Выражение лица у Глена становится таким, словно я зарядила ему оплеуху.
Сожаление сожалением, но назад сказанного вернуть невозможно. Да и просить прощения, когда пусть в грубой форме, но высказала все, что накипело, я тоже не собираюсь. Он тоже много чего позволил себе лишнего!
Глен к моему удивлению, не злится и не кричит, он вообще предпочитает никак не реагировать, накинув на лицо холодную маску после короткой вспышки разочарования и боли в черных обсидиановых глазах.
Я фыркаю. Даже сейчас продолжает осторожничать. В порыве ярости и гнева я видела его лишь тогда, когда вскрылась правда про экономку.
Бессмысленно оставаться, никакого ответа, даже категорично-отрицательного, мне не дадут. Разворачиваюсь на каблуках и иду прочь из столовой и главного здания. Внутри клокочет вулкан тихой ярости.
Я терпела. Долго. Много. Делала то, что от меня ожидалось, противореча себе, и что в итоге? Что тогда, что сейчас, на мое мнение всем плевать. Даже удосужится объяснить свою позицию не хотят, приходится клещами вытягивать.
Разве я настолько вызываю сомнения и недоверие, что так сложно становится поделится точкой зрения? Либо считает, что я изначально не пойму, либо предполагает, что вовсе не достойна знать — вот и все причины подобных поступков.
Зачем все это — свадьба, альянс двух неугодных друг другу людей, которые даже под разными крышами находясь, не могут друг с другом ужиться и договориться?!
Топаю к своему домишке и поджав губы, влетаю внутрь, игнорируя удивленных служанок. Только в собственной комнате, когда идти уже некуда, я перевожу немного дух.
Что на меня такое нашло? Чего я вообще злюсь, принимаю близко к сердцу?
Ничто меня не держит на этих землях и вообще в империи, — приходит вдруг удивительная мысль. Так подумать, что преданность родителю Евы, что ее верное подданство взрастившей ее империи — мне лично до лампочки на эти заморочки.
Я — не она.
Ни муж, ни страна, ни отец не являются для меня тем, ради чего я бы терпела невзгоды. Мир не ограничивается одним этим континентом. Вполне можно было бы сесть на корабль и уплыть на далекие земли, где никто не знает имени Евы Эверетт и ее прошлого, начать там сначала без балласта обязанностей и ожиданий, что идут в комплекте с этим телом. Честно говоря, этот поступок даже кажется правильней и проще, чем плясать от чужих исходных данных, доставшихся в наследство с телом.
Бросить все и сбежать — как же заманчиво. А если найдут, снова скрыться. Хотя, можно и вовсе инсценировать свою гибель, тогда и искать не будут…
Остаток дня и вечер я провожу в наивных и несбыточных мечтаниях о том, что никогда не случится. Но то и дело всплывающие в мыслях слова герцога не дают покоя и наконец берут верх доводы рассудка.
Глен так поступил, потому что волновался. И в случае с Эваном, которому вынес запрет на приближение, и в ситуации с строительством лечебного курорта…я четко вижу разумные опасения в его словах.
Его отец делал для Юга все, и в одно время эти земли достигли небывалого для своей истории подъема в экономике, но на этом пике произошел «несчастный случай», из-за которого он оказался в могиле, не дожив и до сорока лет. Как ни крути, но причинно-следственная связь тут прослеживаться должна.
Если взять во внимание положение Евы в разворачивающейся геополитической игре, то ей выгодно быть в браке с Гленом как можно дольше. Только он, герцог, может ее защитить.
Очевидно, из двух зол, эта лучше, нежели оказаться разменной монетой в руках батюшки-магната руды и императора, с которым тот явно находится по одну сторону баррикад. Да, пусть изначально сам этот брак был результатом промысла этих двоих, но для бесправной женщины, уж лучше быть герцогиней и невесткой его величества. Отнимая свободу, они одновременно и наделили меня некоторыми ее аспектами, как бы подобное не было смешно.
Мой муж не хочет войны, не хочет провоцировать собственного дядю и соседа за линией высоких гор. Логично для него было бы отказаться сразу же от такой жены, как я, или же, что более в его характере, пойти на уступки и подождать год перед тем, как развестись.
И тем не менее, он мог бы обращаться со мной гораздо хуже, чтобы, не выдержав такого отношения и унижения — что мной и наблюдалось поначалу по указке экономки Фриды — заставить женушку сбежать с позором. Но вместо этого муж думает о таких вещах, которые в голову другому на его месте не пришли бы. Жить раздельно, чтобы не было проблем со вторым замужеством, отказаться от приданного, хотя трудности в герцогстве имеются немалые, запретить жене брать на себя риски, чтобы потом она не столкнулась с бременем ответсвенности.
