Бесеняша в Академии Магии

Глава 15

– Лайс! – выкрикиваю я, бросаюсь к нему.

Убийственный огонь, который должен напугать, меня не останавливает. Я не знаю, как погасить пламя или хотя бы защититься, я просто бросаюсь прямиком в огонь, повисаю у Лайса на шее.

– А…

– Не смей. Я запрещаю.

Огонь обжигает, платье занимается почти мгновенно, но физической боли нет или она не способна пробиться сквозь душевную.

Я слишком поздно понимаю, что рискую сгореть за компанию. Только вот даже это осознание меня бы не остановило.

Пламя гаснет.

– Ирэн? – Лайс смотрит с такой растерянностью, словно вообще ничего не понимает. Ни как я оказалась рядом, ни что происходит, ни даже где он сам.

Один язычок пламени всё же уцелел, и я вскрикиваю, ощутив внезапную боль. Лайс первым реагирует – сбивает пламя. И вместе с тем возвращается боль, взгляд проясняется, и Лайс отступает на шаг.

Я пытаюсь схватить его за руку, но Лайс опускает её слишком быстро.

– Послушай…, – мне просто нужно вытащить вихрь чёрных колючек, и Лайсу сразу станет легче.

– Майя, вы слышали, что сказала вдовствующая герцогиня-мать? Я сожалею о своей трусости. Пожалуйста, возвращайтесь в академию.

– Нет! Лайс, сбегать от проблем – вот трусость. Если твой предок стал герцогом, то и ты можешь повторить. Понимаешь?

Нет, не понимает. В глазах мрак и пустота. А ещё угадывается какая-то неясная тень. Я чувствую, как у меня распрямляются плечи и меняется взгляд, а Лайс делает ещё один шаг назад и медленно поднимает изуродованные шрамами ладони. Я машинально отмечаю, что кожа выглядит лучше, даже самые страшные язвочки затянулись тончайшей корочкой и подсыхают. Я стискиваю зубы.

Лайс на грани, но… Что за эмоции?! Страх, отчаяние, боль – это понятно. Но откуда взялось нетерпение и даже предвкушение? А злорадство?! Нелогичные, непраавильные чувства не только выбивются из общего фона, но и тянутся за основными словно шлейф. Или Тень.

– По праву майи я запрещаю тебе использовать магию, камир, – рявкаю я.

По нашей связи прилетает облегчение, надежда, благодарность и шлейфом злоба, испуг. Эмоции раскалываются на два потока. Я шагаю ближе, хватаю Лайса за запястья, смотрю ему в глаза. Он не сопротивляется, а вот в глазах снова мелькает неясная тень. Я ещё не понимаю, что именно вижу, просто доверяю своему восприятию. Ответ ведь напрашивается.

Искать специалиста? Я не уверена, что у нас есть время. Тень начинает паниковать, и неизвестно, что она ещё устроит, причём устроит прямо сейчас. Чёрные колючки взлетают, будто подхваченные порывом ветра. Лайс болезненно морщится и косится на окно, а у меня отпадают последние сомнения.

– Стоять на месте, камир.

– Да, но вы не сможете удерживать меня вечно, майя, – улыбка кривая. Я снова ловлю боль и обречённость.

Зря он.

Вместо ответа я произношу по памяти длинную формулу призыва-воплощения-подчинения и подкрепляю магией. От Лайса приходит удивление и полнейшее непонимание. Я замираю. Неужели ошиблась? Секунду, показавшуюся вечностью, ничего не происходит, только чёрные колючки кружат и царапают.

Лайс охает, валится на пол, зажимает голову, будто у него жесточайшая вспышка мигрени. Я теряюсь, потому что вредить я точно не собиралась. Нужен специалист… Поздно. Лайса окутывает чёрный дым, на долгое мгновение вовсе скрывает. Я вижу перед собой лишь клубящийся мрак.

Сердце бешено бьётся.

Облако колючей сажи разрастается, поднимаетсся чутть ли не до потолка этаким воздушным шариком – мрак наверху, а к полу тянется тонюсенькая ножка. Лайс лежит на полу, свернувшись клубком и рвано выдыхает, когда “ножка” его отпускает. Я хочу сесть рядом, коснуться его плеча, но не оставлять же облако без присмотра. Хотя что я с ним могу сделать? Ни малейших идей, надежда на озарение. А облако стремительно съёживется, обретает плотность и морду. Первой появляется бездонная пасть в обрамлении призрачных зубов, следом там, где должен быть нос, образуется провал и последними алым вспыхивают глаза. Будто два уголька тлеют в золе.

