Без очереди в рай

Глава 14. Продолжение

…Ну, пусть хотя бы так, в конце концов не столь принципиально.

С Тесаловым мы распрощались около кафе. От предложения подвести его до службы Юрий отказался: по времени отсюда выходило так на так, но машина невзначай могла увязнуть в пробке. Может быть, он просто ощутил желание проветриться — слишком много было выкурено сигарет и слишком много информации озвучено. Возможно, впрочем, капитану почему-то не хотелось лишний раз светиться около работы в моем обществе. Я ничему уже не удивлюсь.

Короче, дальше что? Сочтем, что вечер удался? Да, пожалуй, так или иначе — и скорее всё-таки иначе, нежели чем так, бишь не очень так, как представлялось. Признаю, концовка получилась малость смазанной — ну да время в самом деле поджимало. К тому же продолжение разговора вряд ли бы к чему-то привело, кроме умножения неопределенностей.

По уму мне следовало паинькой отправиться домой и еще раз прокрутить диалог с Тесаловым. Прокрутить в буквальном смысле слова — помните, я обронила фразу касательно того, что негрешно слегка подстраховаться? Вот я и подстраховалась как могла: когда Юрий удалился в туалет, я не мудрствуя лукаво поставила видеокамеру на запись. Не так уж сложно было: камера лежала в сумочке, сумочка — на вешалке около стола; объектив мне удалось расположить вверху с торца, если можно так сказать — в щели под клапаном. А почему бы нет? На качество изображения особенно рассчитывать не стоило, но звук не мог не записаться. При ином раскладе тоже аргумент.

Вот только аргумент чего, недурно бы понять. В одном Тесалов несомненно прав — пока вопросов больше, чем ответов. Да, но чтобы получить ответ, желательно задать вопрос, не правда ли? Суждение банальное, не спорю, равно как и то, что человечество ни от чего не пострадало более, чем от забвения банальных истин. Придумала, увы, не я, но тоже человек не сущеглупый, кто не помнит — Ницше был такой. Редкий женоненавистник, между прочим…

Так, это я к чему? К сумятице в мозгах. Помнится, еще один женоненавистник как-то обронил, что, дескать, это ерунда кромешная, будто женские характеры разнообразны и местами даже глубоки: характеров у женщин вовсе нет — есть маета на гормональном уровне. Или же — мозгов у женщин нет? Всё равно — и то и то несправедливо… но чего не скажешь ради красного словца.

И всё же я засомневалась: а не чересчур ли я доверилась Тесалову, не пошла ли я на поводу м-м… у собственного естества? и не переоценила ли я состоятельность своих умозаключений, основанных-то, честно говоря, в основном на пресловутой женской интуиции? Если вы заметили, Юрий же ни разу прямо не сказал, что он сотрудник Федеральной службы безопасности — фактически он говорил мне то, что я хотела слышать. Фээсбэшника на откровенку раскрутила — ой ли, господа? Ну а если он меня элементарно обманул, стремясь разговорить? И если с обезличкой я попала в яблочко, а милиция и в самом деле в теме и капитан каким-то боком при делах? Тогда пиши пропало.

Чем дальше, тем тупик. Запуталась я, право, основательно… и хорошо бы, если именно запуталась, а не очень капитально впуталась. Даже если допустить, что Юрий в самом деле офицер Конторы под прикрытием, а не злопастный оборотень-мент… то жить, конечно, легче. Но много ли с того? Не стоит забывать — Контора есть Контора, у них своя игра, и квартирные аферы им до лампочки. А много мне поможет капитан в порядке частной инициативы? Ой, сомнительно.

Блин, еще же ведь и Лерочке аукнется, если я касательно Басмаева права! Хорошо хоть Леркина квартира вроде бы не из этой «черной» серии. А если?..

