Без очереди в рай

Глава 13

На чем бишь я остановилась… да: туман. Каким он может быть? Любым, по крайней мере — разным. Может — мимолетным и прозрачным, даже солнечным, словно паутинка на заре, и щекотным, точно пух от одуванчиков. И еще — ожидающе-уютным, будто свежевзбитая подушка, ласковым и неуклюжим, словно лопоухий, толстолапый щен, с неуемным любопытством шарящий по всем углам щенячьим влажным носом. А еще — громоздко-никчемушным, словно архаичный шкаф в прихожей, равно монументальным и орнаментальным, как воображаемый средневековый замок, например, со стрельчатыми башенками и ехидными химерами, зазубренными крепостными стенами и увитыми плющом висячими мостами, сводчатыми анфиладами, запутанными переходами и патентованными привидениями минимум столетней выдержки. Еще? Пожалуйста: он может быть цветным, как в городе — насыщенным неоном; слабо разбавленным скрипучей желтизной нечаянного фонаря в позабытом Богом и людьми осеннем пригороде; в конце концов — слепым…

Собственно, таким и был туман во сне — без малого любым, по крайней мере — разным. А еще — другим, как водится во сне — неправильным. Я как будто снова оказалась в сотканном из тонущего света городе, среди людей без лиц; продолжалась полночь полнолуния. Я зачем-то шла знакомой мне аллеей в чахлом скверике, вокруг густел туман, и вроде скверик должен был давным-давно закончиться, а я всё почему-то шла и шла. Туман вокруг густел, становился всё плотнее и плотнее, так что даже приходилось, как в воде, иной раз и подгребать руками. А я всё шла и шла, пока не поняла, что город кончился, затерялся где-то позади, возможно — навсегда. И опять мне было странно, но не страшно, а туман вокруг сгустился донельзя, и тогда я мягко оттолкнулась от земли — и плавно, поначалу словно нерешительно чуть-чуть, а дальше ровно, неостановимо и непоправимо я устремилась ввысь.

Я парила над проселочной дорогой, раскинувшись, как будто на воде, окутанная легкой дымкой, сквозь которую отчетливо просвечивали звезды. Звезд мерцало неправдоподобно много — почему-то полная луна не затмевала их. Светло было без малого как днем, разве только свет был чуть зеленоватым — уютным, тихим, ласковым. Он мягко овевал меня, я словно дрейфовала по волнам, туман укачивал. Подо мною, где-то в потаенной глубине, не спеша брели в клубящиеся дали прихрамывающие телеграфные столбы, добродушно переухивались лешаки на лесной опушке, изредка вздыхала и ворочалась вовсе мне неведомая сказочная жуть, почему-то в этот лунный час ничуточки не страшная.

А туман качал меня, укачивал — и, видно, укачал, потому что всё одномоментно изменилось. Небо в одночасье посерело, словно бы я падала в туман, а я и в самом деле погружалась, падала в туман. Никакой дороги там, внизу, давно в помине не было, я погружалась в топь, беспомощно барахтаясь в тошнотной склизкой мути. Я тонула, задыхалась, а туман цеплялся за меня, лип к лицу, к рукам, как будто паутина, а меня неотвратимо засасывала топь, и со всех сторон ко мне тянула щупальца взаправдашняя нежить, до того чужая всему сущему, что было бы, наверно, лучше умереть, чем, ей доставшись, ей же уподобиться, но уже ни сил, ни воли у меня сопротивляться не было, всё было безнадежно, а значит, это было — всё, так что ничего другого мне не оставалось, кроме — да, теперь проснуться наконец.

Долгонько получилось… ну, не суть.

Короче говоря, глаза я разлепила. За окном угадывался реденький туман, начиналось утро понедельника. Воскресенье — в смысле дня недели — я в буквальном смысле слова проспала. Имеется по жизни у меня такая, весьма своеобразная, особенность: я с ранней юности спокойно обхожусь четырьмя-пятью, избыточно — шестью часами сна, без проблем переношу нагрузки, для многих — скажем скромно — неподъемные, однако же к какому-то моменту организм как будто бы подходит к некоему пределу — и вырубается. За всё приходится платить; приблизительно на сутки я впадаю в состояние типа коматозного — хоть без наркоза по живому режь; во всяком случае, пока опустошенный организм не наберет свое, будить меня — занятие бездарное. Вот так же и теперь: по утру, приятно распрощавшись с Юрием, я уже на автомате доехала домой, вроде бы общнулась в двух словах с Елизаветой Федоровной, на автопилоте же заползла в постель — и день спустя с трудом проснулась по будильнику.

Хочешь не хочешь, надо было жить. Времени раскачиваться не было, если я хотела попасть в регистратуру вовремя (даром что попасть туда я вовсе не хотела, ни вовремя, никак), то следовало поспешать, притом не слишком медленно. Я споро привела себя в порядок, позавтракала парой чашек кофе. Одеться предпочла я понепритязательней: кроссовки, джинсы, скромный свитерок и поверх — джинсовая же курточка. Джинсу я, кстати говоря, предпочитаю черную: не знаю как других, но лично вот меня лаконично-агрессивный черный цвет поддерживает в тонусе. Неброско получилось, но продуманно, и к тому же настроению под стать. Правда, памятуя, что на понедельник мы с Тесаловым договорились — всяко — созвониться и — более чем вероятно — встретиться, я намеревалась было прифрантиться основательней, но затем от этой мысли отказалась. Почему? А потому как раз и отказалась, потому что вечером маячил явный шанс с капитаном встретиться. Не поняли? Не стану пояснять.

А город наяву парил в тумане…

Выехала я с существенным запасом: опаздывать в изгнание казалось мне негоже, тем паче в первый день. На улице и в самом деле был туман, осклизлый и совсем не романтический. Машины ехали едва ли не ощупкой, то и дело образуя пробки, получалась не езда, а ерзанье. Всё еще просоночная голова занята была вещами посторонними, как бывает, когда впереди тебе светит нечто неприятное, чего однако же никак не избежать — ну, что-то типа посещения стоматолога. Мне, к примеру, было интересно, приснился мне туман из-за того, что был он наяву, или он случился наяву как раз из-за того, что мне приснился? Подите-ка второе утверждение опровергните… а впрочем, чушь, начхать.