Пасть распахивается, вываливается лоскут языка, и морда выразительно облизывается.

Самое время испугаться…

– Жуть, – выдыхаю я, глядя на морду, которая почему-то кажется скорее карикатурной, чем по-настоящему страшной.

– Я Жуть, – чему-то радуется морда, причём “жуть” выделяет голосом, произносит с непонятным мне значением.

– Ага…

Морда делает круг под потолком, несколько раз перекувыркиваясь. Выглядит так, будто она привыкает к новому воплощённому состоянию, и оно ей… нравится? Былой злобы нет и в помине. Да что там! Морда резвится будто дитя.

Очередной пируэт, и морда внезапно пикирует ко мне:

– Верни меня в него, пока не поздно!

Интересная оговорочка про сроки. Лайс так и лежит на полу…

– Зачем? – миролюбиво уточняю я.

– То есть как зачем?! – изумляется морда. – Я его почти съел. Чуть-чуть оставалось. Его отчаяние такое сладкое, такое питательное, м-м-м… Ну? Возвращай уже.

Ложноножка вытягивается и снова цепляется за Лайса. Я подаюсь вперёд. Я плохо понимаю, как отогнать полуматериальный дым, но ничего плохого вроде бы не происходит. Ложноножка не ввинчивается в кожу, а печально тыкается.

– Жуть, – повторяю я.

– Ну?

Я же расплываюсь в улыбке – формула сработала, и без моего разрешения морда может только облизываться.

– Лайс? Всё, все запреты снимаю, – я сажусь рядом по-турецки, осторожно ерошу волосы на его затылке. – Лайс?

Он отключился?

Я беру его за руку, пытаюсь найти пульс. Лайс неловко ловит мои пальцы, сжимает. Жив, в сознании – уже хорошо. Лайс пытается приподняться, но безуспешно. Я обхватываю его за плечи и укладываю к себе на колени.

– Спасибо, – едва различимо шепчет он и устало закрывает глаза.

– Дай доесть, – хнычет морда.

– Ты кто? – переключаюсь я на неё.

– Как это кто? Ма, ты совсем болезная? Ты же только что меня назвала. Я Жуть.

Кто?! Почему я вдруг “ма”?! Я смотрю на морду, морда пылает алыми угольками на меня. Немая пауза, что называется.

Попытка номер два.

– Жуть, я, например, человек. А ты?

– Если ты, ма, человек, то и я человек. Совсем болезная… Дай доесть, а?

Логика железная, не поспоришь.

– Жуть, Лайса есть нельзя.

– Почему?!

– Потому что “па”, – будем общаться в понятных Жутику терминах.

Лайс вздрагивает, широко распахивает глаза и переводит полный потрясения взгляд с меня на Жутика и обратно. Очень хорошо его понимаю – у меня наша новоявленная деточка тоже ни умиления, ни восторга не вызывает. А что делать… Воспитывать.

– Па? – переспрашивает Жуть насквозь скептично, но тотчас плюхается Лайсу на живот, – Па! Па-па-па!

Лайс тихо охает.

– Ты как? – спрашиваю я его.

– Чувствую себя… счастливым? – Лайс снова закрывает глаза и, что примечательно, даже не пытается согнать с себя устроившего попрыгушки Жутика.

Я не знаю, сколько времени проходит, Жуть снова кувыркается под потолком, а Лайс переворачивается на бок, приподнимается на локте.

– Ты понял, что произошло? – бестактно ляпаю я. У меня только смутное понимание.

Лайс кивает:

– Проклятье одержимостью духом отчаяния.

– И кто тебя так? – по-прежнему бесцеремонно лезу я. Это ни разу не праздное любопытство, знать имя убийцы, именно убийцы, вопрос безопасности.

Взгляд у Лайса становится больной, он закусывает губу до крови. И я вдруг понимаю, что знаю, кто это. Вдовствующая герцогиня-мать. Просто даже будучи свидетелем её чудовищных слов, я до последнего не допускала даже тени мысли, что бабушка может с холодной расчетливостью лишить внука жизни.

– Вдовствующая, – шепчет Лайс.

Ему больно, но я чувствую разницу. Эта боль Лайса не убивает, она не колется чёрными колючками.

Я обнимаю его, выдыхаю в затылок и как-то само собой прижимаюсь губами. Мы замираем. Хрупкое мгновение близости длится всего мгновение. Лайс отстраняется, протягивает руку и заправляет мне за ухо прядку волос. Меня пробирает от нежности, а Лайс поднимается, подаёт мне руку:

– Пол холодный, майя.

– Пойдём, – соглашаюсь я, встаю.

И не отпускаю его руку, уверенно тяну в сторону спальни.

