Без очереди в рай

Глава 9

Утро вечера не то чтоб мудренее, но по крайней мере не мудрёнее. Во всяком случае, рефлексии по поводу отсутствия рефлексий с утра меня не беспокоили, а что до остального… Настроение было по погоде: день случился ветреным и рваным, тучи клочьями несло за горизонт, всё время норовило распогодиться — но отчего-то никак не успевало.

То же и со мной: призадуматься — оно, допустим, стоило, только вот когда? Сами посудите: во вторник, 10 октября, я отработала последнее дежурство — до утра среды 11-го, так? Правильно, а в среду вечером меня арестовали, и ночь с 11-го на 12-е я «отдыхала» в камере. В четверг, 12 октября, меня сперва грузили непонятками в милиции, а затем и дома; то, стало быть, вчера. День сегодняшний грозил оказаться не менее насыщенным: во-первых, предстояло профсобрание, во-вторых, день рождения и новоселье Леры, в-третьих, э-э… да, уже хватило бы во-первых и вторых, а ко всему ведь, в-третьих, нынешняя пятница была помечена не только 13 числом, но к тому же и пришлась на полнолуние. А мне хватило бы во-первых без вторых…

Однако по порядку.

По моим прикидкам день в первом приближении раскладывался так: собрание должно было начаться в девять, продлиться где-то с час, а гостей сестренка пригласила на четыре вечера. Само собой, подразумевалось, что в этом промежутке я ей помогу в подготовке к празднеству. С учетом Лерочкиной безалаберности и привычки оставлять все приготовления на последний день, времени на всё про всё было вряд ли больше, чем достаточно. В том смысле, что достаточно, не более, то есть — только-только, под притык.

С гардеробом я с утра замаялась. Младшенькая в вопросах этикета не чересчур строга, однако джинсово-кроссовочный прикид она бы не одобрила. Мне тоже, в общем-то, хотелось соответствовать, но не идти ж через работу в декольте, тем более в туфлях на аршинной шпильке. Хорошенького хватит, нахромалась давеча… После полудюжины примерок я остановилась на зеленой, чуть переливчатой, с серебристой искрой брючной паре, допускавшей удобную обувку на среднем каблуке. Паче чаяния костюм занятно сочетался не только с цветом моих глаз, но и с серьгами, кулоном и кольцом — любимым, вроде как парадным гарнитурчиком из платины с изумрудной мелочью. И всё-таки в образе чего-то не хватало, по мне так рыжины, что я, в конце концов, исправила оттеночным шампунем. Хлопотно, конечно, но даже и Господь в дни творения тоже не бездельничал…

Его-то, впрочем, никто не торопил, а меня вот время поджимало. Выбившись из графика, я засуетилась до того, что дважды устроила фальстарт: в первый раз пришлось возвращаться с лестницы за сумочкой, во второй, с улицы уже за видеокамерой, которую я обещала одолжить сестричке. (Говорят, раз вернешься — пути тебе не будет. А если сразу два?)

На своей машине ехать мне было несподручно: ничуть не сомневалась, что на дне рождения единственной рюмашкой я не ограничусь — и не веселья для, а ради восприятия сестренкиной компании. Точно, несовременная какая-то я вся, даже за баранку с пьяных глаз не сажусь из принципа. Мысль воспользоваться муниципальным транспортом умерла в зародыше: снобизм мне чужд, но всё же не настолько, чтобы в часы пик уродоваться, например, в метро. Тем более опаздывала я уже вовсе неприлично — по всему поэтому оставалось уповать токмо на извозчика.

Тут вроде повезло: тарантайку я поймала сразу же. Водитель замызганной «восьмерки» оказался мужиком сговорчивым (даром что на вид — киношный мафиози), цену не ломал, но город знал паршивенько. Из-за этого мы то и дело увязали в пробках; правда, уяснив, что я спешу, дяденька повел машину так, что даже мне, дочери раллиста и докторице «неотложной помощи», пришлось… э-э… скажем так, солоновато.

Главное, доехали и почти успели.

Буквально пару слов о наших профсобраниях. Затеваются они раз примерно в месяц, дабы коллективно обсудить текущие проблемы, буде таковые имеют место быть, а быть они как правило имеют, разобрать врачебные ошибки, жалобы больных, всё такое прочее. Явка не строго обязательна, при желании можно и манкировать, но лучше бы не надо. Особенно оказываясь в эпицентре слухов, когда все опять про всё чего-то знают, а я теперь давай-ка отвечай…

Плевать, совру чего-нибудь. А как иначе людям объяснить, за что меня тогда арестовали, ведь спросят же.

К моменту моего явления народу собрание только-только началось. Врачи и фельдшера родимой «неотложки» под завязку заполнили столовую, бишь наш конференц-зал. Командовал парадом Рудас.

Речь шла о вещах, от меня весьма далековатых.

— А теперь прошу внимания, коллеги, — говорил заведующий. — Прежде чем займемся делом, напоминаю вам. В связи с переходом нашей поликлиники под юрисдикцию новой страховой компании продолжается замена полисов обязательного медицинского страхования. Мероприятие касается всех без исключения пациентов, а также тех из вас, у кого страховка оформлена на нашу поликлинику. Для переоформления страховки необходимо с паспортом зайти в регистратуру. Не забывайте информировать об этом больных на вызовах: многие не знают или не придают значения. Обмен полисов в обязательном порядке должен быть закончен до конца двухтысячного года, то есть за оставшиеся два с половиной месяца. Вопросы есть?