Туман чуть поредел, я малость газанула, то и дело оставляя за собою кроющие заполошным матом гудки подрезанных машин, что характерно — кроющих заслуженно. Да, кто бы спорил, да, я не права, но как-то всё оно мне остокоммуниздело. Никакого позитива в жизни… о насущном, кстати, было бы подумать не грешно, а не гнать пургу под настроение. А впрочем же — а много тут придумаешь? Вот именно что — думай тут, не думай, а на деле остается только стиснуть зубы, улыбаться и терпеть. Тем более, по слухам, ископаемая крокодилица Ветлицкая, заврегистратурой, кстати говоря, пересидевшая на этой должности уже трех главврачей, старушенцией была изрядно самодурственной. Ну и на… чхи, а хоть бы и не чхи, но не без оснований мне казалось, что сегодняшний рабочий день не сулит мне ничего хорошего.

Оказалось, впрочем, лучше, чем казалось.

— Разрешите?..

В поликлинику я прикатила вовремя и без приключений, ради справедливости отметив про себя, что практику езды по осевой, да еще едва ли не на двух колесах, поощрять не следует. Повезло, что никого из наших «неотложников» около работы я не встретила — как смотреть в глаза коллегам, я не представляла. Ну и ладно, вот и хорошо, вам туда, а мне в регистратуру; и таки что теперь?

— Разрешите? — постучалась я в кабинет Ветлицкой. — Здравствуйте, Людмила Семеновна, я…

Та кивнула:

— Я в курсе — с «неотложки», доктор Кейн. Яна Германовна, как я помню, правильно? — Приспустив очки на кончик носа заврегистратурой несколько секунд буравила меня близко посаженными, слегонца навыкате глазами. — Проходите, доктор, — взгляд ее как будто подугас, очки вернулись вновь на переносицу. — Да расслабься ты. — Ветлицкая нежданно улыбнулась. — Не стой столбом, садись. По утрам я не кусаюсь, знаешь ли.

Я настороженно вернула ей улыбку.

— Ну-с, так-то лучше, — отметила она. — Басмаева тебя ко мне определила, стало быть, сослала, так сказать… Так получается?

— Наверное, — пожала я плечами: а как еще-то? — Получается, что именно вот так.

— А вот по-моему, дурость получается, — с некоторым даже и сочувствием проворчала заврегистратурой. — Расстроилась, поди?

— Не без этого, — пожала я плечами.

— Да, надо полагать, могла бы и не спрашивать… Хорошо. — Ветлицкая как будто бы решила что-то для себя. — Допустим. Ближе к делу. Кто в чем виноват — расспрашивать не стану. Вопрос — как поступить…

За неплотно притворенной дверью послышалось какое-то шушуканье.

— Можно к вам, Людмилочка Семеновна? — заглянула в кабинет какая-то регистратурная медюшка. — Я это, ну, того — хотела уточнить…

Ветлицкая досадливо поморщилась:

— А подождать никак, да? Видишь же, что я с врачом беседую. Извините, Яна Германовна, — отнеслась она ко мне подчеркнуто на «вы». — Ну что тебе, Марина? — с неудовольствием уставилась она на подчиненную. — Короче говори.

— Так я и говорю. — Девчонка с неприкрытым любопытством косилась в мою сторону. — Там пациенты спрашивают, будут ли сегодня дополнительные номерки к эндокринологу. Что мне им отвечать?

— А ты у самого эндокринолога спросить не в состоянии? Вот позвони туда и поинтересуйся, сколько на сегодня у него записано больных. Если доктор сможет сверх того кого-нибудь принять, он так тебе и скажет. Будто бы сама не знаешь… Ну?

— Да знаю я.

— Вот и подсуетись. Свободна. — В голосе Ветлицкой явно зазвучало раздражение. — И дверь закрой плотнее, здесь сквозит. Пошла. — Та неохотно, но ретировалась. — Ишь, ушлая какая, — проворчала заврегистратурой, — номерки ее волнуют, как же, жди…

Угу. И мне вот тоже почему-то так подумалось: на злобную убивицу соплюшке было интересно поглазеть. По улице слона водили… А кстати говоря, я не без удивления должна была признать за слывущей редкой самодурицей Ветлицкой наличие какого-никакого такта. Взять хотя бы ее «вы» ко мне в присутствии регистратурной барышни: так-то, дескать, я с тобой по возрасту, не обессудь, на «ты», но при прочих — извините, доктор; субординация-с! Да, вот вам и Людмила-никому-не-мила-свет-Семеновна. Занятная старушка, даже жить повеселее стало.

А впрочем, дальше что?

— Ну так вот, вопрос — как поступить, — продолжила Ветлицкая. — Если госпожа Басмаева считает, что я врача заставлю номерочки выдавать и с карточками бегать, то перетопчется. Не терплю, когда меня втемную используют. В моем хозяйстве мне Зарина не указ… Ты в компьютере соображаешь?

Я чуть удивилась:

— Пользуюсь. На уровне тупого юзера, не более того. То есть написать программку, например, я с ходу не смогу, а так…

— Годится, в самый раз. Определю-ка я тебя в статистику, там как раз девчонка приболела. Ты не против? — Пожимать плечами я не стала, благо и Ветлицкая ответа не ждала. — Хорошо, на том и порешим для общего спокойствия. — С неожиданным для корпулентной старушенции проворством заврегистратурой вынесла себя из-за стола. — Пойдем-кася.

Расположенная в боковом от собственно регистратуры помещении архива, «статистика» являла собой отдельный закуток, размером вряд ли больше одиночной камеры. Подслеповатое, покрытое до середины стекол белой краской, узкое окно снаружи было забрано решеткой. Вполне понятным в моем положении камерным ассоциациям несколько мешал невесть каким образом запихнутый сюда монументальный канцелярский стол с пузатым монитором и компьютером, но в остальном — всё в тему. А и что, так даже и смешнее… да и ради общего спокойствия опять-таки: коситься на меня здесь однозначно некому. Не жизнь — лафа!

Почему-то именно сейчас, впервые за сегодня, мне отчаянно хотелось закурить.

— Располагайся, — пригласила Людмила Семеновна, — поскучаешь здесь денек-другой. А для пользы дела — вот тебе, — Ветлицкая кивнула на компьютер, — здешнее верховное висючество, знакомься, так сказать. Управишься?

Пожав плечами, я включила комп.

— И что я должна делать?

