Бесстрашный

Глава 33

Блейк

Вцепившись в края сиденья, закрываю глаза и кончаю так сильно, что подгибаются колени. Я почти уверена, что покидаю свое тело. Порыв прохладного воздуха обдувает мою задницу, когда губы Хатча прижимаются к моей обнаженной коже, двигаясь выше, чтобы поцеловать поясницу, прежде чем он выпрямляется и засовывает свой толстый член так глубоко, что я приподнимаюсь на цыпочки.

Спазмы охватывают мое лоно, и он тихо стонет.

— Это моя девочка.

Хатч обхватывает меня за плечи, и прижимает мою спину к своей груди, двигаясь сильно и быстро, покрывая поцелуями мою шею, прокладывая дорожку за ухом и в волосах.

— Я хотел трахать тебя всю ночь, — говорит невероятно страстным голосом Хатч, и от его сексуальных слов я снова кончаю. — Ты чертовски великолепна.

Он близко, и я закрываю глаза, когда Хатч скользит рукой по моему животу, между бедер. Я такая чувствительная, что подпрыгиваю, когда он касается моего клитора, издавая громкое хныканье, и тот резко останавливается, постанывая мне в ухо.

— Так хорошо, — стонет он, крепко держа меня и продолжая пульсировать снова и снова.

Хатч тяжело выдыхает, опуская лицо мне на плечо, когда кончает, и я поворачиваю голову, чтобы поцеловать его в висок, в щеку, в любое место, где могу коснуться его кожи.

Прикосновение моих губ заставляет его поднять голову и крепко поцеловать меня, скользя своим языком по моему и впиваясь в мои губы своим.

Он выскальзывает и разворачивает меня, усаживая на сиденье и крепко обнимая, пока его губы скользят по моей шее и к уху.

— Я никогда не был таким. Ты сводишь меня с ума.

От его слов у меня щекочет в животе, и я обхватываю его руками, крепко прижимая к себе. Хатч прав. Вместе мы особенные. Так было с самого начала, и дело не только в опасности. Дело не в моем гневе и даже не в его сдерживаемых потребностях.

Только теперь приходится делать реальный выбор. Мы по другую сторону бури, в Гамильтауне, и нам нужно думать не только о себе.

Как он отнесется к тому, что будет со мной, зная, что у меня всегда будет сестра, которую нужно защищать? Я знаю, он считает, что от нее одни неприятности. Знаю, что Хатч думает, что она испорчена и делает неправильный выбор. Он терпит ее рядом с Пеппер только потому, что я попросила его об этом, а Пеппер так важна для него.

Его дыхание замедляется, и он скользит большими ладонями вверх и вниз по моим бокам. Он такой теплый, сильный, удивительный и красивый. Хатч — произведение искусства, и я не хочу думать о препятствиях, когда мы вместе. Хочу только раствориться в его сексуальном взгляде. Хочу купаться в его восхищении, позволяя ему захлестывать и придавать мне силы.

— Возможно, мне придется купить тебе целый гардероб таких юбок, — хихикает Хатч, целуя кончик моего носа. — И, возможно, я больше никогда не буду трахать тебя в постели.

— Ты же знаешь, я люблю это место, — провожу пальцами по мягким темным прядям у него за ушами. — Это наше счастливое место.

Он поднимает подбородок, оглядывая темный участок леса.

— Я проведу небольшое исследование. Может, смогу купить землю и сделать ее частной собственностью.

Я морщу нос и наклоняюсь вперед, чтобы поцеловать его в полные губы.

— Мы не можем допустить, чтобы нам мешали озабоченные подростки.

— Мы единственные, кому разрешено здесь заниматься сексом.

— Это может быть написано на табличке. Напишем: «Не допускаются озабоченные люди, кроме нас».

Хатч смеется по-настоящему, и я прикусываю нижнюю губу. Мне нравится звук его смеха. Это такая редкость, по крайней мере, за то время, что мы вместе. Может быть, я смогу это изменить.

Может, я слишком много предполагаю.

Только мне кажется, что это не так.

— Я бы хотел, чтобы ты провела эту ночь со мной, — наклоняется он, чтобы поцеловать меня в щеку. — Но у Пеппер завтра школа, а когда ты в моей постели, я забываю встать и проводить ее. Она меня за это ругает.

— О, нет, — прикрываю свой смех рукой. — Она знает, что мы спим вместе?