Вопросы были, но отнюдь не к Рудасу. Понятно, прежняя компания проворовалась, теперь за них другие наворуются, но он-то здесь при чем? Если уж и спрашивать с кого, так это с авторов «реформы» здравоохранения. Или — охренения однохерственно равно монопенисуально. Ну а как иначе обозвать ныне существующую пародию на государственное страхование, когда деньги из бюджета, отпускаемые на лечение больных, прежде попадают на счета страховых компаний и благополучно оседают в закромах их руководителей? Поле чудес в стране дураков, право слово… спрашивай не спрашивай. Трижды даже спрашивай не спрашивай.

(Кстати, о вопросах. Если оные у коллектива были, то не по делу, а в основном по мне. Сиречь ко мне, поскольку, как я и ожидала, «неотложка» была перенасыщена слухами о моем аресте. То тут, то там по всей аудитории сплетни шепоточками сыпались в осадок. Коллеги, во всяком случае, некоторые, вприглядку косились на меня, будто бы вообще впервые видели. Что тут скажешь? Разве что «апчхи». Ну и… а-апчхи!!)

— С этим всё. Еще один момент, — между тем продолжал заведующий. — Вопрос с единообразной спецодеждой для всех сотрудников отделения «неотложной помощи» наконец решен. Форма будет приобретена на средства поликлиники. По окончании собрания оставьте ваши размеры старшей медсестре. Отныне эта униформа будет обязательна для всех. Надеюсь, возражений не последует…

А на здоровье, лишь бы впрок пошло. Только бы не получилось так, как у коллег с соседней «неотлоги», которых явочным порядком обрядили в линючие халаты цвета детской неожиданности, с коротким рукавом и декоративной плашкой на местах карманов. Последнее особо замечательно, поелику укладка с наркотическими средствами по инструкции должна находиться именно в кармане. Так-то мы работаем кто в чем: кто в «скоропомощном» голубом, кое-кто в зеленом хирургическом, а Забелин вон и вовсе весь в малиновом. А вообще врачей как ни ряди, всё равно мы поголовно в белом. Серьезно, спросите у больных — стереотипы восприятия работают. Но это так уж, к слову говоря…

— Алиса Борисовна, задача вам ясна? — проформы для поинтересовался Рудас. — Хорошо, теперь по существу…

Преамбула закончилась, на очереди был «разбор полетов», мероприятие сугубо профессиональное и для непосвященных скучное. За исключением совсем уже анекдотических пассажей — вроде той хрестоматийной (врут, что достовернейшей) байки про врача, который с пьяных глаз отправился на вызов. А через час больной перезвонил: так и так, приехал, дескать, доктор, уколол магнезию в диван, помочился в кадку с фикусом и заснул на коврике. Диспетчер в панике: только не волнуйтесь, говорит, мы немедленно еще врача пришлем, и не одного, а целую бригаду. А болящий дедушка: спасибо, говорит, но бригаду лучше бы не надо — мне и одного-то похмелить пенсии не хватит!

Очень даже правильный дедок. В отличие, например, от истеричной дамочки, которая своими несуществующими хворями до того достала несчастного врача, что тот не удержался. Ничего особого он с ней не сотворил — лишь рецептик выписал: мол, возьмите досок в полный рост и употребите их по назначению. Выписал, понятно, по-латыни, а дамочке доступно объяснил, что конкретно ей это средство в самый раз показано. И, в общем-то был прав, только почему-то, говорят, дамочка в аптеке такой скандал устроила, что в итоге ажно психиатров вызывать пришлось. Не для дамочки, конечно, — для аптекаря…

Ничего такого экстраординарного на повестке дня сегодня не стояло — обычная рабочая текучка, среди которой два моих двухнедельной давности «чехла» в присутствии даже и не значились. А поскольку никаких других служебных прегрешений вроде бы за мной не наблюдалось, я расслабилась и позволила себе несколько отвлечься. Мысли как-то сами по себе съехали на тему о маньяке.

Думаньем это можно было бы назвать с большой натяжкой — так, импровизация на заданную тему. Занятно всё-таки устроен человек: во-первых, я вообще не слишком верила в этого маньяка, во-вторых, ни на миг всерьез не допускала, что гипотетический маньяк-старухоубивец может быть врачом, в-третьих, наконец, ни за что бы в жизни не поверила, будто некий оборотень-врач может обретаться на нашем отделении. Трижды невозможная бредятина! И тем не менее я исподволь шарила глазами по аудитории, то и дело спотыкаясь о такие же косые взгляды задумчивых коллег, словно в самом деле пыталась углядеть заведомо несуществующего призрака. И если б я одна! Странно всё ж таки… Странно всё-таки устроен человек и другие люди.

Н-да… Человек, положим, это я, а другие — это остальные. То есть в данном случае — наш славный коллектив, а именно: заведующий, старшая сестра, пять диспетчеров, бишь диспетчериц, восемь фельдшеров плюс два десятка человек врачей, из которых половина женщины. Фельдшеров и женщин на роль маньяка я примерять не стала: женщин — потому что потому (логика! женская как есть), а что до фельдшеров… За исключением милашки Кукина все наши фельдшера — студенты старших курсов медицинских вузов. Практика обычная, сама так начинала и могу уверенно сказать, что при такой нагрузке маньячить просто некогда. Лекции, работа, лекции, кабак, лекции, работа, опять-таки кабак — тут уж, право слово, не до глупостей.

