Бесеняша в Академии Магии

Глава 19

И ведь несмотря на безумие вдовствующая герцогиня абсолютно права. Стоит ей сейчас избавиться от меня, и Лайс уступит проклятию, в истории герцогства будет поставлена финальная точка её мечты.

Меня пугает даже не то, что герцогиня приговаривает меня, а то, с каким холодным расчётом она это делает. Будто не человека собирается убить, а зарезать курицу. Даже хуже – клопа раздавить.

Я не представляю, как с ней справиться. Отсутствие плоти не мешает ей атаковать магией. Чёрный шар в её руках распухает до размеров арбуза. Я понимаю, что нужно что-то предпринять, причём срочно, прямо сейчас, но в голове пусто.

Умом понимаю, что опасность смертельная, а всё равно не верится, не получается воспринимать всерьёз. Слишком дико.

Собравшись, я выставляю перед собой щит.

– Герцоги Кайнайские сражались на войне и забирали чужие жизни на дуэлях, – хрипло выдыхает Лайс. – Но наши предки никогда не марали рук убийством вне закона. Нападать на гостью дома… это настоящее бесчестье.

Призрак заходится лающим смехом, а я чуть удивлённо кошусь на Лайса. Он действительно спорит с… фотографией? Хотя нет, он как раз не спорит, он говорит с призраком на его же языке. Если вдовствующая герцогиня тоже считала покушение на гостя бесчестьем, то она остановится. Только вот, судя по её смеху, Лайс не угадал.

– Честь для благородных, – отвечает она. – Чернь не может быть гостьей.

Чушь какая.

Так и тянет напомнить, что все без исключения древние рода корнями уходят в ту самую чернь, о которой вдовствующая герцогиня изволит высказываться столь отвратительным образом.

Удерживать щит всё тяжелее, по его поверхности пробегает рябь.

– Вы зашли слишком далеко, вдовствующая герцогиня-мать, – отрезает Лайс.

Но она не слышит, не слушает.

Чёрный клубок срывается с её руки, врезается в мой щит, и щит рвётся как бумага.

Куда мне против настоящего мага?

Рвётся не только щит, но и в сознании что-то обрывается. Я наконец в полной мере осознаю, что покушение – не шутка, не игра, не пустая угроза. Оно самое настоящее. И защиты нет. Какое-то мгновение отделяет меня от… конца. Страшно. До одури страшно. Я прощаюсь с жизнью.

И ничего не происходит.

Чёрный сгусток бессильно ударяется о щит Лайса, расплёскивается и стекает вниз, тает. На пол и капли не попадает.

А ещё… Лайс закрыл меня не только щитом, но и собой. Встал вперёд, между мной и герцогиней.

– Даже так? – удивляется призрак.

Герцогиня приближается к щиту, поднимает руку, кончики её полупрозрачных пальцев замирают в сантиметрах от защиты, герцогиня не осмеливается притронуться и медленно опускает руку.

Инстинкт самосохранения не чужд и призракам? Герцогиня отворачивается, демонстрирует нам идеально прямую спину. Кажется, будто она сдалась, но Лайс продолжает удерживать щит. И не зря.

Резко обернувшись, герцогиня вдруг размазывается в пространстве и врезается в щит. По глазам бьёт яркая вспышка. Зажмурившись, я тотчас распахиваю глаза. Щит не выдержал, но… самой герцогини больше нет. Её развеяло клочками тумана.

Сумасшедшую мне не жаль, но Лайс… Я кладу ладонь ему на плечо. Лайс как каменный. Он далеко не сразу реагирует на мои поглаживания, на эмоции, но всё же поворачивает голову, целует мои пальцы. Только вот механически, по привычке. Но всё же он отвлекается, и в этот момент, разрозненные клочки тумана сдувает незримым ветром прямо к нам.

Герцогиня возвращается. Призрак потерял большую часть своей силы. Если при появлении герцогиня лишь слегка просвечивала, то теперь она бледная тень самой себя. Цвета как выгоревшие, “съеденные”, сама она едва видима. Словно в фотошопе у слоя непрозрачность понизили с восьмидесяти процентов до десяти.

