колена и белой блузке.

– Здравствуйте, – улыбается она.

Мы с Натахой киваем в ответ, рассматривая выставленное здесь великолепие. Даже боюсь представить, сколько это стоит. А изобилие белого цвета просто слепит. Вот и как мне теперь надеть белое платье? После всего-то…

И понимаю – не смогу.

– Мы платье свадебное девушке хотим подобрать, – берет инициативу в свои руки подруга.

– Только не белое, – выпаливаю я быстро.

Наташа смотрит удивленно, но молчит. А продавец понятливо кивает и начинает объяснять:

– Есть теплые оттенки, преимущественно это светло-бежевый, персиковый, сливочный, крем-брюле, слоновой кости, но встречаются и холодные, в большей степени с добавлением серого. Вам, – кивает она на меня, – лучше теплые. В зале, к сожалению, выставлены не все модели, но вы можете посмотреть каталог.

Мы с Наташей устраиваемся на кожаном белом диване, и подруга тут же тянется рукой к глянцевой обложке. Глаза у нее горят, когда перелистывает страницы. Кажется, как будто не я собираюсь замуж, а она.

– Стася, смотри! – восторженно тычет Натаха пальцем в страницу.

Красиво, но я перевожу взгляд вниз, на ценник, и вздыхаю. Может, у них что-нибудь по скидке есть?

– Наташа, – протяжно, шепотом, произношу я. – Мне все это не по карману.

Наташка хмурится, чересчур сочувственно качает головой, а потом громко обращается к продавцу:

– А у вас есть скидки?

Девушка фыркает, да, и она, и мы понимаем – я не тот клиент, с которым "приятно работать", ввиду отсутствия бездонного кошелька. Поэтому, совсем не скрывая ехидства, продавец отвечает:

– Скидок нет. Но есть уцененные модели. Те, которые вернули или из старых коллекций.

– Покажите, – кивает Наташа.

Продавец уходит. Возвращается через несколько минут, вкатывая в зал длинную вешалку на колесиках. Докатив до нас, девушка поворачивает вешалку боком. Ровным рядом на ней висит пять платьев. И все, как я и просила, не белые.

Глава 9. Матвей

Я снова хочу упасть в воду. Иногда задыхаюсь без нее. Так и тянет проверить, не отрастают ли у меня жабры. Жара доканывает, душит…

Еще и Катрин с самого утра достает звонками, все просит заехать. А нахрена – не говорит. Только жеманно хихикает в трубку. Не стоило начинать трахаться с сестрой друга. Если залетную девку можно бортануть и занести номер в черный список, то от этой просто так не отделаешься. Хотя наши отношения не переходят на уровень «жених и невеста» – никому из нас это не надо. Просто секс.

Катрин сначала занималась своей актерской карьерой, а я – спортивной. Пересекаться удавалось редко. Сейчас я все больше времени провожу в пьяном угаре, а она уговорила отца купить ей небольшой бизнес.

Бизнес-леди, блин. Появляется в своем магазине раз в месяц, когда настроение есть, сбросив все дела на нанятых работников.

И вот сегодня, видимо, настроение у нее стахановское.

Я бросаю машину возле небольшого кафе и, надев солнечные очки, перехожу дорогу к магазину.
Красное пятно Катькиного платья сразу бросается в глаза среди белизны магазина. Может, посоветовать ей красок добавить в интерьер? А то как будто в больничное отделение заходишь. На мысль о больнице плечо снова отзывается ноющей болью. Как там говорил врач?.. О, психосоматика. Попридумывали умных слов, лучше бы руку мне до конца восстановили, а не беседы задушевные вели.

– Мэт, дорогой, я тебя уже заждалась, – бросается ко мне довольная Кэт и звонко целует в губы.

Ну и что за показуха? При подчиненных и клиентах. Обкурилась, что ли?

- Привет, - говорю я, мельком бросая взгляд на присутствующих в зале.

Продавец даже не смотрит в мою сторону, а вот одна из клиенток откровенно пялится, едва ли не рот раскрыв. Не в моем вкусе. На фейсе написано: «Люблю мужиков, да чтоб при бабках».

А вот невеста выглядит какой-то несчастной.

Странно, всегда думал, что бабы визжат от восторга, когда выходят замуж.