— Не думаю. Она знает только, что было много работы. В прошлый раз, когда я проснулся, тебя даже не было в моей постели.

Хатч опускает бровь, словно злится, и я поднимаю руку, чтобы провести пальцами по линии его лба.

— Я уверена, что пыталась помочь тебе разгадать тайну.

— Осталась только одна загадка: куда мы пойдем сегодня ужинать? Есть любимые места?

— На самом деле, есть! Я хочу вернуться в «Slim Harold's» и научиться танцевать этот танец.

Он протягивает руку и забирает нашу одежду с пассажирского сиденья.

— В таком случае мне лучше отправить тебя в постель. Тебе нужен отдых, если ты собираешься танцевать всю ночь.

Всю обратную дорогу мы держимся за руки, и я сижу боком на своем сиденье, наблюдая, как фары освещают линию его идеального носа, квадратный подбородок и бороду. Когда мы подъезжаем к дому дяди Хью, отстегиваю ремень безопасности и наклоняюсь, чтобы поцеловать его еще раз, прежде чем пожелать спокойной ночи.

Положив руку ему на щеку, смотрю в его глаза. Такие напряженные, сосредоточенные, красивые глаза, от которых у меня перехватывает дыхание.

И все же мне удается сказать то, что я хотела сказать столько дней:

— Спасибо.

Мой голос срывается, и я пытаюсь быстро отстраниться. Не хочу плакать, но он слишком быстр. Хатч хватает меня за руки, притягивает к себе и заставляет встретиться с ним взглядом еще раз.

И снова он слишком напряженный, слишком сосредоточенный и красивый. Хатч опускает брови, и держа меня за подбородок, говорит:

— Ты никогда не должна благодарить меня за то, что я защищаю тебя. Мне хочется быть таким для тебя. Твой дядя нанял меня, но я никогда бы не принял денег. Даже если бы ты послала меня, я бы позаботился о твоей безопасности. Я…. я надеюсь, ты в это веришь.

Бабочки трепещут у меня в животе, и я киваю, боясь заговорить. Он нежно целует меня в губы, прежде чем отпустить. И я опускаю подбородок, быстро выбираясь из его грузовика. Мне нужно поспать. Нужно собраться с мыслями и проветрить голову. И мне нужно поговорить с Ханой. И с моим дядей.

— О чем именно ты беспокоишься, Блейк? — Дядя Хью сидит напротив меня в своем кабинете, пока мы пьем утренний кофе.

Он смотрит на меня так, как никто и никогда не смотрел — как заботливый родитель, который на самом деле интересуется моими проблемами и помогает мне их решить. Господи, нам следовало переехать сюда много лет назад.

У меня дрожат ноги, и я почти не спала прошлой ночью из-за того, что прокручивала все в голове.

— Я тут подумала: во-первых, ты так добр, что позволил нам с Ханой остаться здесь с тобой. Могу подыскать для нас постоянное место в городе, если мы будем мешаться у тебя под ногами…

— Ты этого не сделаешь, — прерывает дядя Хью, и впервые в жизни он кажется расстроенным. — Это дом вашей семьи. Он принадлежал моему отцу, вашему прадеду, и вы имеете такое же право находиться здесь, как и я.

— Прости, я не хотела тебя обидеть, — ерзаю на своем месте. — Просто беспокоилась, что ты так долго жил один, может, ты привык к определенному порядку вещей, а мы можем его нарушить.

— Мне нравится, когда в доме моя семья. Это одна из причин, по которой я послал Хатча в Нью-Йорк за тобой. Надеялся, что ты подумаешь о том, чтобы остаться здесь и сделать его своим постоянным домом.

— Это как бы подводит меня к другой теме, о которой я хотела с тобой поговорить. — Глядя в свою чашку, я хочу сказать это так, чтобы не прозвучало неправильно. — Я бы с удовольствием осталась здесь. Только вот что бы я делала в Гамильтауне? Это прекрасное место, но я не могу просто сидеть и не приносить пользу. Я сойду с ума.

Дядя Хью перестает хмурится, встает, огибает стол и садится напротив меня в кресло с мягкой спинкой.

— Расскажи мне, что тебя интересует. У нас так много вариантов, ты удивишься. Я подумываю о том, чтобы написать мемуары о своей жизни и истории нашей семьи. Мне бы не помешал ассистент-исследователь, если ты интересуешься подобными вещами.