– Надо погасить свет в кабинете, – беспокоится Лайс.

Я киваю. Если предложу денег, то Лайс почувствует себя униженным, поэтому мы идём в кабинет. К тому же такое приземлённо-бытовое дело… не знаю, как на Лайса, а на меня действует умиротворяюще.

Вынырнув вслед за нами коридор, Жуть с возгласом полным радостного энтузиазма уносится во тьму коридора. Лайс лишь провожает его взглядом, а я, прикинув, что пугать в герцогстве особо некого, разве что служанку, тоже не вмешиваюсь.

В кабинете Лайс не только гасит свет, но и восстанавливает на книгах защиту. Он ловит мой взгляд и внезапно берёт меня за руку, а сам склоняется и подносит кончики пальцев к губам, целует, а взгляд так и не отрывает, смотрит потемневшими глазами. У меня сбивается дыхание, и я пытаюсь вспомнить, почему отношения с Лайсом должны быть исключительно платоническими. Не вспоминается. А Лайс запечатлевает ещё один поцелуй, но теперь на ладони и подбирается к запястью.

Точно!

Я не хочу вот так, когда во мне ищут утешение, а не хотят по-настоящему. Мне удаётся собрать мысли в кучу, отогнать заволакивающий разум дурман страсти, но свободная рука будто сама собой тянется, и я пропускаю между пальцами мягкие пряди. Коснувшись его щеки, я тихо спрашиваю:

– Пойдём?

– Да, майя.

Откуда в нём эта готовность подчиниться любому капризу? Я уверена, что он скажет “да, майя”, чего бы я ни затребовала. Слепое обожание коробит, а Лайс будто не замечает моей неловкости и приобнимает за плечи.

Настрой на романтику вдребезги разбивает служанка.

Лайс, естественно, пропускает меня вперёд, и я первая, кого служанка видит. Заметить Лайса она не успевает. Подхватив поднос с ужином, служанка направляется в мою сторону и на ходу заявляет:

– Госпожа, в наш дом сегодня пришла трагедия. Герцог Кайнайский, не выдержав позора быть камиром, да ещё и камиром простолюдинки, очистился в родовом пламени. В связи с его безвременным уходом вдовствующая герцогиня-мать надеется на ваше понимание. Вы покинете герцогство незамедлительно, госпожа.

– Ты заявляешь, что герцог… покончил с собой?!

– Как и его отец, – кивает служанка, которой я преградила путь, и она вынуждена остановиться передо мной с подносом.

Даже не знаю, что сказать…

– Передай герцогине, что я восхищаюсь её гостеприимством. Выгонять, ах, простите, просить удалиться на ночь глядя, не позволив поужинать…

– Госпожа?! В доме трагедия, потерян единственный наследники, надежда рода, а вы…

– Я, – перебиваю я.

Я думала, меня больше не удивить, оказывается, есть, чем. Служанка сообщает о смерти господина настолько равнодушно-буднично… Будто сообщает, что петуха зарезали на заднем дворе.

Служанка слегка теряется под моим напором.

Может, у неё тоже мозги промыты? Или она безоговорочно предана вдовствующей герцогине? В любом случае она перешла черту.

Не дожидаясь продолжения, Лайс уверенно входит следом за мной, и служанка, хрипло ойкнув, шарахается, с подносом заваливается назад. Лайс подхватывает… поднос, а служанке позволяет шлёпнуться, благо она скорее сползает по стене и садится, нелепо раскинув ноги, чем по-настоящему падает.

– П-призрак, – с ужасом выдыхает она.

Лайс кривит губы:

– Ты уволена. Завтра до полудня покинь мою землю.

– Герцог… не очистился от позора в родовом огне? – доходит до неё.

Служанка с трудом, цепляясь за стену, поднимается. Видя, как ей тяжело, мне становится её по-человечески жаль. Ей бы на пенсии отдыхать, а не каменный мешок обслуживать. Но я не вмешиваюсь. Потом спрошу, когда мы с Лайсом останемся наедине, а лезть сейчас – подрывать его авторитет. Кстати, служанка не выглядит напуганной угрозой увольнения, она скорее расстроена, что Лайс пошёл против воли её госпожи, и ей явно не терпится доложить. Служанка бочком выбирается в коридор.

Лайс захлопывает дверь, ставит поднос на стол и морщится:

– Ужин, майя… Простите.

Я подхожу ближе.

Чёрствый хлеб, разваренная в жижу крупа и сверху, как насмешка, половинка яйца с дыркой вместо желтка. Наверное, каша даже съедобна, но я бы не рискнула пробовать.