— А что-нибудь… Да хотя бы вот, — Людмила Семеновна ткнула пальцем в стопку хорошо знакомых мне сигналок «неотложной помощи», — накопилось за неделю. В файле «Неотложная» найдешь их дубликаты и для начала сверку проведешь. Если встретишь явную описку — в компьютере исправь, остальное всё не в нашей компетенции. Как сделаешь… ну, дальше видно будет. Поняла?

Куда яснее.

— В первом приближении.

— Работай, стало быть. Что-то будет непонятно — не стесняйся, подходи и спрашивай. А вообще-то не усердствуй тут — так, потихонечку. Идею уяснила? Вот и ладно, обживай апартамент…

Ветлицкая ушла.

Ну-с, что теперь? Элементарно, доктор Кейн: если велено скучать для пользы дела — извольте поскучать. А как еще? Ну сами посудите: и что я должна делать? — а что-нибудь. Ответ не в бровь, а в глаз, намек прозрачней некуда. Возможно, я не слишком проницательна, но всё же не настолько, чтобы не понимать, что на этом месте от меня потребно номер отбывать, не более того. Что ж, признаю́: Ветлицкая с понятным административным здравомыслием распорядилась мной по типу с глаз долой, а там, глядишь, всё как-нибудь уляжется. Ну и аминь.

Скучнем же как могём.

Для начала я обследовала ящики стола — без конкретной цели, просто так, просто чтобы несколько освоиться. Ничего особо интересного: какой-то сидирум, початая коробочка с дискетами, «чернильница» для принтера. Далее — запас бумаги, папки с документами, казенные гроссбухи. Особняком — принадлежащие хозяйке кабинета сахар, чай в пакетиках и кружка с кипятильником. Так, а это в тему: в нижнем ящике, припрятанная в самой глубине, обнаружилась жестянка из-под кофе — определенно пепельница. Оч-чень хорошо! Приоткрыв фрамугу, я вульгарным образом нарушила категорический запрет на курение в медучреждении. Неладно что-то стало у меня с законопослушанием. К чему бы это, а? Вот именно.

Теперь компьютер.

Позвольте отрекомендоваться, вашество, — меня зовут Дайана. Давай-ка поглядим, какое ты висючество… А что — а ничего, сурьезный гражданин: третий «пентюх», быстродействие процессора отменное, памяти… а вот памяти у нас, пардон, 64 «метра», а сие уже местами есть склероз. Так, программы… впрочем же, программы как программы, не буду вас избыточно грузить — зависнете еще. Сознаю́сь, я несколько слукавила, определив себя как тупого юзера. Ась? Да, издержки воспитания: я приучена, за что бы ни бралась, скажем так, чего-то добиваться. Мысль вразумительна? Как с книгами почти: я коль скоро начинаю что-нибудь читать, закончу обязательно, даже утратив всякий интерес. Аналогично и с компьютерной премудростью: когда отец мне подарил свой суперноутбук, я его из принципа освоила. Между прочим, всякий человек, детально разобравшийся с одной продвинутой программой, без напряжения освоится с любой. Хакер из меня, положим, не получится, однако же…

Я, кстати, отвлеклась.

Примерно полчаса я осваивалась с программным обеспечением и с тем, как у нас вообще устроена статистика. Оказалось — грамотно устроена, я даже удивилась слегонца. Другое дело, что организацией здравоохранения я никогда особенно не интересовалась — так, элементарный минимум, который нам преподавали в университете. Тогда я к этой дисциплине отнеслась с изрядным небрежением — может быть, еще и потому, что на пресловутой кафедре оргздрава специализировались преимущественно студиоты, скажем так, ко всему иному непригодные. Деликатно сформулировала? Всё-таки в иных вещах я сноб.

Ну так вот, я всё же о статистике — если уж занудствовать, так хоть по существу. Два года назад, я как раз тогда пришла на «неотложную», спонсоры (Басмаев и компания, естественно) сподобились компьютеризировать нашу поликлинику. Поговаривали, правда, что вся эта оргтехника нашим благодетелям не вполне законным образом досталась за бесценок, а коли так — чего ж не порадеть. А впрочем, начинание в своей основе было здравое — печально только то, что традиционной, на бумаге, писанины у врачей не слишком поубавилось.

Возьмем, к примеру, нашу «неотложную». Диспетчер, принимая вызов, первым делом заполняет соответствующие графы так называемого сигнального талона: фамилия, имя, отчество больного, пол, возраст, адрес, телефон, повод к вызову и время обращения. Остальное — жалобы, анамнез, объективные параметры (температура, пульс, давление и т. п.), диагноз, проведенное лечение, а также время завершения работы с пациентом — заполняется уже на вызове врачом. Затем сигналка возвращается диспетчеру и дублируется им в компьютере. По окончании смены вся эта премудрость, обязательно проверенная Рудасом, по локальной сети сливается в статистику, вот в этот самый комп[8].

Аналогичным образом — с поправкой на специфику — сюда же поступает информация от участковых терапевтов и от специалистов — инфекционистов, пульмонологов, хирургов, прочих кардиолухов; нам имя — легион. Здесь хранятся данные на всех без исключения пациентов нашей поликлиники, в чем-то даже и избыточные вроде бы: сведения о ближайших родственниках больного, например… хотя — надо же кому-то сообщать, если вдруг клиент от жизни окочурится. Циник я? Профессия такая — лицемерить за бесплатно у врачей не принято. Не очень и шучу.

А вообще-то, если рассудить, такая постоянно пополняющаяся база данных есть вещь небесполезная. С помощью не слишком сложной компьютерной программы можно моментально получить историю болезни любого пациента, это очевидно. Можно проследить динамику распространения тех или иных заболеваний, в том числе с учетом пола, возраста, профессии или любых других параметров. Можно так же репрезентативно оценить эффективность применения того или иного препарата, того или иного способа лечения. Можно даже диссер сочинить; короче, можно многое, было бы желание и соответствующие навыки. Другое дело, что профессиональных навыков тех же участковых терапевтов хватает в основном на оформление больничных, ну да то э… да, но то — другое дело.

Утомила вас? Проехали уже.

Разобравшись в первом приближении что к чему, зачем и почему, я принялась сверять сигнальные талоны. Принялась без фанатизма, как и было велено. Странно, уж не знаю почему, работа ли так на меня подействовала, хотя бы механическая и не слишком нужная, то ли просто солнышко к полудню проглянуло, но настроение слегка приподнялось. Во всяком случае, визит Забелина в мой ссыльный закуток я приняла вполне благожелательно.