В её глазах тьма.

Я застываю, понимая, что она сейчас ударит и что я ничего не успеваю сделать, а новый щит Лайс не поставит, потому что герцогиня слишком близко.

Нет…

Поток сияющей магии попросту сносит бледную тень.

– Нет, – отчаянно рявкает Лайс.

– Нет, – стонет призрак.

Магия впечатала её в стену и размывает.

Лайс сжимает зубы. Мне кажется, я слышу скрежет.

И он доводит начатое до конца. От призрака не остаётся и следа.

– Проклятье, – шепчет Лайс, поток магии стихает, но Лайс не останавливается и накрывает пространство незнакомыми мне чарами.

Жутик, притаившийся в стороне, с визгом удирает.

Чары конденсируют туман, собирают плотное облачко. Выражение лица у Лайса… страшное, похоже на посмертную маску, но Лай без колебаний посылает в облачко фиолетово-чёрную искру, и туман стремительно темнеет, уплотняется, пока не превращается в кристалл размером с ноготь. Камешек со звоном падает на пол и прыгает по каменным плитам.

Я прижимаюсь к Лайсу, обнимаю его со спины.

– Ты…

– Всё хорошо, – отрезает он. Только вот голос его выдаёт.

Качнув головой, я прижимаюсь ещё теснее, изо всех сил:

– Что хорошо, Лайс?

Ничего ведь хорошего.

Он не отвечает, мягко освобождается от моих объятий и в два шага подходит к мутному кристаллику, присаживается на корточки, чтобы замереть.

Прощается?

Есть какая-то горькая ирония в том, как гордая аристократка встретила столь жалкий конец. Я терпеливо жду и присматриваю, чтобы Жутик не нарушил атмосферу, но деточка, к счастью, где-то носится.

Встрепенувшись, Лайс достаёт чистейший носовой платок с узкой полоской кружева по краю, и я невольно отмечаю, что вот в этом, наверное, и есть отличие настоящего аристократа от неблагородного, причём не по происхождению, а по внутренним качествам. У меня на всякий случай есть при себе бумажная салфетка. Чистая, но скомканная, мятая. Не то, что можно свободно демонстрировать окружающим.

Лайс прячет кристалл в платок, заворачивает и убирает в карман.

– Положу вместе с ней, – не очень понятно объясняет Лайс, но я догадываюсь, что речь о похоронах вдовствующей герцогини.

– Да. В конце концов она обрела покой? – я не уверена, поэтому спрашиваю.

– Надеюсь…

Лайс поднимается.

Движения резкие, механические. Я ощущаю, как он пытается загнать душевную боль поглубже, запереть, спрятать

– Не надо, – прошу я. – Не притворяйся бесчувственным.

– Пойдёмте, майя. Буря отгремела.

Спорить только хуже сделать.

Вернувшись к столу, Лайс собирает готовые артефакты в коробку. Ящик не выглядит тяжёлым, но Лайс мне его не отдаёт.

Хотела бы я знать, снаружи действительно безопасно?

Мне совершенно не нравится состояние Лайса, он не в норме, а значит может наделать ошибок. Но всё же я не останавливаю его. Жутик, я пропустила, когда он вернулся, нетерпеливо кувыркается под потолком у выхода, мне даже просить не придётся – Жутик вырвется первым и увидит, что нас ждёт снаружи. Лайс нажимает на выступающий камень, и плита приходит в движение, проход открывается. Первым, как я и ожидала, выскакивает Жутик, он вытягивается, обретая очертания веретена и уносится в щель, а мы с Лайсом остаёмся вдвоём.

И Лайс от меня… практически сбегает. Плита не успевает открыться полностью, а Лайс уже протискивается наружу, ухитряясь удержать ящик. Меня Лайс не бросает, на ступеньках подаёт руку, но снова механически. Сам он полностью погружается в себя, и я не представляю, как его растормошить.