Почему-то лица девушек кажутся смутно знакомыми. Хрен знает, где пересекались, учитывая, что Ильдар едва ли не на каждую пьянку притаскивает новых шлюх. Может, когда-то и эти бухали с нами. Ну а что? Нормальная тактика: сразу нагуляться, потом подцепить какого-нибудь лоха и окольцевать.

– Пойдем в кабинет, – отвлекает меня Катрин.

Я киваю и иду за ней к неприметной двери, расположенной сбоку от стойки продавца. Заходим в коридор, я снимаю очки и потираю глаза, переведя следом взгляд на виляющие Катькины бедра. Если она позвала меня потрахаться, то я ее убью.

Толкнув дверь в небольшое помещение, она садится за стол, на котором ничего нет – работник хренов! – и спрашивает:

– Как дела?

Я вопросительно поднимаю бровь, устраиваясь на стуле напротив нее, и тоже задаю вопрос:

– Не могла по телефону спросить?

– Мэт, ты иногда невыносим!

Все-таки актриса из нее хорошая. Голливуд бы с ногами и руками оторвал. Я почти верю этим надутым губкам, горестному вздоху и обиженному взгляду.

– Катрин, прекращай спектакль.

Она на секунду отворачивается к окну, а потом снова смотрит на меня и неожиданно спрашивает:

– Давно Алекса с Ильдаром видел?

Здрасьте, приехали! И чей Сашка брат? И кто его должен чаще видеть?

– Несколько дней, – отвечаю, пожимая плечами. – А что?

– Они тебе не кажутся странными в последнее время? – игнорирует Катрин мой вопрос.

Блядь, что за дебильные вопросы? Что может быть для нее странного в постоянных пьянках, бесконечной веренице шлюх и прожигании родительских бабок? Для них это обычная жизнь, как, впрочем, и для Кэт. Или она решила за ум взяться? Сомневаюсь. Даже очень. Пучина разврата и пороков слишком привлекательная. Окунуться туда просто, а вот выплыть тяжело.

– Катрин, к чему эти вопросы? Спрашиваешь какую-то непонятную хрень, только я не понимаю, что ты от меня хочешь услышать, – начинаю злиться, потому что этот разговор кажется просто предлогом, чтобы я приперся сюда.

Скучно ей?

– Мэт, не злись. Я просто услышала вчера, когда Ильдар к нам заезжал, как он предлагал Алексу какую-то выгодную сделку. Только поверить в то, что Ильдар решил заняться чем-то путным, слабо верится. Как бы он моего бестолкового братца не втянул в какую-нибудь передрягу.

Странно слышать подобное от Катрин. А уж ее забота о Сашке вообще из области мифологии. Хотя мозгов у нее все-таки больше, чем у брата, несмотря на то, что в бесцельном времяпрепровождении она уступает разве что Ильдару.

– Это все? – снова спрашиваю. – И что я должен сделать? Узнать, что они затеяли, чтобы ты удовлетворила свое любопытство?

– Мэт, меня Алекс сразу пошлет, если я начну лезть к нему с вопросами, а с тобой может и поделиться.

– Ладно, – соглашаюсь неохотно, поднимаясь со стула.

– Уходишь? – удивляется Кэт.

– Дела, крошка, – подмигиваю ей.

Снова надеваю очки и выхожу из кабинета. В зале уже пусто, только продавец стоит напротив вентилятора, прикрыв веки. Даже не обращает внимания на меня, а я пересекаю помещение широким шагом и толкаю дверь на улицу.

Сразу закуриваю, но после двух затяжек выбрасываю сигарету в урну и морщусь. На такой жаре от сигарет прямо блевать тянет. Осматриваю улицу в поисках магазина, чтобы купить воды, желательно с холодильника, и вижу, что возле моей машины стоят девчонки, которые недавно были в магазине.

Они что, внедорожников никогда не видели? Или у женишка тачка попроще? Опускаю очки на кончик носа и наблюдаю. Подходить даже не собираюсь, а то знаю, что начнется.

«Ой, какая красивая у вас машина!»

«Ах, всегда мечтали на такой покататься!»

«О, кожаный салон?»

«Ну у такого симпатичного парня и машина должна быть под стать».

«А вы нас не подвезете?»

Знаем, не раз проходили. Только сейчас нет желания знакомиться и флиртовать. Через минуту девчонки наконец-то отрывают взгляд от моей тачки и скрываются за дверью кафе. Облом, красотки, сегодня халявы не будет.