Поджав губы, я пытаюсь придумать самый приятный способ в мире сказать, что меня не очень интересуют исследования.

Дядя Хью сразу же понимает выражение моего лица.

— Или, если ты предпочитаешь розничную торговлю, я уверен, что Кармен будет рада твоей помощи в магазине. Она несколько раз в год ездит за покупками в Атланту, и я уверен, что у тебя отличный вкус.

И снова он замечает отсутствие энтузиазма в моем нежелании встретиться с ним взглядом. Никто никогда не поверит, что я ненавижу ходить по магазинам.

— Ах, подожди минутку! — поднимает палец дядя Хью. — Какая у тебя была специальность в колледже? Психология?

Закусив губу, киваю.

— Но у меня нет никакого клинического опыта. Я получила только степень бакалавра, так что не знаю, что могу с ней делать.

— Дирк очень интересуется криминальной психологией. Этой осенью он будет преподавать курс в колледже. Конечно, это всего лишь муниципальный колледж, но многие ребята начинают обучение в нем на пути к профессиональному образованию или более крупным университетам.

Я киваю, не понимая, к чему он клонит.

— Не думаю, что я подхожу для преподавания.

— Скорее всего, нет, но Дирк мог бы сделать тебя своим помощником или даже связать тебя с кем-то, кто мог бы найти для тебя место, — наклонившись вперед, дядя берет меня за руку. — Мы не остановимся, пока не найдем то, что тебе понравится. Если ты хочешь остаться здесь, ты останешься.

— Я хочу остаться… — Мои мысли возвращаются к Хатчу, и на языке вертятся слова, что я хочу остаться с ним. — Но меньше всего я хочу быть обузой или сидеть без дела, словно ожидая, что кто-то будет меня развлекать или…

Женится на мне. Слова проносятся у меня в голове, и также быстро я их прогоняю. Слишком рано и слишком самонадеянно. Я должна идти своим путем, и если что-то еще произойдет, то так тому и быть.

Мой дядя поднимается на ноги, протягивает руку и провожает меня на кухню.

— Расслабься. Я позабочусь о том, чтобы ты получила то, что хочешь, обещаю. Я ведь завел тебя так далеко, не так ли? — Хью озорно подмигивает мне, и я задаюсь вопросом, может ли он читать мои мысли. — Теперь мне нужно сделать несколько звонков.

Он уходит, а мои плечи опускаются. Взглянув на часы, понимаю, что у меня есть еще немного времени, прежде чем я смогу начать готовиться к нашему свиданию с Хатчем.

Когда я заношу кружку, Норрис уже на кухне, суетится и готовится к очередному походу за продуктами. Спустившись по ступенькам в подвал, замечаю, что в проявочной Ханы горит красный свет.

Было так странно обнаружить проявочную в подвале, когда мы приехали. Не помню, чтобы в детстве у нас была такая комната, но, возможно, мне просто было неинтересно, и я не обратила внимания.

Приподняв бровь, смотрю вверх и задаюсь вопросом, может быть, наш дядя сделал ее специально для Ханы. Еще один стимул удержать нас здесь. Покачав головой, испускаю смешок. Хитрый старик.

Слегка постучав в дверь, я жду, пока Хана разрешит мне войти. Как только я вхожу внутрь, у меня перехватывает дыхание от вида огромных копий, развешанных по всему пространству.

— Хана! — подхожу ближе, поражаясь красоте ее работ. Проходя вдоль ряда, я не могу поверить своим глазам. Все они под разными углами и уникальной насыщенности — я никогда не видела ничего подобного. — Это невероятно.

Я останавливаюсь перед черно-белой фотографией в портретном формате, на которой три маленьких аутфилдера в перчатках делают вид, что ловят огромные пончики, посыпанные сахарной пудрой. На их лицах восторг, а в их форме и с косичками ей было бы так легко это передать.

Рядом висит серия изображений меня и Тренировочного Дэя. Первая — черно-белая, но белый цвет очень яркий. Следующее — больше похоже на ореол вокруг моего лица, щека к щеке с лошадью. Мы как будто общаемся, что, как мне кажется, в некотором роде так и было.

Эмоции, которые она запечатлела, осязаемы. В тот день на сердце у меня было так тяжело, и единственное, что меня успокаивало, — это спокойное животное, пока не появился Хатч.