Чего душой кривить, я, в общем-то, ждала, что кто-нибудь из наших всё же явится.

— Экий кабинетище себе ты отхватила. — За неимением других доступных мебелей Забелин непринужденно присел на край стола. — Завидки разбирают ажно!

— А не пошел бы ты, — сварливо отозвалась я. — Сочувствовать приперся?

— Кому — тебе? И в мыслях не было. Ты же у нас девочка без нервов.

Если бы.

— Нервы? Хм… а что это такое?

Забелин ухмыльнулся во всю ширь:

— Вот за это ты мне, солнечная девочка, и нравишься!

Я прихмыкнула:

— На взаимность лучше не рассчитывай, — предупредила я. — Ладно, раз пришел — рассказывай давай, чего такого в этой жизни нового.

— Ну ты спросила. Хочешь анекдот?

— Бородатый?

— Очень.

— Не хочу. Ты лучше объясни, на кой ляд тебе такой ошейник, — обратила я внимание на новорусского размера золотую цепь, украшавшую не слишком атлетичную забелинскую выю.

— А это типа гонорар, — довольно сообщил Забелин. — Я тут частным образом конкретного братка в натуре, понимаешь, от бандитской жизни полечил.

— И так сразу радикально вылечил?

— Какая ты… а кто б мне заплатил? За бесплатно не дождетесь!

Я вздохнула:

— Меркантильный ты.

Он осклабился:

— Не, я теперь продвинутый. — Забелин оттянул цепочку: — Пошлость, правда?

— Жуть.

— Вот и мне понравилось. А Зарина хипешь подняла: что за вид, мол, вызывающе, больные не поймут, типа как бы облико морале!

Я недопоняла:

— Главврач-то здесь при чем?

— Ни при чем, я так ей и ответил: вам типа баиньки, я вас имел. В виду. Послал ее, короче говоря, не так чтобы конкретно, но по адресу.

— Ты адекватно можешь излагать?

— Не могу, еще не успокоился, чуть было не уволился к чертям. Представляешь, мне с утра Басмаева за раз два выговорешника оформила. Скоро следом за тобой куда-нибудь сошлет. По-моему, у мадам, блин, крыша съехала. Чучмечка драная…

— Попробуй без эмоций, — посоветовала я.

— Куда мне до тебя… Короче, госпоже Басмаевой шлея под хвост попала, приперлась поутру на отделение порядок наводить. Помнишь, я когда-то на двери диспетчерской объявку налепил: «Оставь надежду, всяк сюда входящий, а так же пишущий, тем более звонящий»? Хохмочка, не спорю, так себе, но никому же не мешала, правильно? А Зарина взбеленилась: это кто здесь растакой-сякой типа над больными издевается?! Ну, Цуцко, конечно, живо доложила, кто конкретно типа издевается…

— Зело серьезно, — улыбнулась я. — В особенности ежели учесть, что больным на отделение «неотложной помощи» вход официально воспрещен.

— Алису же пускают.

— Да, это меняет дело, — согласилась я. — А второй фитиль за что?

— За отзывчивость, однако. Хроник на меня телегу накатал. Вызвал, понимаешь, старый хрыч в четвертом часу ночи — бессонница с запором у него, ни погадить, ни заснуть, подавай ему врача по такому случаю. Ну а я спросонок отвечаю, но притом сугубо вежливо, заметь: «Вам не кажется, дедуля, — говорю, — что в этой жизни вы уже достаточно нагадили?»

— Скромнее надо быть. Ублажил бы, прописал бы старичку слабительное вместе со снотворным — глядишь и пронесло бы.

— А что же я ему, по-твоему, прописал? Вот его и пронесло, естественно.

— Тады ой!

Мы дружно рассмеялись. Лично я еще и потому, что с живостью представила, как бы среагировали на наш разговор записные моралисты и нравоучители. Каюсь, на дух не переношу такую публику, никогда и ни за что не отвечающую, на поверку отдающую гнильцой. К сожалению, на современный лад «гуманизм» и «лицемерие» синонимы, никогда не замечали? Впрочем, наплевать.

— Весело неделя началась, — заключил Забелин. — Не одна ты в поле кувыркалась.

Я раздумчиво кивнула:

— Это утешает.

Забелин усмехнулся:

— Прелесть ты! Последний светлый человек на отделении. В самом деле, как-то у нас нервотрепно, склочно стало, не к добру. Неладно что-то в королевстве гадском. Кстати, анекдот…

— Уймись, Забелин, — попросила я, — на мой вкус тебя сегодня слишком много.

— Всякий рыжего обидеть норовит, — пожаловался Гоша Валентинович. — Ладно, всё, молчу. Ты в курсе, что Калугин наш в реанимации?

— Лешка?! Как?!

— Автец, по пьянке вроде бы. На своей «шестерке» загремел. Но вообще-то там, похоже, дело темное. Подробностей пока не знаю.

Калугу было жалко.

— Где он?

— В «Двадцать пятом октябре». Говорят, жить будет. Может быть.

— Типун тебе…

Забелин посчитал вопрос исчерпанным:

— А кстати, анекдот…

— Забелин!

— Ты же свежий анекдот хотела рассказать.

— Кто — я?

— А кто же.

— Иди ты на туда!

Забелин хохотнул:

— А на куда?

— На три веселых буквы, — уточнила я. — Ладно, Гоша, извини, мне поработать надо.

— Уже в пути. — Забелин мельком чмокнул меня в щеку. — Побегу, пока очередной выговорешник не созрел, — и из дверей уже: — Ты веселей смотри!

Куда же боле.