Глава 10. Стася

Даже со скидкой на платье, предложенное девушкой в красном, денег мне не хватает. Мы покупаем то, с прямой юбкой, цвета крем-брюле. И фату. Куда же без нее?

Наташка нудит, когда мы спешно покидаем магазин с бумажным фирменным пакетом в руках:

– Я ж видела, у тебя еще есть деньги! Почему не купила то? Оно шикарное.

– Мне еще туфли надо, – сообщаю я с демонстративным тяжким вздохом. Пусть подруга думает, что я тоже жалею. Да вот, на самом деле, нет. Я уверена – того платья я не заслуживаю. Идеального. Белого, а значит – чистого. Я не такая уже.

– Эх, – машет рукой Наташа. – Давай перед обувным в кафе зайдем.

Я киваю, потому что сама чувствую – я проголодалась. Да так, что слона бы съела. Наверное, много калорий потеряла, пока мерила наряды в магазине.

Наташа берет меня под руку и ведет по улице. В какой-то момент мы одновременно замедляем шаг и поворачиваем головы...

Рядом с кафе стоит машина. Знакомый внедорожник мерседес.

– Похожа на тачку городских, которые к нам приезжали, – озвучивает мои мысли Наташка. И я тут же чувствую колючий холодок в кончиках пальцев... Такой же пронизывающий, как глаза мужчины той жуткой ночью.

Я разглядываю машину, и в голове тут же возникают картинки: темноволосый Саша сидит спереди, второй, как там его... а, Ильдар, сидит сзади и смотрит своим безумным взглядом. И еще эти глаза у водителя. Они точно будут преследовать меня еще очень долго. Если ни всю жизнь.

– Ой, ты глянь, еще одна такая, – дергает меня Наташа и кивает на дорогу. Я перевожу взгляд и вижу, как мимо нас медленно проезжает точно такая же машина. Прямо брат-близнец. – Популярная модель.

Я пристально смотрю, пытаясь разглядеть водителя. Но за рулем этой сидит девушка. Проезжает чуть вперед и паркуется на освободившемся месте. Выходит, поправляя копну модно окрашенных волос: у корней волосы темные, к кончикам заметно светлей.

– По-любому – на тачку насосала, – фыркает Наташа. – Вот чем она хуже... нас?

С удивлением смотрю на подругу. Что она имеет в виду? Что мы тоже симпатичные или можем, хм, тем же способом "заработать" на такую машину?

– Не, Стаська, надо перебираться в город из нашего колхоза. Вот где жизнь, – заявляет подруга и, толкнув меня, ведет в кафе.

Здесь уютно. И мило. Мы садимся у столика возле окна, разглядываем меню, которое лежит прямо на столе под прозрачным покрытием. Читаю и не понимаю ни слова. Название-то написаны русскими буквами, но слова иностранные. Из понятного только цены. Вполне себе средние.

К нам подходит официант, Наташа что-то заказывает с довольно пафосным видом. Я уточняю кое-что и тоже заказываю. Хотя есть мне уже перехотелось.

Пока официант идёт выполнять наш заказ, Наташка смотрит на меня внимательно с прищуром. А потом спрашивает:

– Что с тобой происходит?

Я даже дергаюсь от ее вопроса и переспрашиваю:

– В смысле?

– Ты какая-то не такая в последнее время.

У меня опять появляется желание все ей рассказать, излить душу. Но я снова не решаюсь.

– Не знаю, может, предсвадебный мандраж?

– Да не похоже на него... – подмечает подруга. – А может, ты все по поводу первой брачной ночи переживаешь?

А я уже и не думаю об этом, но вот сейчас... Что же скажет Митя, когда поймет? Он же поймет?

– Это не так страшно и больно, – говорит Наташка. – А некоторым вообще не больно.

А я ведь даже уже и не помню. Было мне физически больно? Или только морально? От осознания, понимания... Ещё алкоголь... Вот зачем я пила?
И снова желание поделиться. На этот раз попытку останавливает официант. И даже не знаю – благодарна я ему или нет.

Едим и пьем мы молча. А когда посуда пустеет, Наташа достает кошелек, подзывает официанта и расплачивается за нас обеих.

– Сколько там с меня? – спрашиваю я.

– Забей, я угощаю, – улыбается Наташа. – Ну что, за туфлями?

Я киваю, и мы покидаем кафе.

На выходе я обращаю внимание – внедорожника уже нет на месте.