Кукина, пожалуй, тоже можно опустить… э-э, в смысле — исключить, то бишь не рассматривать. Ага, ведь он такой ранимый; Мальвина, блин! Другое дело Брыкин: ежели с кого и рисовать типичного маньяка, так именно с него. Правда, с его лечебными талантами можно просто так, не будучи маньяком, полрайона выморить, но ведь одно другому не препятствует. Есть нечто в нем такое, странноватое, что не передать, но лично мне до крайности противное. Как… ну, как сопля на поручне, точнее, как тот, кто туда ее намеренно сморкнул и растер, смакуя удовольствие. По ощущениям подходит, хорошо подходит, очень хорошо подходит, очень даже хорошо Базилио подходит. Очень даже слишком хорошо…

Ага, даже очень слишком хорошо, а когда так слишком хорошо, это значит плохо. Так просто не бывает (опять же — логика! ужо какая есть), по законам жанра злыднем должен оказаться человек вне всяких подозрений. А кто у нас вне всяких подозрений? Ясно, Рудас, душка Карабас, босс Альберт Михайлович. Но тут уж дудки вам, фигу с героином! Тут и в самом деле нужно уколоться, чтобы хоть на миг вообразить, будто врач от Бога Рудас одной рукой пациентов лечит, а другой… Да ну, ерунда кромешная! И потом, не знаю как по жанру, а по жизни он мужик настолько обаятельный, что — не влюбиться бы. Переспать с ним, что ли? Или так пройдет? Однако мысль…

Потом додумаю. Так, бишь итак. Брыкина я исключила, поелику подходит слишком хорошо, Рудаса — поскольку слишком плохо. Кого еще? В смысле, кто еще кандидат в маньяки? Вестимо, Дуремар, коммунист Гайтенко, человек патологически серьезный, в зародыше лишенный чувства юмора. Не знаю, согласятся ли со мной мозговеды иже мозгоправы, но, по-моему, любой сугубо серьезный человек потенциально является общественно опасным элементом. Логика проста: индивид без чувства юмора ущербен, а всякий ущербный индивид ищет компенсации. Кто маньячит, кто-то коммунячит… разница, конечно, не шибко велика, но придется исключить и Дуремара. Извращенцы фишек не меняют.

Ну-с, следующий кто? Если речь зашла о шутках юмора, то, стало быть, Забелин. И что Забелин? Ничего Забелин, Забелин как Забелин, балагур и баламут, доктор Буратино. Милейший человек, даром что Цуцко на него за шутки жало скрючила. Согласна, амплуа шута еще не алиби, чувство юмора — оно разное бывает: калигулы с неронами тоже на свой лад числились в сатириках. И таки что? Прикажите считать, что зубоскал Забелин конкретно смеха для и типа шутки ради мочит пациентов? Увольте, на работе бы еще куда ни шло, но не в свободное же от работы время! Я, право, не Цуцко… А что до шуточек — по жизни он такой, рыжий он, Забелин!

Если Гоша-Буратино клоун рыжий, то Эдичка Хазаров — клоун «белый». Пьеро он наш, персонаж комедии дель арте… Чушь, с Эдичкой всё с ходу настолько не смешно, что почти что весело. Паче уж его-то я знаю (знала бишь, глагол в прошедшем времени) поближе остальных. Знала, допускаю, не так чтоб глубоко, э-э… да, но, в общем, всяко разно, по мне — вполне достаточно. Во всяком случае, довольно для того, чтобы утверждать, что для уголовщины он чересчур порядочен — он вообще настолько чересчур порядочен, что в чем-то даже жалок. К тому же Эдик, сорвись бы он с катушек, начал бы с семьи: если бы он тещу «долечил» и супругу «вылечил» — это я в порядке бреда могла бы допустить, но чтоб кого ни попадя… Опять же — хлопотно…

(Опять же — ло-о-огика!..)

В какой-то момент эти мне в кавычках размышления напомнили фирменный прикол древнего еврея Лившица. Древний-то он древний, особенно когда на вызов тащится, но стоит домочадцам болящего клиента его поторопить, он сразу рад стараться. «Не страшны дурные вести, мы в ответ бежим на месте» номер называется. Ему, едва завидев «неотложную»: «Ах, спасите-помогите, доктор, ах, скорее, ах, сейчас помрет!» А доктор Лившиц: «Ась?» — и, что есть силы топоча на месте, на весь подъезд: «Бегу, бегу, бегу!!!» (Ась? кстати, да — и вновь о чувстве юмора…)

Так вот, поймав себя на том, что думанья мои суть ерзанье на месте, остальных «подозреваемых» я пустила по боку. Лившица еще и потому, что патриарх всея «неотложной помощи» маньячит исключительно на своем еврействе, а трех… нет, даже четырех оставшихся докторов-мужчин, лекарей Чабанова, Воронина, Купцова и Мирзоева, э… ну, просто потому, что бредить наяву довольно утомительно. Я и без того начинала чувствовать себя перед коллегами почти что виноватой — нашла кого подозревать! А знай бы я тогда, что даже и милиция версию маньяка уже вполне похерила…

Ну да сослагательное наклонение дела не меняет. Кстати же, заметьте, я ведь даже не дала себе труда задуматься, отчего я следом за молвой пресловутого «врача»-старухоубивца зачислила в маньяки. Оттого, понятно, и зачислила, что следом за молвой: как же, проникает некий извращенец в дом, умерщвляющий укольчик делает, ценности уносит. Разве не маньяк? Однако же ведь собственно маньяки целенаправленно квартиры не обносят: не так они устроены, доминанта поведения не та, принципиально иная мотивация. Ладно хоть достало разумения эти все свои прикидки и приглядки не принимать всерьез. Шоу «За стеклом», часть первая, Янка и другие, где Янка — это я, а за стеклом другие. Что-то вроде синдрома постороннего, то бишь посторонней…

(Впрочем, все мы в этой жизни посторонние — и ладно бы друг другу посторонние: если беспристрастно разобрать, мы же в чем-то и самим себе сплошь и рядом тоже посторонние. В самом деле, если так подумать… А если так действительно подумать, может быть, на всякий случай стоило самое себя начать подозревать? Так сказать, чтоб думать неповадно-с?)

Оказалось, мне самой — не стоило. Верно, без меня охотники нашлись. Шоу «За стеклом», часть вторая, Янка за стеклом, а другие — это остальные.