Ладно, дальше что? Касательно того, что мне, мол, поработать надо, я была слегка соврамши: всю возню с сигнальными талонами я закончила как раз к забелинскому появлению. Ась? Нет, пожалуй, не хочу сказать, что Гоша меня так-таки достал, отнюдь, но так вот хорошо, в плепорцию, а больше ни к чему… Хотите верьте, не хотите — сами чуть подумайте, но когда твой ближний огребает неприятности, подобные твоим, это в самом деле как-то утешает[9]. Не знаю, правда, кто из нас в большей степени нуждался в утешении — похоже, что не я. Вообще-то штатный наш болтун и хохотун показался мне сегодня не по делу взвинченным. Даже странновато как-то, было бы с чего переживать: ну, два выговорешника за раз, один за просто так, другой за дело. в общем-то. Ну да, на отделении всяческий невроз, коий было бы уместнее обозвать нервозом. Ну, чердаки у публики текут, обострение сезонное… И что же? Год нынче високосный. Не мальчик вроде бы…

А кстати, о мужах — о мужчинах бишь, а не о мальчиках. Время незаметно подошло к обеденному, а я вроде собиралась позвонить Тесалову. Я вроде собиралась как будто позвонить — звучит, а? Непрактично даме первой мужику названивать, но поскольку новый мой рабочий телефон капитану я оставить не могла, поелику тогда сама его не знала, а мобильный… м-да, вероятно, стоит всё-таки мобильник завести — неприлично даже как-то получается. Ладненько, короче говоря, самой придется проявиться, лично я по пустякам не гордая.

В поисках бумажки с тесаловскими телефонами, сотовым, служебным и домашним, я перебрала всё содержимое кармашка моей сумочки. Бардак однако, мелочовки у меня, как у деревенской дуры фантиков. Заблудшая рекламная листовка с записанным на обороте графиком работы на октябрь, несколько визитных карточек, два бланка для рецептов (вылетело из башки — собиралась клофелин тете Лизе выписать), еще какие-то клочки с пометками, обертка из-под шоколадки — словом, черт-те что, не гожусь я в бизнес-леди с органайзером! Вот еще какая-то визитка — хотелось бы мне знать, что такое Караваев Станислав Викентьевич, телефон мобильный и домашний. Кто таков? Ах, да, сообразила — это Стас, басмаевский клеврет. Всё правильно, на обороте караваевской визитки сэр-гражданин Басмаев записал мне свой служебный номер — прямой, в обход секретаря. Премного польщена, но типа на фиг, откажусь я от его крутого предложения, завтра отзвоню и извинюсь.

Я механически перевернула визитку еще раз — так сказать, на караваевскую сторону. Что-то меня там как будто зацепило, показалось вроде бы знакомым… вроде бы домашний телефон: один, три тройки, три шестерки. Приметный номерок, где-то я его не так давно встречала. Где же? Черт, случается порой — настолько очевидно всё, что в упор не видится!

Интересно, если бы…

А хоть бы и кабы — ни припомнить (пустячок, вертелось в голове!), ни позвонить Тесалову (бумажку я в конце концов нашла) я так и не сподобилась. Неожиданно мне на голову свалилась Лерочка и, не желая слышать возражений, утащила меня на обед — на бизнес-ланч, как нынче называется. Не лаптем щи, так консоме ботфортом…

Бон аппетит.

Лерочка по своему обыкновению объявилась живенько. Еще из коридора было слышно:

— Здрасьте вам, Людмила Семеновна, как ваш радикулит? Помог массаж?

И голос заврегистратурой:

— Тьфу-тьфу-тьфу, с того раза думать позабыла. Поставила ты меня на ноги!

И Лерочка:

— А я что говорила: ловкость рук — и никаких таблеток! Если снова, не дай бог, прихватит — сразу же ко мне, не запускайте больше… Да, моя сестра у вас?

— В статистике сидит — вон, за дверью, где «Архив» написано. Нужно что?

— А на часок ее отпу́стите? Мы пообедать сходим.

— Да хоть на два. Смотрите, в сухомятку не питайтесь, Яночка твоя тоща, как манекен, мужику и прихватить-то не за что. Ей, кстати, передай, что после четырех она свободна, пусть только ключ от кабинета мне отдаст.

— Будет сделано!

— С обеда не спешите.

Младшенькая заглянула в мой апартамент:

— А, вот ты где. — Она небрежно притворила дверь. — Между прочим, от работы кони дохнут, слышала? Шабаш, короче, перерыв, культурно отдыхаем. Собирайся!

— Да я как-то…

Сестренка перебила:

— Ты сегодня завтракала?

— Кофе с сигаретой.

— Вот и я примерно так же, заодно и пообедаем. Ну, старшая, не тормози!

В конце концов, а почему бы нет? Не «сникерсом» же с колой перекусывать.

— Ладно. — Выключив компьютер, я надела куртку, прихватила сумочку. — Куда пойдем?

— Поедем, на своих двоих лениво. На Бухарестской есть приличное кафе. Ты же на колесах, нет?

— Поехали.

Сестренкино «приличное кафе» находилось всего в нескольких кварталах, по дороге только о погоде поболтать: питерская осень, что поделаешь. Проблем с парковкой не возникло, не центр всё-таки. Мы зашли в кафе. Неброский интерьер едальни мне пожалуй что понравился — без кухаркиных претензий на бомонд, необязывающе, но располагающе. Расставленные по периметру столы были разделены невысокими перегородками, получилось что-то вроде обособленных купе, создающих, скажем так, иллюзию приватности. Как принято в подобного пошиба заведениях, гардероб отсутствовал как класс, возле каждого «купе» имели место простенькие стойки-вешалки. Окна были занавешены тяжелыми портьерами, что лично мне, признаться, больше по душе, нежели «аквариумы» всяческих «Макдоналдсов»; по-моему, есть в витрине — вульгаризм… В общем, явно подразумевалось, что в этом заведении принято питаться, а не тусоваться или красоваться.

Народу было мало, из дюжины «купе» занято было меньше половины. Лерочка решительно прошла к угловому, равноудаленному от входа и от стойки бара, за которой находилась дверь на кухню, столику. Едва мы с ней разделись и уселись, возле нас образовался официант.

— Здравствуйте. — И персонально Лерочке: — Добрый день, Валерия Германовна, рады вам. Пожалуйста, меню.

Лерочка в меню не посмотрела.

— Кто из поваров на кухне, Шурик?

Тот ничуть не удивился:

— Сегодня сам Ашот командует. Баранина сегодня на славу удалась, цыплята хороши, заливная севрюжина из холодного… Как всегда, для вас — всё в самом лучшем виде!

— Так и быть, поверим. — И в мой адрес: — Закажем-ка тебе цыпленка табака, а мне…

Я проформы ради уточнила:

— У меня есть право голоса?

— А зачем? Говорю тебе, не пожалеешь, здесь единственное место в городе, где их по-человечески готовят. Во-первых, тут действительно цыплята, а не курицы, а во-вторых, они и в самом деле — табака.

Усмехнувшись, я смирилась:

— Верю на слово. Заказывай сама.