Вот всё-таки та эта машина была или нет? И если та, то что с того? Я брошусь на водителя с вопросом: это вы были той ночью со мной? По глазам, может, и узнаю... Господи, стыдоба-то какая!

Все! Забудь, Стася, забудь.

Ничего этого не было. Просто кошмарный сон.
В небольшом магазинчике недалеко от вокзала мы покупаем туфли. В тон платью не находятся, но что-то похожее, да и довольно дешевое. А потом Натаха меня удивляет. Тянет за руку через дорогу и останавливается у дверей парикмахерской. Я понимаю, что она задумала, и отрицательно мотаю головой:

– Нет, Наташ. Я не потяну.

– Не дури. Тут моя Катька работает, скидку сделает.

Я вздыхаю и захожу следом. Очереди нет, прохладно, только легкий запах, какой-то химический, что ли.

Катя, Натахина сестра, улыбается из-за стойки администратора и после недолгих приветствий отдает меня в руки мастера. Симпатичная улыбчивая блондинка качает головой, пока осматривает мою стрижку, а потом восклицает:

– И кто вам сотворил этот ужас?

– Сама, – отвечаю тихо и вспоминаю, как моя коса падала на пол, на сарафан с бурыми пятнами.
Веду плечами, потому что по спине бегут неприятные мурашки, а мастер говорит:

– Ничего, сейчас наведем красоту.

Я покорно киваю. Пусть делает что хочет…

В итоге мне равняют волосы, немного проводят такими дырявыми ножницами, чтобы концы как рваные получились, и делают светлее. Теперь я не светло-русая, а можно сказать, что блондинка. Но у корней потемнее. Я как будто старше стала. И даже не верится, что я – это я, пока рассматриваю себя.

– Вам нравится? – интересуется девушка-парикмахер.

– Да, – выдавливаю из себя.

Как-то тяжело поднимаюсь с кресла и иду к администратору, чтобы заплатить. Наташа с Катей щебечут, улыбаясь, а потом дружно начинают хвалить мою новую прическу. Я отдаю в кассу смешную сумму, а Наташка говорит:

– У нас через полчаса автобус, пора идти.

Глава 11. Стася

Столько дел.

И так мало времени!

Банкет, кольца. Машины. На свадьбу собирается почти вся деревня. Мы сначала не собирались приглашать так много людей. Но все встречные прямо говорят, что купили подарок и обязательно придут. Время только сказать, дату-то все уже знают.

Да и Митина мама говорит – пусть праздник будет для всех. Не обеднеем. Митя с ней не спорит и с удовольствием принимает от мамы деньги. Она их не жалеет, но просит при этом тратить деньги разумно. Без излишеств.

Наташа продолжает активно мне помогать. Она выпрашивает приличную скидку в кафе, в котором было решено провести застолье. Продумывает выкуп невесты. Даже помогает Мите выбрать костюм жениха. Хвастается еще, с довольном улыбкой, что Митька в нем мужественен и хорош.

По поводу моего признания – подруга молчит. Старательно не напоминает. Но хмурый взгляд бросает на меня все чаще в последнее время. Словно сказать что-то хочет, но сдерживается.

С Митей мы, кстати, видимся редко. А мне так даже лучше. Спокойней.

Неделя пролетает очень быстро. За всеми этими приготовлениями к свадьбе я все реже вспоминаю то, что случилось со мной тогда в парке. Днем... но вот по ночам мне все чаще и чаще снятся ледяные глаза и змеиные узоры на теле... Я пытаюсь разглядеть мужчину. Но он постепенно становится в моих снах огромным, ползучим, иссиня-черным чудовищем, мечущим в меня колючий лед. Он бьет по телу, по обнаженному телу. Особенно больно животу, там все скручивает и ноет. Да так сильно, что, просыпаясь, я продолжаю чувствовать дискомфорт.

Даже бабушка не один раз уже приходила ко мне ночью. Гладила по голове, обнимала, говорила, что я то стону, то кричу.

А я все продолжаю твердить, что это перед свадьбой такая нервотрепка. Но она не верит – вижу.

– Девочка моя, – только шепчет тихо, да так, как будто хочет перенять всю мою боль.

Но за три дня до свадьбы она решается. Смотрит утром, подперев щеку, как я уплетаю мачанку с блинами, а потом спрашивает:

– Какой срок?

Я не понимаю. Проглатываю еду и спрашиваю:

– Срок чего?

– Ох, Станислава… Бабушка жизнь прожила, не пытайся ее надурить, – говорит и улыбается. – Митьку уже обрадовала?