— Эти снимки можно было бы выставить в галерее, — смотрю на ее волосы, собранные в пучок и завязанные красным платком. — Почему ты никому их не показывала?

На ней джинсовый комбинезон, белая майка и желтые резиновые перчатки до локтей.

— Я показала некоторые из них Хатчу.

— Правда?

— Угу, — говорит тихим голосом Хана, пока перекладывает лист фотобумаги в лотке, и наклоняет голову, как будто удивлена, что я не знала.

Я удивлена.

— Что он сказал?

— Он сказал, что у меня уникальный талант и хороший глазомер.

— Это преуменьшение века, — подхожу и смотрю, как копия, которую она проявляет, постепенно становится все более отчетливой.

Появляется изображение больших черных глаз Тренировочного Дэя и моих более светлых глаз, смотрящих с белого поля. Это поразительно, захватывающе и как-то мистически.

— Как ты это сделала? — говорю я шепотом.

Хана кривит губы, когда поднимает копию, с которой капает вода, и мгновение рассматривает ее, прежде чем отнести на веревку.

— Это просто разные методы обработки. Это несложно, но нужно знать, что делаешь.

— Очевидно, ты знаешь, что делаешь.

— Все готово, — включает свет Хана. — Я дам им высохнуть, и мы сможем упаковать те, на которых изображены игроки, и отдать их тренеру Миллеру.

— Тебе стоит оставить несколько для показа, если ты захочешь устроить выставку.

Кивнув, Хана направляется к двери.

— Так и сделаю, но я всегда отдаю команде их фотографии. Я получу релизы (прим. официальное разрешение на использование и обнародование фотографий модели), если решу сделать с ними что-то еще.

Я поднимаюсь за ней по лестнице и прохожу на кухню, где она берет с подноса кусок тоста и выходит на боковую веранду. Дует легкий ветерок, и с каждым днем становится теплее.

Хана садится в одно из кресел-качалок, смотрит на меня и, как всегда, кажется, знает, о чем я думаю, еще до того, как я произнесу хоть слово.

— Я не хочу возвращаться в Нью-Йорк, — говорит Хана, прежде чем откусить кусочек тоста. — По крайней мере, не для того, чтобы жить. Я могла бы ездить туда в гости, показывать свои работы или что-то в этом роде, но жить я там больше не хочу.

Кивнув, я прислоняюсь к перилам напротив нее.

— Я поговорила с дядей Хью, и он хочет, чтобы мы остались здесь с ним.

— И надолго?

— Навсегда, если ты его спросишь, — усмехаюсь я. — Он из кожи вон лезет, чтобы найти что-то, что сделает меня счастливой. Я вижу, ты явно следуешь за своей музой.

— Я думала, он уже нашел то, что сделает тебя счастливой, — медленно покачивается Хана, ее темно-синие глаза изучают мое лицо.

Опускаю подбородок, и внезапно начинаю смущаться.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Не понимаешь?

Когда я снова поднимаю на нее взгляд, мои щеки заливает румянец.

— Хью стар, и, как большинство пожилых людей, ему нравится играть роль свахи. Но это не значит, что Хью прав или что люди, которых тот пытается свести, будут следовать его желаниям или чувствовать то, что он хочет, чтобы они чувствовали, — говорю я слишком много и слишком быстро. — Откуда он вообще может знать, чего кто-то хочет?

Моя сестра встает и кладет руку мне на плечо.

— Ты всегда была умной и сильной, а я — лузером. Поверь этому лузеру. Он знает.

Хана оставляет меня на крыльце, а у меня внутри все сжимается. Мне хочется закричать: «Я знаю! Я хочу, чтобы он был прав!» Но я этого не делаю.

Оттолкнувшись от перил, решаю, что веду себя совсем не похоже на себя. Я — сдержанная, сильная женщина, а не глупая девчонка, одержимая влюбленностью. Я собираюсь следовать плану дяди Хью, посмотреть, чем можно заняться в этом маленьком городке, и жить своей жизнью.

И мне нужно начать готовиться прямо сейчас, потому что если я хочу выглядеть так хорошо, как хочу выглядеть сегодня вечером, то мне нужно трижды побрить ноги и завить волосы, и у меня есть три разных платья, которые мне нравятся — может, я попрошу Хану сделать фотографии, и мы сможем проголосовать за то, в каком я выгляжу сексуальнее всего.

В любом случае, у меня много дел и всего… четыре часа на их выполнение.