А ведь ничего такого экстраординарного я не ожидала…

«Разбор полетов» закончился, на повестке дня осталось «разное».

— Слово имеет Алиса Борисовна Цуцко, — объявил заведующий.

— Спасибо. — Алиса поднялась. — Я прошу внимания, коллеги, — начала она словами Рудаса. — Мне очень неприятно говорить, но замалчивать я не собираюсь. Не в пример другим, — значительно добавила она. — Вы все, конечно, слышали, что на территории нашего обслуживания бесчинствует маньяк. Сначала большинство присутствующих отнеслось к этой информации почему-то крайне легкомысленно. Более того, некоторые даже позволили себе безнравственно шутить, поощряя такой преступной безответственностью новые злодейства. — Алиса уставилась куда-то сквозь Забелина: — Да-да, всем известно, о ком я говорю, и это также должно стать предметом разбирательства. Особенно теперь, когда правоохранительные органы вышли в конце концов на след и выявили в нашем коллективе человека, недостойного звания врача. Вы понимаете, о ком я…

Опаньки!

— Алиса Борисовна, это вы уж как-то чересчур, — поморщился заведующий.

По аудитории прошелся говорок.

— Имею право… — ничтоже сумняшеся заявила старшая сестра.

— И лево! — из зала перебил ее Забелин.

Говорок не утихал.

— Имею право, — настойчиво повторила старшая сестра, — и требую меня не перебивать и оградить от выходок. Так вот, я имею право…

— И лево! — не уступил Забелин.

На него зашикали.

— Достаточно, Георгий Валентинович, — недовольно произнес заведующий. — Извините. Алиса Борисовна, прошу…

— Спасибо. Я продолжу, — не без вызова ответила старшая сестра. — Лично я не собираюсь требовать каких-то объяснений от гражданки Кейн — теперь это прерогатива правоохранительной системы. Так вот, я отказываюсь выслушивать какие бы то ни было оправдания от подозреваемой, но имею право сопоставить факты и определить свою позицию. Более того, не только я — в этой ситуации мы все не просто вправе, мы обязаны назвать вещи своими именами. Мы знаем, милиция установила, что изверг, творящий злодеяния у нас под самым носом, является врачом. Прикрываясь нашей гуманнейшей профессией, он проникает в квартиры беспомощных людей, умерщвляет их и похищает ценности. К сожалению, мы должны признать, что арест гражданки Кейн при данных обстоятельствах не просто подозрителен — он закономерен!

Я отчаянно смолчала.

— А это то есть как? — спросили за меня из аудитории.

— А так. Мы слишком долго закрывали глаза на поведение нашей… — Алиса подобрала слова: — нашей пока еще коллеги. С самого начала работы на нашем отделении она не уважает старейших членов коллектива, игнорирует мнение опытных коллег и вообще ведет себя предельно вызывающе. Ее высокомерие просто оскорбительно. Я не буду оценивать качество ее лечебной деятельности — две подряд покойницы в присутствии говорят сами за себя. Не сомневаюсь, что в свете вновь имеющихся фактов эти эпизоды привлекут внимание не только лечебно-контрольной комиссии нашей поликлиники, но и прокуратуры. Тогда мы поглядим, помогут ли ей тряпки от кутюр и бесстыдные заигрывания с разными мужчинами. Вот что она здесь хочет показать своим очередным костюмом от Версаче?..

Уродам всё Версаче.

— От Валентино, — не удержалась я (соврешь не обеднеешь: на самом деле чуть ли не от фабрики, простите, «Большевичка». Ведь могут… иногда.) — И потом, госпожа Цуцко, что именно вы мне инкриминируете: некомпетентность, серийные убийства или проституцию? — со всем возможным при таком раскладе спокойствием осведомилась я, всё еще старательно не веря, что кто-нибудь способен этакую шизологию воспринимать всерьез.

Хихикнул только Брыкин. Старшая сестра меня старательно не слышала. Молчание казалось зыбучим, как песок.

— Послушайте, но как же это так? — спохватился Лившиц. — Почему же Яна Германовна сразу же преступница? Её ведь отпустили! Разве просто так убийцу можно выпустить? За деньги там или за что еще? Ведь нельзя же, правильно?

Маразм крепчал.

— За деньги можно всё! А между прочим, Яна Германовна живет явно не по средствам… Марк Наумович, ну вы вот, например, можете себе позволить новую машину?

— А при чем здесь это? — насторожился Лившиц.

— А при том, — отрезала старшая сестра. — Между прочим, не далее как позавчера ваша Яна Германовна Кейн, незаконно отпустив водителя, ездила на вызов на своем частном автотранспорте. По ее словам, вызов оказался ложным, однако что она там делала невесть сколько времени, остается тайной. А если кто не в курсе, именно тогда в соседнем адресе произошло очередное серийное убийство! — торжественно закончила она. — Вот так, товарищи, и пока не поздно мы должны решительно отмежеваться от скомпрометировавшей себя Дайаны Германовны Кейн и навсегда очистить атмосферу в нашем коллективе. В этом заключается наш гражданский и медицинский долг.

Опаньки…

Верите — теперь я испугалась. Слов у меня не было, оторопь какая-то взяла, в голове всё как закоротило. Ох, кажется, я зря априори исключила женщин — ну и чем вам не маньячка, а?.. Вот же стерва… нет, не просто стерва — психопатка… и не психопатка, нет… да она же меня просто ненавидит! За что?! И что случилось с нашим коллективом, с этими порядочными в основном, нормальными, разумными людьми, которые теперь в разрозненном молчании выслушивают такую ахинею?! Ау, коллеги! Люди, это бред, зовите психиатров! Ау!!!

Народ безмолвствовал.

Из людей остался только Эдичка.