– Чем? – все равно не понимаю я.

– Детка, да ты же ребеночка носишь.

Я не сразу понимаю. А потом цепляюсь за стол пальцами, запускаю короткие ногти в клеенчатую скатерть. Нет, бабушка ошибается… Я ведь не могу…
В тарелку начинают капать слезы. Дыхания не хватает. Живот снова скручивается узлом.

– Нет!!! – кричу я так громко, почти как ночью.
Бабушка подскакивает с места и тут же оказывается возле меня. Прижимает мою голову к своему животу и шепчет:

– Господи, маленькая моя, что же с тобой случилось?

А что я могу сказать? Ничего… И верить тоже не хочу!

Именно со мной, именно накануне свадьбы… За что?!

Я начинаю судорожно рыдать, а потом поднимаю голову:

– Бабушка, я же не могу… Это невозможно…

– Станислава! Я могу определить положение не хуже любого современного аппарата. Или ты забыла, чем наша семья занимается несколько поколений? Ко мне приходили много раз и за травками, чтобы забеременеть, и за травками, чтобы убить дитя в утробе.

– Избавиться от ребенка с помощью трав тоже можно? – отстраняюсь от бабушки, но боюсь смотреть ей в глаза.

– В травах наши предки лучше разбирались, чем современные доктора в своих таблетках. Та же кувшинка, которую ты для меня собирала, в этом деле может помочь. И лучше любых таблеток на маленьком сроке. Значит, не Митя? – без перехода спрашивает бабуля, а я зажмуриваюсь.

Она мудрая – догадалась. Да и меня знает хорошо. А если еще кто догадается?

– Бабушка…

– Ты не хочешь говорить, я вижу. Когда будешь готова, тогда и расскажешь. Кто отец – неважно. Это наш ребенок. Наш с тобой.

В голове не укладывается... Ребенок...

Бабушка еще ни разу не ошиблась, даже на маленьком сроке с первого взгляда определяла беременность.

И вот – моя. Но не такая и не так, как я хотела!

Нет! Мне это снится...

Снится!

Я, конечно, знаю, откуда берутся дети, как их делают. И даже видела один раз, как они рождаются... И это происходит со мной? Вот так? Из-за одной ночи? Да и то самой худшей в моей жизни?

Резко отодвигаю тарелку и несусь в свою комнату. Хватаю сумку и выбегаю с ней обратно.

– Ты куда? – спрашивает бабушка. А я молчу. Бегу на улицу и молчу.

До остановки я продолжаю бежать и, к счастью, оказываюсь на ней одновременно с автобусом. Неважно какой, доехать до любого крупного населенного пункта и найти там аптеку. Не в своей же деревне такое покупать.

Пока едем, стараюсь ни о чем не думать. Но картинки счастья, о котором я всегда мечтала и теперь ему не суждено сбыться, так и встают перед глазами. А еще – мне трудно дышать. Начинается паника, да такая, что я начинаю поскуливать. Про слезы молчу, они текут потоком по горящим щекам.

– Тебе плохо? – обращается ко мне женщина, сидящая в соседнем ряду. Я отвечаю ей странным жестом – и киваю, и качаю головой. В жизни все плохо! Все!

Выхожу на конечной. С трудом узнаю местность, но потом ориентируюсь и бреду к ближайшему супермаркета, на вывеске которого, наряду с другими, висит значок аптеки.

Я покупаю текст и, уже держа его в руках, понимаю – ни к чему. Не могла бабушка ошибиться.

Но мне надо это увидеть самой.

В туалете того же супермаркета, следуя инструкции, делаю тест и жду результата.

Две полоски появляются быстро, и я зажимаю рот, чтобы не закричать. Отбрасываю полоску бумажки, будто это ядовитая змея, и выбегаю из кабинки.
Мне казалось, что моя жизнь была сломана до этого… Нет, окончательно все сломалось сейчас.

Я бегу по улицам к автостанции, едва не попадаю под машину, а в голове ничего. Пустота. Я не хочу этого ребенка. Мне не нужен этот ребенок. Это помеха всему…

Бабушка… Она должна понять. Она мне поможет.
Даже если я ничего ей не расскажу. Потому что не смогу. Потому что вспоминать омерзительно. Хуже только понимать - омерзительное последствие внутри меня! Есть, уже растет и всю жизнь будет напоминать мне о том, что я так хочу забыть.