Честно говоря, я тоже не подарок. Нужно было рассказать Глену про предложение Эвана, посоветоваться с ним, перед тем как обнадеживать горе-предпринимателя, выслушать, что думает хозяин Юга о такой идее развития собственной территории. Уверена, мы смогли бы найти решение.
Я вздыхаю в кресле на веранде и поднимаю глаза на розовое из-за заката небо.
Как именно погиб прошлый герцог Грейстон, отец Генри и Глена?
Известно только, что это тайна, покрытая мраком. Слуги не знают, а больше спросить не у кого. Бередить зажившие от потери раны его сыновей мне не хочется, но видимо, когда-нибудь придется.
Наверняка, это дело рук радикалов-повстанцев/шпионов соседнего королевства. Они здесь главные нарушители покоя, после обычных бандитов, прикрывающихся за лозунгами борьбы за независимость. И если с последними еще можно бороться мирными путями, то с первыми, увы, все выглядит так, что ничто иное, кроме полного искоренения и уничтожения, не подойдет.
Бессонная ночь дает о себе знать, давлю один зевок за другим.
— Выглядишь не очень.
Генри не выказывает удивления, обнаружив меня за столом с утра пораньше, спустившись к завтраку.
— Ты тоже, красавчик.
Указываю на щеку, где у подростка поселилась желтого цвета клякса. Парень трет и размазывает присохшую краску еще хуже.
Генри занимает место за столом напротив и жадно опустошает стакан с соком, и только после этого знающе роняет:
— Вчера после твоего ухода он заперся у себя. Я вставал ночью попить, и свет в кабинете все еще горел. Не знаю, когда он лег спать, но завтрак Глен либо пропустит, либо закажет к себе.
Благодарю мальца и встаю. Действительно, лучше идти к мужу, чем ждать появится ли он вообще. Пока не доложили о моем приходе, уж лучше застать врасплох, а то вдруг еще вздумает избегать.
— И еще, в следующий раз, вы хоть стесняйтесь. Понимаю, что мы семья и все такое, но ваши любовные ссоры слушать убивает мой аппетит.
Гляжу, как юнец набивает рот блинами и закатываю глаза. Ладно уж, простим ему эти колкости, заталкиваю желание опровергнуть смелые высказывания куда подальше — любовная ссора, в каком это месте — за аппетит Генри мы боролись долго и упорно.
Поднимаюсь на второй этаж поместья и, спросив дорогу у шокированной до потери речи служанки, где спальня моего супруга, быстрым шагом иду в указанном направлении. Выдохнув, вежливо стучу в дверь.
Я переспала со своими мыслями и как следует осмыслила собственное поведение и слова герцога. Нет правых и виноватых, и логично вот так вот цепляться за ошибки друг друга — мы же не обычная пара, которая может в угоду нежным чувствам идти на компромисс.
За сохранность брака тоже никто из нас не держится, чтобы считаться с чувствами партнера. Здесь интерес — не духовное родство душ и создание семьи как цель, с последующим струганием наследников. Все куда проще, и, можно сказать, низменней. Материальная, меркантильная выгода, что выражается в сохранении титула и свободы, балансировании меж двух и даже более огней. Не я одна заложница своего положения, и жертва тут тоже не только я. Жалеть себя уж точно не стоит, только время напрасно тратить и нервы.
— Ева? — Глен открывает дверь, высунув наружу одну лишь голову, и спрашивает удивленно, явно не ожидая увидеть меня так рано, да еще и на пороге своих комнат.
— Доброе утро, — я не пытаюсь выдавить фальшивую улыбку.
На самом деле, мне немного стыдно за свой вчерашний порыв. Уж осторожным трусом обзывать мужа можно было бы и остеречься. Семь раз отмерь, один отрежь. Осторожность — штука неплохая, и уж лучше так, чем вспыльчивая глупость и суета.
— Ты…проходи.
Дверь распахивается шире, и вся моя серьезная решимость летит к чертям.
Голый торс его сиятельства тому виной. На шее полотенце, с волос капает вода, дорожки которой текут вниз по твердым кубикам пресса и скрываются под линией низко опущенных домашних брюк. Как будто вчерашнего вида мало было.
— Можешь пока присесть…
Смущенно возвращаясь внутрь спальни, Глен быстро исчезает за дверью, где, скорее всего располагается гардеробная. Не отнимаю глаз от перекатывающихся мышц плеч и спины, до тех пор, пока муж не исчезает за поворотом.