— Альберт Михайлович, прекратите это издевательство! Вы отлично знаете, что Яна ни при чем, — не только во весь голос, но даже в полный рост, поднявшись для пущей убедительности, потребовал Хазаров.

Спасибо, Эдичка…

— Между прочим, Эдуард Евгеньевич, вам лучше помолчать, — перебила старшая сестра. — Не думайте, что никто не знает, какие отношения связывают вас с гражданкой Кейн. Стыдитесь, вы женатый человек. Ваш моральный облик вообще не дает вам права выступать по существу вопроса!

— А вам? — не постеснялся Эдичка, с подчеркнутым презрением бросив взгляд в сторону Гайтенко.

Гайтенко гордо промолчал. И даже не поморщился.

Алиса вспыхнула:

— Да как вы смеете!.. — оскорбленно дернулась Цуцко.

— Смею, — брезгливо бросил Эдичка и вновь с нажимом обратился к Рудасу: — Альберт Михайлович…

— Эдуард Евгеньевич, достаточно, — прервал его заведующий, в свою очередь поднимаясь с места. — Пожалуйста, присядьте… — Хазаров, чуть помедлив, мрачно сел. — Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь и дальше позволял себе высказывания, о которых впоследствии придется пожалеть, — довольно жестко заявил заведующий. — Лично я не сомневаюсь, что ситуация, сложившаяся вокруг Дайаны Германовны Кейн, не более чем недоразумение. Поверьте, Яна, я не был сторонником такого обсуждения и с сожалением вынужден признать, что этот разговор лишь усугубил злополучное стечение нелепостей. И тем не менее. — Рудас помолчал. — Надеюсь, вы сможете понять…

Поняла. Я уже без всяких экивоков поняла, что дело очень плохо. Сразу бы могла сообразить, в начале разговора, когда Алиса пошла ему наперекор. Не посмела бы она, не будучи уверенной, что дело еще хуже.

— При всей своей абсурдности ситуация сложилась действительно двусмысленная, — продолжал заведующий. — К сожалению, на этом фоне факт нарушения служебной дисциплины, связанный с выездом на вызов на личном автотранспорте, стал камнем преткновения. Данный факт — при других условия простительный, но с формальной точки зрения достаточно серьезный, — через мою голову был доведен до сведения главного врача. Увы, Зарина Ивановна заняла чрезвычайно жесткую позицию и своей властью приняла следующее административное решение…

Рудас взял бумажку со стола. Ворохнулась и сжалась тишина — наверно, как в суде перед оглашением приговора.

— Решение это таково, — объявил заведующий. — Приказом главного врача медучреждения Зарины Ивановны Басмаевой доктор отделения «неотложной помощи» Дайана Германовна Кейн за нарушение служебной дисциплины переводится в регистратуру поликлиники на должность медсестры вплоть до окончания должностной проверки. — Рудас отложил приказ. — Извините, Яна… Повторяю, это не мое решение и ни в коем случае не моя позиция. Со своей стороны я полностью уверен, что недоразумение в самом скором будущем успешно разрешится… Вопросы есть, коллеги?

Коллеги прятали глаза.

— Хорошо, тогда на этом всё… Да, последнее: Яна, вы должны представить объяснительную… — Рудас посмотрел на мое лицо, как будто стушевался и добавил, не глядя на меня: — Можно не сегодня.

Да, не сегодня…

Лучше не сегодня…

А сегодня…

Сегодня я всё-таки не выдержала — закурила.

Мне никогда не было так стыдно и так плохо, даже в первый (и единственный) раз в жизни в абортарии. Плохо — просто, по-жизни хуже некуда, стыдно — еще и за коллег, согласившихся считать меня преступницей. (Пусть не считать, довольно — допускать; на объективность у меня не было ни силы, ни желания.) Всякое изгойство унизительно — тем более вот так, ни за что и ни про что, на глазах и с помощью людей, которых я даже и сейчас числила своими. А свои смолчали, как одобрили…

Рваный ветер норовил брезгливо мазануть меня по физиономии. Осклизлый ветер, пакостный, стылый, как постылый. Дождя как будто не было, но лицо отчего-то враз заморосило. Понятно от чего, но лучше бы от ветра — лучше думать так, хотелось думать так, а значит, было именно вот так. Сопли подбери, кретинка с выставки! Не скажу, что кстати, но еще же младшенькая значилась на повестке дня — тут захочешь, а не рассупонишься.

До Лерки ходу мне было три квартала. В первом же попавшемся ларьке я бездумно купила пачку «Кэмела» вместе с зажигалкой. Жадно закурила, с отвычки закружилась было голова, но вроде в самом деле полегчало. Уф-ф… Оно хоть и противно, однако в руки брать себя всё-таки пришлось — не хватало мне сестре празднество испортить! Всё, некогда сейчас, переживу… как-нибудь потом допереживаю. И никакого раздрая, раздрипа и растрепа. Всё. Точка. С новой строчки.

Сестренка встретила меня в домашнем затрапезе — ежели, конечно, затрапез может быть каким-нибудь другим, кроме как домашним. И ежели вообще надетое на ней кимоно не кимоно, сари не сари, нечто шелковое взбалмошных цветов, на сестренке исключительно удачное, могло бы обзываться затрапезом. Ага, вот как всегда — хотя бы и в общении со мной младшенькая не упустила случая развернуть себя во всем великолепии. А почему бы нет? Правильно, жить нужно красивее.

— Наконец-то, Янка, проходи! — сестренка жизнерадостным тайфунчиком чуть ли не внесла меня в прихожую. — О, ты типа порыжела? А что, свежо, тебе идет, самая сермяга, — заметила она. — Ну, давай, давай, не терпится, пошли, оценивай квартиру!