Да я вообще не представляю, что можно сказать, чтобы не звучало напрочь фальшиво. Лайс только что своими руками развеял призрак герцогини…

– Спасибо, – всё же нахожу я нужное слово.

– За что? – удивляется Лайс.

– За то, что спас. Убиться об призрака слишком глупая смерть.

Лайс немного оттаивает, прижимает меня к себе и шепчет на выдохе:

– Ты не можешь умереть, Ирэн. Что я без тебя буду делать? Кто ещё научит меня, как голые камни превратить в золото?

Повеяло алхимией?

– Научу, – обещаю я с улыбкой.

Мы не торопясь поднимаемся по лестнице. В доме тихо и заметно похолодало. Пальто больше не защищает и хочется закутаться в меховую шубу, но я согласна и на одеяло. Лишь бы теплее. А вот Лайс то ли вида не подаёт, то ли не чувствует, хотя одет гораздо легче меня.

Холл встречает нас белизной, и я не сразу понимаю, что сквозь открытые всем ветрам окна надуло снежные сугробы. И из одного выпрыгивает счастливый Жутик. Он стремглав взлетает к потолку и с хохотом падает, уходит под снег. Рада за Жутика, но его веселье сейчас не к месту. Лайс вздрагивает, будто ужаленный и торопится покинуть холл.

Мы поднимаемся на второй этаж, но поворачиваем в противоположную от жилой части сторону. Лайс с каждым шагом идёт всё быстрее и быстрее. Я едва поспеваю.

Просторный коридор со следами былой роскоши приводит массивным двустворчатым дверям. Одна створка приоткрыта, и Лайс протискивается внутрь. Видимо, створки давно заклинило, и они уже давно неподвижные. Можно сказать, мёртвые…

Меня передёргивает.

Я протискиваюсь следом и попадаю… Надо полагать, в парадный зал, куда нас приглашала вдовствующая герцогиня?

Из окон льётся дневной свет. Уцелевший витраж разбрасывает по стенам разноцветные пятна. Одно окно разбито, и не полу сугроб по пояс. Следы былой роскоши, пустота и у дальней стены небольшое возвышение.

Центральное кресло именно кресло, до трона не дотягивает, но выглядит всё равно представительно. Два других стоят справа и на шаг позади, они уступают в высоте спинок и ширине подлокотников. Точнее, одно уступает главному креслу, а второе плохо видно, потому что на нём… восседает вдовствующая герцогиня-мать.

Она же…

Как?!

Чего у неё не отнять, так это умения держаться. Великолепная осанка, голова поднята, руки изящно сложены на коленях. На наше появление она не реагирует, и я далеко не сразу понимаю, что в её облике вызывает во мне дрожь. Глаза герцогини открыты, но смотрят в пустоту.

Лайс замер перед возвышением. Эмоции слишком сложные, чтобы прочитать. Не боль. Горечь? Да, пожалуй, именно горечь. Причём смешанная с облегчением, которого Лайс… стыдится. Вот же намотал клубок. Я останавливаюсь за его спиной.

Присмотревшись, я замечаю странное – герцогиня словно искрится. Сияние неявное. Она зачем-то посыпала алмазной пудрой лицо, одежду, волосы? Совершенно не в её стиле. Не могу представить герцогиню в мишуре. Да это же лёд! Её сковала корка чистейшей прозрачности. Потому и взгляд остановившийся, неживой. Она всё-таки мертва.

У меня непроизвольно вырывается вздох облегчения. Только вот я не стестняюсь.

– Прими, Вечный океан, душу, – Лайс склоняет голову.

– Ей было тяжело.

Думаю, по-своему пожилая женщина сломалась. Одна в холодном каменном мешке, в безденежье, потерявшая всё и держащаяся лишь за титул, которого её тоже вот-вот лишат. Прими, Вечный океан, душу.

Здесь верят, что мир мёртвых не под землёй, не на небе, а на дне океана, куда души уносит Западное течение, оно же Последнее течение. Легенды рассказывают, что где-то там глубина скрывает окружённый водорослевым лесом город.