– Вдовствующая герцогиня питается также? – уточняю я. Мало ли, хотя не верю.

– Отнюдь, майя. Это… для вас.

– Оу? – тогда я польщена. – Кажется твои усилия по спасению нашего ужина прошли впустую.

– Мне жаль, Ирэн.

Я отмахиваюсь и выуживаю из своей сумки кулёк пирожков с мясом, яблоки. Плитку шоколада с фундуком оставляю на дне, мало ли, калории срочно понадобятся, пусть будет про запас. Пока я разворачиваю свёрток и делю пирожки, вид у Лайса становится всё более и более виноватый, но от угощения он благоразумно не отказывается, а я, убедившись, что в чайнике пустой кипяток, впрочем, уже даже не кипяток, а очень горячая вода. Для моих целей сойдёт – я забрасываю чайный пакетик с предусмотрительно оторванной земной биркой.

Ужин скудный, зато по-домашнему уютный, мирный. Прислушиваясь к ощущениям, я понимаю, что Лайс больше не испытывает боли. Нет, он далеко не в порядке, но он справляется. И вообще я восхищаюсь его стойкостью и волей к жизни. Сколько лет проклятье точило его изнутри? Лайс устоял, выжил. Думаю, он бы и дальше сопротивлялся, если бы не вдовствующая герцогиня, которая, нажимая на самые болевые точки, буквально толкнула его за грань. Но о ней сегодня мы не будем. Завтра тоже бы не хотелось, но завтра, увы, встреча неизбежна. А пока мы доедаем пирожки, допиваем чай. И я замечаю, что смотрит Лайс на меня как-то странно. С ожиданием?

– Ночью будет ещё холоднее, – вроде бы факт, но я снова слышу в его голосе звон вины.

– Вместе теплее, – фыркаю я и для успокоения обещаю. – Ляжем в тёплой одежде.

И будем вместе спать… в буквальном смысле.

Кивнув, Лайс встаёт из-за стола, приседает на корточки у камина, подкручивает обогревающий шар, и вскоре в комнате немного теплеет. Но не настолько, чтобы я отказалась хоть от одного из вороха одеял.

Я перебираюсь на кровать, сажусь с ногами, сверкая из-под подола белыми носочками. Лайс, мне кажется, теряется. Я подкидываю в ладони баночку с волшебным чудо-маслом и призывно хлопаю рядом с собой. Подспудно я ожидаю протеста, но Лайсс послушно устраивается рядом, полностью повторяет мою позу.

Послушание послушанием, а в глазах прорывается затаённое предвкушение. Ловить за запястье не приходится, Лайс сам протягивает руки. Я сперва осматриваю – если старые шрамы чуть побледнели, а язвочки подсохли, то кисти в целом… выглядят хуже. Свежие волдыри, краснота, кровоточащие ранки.

Цыкнув, я щедро выскребаю из баночки и грею плотное масло.

Первое касание, и Лайс со свистом втягивает воздух. Я никак не реагирую, и Лайс закрывает глаза. Я ловлю по связи его наслаждение… и возбуждение. Лайс стонет сквозь стиснутые зубы. Никогда бы не подумала, что парня может так накрыть от прикосновений к ладоням. Не удержавшись от соблазна, я хулиганю – тяну его удовольствие на себя, тяну вместе с магией и, усиленное, возвращаю. Как тогда, на медитации.

Мне самой становится жарко, но Лайса накрывает всерьёз.

Его глаза широко распахиваются. Осознанности в них нет ни капли, взгляд абсолютно шалый, и я, закончив с ладонями, перебираюсь на чистую кожу запястий, провожу вдоль венок. Лайс стонет, я лишь ускоряю закольцованный между нами поток магии.

Что я творю, совсем бессовестная.

Довожу парня.

Лайс выгибается в спине, стонет и обессиленно падает на спину. Поток развеивается, и я сама со стоном удовольствия опускаюсь на подушки. А ведь я не собиралась… Далеко не сразу отдышавшись, я поворачиваюсь на бок и тут же сажусь – мне показалось, что Лайс потерял сознание, но нет, всего лишь провалился в счастливый сон.

Руки так и тянутся, я провожу подушечкой большого пальца по его губам, и Лайс вдруг, не просыпаясь, целует.

– Ирэн, – выдыхает он.

Переворачивается и накрывает меня собой, утыкается носом куда-то мне в ключицу, и затихает, оставляя мне самую тяжёлую часть – затащить на нас хоть одно одеяло и укрыть.

Засыпая, я вижу, как в спальню просачивается Жутик, и успеваю подумать, что раз дитё уже есть, чем мы не супружеская пара?