— Верно, слушай младшую. — Сестренка соизволила взглянуть на официанта: — Значит, так: один цыпленок табака, две севрюжины с хреном. Ну и зелень, разумеется, лаваш — короче, сам сообразишь. На десерт два кофе с коньяком, коньяк отдельно.

— Напитки? В качестве аперитива что-нибудь?

— Два сингапурских слинга[10]. А к закускам минералку принеси. На этом пока всё.

Официант откланялся.

— Я так понимаю, ты здесь за свою? — уточнила я сугубо очевидное.

— Не я — Руслан, он это заведение контролирует. На самом деле, эта забегаловка ему принадлежит — не формально, но… короче, да — на самом деле. Внятно изложила?

— Как будто поняла.

На мой аппетит сей факт не повлиял.

— Ты с ним до чего-нибудь договорилась? — поинтересовалась Лерочка.

Я кивнула:

— Созвониться. Завтра позвоню, там дальше видно будет.

О своем решении я сообщать не стала, успеет назудеться.

— Руслан тебе привет передавал, — сообщила Лерочка, — и здоровьем тети Лизы интересовался, — сестренка пояснила: — Он тогда мой разговор с ней краем уха слышал. Кстати, как она?

— Нормально, оклемалась в этот раз. А в остальном… — Я неопределенно повела плечами. — В этом заведении курят?

Лерочка поворотилась к бару:

— Шурик, пепельницу нам организуй!

Пепельница и коктейли были поданы с похвальной расторопностью. К коктейлям прилагалось блюдечко с маслинами, запотевшие бокалы украшали ломтики апельсина и лимона, листья мяты и засахаренные вишенки.

Пить можно было.

— Не выбежать бы мне из денег, мать, — обеспокоилась я этакими изысками.

Сестренка отмахнулась:

— Плюнь, еще чего! Всё спишем на мой счет — за меня здесь папик платит. Должен же он быть на что-нибудь полезен.

— Да я как-то не привыкла…

— Не дури. Кстати, я с ним переговорила, да, короче, Руслан мне обещал, что через день-другой все твои проблемы устаканятся. Ты типа не журись.

Оставалось лишь вздохнуть:

— Весьма признательна.

Сарказм сестренка опустила.

— А, как бы пустяки…

Сгустившаяся пауза мне как-то не понравилась.

— У тебя какие-то проблемы, младшая? — закурив, поинтересовалась я.

— Пардон, ты это, мать, с чего? — натурально удивилась Лерочка.

— Я же тебя знаю, младшенькая, как и ты меня. Когда тебя чего-то беспокоит, ты, к примеру, чересчур м-м… напористой становишься.

— О как!

— Именно. К тому же и в кафе ты не раздумывая к угловому столику прошла…

— А это-то к чему?

— Издержки подсознания: если человек… ну, не то чтобы чего-то опасается, конкретного чего-то, понимаешь, а попросту испытывает некий душевный дискомфорт, он в общественных местах стремится сесть лицом ко входу, а спиной к стене. Идиомоторика, мать, идиомоторика, проверено… Колись!

Сестренка хмыкнула:

— Ну ты и накрутила! А тебе не приходило в голову, что мне этот столик типа просто нравится? Всегда я здесь сижу… Ты слыхала сказочку про страны Простотакию и Непростотакию?

— Да погоди ты…

— Нет уж, ты послушай, расскажу, как для тебя придумано. Короче, жила-была страна, где люди делали всё просто так: просто так сеяли хлеб, просто так любили друг друга, просто так воспитывали детей. А рядышком была страна, где все всё делали совсем не просто так: не просто так сеяли хлеб, а чтобы собрать хороший урожай, не просто так любили друг друга, а чтобы обеспечить рождаемость, не просто так воспитывали детей, а чтобы вырастить достойную, блин, смену…

— У тебя это надолго? — перебила я.

— Перетерпишь, — отмахнулась Лерочка. — Ну так вот, в один прекрасный день премьер-министр страны Непростотакии собрал свою команду и сказал: «Рядом с нами находится страна, где всё делается типа просто так. Но ведь это же совсем не просто так!» И послал он войско в Простотакию. Затем послал он еще одно войско, и еще одно — пока не оказался в полном одиночестве. Все солдаты, перейдя границу, дружно оставались в Простотакии. Они писали ему письма: «Дорогой премьер-министр, приезжайте к нам! Мы живем легко и весело — просто так!» А премьер-министр в гневе эти письма рвал, бегал по кабинету и кричал: «Вы думаете, это я из принципа? Ничего подобного — я это просто так, просто так, просто так!» — Лерочка прикончила коктейль. — Ну-с, старшенькая, как тебе?

— Забавно, — раздавила я окурок, — но неубедительно.

— Иди ты, мать!

— Куда?

На этом интересном месте мы прервались — принесли закуски. Порции здесь были отнюдь не символические. «Зелень» представляла собой солидного размера салат из свежих помидоров, сладких перцев, огурцов, салатных листьев с базиликом и кинзой. Лаваш был теплым.

Сервис, блин…

Сестра так не считала:

— Шурочка, — попробовав севрюгу, поманила она пальцем официанта, — это что, мил человек, по-твоему, хрен?

— Хрен со сливками. «Пикантный» называется.

— Шурик, хрен не член, он не пикантным — он острым должен быть! Нет нормального — горчицу принеси!

Я про себя прихмыкнула. Нет, всё-таки чему-чему, а вот сестренкиной коммуникабельности я, право же, завидую. Я, кстати говоря, почти что не шучу: да хотя бы даже с этим официантом — натурально же она халдея строит, чтобы не сказать — в лицо хамит, а парень вроде как не обижается. И ведь не по службе, что заметно, он не обижается, не по жизни человек услужливый такой, а просто — Лерочка! Или, например, с Ветлицкой той же — полное вась-вась, хотя, казалось бы, скорее это мне заврегистратурой знать положено. Талант, однако!

Ладненько, всё это хорошо, но мы еще с сестренкой не закончили.

— И всё-таки, подруга, что с тобой?

— Да ничего такого… — А и то: что бы там с моей сестренкой ни было, аппетит ее не пострадал; ну да севрюжина в самом деле оказалась знатная. — Так, с Русланом слегонца поцапались, — нехотя ответила она. — По жизни мне кайфово быть при сильном мужике, ты этого не понимаешь, ну да ладно. Ты это ты, а я, короче, я — но я-то, между прочим, тоже женщина свободная! Как бы тебе по-умному сказать… короче, ничего я не имею против папика, но конкретно в содержанки я не нанималась, ясненько? В жизни есть другие интересы…

Я постаралась не съехидничать:

— Работа, например?