– Мне жаль, что она не узнает, что род герцогов… будет, – делится Лайс.

– Разве не жестоко? – хмыкаю я.

– Ирэн?

– Вдовствующая герцогиня верила, что убивает во имя достойной финальной точки в летописи рода. Каково бы ей было осознать, что она жестоко ошиблась? Что она не честь сохраняла, а своими руками уничтожала род?

– Прими, Вечный океан, душу, – повторяет Лайс. Ему стало легче.

Он поднимается на возвышение и подхватывает тело герцогини на руки. Лёд трескается и осыпается. Лайс закрывает бабушке глаза, поудобнее перехватывает обмякшее тело. Я запоздало отмечаю, что герцогиня перед уходом успела сменить наряд. Сейчас её платье траурно-торжественное, а в волосах закреплена сетка чёрной вуали. Дождавшись одобрительного кивка, я опускаю сетку на лицо покойной. Даже сейчас её губы плотно сомкнуты, лицо застыло восковой маской, сама смерть не смогла стереть выражение надменности.

Не знаю, куда Лайс хочет перенести вдовствующую герцогиню. В сторону жилой части он не поворачивает, и я давлю вздох сожаления – мне холодно, но оставить сейчас Лайса ради тёплой тряпки я не готова.

Мы спускаемся, выходим на улицу. Лайс шагает в противоположную от города сторону, куда-то на задворки герцогского дома. Впереди каменная пустошь, припорошенная снегом. Температура плюсовая, и снег уже начал раскисать, под подошвой хлюпает вода. Не совсем понимаю, куда мы идём, но…

Впереди нет ничего, не считая изломов скальных выступов. Ещё дальше горы, но до них по-настоящему далеко, мы не дойдём.

Лайс шагает, не обращая на меня внимания. Мне кажется, он забыл, что я иду следом? Хотя я иду налегке, и всё равно отстаю. Вымощенная плитами тропа ныряет в каменный лабиринт и выводит нас к череде мегалитов.

Сперва я принимаю грубые, сложенные из глыб постройки за древности тысячелетней давности, но, присмотревшись, понимаю, что передо мной новодел – несмотря на бросающуюся в глаза примитивность, в архитектуре слишком много знакомых деталей.

Лайс пропускает ближайшее строение, а я отмечаю, что для ещё одного “домика” уже расчищена площадка, но стройка то ли была отложена, то ли не начиналась.

Думаю, не ошибусь, если предположу, что вижу вереницу склепов.

Вероятно, в крайнем склепе похоронен отец Лайса. Во втором – дед. А площадка… задел для Лайса? Я знаю, что древнеегипетские фараоны при жизни строили себе роскошные усыпальницы, но столкнуться воочию…

Лайс с заминкой опускает покойную на землю, прислоняет спиной к стенке склепа. Вдовствующая герцогиня не лежит, а сидит, но голова теперь упала, безвольно повисла. После того, как корка льда растрескалась и осыпалась, тело больше ничто не держит. Лайс сдвигает плиту и первым входит в склеп.

Я останавливаюсь на пороге, осторожно заглядываю внутрь. Свет попадает в склеп только через проём, и из-за этого сумрачно, а серые неотшлифованные стены только добавляют мрачности. Атмосфера гнетущая, каменные глыбы незримо давят. Впрочем, именно такая атмосфера и должна быть на кладбище. В склепе пусто, не считая возвышения по центру. На каменной столешнице установлены один единственный непомерно широкий саркофаг.

Лайс сдвигает крышку.

– А-апчихи! – вырывается у меня.

Вздрогнув, Лайс оборачивается.

– Ирэн…, – в голосе сквозит растерянность.

– Пчих, – повторяю я и прячу нос в салфетку.

– Вы простыли, вы слишком легко одеты…

– Ты легче, – возражаю я и отступаю, чтобы Лайс мог пройти.

Он возвращается на улицу, подхватывает герцогиню на руки и поясняет для меня:

– Традиционно, когда кто-то из супругов уходит, саркофаг готовят для двоих, и тот, кто ушёл первым, ждёт свою пару.