— Погоди ты, дай хоть куртку снять, — улыбнулась я. — Уймись слегка, я дух переведу. К тому же перво-наперво тебе подарки причитаются, я их уже замаялась таскать. Видишь же — сумец по швам трещит!

— Да, сумка у тебя как таракан беременный. Интересненько… — Лерка спохватилась: — Ты видеокамеру взяла?

— Обижаешь, младшая. Держи, — я извлекла из доверху забитой сумочки портативную японскую игрушку, — и еще кассета про запас… Так, а это от отца, — передала я младшенькой конверт с зелеными купюрами, — было велено вручить точно в день рождения. Объятия и поцелуи прилагаются.

— Фатеру виват! Признаться, очень кстати, а то я с этими квартирными делами в кошелек смотрю, а там — слово на три буквы. Финансово-половой кризис называется.

— Догадываюсь. А финансово-половая недостаточность, надо полагать, это когда смотришь в кошелек, а там даже и трех букв не ночевало?

— Во-во, где-то как-то так, что-то типа вроде. Соображаешь, старшенькая!

— Ну. А теперь — внимание!..

Говорят, подарок должен быть вещью дорогой, в хозяйстве бесполезной, а значит, респектабельной. Врут, поди, но не кофеварку же сестре прикажете дарить, паче чаяния ее без меня подарят, тем более она у младшенькой уже по-моему есть. Признаться, в этот раз с сестренкиным подарком мне крепко повезло. С детских лет, с наших общих новогодних праздников, младшенькая сохранила слабость к свечам и подсвечникам. Ну еще и к гороскопам тоже, но при таком раскладе астрологией, положим, можно пренебречь, а вот подсвечники…

Тут подоплека в чем: среди прочих антикварных мелочей у Елизаветы Федоровны имела место быть чертовски занятная вещица — этакий похабно-обаятельный сатир с чашечкой для свечки. Еще в те времена, сразу после переезда Леры в Петербург, когда мы обитали вместе у Пяти Углов и порой пивали чай в комнате соседки, сестренка на него здорово запала. Продать сатира тетя Лиза отказалась наотрез, младшая настаивать не смела. Так вот, на днях случайно в витрине антикварной лавочки я увидела точь-в-точь (почти) такую же бронзовую чуду. Вопрос с подарком младшенькой сразу же отпал. Однако же представьте совпадение: вчера, не зная о моем приобретении, Елизавета Федоровна в качестве подарка Лерочке передала мне — да, дальше вы и сами догадаетесь. И что поразительней всего — оба-два подсвечника оказались зеркальным отражением друг друга. Такой вот совпадец, с ума рехнуться можно.

— Держи, — вытащила я первого сатира, — эта чудь тебе от тети Лизы. Узнаешь? А вот эта, — дав паузу, достала я второго, — в пару от меня. Владей и пользуйся.

Восторги были э… восторги были.

— Вы что, сговорились?!

— Нет, в том-то и прикол. — Довольная эффектом, я в красках расписала ситуацию. — …Короче, мать, кромешный совпадец. Удачно?

— Вау! С ума рехнуться можно, — согласилась Лерочка. — А вообще-то это символично — такое совпадение. Я к тому, что вы с тетей Лизой здорово похожи. Не замечала? Живете наособицу… да и внешне — даже внешне что-то в вас такое, родственное, есть. Ты к старости совсем такой же станешь.

— Не худший вариант.

— Всяко бр-р-р. Не напоминай мне, мать, о возрасте. — Сестренка ухмыльнулась: — Шучу… пока. — И добавила: — Надо будет отзвонить старушке.

— Мысль свежая, — иронично поддержала я, — особливо ежели учесть, что ты старушку типа приглашала — типа вроде как…

— Так я же знала, что она всяко не придет, — безмятежно отмахнулась Лерочка, — она же бабка умная. И она, естественно, знала, что я знаю.

— Ясненько, — усмехнулась я, — я знаю, что ты знаешь, что я знаю… Ты мне бородатый анекдот напомнила — про двух евреев, едущих в Одессу. «Рабинович, куда вы едете?» — «В Одессу». — «Послушайте, Рабинович, вы говорите, что едете в Одессу, чтобы я подумал, что вы едете вовсе не в Одессу. Но я же точно знаю, что вы едете именно в Одессу. Зачем таки вы врете?!»

Сестренка прыснула:

— Ну, типа как бы да, в общем что-то вроде. И думал он, я думала, что думал он, я сплю… Это типа как про бегемота на берегу реки.

— А это типа как?

— А на берегу реки бегемот — розовый, заметь, — сидит и типа вяжет. Тут рядом из воды выныривает голубая лошадь с треугольной головой. «Слушай, — говорит, — это какой берег — этот или тот?» Бегемот: «А тебе какой?» А лошадь отвечает: «Мне типа всё равно — я на велосипеде!» — Лерка подмигнула: — Ась?

Я фыркнула.

— Тады ой, — заключила Лерочка, — а то чегой-то ты сегодня чересчур серьезная… Ладно, пошли ты наконец, я апартаментами похвастаюсь!

Можно и похвастаться, лишь бы впрок пошло. Тем более похвастаться сестренке было чем. Перепланировка и ремонт стандартной трехкомнатной квартиры на пятом этаже стандартной же девятиэтажки влетели в преизрядную копеечку, но, понятно, стоили того. Удобный холл, рационально оборудованная кухня она же и столовая, арочный проход в просторную гостиную, лоджия, спальня, разумеется, ванная со всеми причиндалами вроде гидромассажа и пола с подогревом. Что еще? Стеклопакеты в окнах, на стенах светлые, сдержанных тонов рельефные панели, осмысленно подобранная мебель с некоторым намеком на модерн — словом, тоже по-своему стандарт, пускай он и зовется «европейским». Достойный вариант иллюстрации из модного журнала. Ощущение пространства — как на сцене; мне чуть избыточно, сестренке — в самый раз. А в целом здорово.