— Хотя бы даже так. Верь не верь, но мне моя работа нравится. Другое дело, что не всю же жизнь в массажистках числиться… В общем, я на юридический в Госуниверситет решила поступать. Платное там отделение, бесплатное — пока вопрос второй, экзамены-то всё равно сдавать, врубаешься? Ясно, что придется походить на подготовительные курсы — универ же, не лажовщина какая. А Руслан мне: на фиг надо типа, то да сё; ну, короче, разошлись во мнениях. На фиг, дескать, мне тот университет…

Я предпочла вопрос попроще:

— Почему юрфак?

— А почему бы нет? Всяко в жизни пригодится, в бизнесе… Вот ты чего-нибудь от жизни хочешь?

— Я? Хочу. Чтобы всё сразу и похмелья не было.

— Да ну тебя, — сестренка без совсем чуть-чуть обиделась. — Считаешь, у меня мозгов не хватит?

— Ну вот уж черта-с два! Если ты чего-нибудь по-настоящему захочешь — однозначно справишься.

— То-то! Вся в тебя… — Лерочка в задумчивости повертела вилку. — А знаешь, может быть, ты даже и права: не по себе мне как-то, как-то всё не то и всё не так. Пора, похоже, что-то в жизни поменять. В общем… ай, в натуре, муть сплошная в общем, ничего конкретного. Ну его, — сестренка как встряхнулась, словно выбросила всё из головы. — Ладно, мать, проехали. Будем жить, и всё у нас получится!

— Аминь.

Взрослеет Лерочка.

За разговором севрюжина кончилась. Мне принесли цыпленка.

— И это всё мое? А себе ты что ж не заказала?

— Я у тебя чуть-чуть гарнира украду. Фигуру надо поберечь, это же тебе всё не в кобылу корм! Так что ты грызи, а я буду завидовать. Для пищеварения полезно.

Что характерно — факт.

— Между прочим, младшенькая…

— Черт, — перебила Лера, — извини, пока я снова не забыла… — Приподнявшись, Лерочка стянула свою сумку с вешалки и вытащила из нее видеокамеру: — Во-первых, так сказать, спасибо, во-вторых, держи, всё в целости, батарею я подзарядила. А в-третьих, мне с утра звонила тетя Лиза, ты ей свой рабочий не оставила, короче. Ну так вот, она тебе просила передать, чтобы ты на почту заглянула. Вроде всё.

— Поняла, спасибо.

У старушки был на почте абонентский ящик, иногда ее корреспонденцию по доверенности забирала я. С этим ясно…

Черт, а я ведь вспомнила! То ли по ассоциации с сестренкиным «звонила тетя Лиза», то ли вследствие какого-то еще выкрутаса прихотливой памяти — так или иначе, я сообразила, где не так давно встречала номерок со Стасовой визитки. Один, три тройки, три шестерки; помните, недели три назад, первый же мой вызов после отпуска? Если я не ошибаюсь, а похоже, я не ошибаюсь, больно уж цифирь приметная… так вот, сдается, этот номерок принадлежал безвинно мною умерщвленной пациентке Жмаре, как же бишь ее… да, Аделаиде Митрофаньевне. Хм…

Что-то здесь слегка не стыковалось.

Интересно, как…

— Ты что-то начала про «между прочим», — перебила мои размышления Лерочка.

Я не сразу же сообразила:

— Что?

— Ну, когда я вспомнила про камеру, — напомнила она.

— А… думаешь, я помню, мать? Пустяк какой-нибудь… Цыпленок в самом деле замечательный. — Я легонько повернула тему: — Ты здесь фуршет заказывала?

— Ты про новоселье? Да, на фига самой готовить. А, кстати, как тебе парти — нормально получилось?

— В лучшем виде. И квартира у тебя на загляденье. — И к чему я, собственно, вела: — Занятно, я тогда на пьянке у тебя парой слов со Стасом перекинулась, — на ходу сымпровизировала я. — Тоже, хвастался, квартиру приобрел, — я припомнила, где проживала Жмара: — И тоже где-то здесь, на Будапештской, кажется…

Лерочка кивнула:

— Есть такое дело, «двушку» Стасик прикупил с полмесяца назад. — Младшая добавила насмешливо: — Пижон он, этот Стас: хлестался, что квартиру только из-за телефона приобрел — номер, дескать, так ему понравился!

Свет прозрения, тень… нет, лучше даже — сумрак подозрения… блин, черт-те что несу…

Я как можно безразличнее заметила:

— Бывает иногда. Человеку деньги девать некуда?

Сестренка усмехнулась:

— Это вряд ли, просто подвернулся пацану дешевый вариант. Как бы тоже папик посодействовал — у Руслана на сей счет фирмочка имеется. Я же тебе вроде говорила как-то? То есть фирма-то формально не его, но… да ты, в общем, понимаешь. Короче, там народ квартирными делами занимается, в том числе и обезличкой. Знаешь? Ну, типа умер одинокий человек, стало быть, его жилплощадь государство хапает. А что такое наше государство, надо объяснять?

— Спасибо, представляю.

— Есть шанс, что ты небезнадежна… В общем, эту обезличку, ежели умеючи, понятно, можно тихой сапой поиметь. Ну, где подмазать, где-то отстегнуть… всюду свои сложности, короче, в нюансы, извини, меня не посвятили.

Вопрос, уместный, как монашенка в борделе:

— А как с законностью?

Сестренка покрутила пальцем у виска:

— Закон? У нас? А что это такое? Старшенькая, ты в какой стране живешь? В России нет законов — есть понятия. Кто типа смог — того, мать, и пирог!

Vox populi…

— Басмаев просветил? — съехидничала я.

— Ай, — Лерочка подначку опустила, — я же не в пробирке деланная, мать! Это ты у нас какая-то… наивная ты, старшенькая, вот!

— Я тоже от тебя в восторге.

— Тьфу!..