Сглатываю и оглядываюсь вокруг, вытирая ненароком вспотевшие ладони о ткань юбки. Спальня явно мужская, в строгих и холодных тонах, без лишнего декора и растений.
Не заправленная кровать шире моей, на такой и шестеро взрослых смогут спокойно спать, везде порядок, только на спинке одного из кресел с синей бархатной обивкой висит тонкая туника. Я невольно краснею.
С таким мужем никакой гарем официантов в узкой форме не нужен.
Опускаюсь на краешек соседнего кресла и робко кладу руки на колени поверх юбки. Так, спокойно. Смотреть можно, трогать нельзя. Помним, что не для нас эта красота предназначается.
Довольно быстро герцог возвращается, в этот раз одетый. Плотная рубашка и черные брюки, повседневная одежда без лишних деталей. Главное, что не мокрая и не просвечивающая.
Глен облизывает губы и садится в кресло напротив.
— Что ж…
— Я хотела…
Мы переглядываемся и улыбаемся. Фух, про себя вздыхаю я, зла и обиды на меня не держат, хороший знак.
Достаю из кармана платья небольшой блокнот, любопытные глаза герцога следят за моими движениями. Глен молчит, явно намекая на то, что слово первой держать мне.
— Хорошо, — киваю и открываю свои заметки.
В этот раз не хочу ничего испортить. Нужно сказать то, что я действительно думаю, что по-настоящему в своем сердце считаю правдой. Ярость может затмить на какое-то мгновение разум, слова могут ранить сильнее ножа, но ошибки признавать свои нужно уметь. Поднимаю глаза от блокнота, начинать нужно не с того, что мне пришло в голову за ночь.
— Я чувствую то же, что и ты. Мне тоже кажется, что я загнана в угол, из которого нет выхода. Все, что делаю, кажется бессмысленным и никому не нужным. Зачем все это? В чем смысл стараться, когда все вокруг все равно найдут, в чем обвинить?
Вспоминаю прошлую жизнь и то, что тогда никто, ни одна душа не была на моей стороне. Сколько я не пыталась, усилия оставались незамеченными, а любой промах казался концом света, в который меня то и дело тыкали носом.
— Но бросить все — легко. Слишком легко… Нужна огромная смелость, чтобы продолжать бороться за свои убеждения. Идти на уступки, где необходимо, а в других делах настаивать на своем. Такой человек далеко не труслив и не беспокоится о том, что могут подумать другие люди. Наверняка он со всей серьезностью относиться к каждому своему решению и действительно хочет сделать правильный выбор.
Глен так внимательно и откровенно смотрит мне в глаза, что я почти теряю нить размышлений. Очевидно, простые выводы, к которым я пришла после того, как улеглись разгоряченные чувства, его сильно удивили и тронули. От меня он точно не ждал принятия и анализа его поступков.
«Ты не трус. И ты не должен позволять другим, в том числе мне, обесценивать свой труд и ставить под сомнения твои взгляды, но…»
Внешность обманчива. Порой мы легко читаем других, словно открытую книгу. Все их мысли, настроения и чувства отображаются у них на лицах словно на экранах мониторов. Но некоторые могут прятать свое лицо под маской, скрывать за ней свои чувства и вещи, которые не хочется никому показывать. Критиковать легко, но попытаться понять другую сторону бесконечно трудно.
Такие люди, как мой муж, наверняка привыкли постоянно быть неправильно понятыми. Объясни он все сразу, расскажи мне о своих опасениях перед тем, как ставить перед фактом, приняв касающееся меня решение в одиночку, все было бы иначе. Вот что послужило настоящей причиной моей злости и разочарования. Даже не однозначный отказ его сиятельства от плана Эвана, а это — задевшее мою гордость и самооценку пренебрежение. Оба хороши, чего говорить, за советом к супругу я тоже пятками не сверкала.
— Но…почему бы тебе не быть немного скромнее, Глен? — улыбаюсь я.
— Я кажусь тебе наглецом? — удивленно переспрашивает герцог, борясь с довольной как у сытого кота улыбкой на губах.
— Да. Почему считаешь, что правду, которую видишь ты, я увидеть не смогу? Думаешь, герцогиня — недальновидная глупышка? Я смогу понять твой ход мыслей, и вместе мы станем думать над решением. Все просто. Моя мама всегда говорила, что недоразумения случаются из-за недостатка взаимопонимания. Вчера у нас обоих не хватило друг к другу понимания. Мы хорошенько постараемся, и такого недоразумения больше не возникнет. Идет? — поднимаю задорно брови и протягиваю вперед руку.
Герцог проигрывает и улыбается так, что в его глазах зажигаются искорки.
— Идет.
Моих пальцев касается теплая большая мужская ладонь.