Я с удовольствием прошлась с сестренкой по квартире, не без удивления, кстати, отметив про себя, что к фуршету всё уже вроде бы готово. Ай да Лерка, ай да мать ети!.. Нет, кроме шуток, молодчина младшая, рада за нее, тьфу-тьфу-тьфу, удачно обустроилась. В самом деле, рада за нее.

Так что все мои охи-ахи и всякие другие восхищения — звучали-то они абсолютно искренне, но вот прозвучали то ли мимо нот, то ли где-то я еще сфальшивила. Во всяком случае, едва мы завершили экскурсию по дому, Лерочка остановилась посреди гостиной и, пристально глядя на меня, приказала:

— Так мать, теперь колись — чего опять стряслось?

— Ох…

— Так заметно?

— По морде нет, но я ж печенкой чувствую. — Лерочка не отводила взгляд. — Старшенькая, меня не проведешь!

Я вздохнула:

— Ведьмочка ты, младшая…

— Есть маленько, — ухмыльнулась та. — Хотя — тебе положено: эзотерика там, мистика восточная, всякие там ваши ини, ян… дао, понимаешь, до… что там еще?

— Где Рим, мать, а где Крым, — усмехнулась я. — «До» по-японски «путь», «дао», — я запнулась, — ну, в некотором смысле тоже путь, правда, по-китайски. Но тоже в общем путь, хотя не совсем тот, а точнее говоря — совсем не тот. А «инь» и «ян»…

Сестренка перебила:

— Ты тюльку не гони! Тот путь, не тот… мне лично всё равно, я на велосипеде. А ты выкладывай, пока не заблудилась.

— Да нечего выкладывать, — пожала я плечами, — так, на работе… Пустое, потом поговорим. Давай хозяйничать, мать, время убегает.

— Догоним, далеко не убежит. — Она кивнула на накрытый стол: — Всё давно готово. Янка, не финти!

— Когда успела?

— Чего тут успевать — будто я сама у плиты стояла! У нас тут ресторанчик за углом — заказала, сделали, оформили тип-топ. Самой возиться, знаешь ли, многовато будет… Короче, ты тему не меняй, всё равно же никуда не денешься. Садись и излагай.

— Ох, — я сдалась, — попробую… — Я плюхнулась в одно из кресел, стоявших возле причудливого вида стеклянного стола, вроде как журнального. — Экое же кошмарище ты приобрела! Пепельницу дай…

«Кошмарище» сестренку не пробило.

— О как! И давно ты снова закурила?

— С полчаса назад, — проворчала я.

— Крепенько тебя, — покачала головой сестренка. — Погоди… — Лера живо поставила на стол пузатые бокалы и щедро, не «по-культурному», а чуть ли не по край, по мне так правильно, разлила в них бренди. — Пробуй. Хотя — чего тут пробовать! — Сестренка подняла бокал и подмигнула: — Пробовать не надо, надо делать, как говаривал учитель Сунь из школы Вынь. Мораль: до дна!.. А теперь валяй.

Пришлось рассказывать. Оказалось это проще, чем казалось: бренди с сигаретой свое дело сделали. Я не то чтобы отмякла, но всё же перестала чувствовать себя этаким — представьте — подростком-переростком, который, впервые на своем веку столкнувшись с настоящей взрослой подлостью, решил раз навсегда, что люди — они гады. Поди теперь такому объясни, что люди еще хуже… Ага, оно не весело — но всё ж таки смешно.

Сестренка моего юмора не разделяла.

— Ах уехать можно, мать! — прямым текстом выразилась Лерочка. — И как же ты ее на месте не прибила?

— Кого? — Я сразу не врубилась.

— Алису вашу!

— Да вроде так не принято, — пожала я плечами. — Хотя, при случае…

— Во-во, и чтоб помучилась! — кровожадно ухмыльнулась Лерочка. — Тем более тебе-то в самый раз, ты же вроде как профессионалка.

— Н-да? — с некоторым сомнением отозвалась я. — Я почему-то до сих пор считала, что профессионалки — это те, которые всё больше в гостиницах стараются.

— Ай, не придирайся, — отмахнулась младшая. — Нет, Янка, ты как хочешь, но я бы непременно этой фре волосенки выдрала!

— Много чести будет.

— А я не жадная, — усмехнулась Лерочка. — Мне только интересно, с чего бы вдруг тебе столько чести выпало. Как сглазил тебя кто: сперва с ментовкой чешуя случается, теперь на службе бред. Не слишком ли?.. Поговорю-ка, Янка, я с Русланом — в ментовке у него повязки еще те. Ну и на Зарину, ясно, заряжу, и притом серьезненько. Вдумчиво так папу заряжу!

— А не выйдет с точностью до наоборот?

— Ты о Зарине? Думаешь, она из-за меня?.. Это вряд ли, — покачала головой сестренка. — Для начала — Зарина не глупа. Мадам с моим существованием не так чтобы смирилась, но где-то типа как. Ей типа всё равно, где мужик потратился, лишь бы сдачу до дому донес. Бабе ж с возрастом-то как не суетись, всё едино умной быть приходится.

Сомнительно мне что-то.

— Н-да? Может быть… может быть, конечно, если только не считать того, что именно Зарина обструкцию затеяла. Ну и если Рудас не соврал, что Алиса рапорт подала через его голову. Не посмела бы она без подсказки сверху. Хотя…

Я призадумалась.

— А даже если так! — подхватила Лерочка. — Тогда тем более я с ним поговорю. И если так… ну, тогда Русланчику совсем мало не покажется!

— Ладно, мать, проехали. Мальчики налево, девочки направо. Мои проблемы, мне их и решать.