Спорить с младшей я не собиралась. На фига? Если не по форме, то по существу она права: закон в России — слово неприличное. Ну вот кто такой, к примеру, лох, а? Законопослушный гражданин. Даже странно, что еще не все родители начали воспитывать детей в духе наглости, цинизма, беспринципности — в наше время мало кто без этого становится успешным человеком…[11] А занятно, надо полагать, выслушивать такие рассуждения от дочери удачливого бизнесмена, хотя бы даже вроде и пока к лику олигархов не причастного; а и то — кому еще судить? Не люмпенам же, право.

Впрочем же, я снова отвлеклась.

— А с чего ты вдруг квартирами-то заинтересовалась? — спохватилась Лерочка.

— Да просто, к слову, тему поддержать, — спрятавшись за сигаретой, отозвалась я. — Вроде бы здесь кто-то кофе обещал?

— Шурик!..

Подозреваю, что за кофе я была несколько рассеяна — даже не заметила, как выпила коньяк, который пить никак не собиралась… ну да было бы с чего переживать.

— О чем горюешь, старшенькая?

— Так, от сытости немного разморило, — отозвалась я. — Ну что, закончили, пошли?

Сестренка потянулась кошечкой:

— Поехали. — И Шурику: — Запишешь на мой счет. Спасибо, кстати!

Милое создание.

В вестибюле, возле установленного там игрового автомата, Лерочка притормозила:

— Погоди-ка, мать, — сестренка извлекла из сумки кошелек, из кошелька — пятирублевую монету, — попробуем…

— Ты никак к азартным играм пристрастилась?

— Ни фига. Просто у меня монета завалялась. Не люблю железа в кошельке. — Сестренка опустила пятачок: — Ну-кося…

Пожужжав и помелькав цифирью, автомат ехидно выплюнул монету в жестяной поддон — повторная игра.

— Не хочет, паразит, — заключила Лерочка. — На, попробуй ты. Давай, не будь занудой. Ну!

— Приспичило тебе…

Я, пожав плечами, бросила монету.

— Опаньки!

Чуть поверещав, как в предыдущий раз, автомат как будто бы задумался и выдал вдруг бравурную мелодию. На табло зажглись три выигрышных тройки, пятаки в поддон посыпались дождем. Вот ведь не было печали!

Не к добру…

Я развела руками: типа извини.

— Доигрались, младшенькая? Забирай. После как-нибудь от пятаков избавишься.

— А вот фигушки тебе, — уперлась младшая. — Ты выиграла — ты и забирай. Говорю же — я железа не люблю… А то давай еще сыграем, а?

Я выгребла монеты:

— В другой раз. Только, если ты не против, то в Лас-Вегасе.

— А Монте-Карло нам не подойдет?

— Заметано.

Хотелось бы мне знать, зачем я это всё рассказываю…

В машине мы болтали ни о чем. Преимущественно щебетала Лерочка, я больше размышляла о своем — было мне о чем подумать, к сожалению… Для начала я хотела побыстрее добраться до компьютера — теперь я представляла, что и как искать.

Вы-то, надо полагать, пораньше догадались.

Сумрак — нет, уже не подозрения — понимания, так точнее; да, сумрак понимания, в самый раз.

Всё на самом деле просто… ну, хотя не всё, положим, и на деле далеко не просто, но кое-что действительно же — вот вам, на поверхности. Едва ли не смешно: банально до того, что как-то скучновато, не находите? Обезличка, стало быть; допустим. Хорошо. Но только тут ведь как: можно сколь угодно долго ждать, пока жилье освободится естественным путем, а можно обезличить, так сказать, и явочным порядком, принудительно. Логично? Правильно, зачем в наш скорый век томиться в ожидании, если пациента можно э… чуток поторопить. Так вот, сдается мне, что кое-кто у нас весьма успешно этим занимается. Я, что характерно, в том числе.

Сослагательное наклонение не слишком продуктивно, однако же теперь, почти как жизнь спустя, тянет иногда порассуждать на тему «если бы»: что было б, если бы.

Замечу в скобках: что такое жизнь? Помимо, разумеется, озвученной уже сентенции касательно текущего с пессимистическим прогнозом заболевания, передающегося половым путем, не после бурно проведенной ночи буде сказано. Позвольте мне еще немного позанудствовать. По-моему, meiner Meinung nach, жизнь вообще и в частном представляет собой сцепление случайностей, но с той лишь оговоркой, что каждая из них есть всё-таки закономерность, только неосознаваемая.

Так, к примеру, не нарвись я по-пустому пару раз на м-м… чудака Козлова, то вполне возможно, что меня даже бы и не арестовали. А если бы меня тогда не арестовали, если бы не загремела я в качестве подозреваемой в милицию, то вряд ли бы меня затем за просто так сослали бы в статистику. Но коли если так, то теперь я, не имея доступа к главному компьютеру в статистике, навряд ли бы смогла с ходу подтвердить (хотелось — опровергнуть!) свои подозрения… Сойдет за логику?

Однако интересно, а если бы судьба распорядилась бы не так? Если б событийный ряд бы развернулся по-иному, если бы… а хоть бы и кабы — что-нибудь да непременно было. Бы. В этом смысле я действительно по жизни фаталистка: как сложилось, так всё и сложилось, потому что только так оно сложиться и могло. Хотите — проверяйте, если можете.

Опять я отвлеклась… Хорошо. Короче, — прицепилось Леркино «короче», — ну так вот, короче говоря, вернувшись на работу, я немедля занялась компьютером. Да, теперь я в первом приближении представляла, что и как искать, пускай лишь в самом первом приближении. Права была тогда Елизавета Федоровна (даже как-то слишком уж она была права): статистика — наука пусть не точная, но непременно тонкая. Умеючи всю нужную мне информацию можно было бы извлечь из базы данных едва ли не за полчаса. Я потратила намного больше времени, но в расконце концов — да, всё-таки нашла. Всё, в общем-то, лежало на поверхности…

А дальше теперь что?

Во многом знании есть многие печали (царь Соломон, он же Екклесиаст), однако же незнание не освобождает от ответственности, факт (Уголовный кодекс). Что ж, теперь я знала — ну, по крайней мере, понимала, точнее — начинала понимать; действительно же — сумрак понимания. Конечно, это не была еще картина целиком — в лучшем случае лишь несколько фрагментов в полутьме, по нечаянности высвеченных лучиком фонарика. Что еще там громоздилось по углам, среди теней, в тенетах — разглядеть покамест было не дано, но кое-что теперь я всё же знала.

Или нет?

Хотелось бы мне знать, что же я теперь на самом деле знала…