– Жутковато, – признаю я.

Страшно подумать, в каком состоянии тело в саркофаге. Тревожить и открывать на всеобщее обозрение… Но, как водится, в каждой избушке свои погремушки. Я читала и про куда более странные традиции. Например, про фестиваль Манене, на котором покойных переодевают в новую одежду.

Лайс вносит герцогиню в склеп. Я настраиваясь на неприятное зрелище и захожу следом, но реальность оказывается лучше, чем я ожидала. Покойный герцог облачён в мундир, на ногах лакированные сапоги, и выглядят они новенькими. Кисти рук скрыты перчатками, и только лицо… Тело не испортилось, а мумифицировалось, плоть ссохлась, потемнела, но в целом… ничего особенно жуткого и нет, даже какого-то специфичного запаха не чувствуется.

Плавно опустив герцогиню в саркофаг, Лайс поправляет подол её платья, сетку вуали, и в последнюю очередь складывает её руки под грудью. Я отмечаю, что на герцогине тоже перчатки, но если у покойного герцога они белые, то у неё – чёрные.

Лайс распрямляется, отступает на шаг.

Судя по эмоциям, которые я улавливаю по нашей связи, он прощается.

Молчание затягивается, и я не решаюсь нарушить тишину, лишь тихонько вытираю нос салфеткой. Меня уже потряхивает, а скоро вообще начну зубами стучать.

Лайс что-то беззвучно шепчет. Слова молитвы? Возможно…

– Прими, Вечный океан, душу, – чуть громче произносит он, возвращается к саркофагу и задвигает крышку, а перед этим извлекает из платка кристалл и возлагает на грудь герцогини.

Из склепа он выходит настолько быстро, что, кажется, сбегает. Я стараюсь не отстать. На улице Лайс глубоко вдыхает холодный воздух, замирает, но как только я протягиваю руку, чтобы коснуться уже привычным жестом его плеча, встряхивается, запирает склеп.

– Как ты? – спрашиваю я. Дурацкий вопрос.

– Справлюсь.

– Я знаю.

Лайс притягивает меня к себе.

– Спасибо, что проводили, майя.

Опять на “вы”? Я не понимаю, по какому принципу Лайс перепрыгивает с одного обращения на другое. Кстати, “спасибо, что проводила” в каком смысле? Что пошла с ним или что отдала последние почести покойной? Но цепляться с пустыми вопросами не к месту, и я лишь скупо улыбаюсь:

– Как могло быть иначе?

Мы идём по тропе обратно к дому, и чем ближе мы подходим, тем лучше Лайс себя чувствует. Он оживает буквально на глазах.

– Прости, – извиняется он.

Снова на “ты”.

Я собираюсь ответить, но нам навстречу с визгом вылетает Жутик:

– Ма-а-а! Па-а-а! Куда вы ушли?! – бросается он к нам.

Отвечает Лайс:

– Прогулялись.

– Но в той стороне совсем скучно.

Лайс сажает Жутика себе на плечо:

– Поэтому мы и возвращаемся.

– У-у-у-у…

Покосившись на меня, Лайс встревоженно хмурится. И именно в этот момент я оглушительно чихаю. Лайс мрачнеет.

– Ма-а? – удивляется Жутик.

– Кажется, я простыла, – шмыгаю я носом.

Лайс прибавляет шагу, но тотчас подстраивается под удобный мне темп.

Мы возвращаемся в дом, только вот теплее от этого не становится. Зато за время нашего отсутствия снег раскис, на полу огромные лужи. Вода взбаламутила грязь, окончательно испортив вид, и я задумываюсь, сколько служанок потребуется нанять, чтобы всё отмыть. Лучше создать и запатентовать моющий пылесос на магической тяге. Если снять на зеркалис кадры “до” и “после” отбоя от клиентов не будет.

Хах, о чём я думаю?

Мы поднимаемся наверх. И на этот раз, наконец-то в жилую часть. Лайс открывает дверь, пропускает меня в спальню.

А в спальне меня ждёт сюрприз.