— Вот и решай, а я поговорю, — непреклонно заявила Лерочка. — Упертая ты, старшая, — неодобрительно заметила она. — Всю жизнь такой была, сколько тебя помню. Во всем всегда сама, всю дорогу до того сама, что иногда противно. Я серьезно — тебе, мать, никогда не приходило в голову, что глядя на твою такую независимость не одна Алиса желчью изойдет? Уж слишком ты успешна…

— Это я-то?!

— Это ты-то, ты, чему ты удивляешься, — верно поняла мою реакцию сестренка. — Именно успешна. Ты себя всегда так подаешь, будто бы тебе всё запросто дается. Что хочется от жизни, то берешь, иной раз словно одолжение делаешь. Допустим, я-то знаю, что это не так, но ведь даже у меня порой завидки прорезаются. Будь ты мужиком — еще куда ни шло… да будь ты мужиком, я бы, может быть, сама на тебя запала!

С ума, блин, обалдеть.

— Спасибо, ты мне тоже очень нравишься, — проворчала я.

— Тьфу на тебя, — отмахнулась Лерочка и продолжила: — Оно понятно, по-жизни ты стрелец — вы ж, дети декабря, все малость отморожены. Наш фатер, кстати, тоже, но он-то хоть мужик, а ты, — сестренка постаралась подобрать определение, — а ты… да ты же даже из стрельцов белая ворона! Выпадаешь ты из ряда, мать, а это рано или поздно не прощается. Люди ведь толпа, больше одного — уже толпа…

— Ну, даже и один, положим, иногда толпа…

— Ась? — Лерка сбилась с мысли. — Тьфу ж на тебя!.. Умна ты, мать, да только не по делу. Как-то ты неправильно умна… — Сестренка усмехнулась: — Даже удивительно, как это тебе на татами окончательно все мозги не повыбили. Некоторая задержка в развитии не в счет… Сходила бы ты замуж, что ли, а? Или просто так кого-нибудь роди. Говорят, от этого глупеют. Тебе пойдет.

Ходи ты мимо!

Я хмыкнула:

— Может, ты и в этом мне желаешь поспособствовать?

— Ох, будь я мужиком…

— Уж ты определись! — расхохоталась я. — Спасибо, поучила жизни, младшая!

— Спасибо можешь опустить, для вас всегда пожалуйста, — живенько парировала Лерочка и добавила серьезно: — А с Русланом я таки поговорю. Цыц, охолони, про «сама» я слышала. Лучше в карате гонор свой показывай. Всё, мальчики налево, девочки направо… Кстати, между нами, девочками, говоря, я до сих пор хихикаю, как ты тогда Руслана приголубила. — Сестренка подмигнула: — А знаешь, как-то он с тех пор тобой заинтересовался!

Ну спасибо, не было печали.

— Ты еще бы ревновать затеяла, — ехидно посоветовала я.

— Вот еще! — Лерочка была неподражаема. — Хочешь, поделюсь?

— Я подумаю, — изобразила я.

— Валяй. А пока ты думаешь, пусть Руслан ревнует, я лично воздержусь. Было бы зачем. Он не первый, не последний, не…

Лерочка запнулась.

— Не единственный? — подсказала я.

— Да как тебе сказать, — отозвалась Лерочка. — Вроде бы пока еще ни под кого подкладывать не начал…

Даже так?

— Что, станется с него?

— Как станется, так сляжется, только не со мной, — поморщилась сестренка. — Плевать, пустое всё… — Кажется, теперь настала Лерочкина очередь уходить от темы. — Нет, хочешь в самом деле поделюсь? А то еще и троячок забацаем!

— Лерочка!

— А то — я уже двадцать два года Лерочка! Кстати, — Лерочка повторно расплескала бренди, в этот раз умеренней, — не вижу повода за это не принять. Давай-ка, мать, по-нашенски, по-блядски!

— Можно и по-блядски, — отсалютовала я бокалом. — За тебя!

— Лучше за тебя, — вернула жест сестренка, — за меня весь вечер будем пьянствовать.

— Тогда за нас, — улыбнулась я.

— Принято. Выше нос, сестренка! — Мы звонко чокнулись. — А хорошо пошло… — Лерочка взглянула на часы: — Ого! Труба зовет… черт, а я еще одежку не придумала! Ну да ладно, что-нибудь сейчас сообразим. Кури пока, я быстренько…

Она исчезла в спальне. А я еще добавила себе малость коньячку, расслабленно отметив про себя, что не всё так ладно в Лерочкиной жизни, как бы ей хотелось видеть и показывать. Что ж, ее дела, да и глупо было бы лезть к ней в душу именно сегодня, хотя, наверное, при случае стоило бы с ней потолковать… А вообще-то даже удивительно, до чего же наши представления о самих себе разнятся со взглядами на нас даже наших близких. Может быть — тем более даже наших близких…

В «даже» я, в конце концов, запуталась. Думать дальше было как-то лень, паче чаяния Лерочка переоделась в самом деле быстренько, не то что я с утра. Сестра преобразилась: в спальню упорхнула беспечная тропическая бабочка, а вышла из нее безупречная молодая леди, словно вместе с вечерним декольте надевшая светские манеры. Сдается мне, из сестренки запросто получилась бы отличная актриса, даром что ни она, ни я, в отличие от большинства девчонок, театром и кинематографом никогда не бредили…

Платье Лерочка подобрала в тон моему костюмчику.

— Ну-ка, глянем, — подтащила меня к зеркалу сестренка. — Хороши чертовки, а?! — И Лерочка легонько тыркнула меня кулачком в плечо: — Прорвемся, старшая!

И то.

Так, слово за слово, пустяк за пустяком, время пролетело незаметно. В четыре запиликал домофон. Начинались гости.