Короче, Янка, как ты ни крути, но такое умножение неопределенностей чревато. Так недолго и по фазе двинуться: «если», «если»… или я уже? Однако же возможны варианты. Шутки шутками, но…

Ладно, хорошо. Не имеешь представления что делать — делай что-нибудь. Ежели не получается клубок распутать с одного конца, имеет смысл порыпаться с другого. Благо зацепиться есть за что: Тесалов помянул о нестыковках в показаниях свидетелей, предположительно намеренных. Но коли если так, то что б мне не проверить, как вы полагаете? Алису пока трогать погодим, противно слишком, а ларечника — попробуем. Отчего бы человечка слегонца не э-э… не попытать? Вполне могу в буквальном смысле слова. И что занятно — ведь действительно могу!

Где же ты, мое благоразумие? Ау-у!

Надейтесь, капитан…

Так что вечер удался — но не закончился. Продолжим, дамы-господа? И правильно, есть смысл подсуетиться. До сих пор я, в общем-то, плелась в хвосте у обстоятельств — по-моему, это стало утомительно. Пора брать инициативу в свои руки; разумеется, такая самостийность может выйти боком, возражать не стану, но кто сказал, что непременно мне? Я, в конце концов, не комнатная барышня, силу применить не постесняюсь, в смысле рукомашества и дрыгоножества я твердый профессионал без всяких — ка. Известно, если в первом акте пьесы на стене висит ружье, то — дальше сами знаете.

Никакого подкупающего новизной и остроумием плана у меня, признаюсь, не было. Думала немного покрутиться около ларька, посмотреть, сыграть по обстоятельствам; получится, смогу разговорить — попытаюсь записать разговор на камеру. Машину я сознательно оставила за квартал от цели, на парковке возле супермаркета. Вероятно, это было ни к чему, но почему-то мне не захотелось, чтобы моя тарантайка без нужды оказалась в поле зрения ларечника. Да и просто прогуляться было бы нелишне, насиделась я сегодня.

Сыроватый холодок бодрил, горели фонари, в домах светились окна. Небо затянули облака, но вроде бы дождить не собирались. Я пошла без сумки, налегке, камера отлично уместилась в боковом кармане курточки. Мне нужно было пересечь приличного размера квартал наискосок, быстрее — напрямик между домами. Торопиться мне особо было некуда, но делать лишний крюк, пусть даже и по освещенным тротуарам, как-то не хотелось.

Идти кварталом было неуютно. Стемнело, если я не ошибаюсь, с час назад, но здесь казалось, что давно и безнадежно. В глубине этот микрорайон большей частью представлял собой заброшенную стройплощадку. Некогда существовавшие здесь скверы, школьный стадиончик, гаражи — всё пало жертвой уплотнительной застройки, так почему-то и не состоявшейся. Ограда подразумевалась, но формально; перекопано всё было вдоль и поперек, тем не менее какое-то подобие прохода через это безобразие имелось. Будь я в настроении, так скажем, адекватном, углы бы я срезать не стала, местечко выглядело угрожающе. Отчасти это всё напоминало проходную сцену в каком-нибудь малобюджетном триллере, когда всё в кадре дурноматом вопиет о том, что данный эпизод добром не кончится.

И какого черта эти целлулоидные киногероини вечно тупо прутся на рожон? Хотелось бы спросить. Нашла кого — сама же ведь поперлась. Нет, нарваться я не нарвалась — оказалось чуть иначе, чем казалось. Я благополучно миновала больше половины стройплощадки. Тропа была сравнительно нахоженной, марево луны просвечивало через облака, так что света, в общем-то, хватало. Немного в стороне от тропки, за сюрреалистическим нагромождением бетонных блоков, рассеянно горел невесть откуда и зачем здесь взявшийся фонарь. Тут меня и поджидали неприятности — точнее говоря, тут я их и нашла.

Ситуация была проста, как перпендикуляр. Далее тропинка проходила в непосредственной близи от мрачных штабелей строительного невостреба. За ними явно кто-то тусовался. Сначала я почувствовала легкий запах дыма, надо полагать — от костерка, затем стали слышны и голоса. Один… нет, даже несколько мужских — и женский, приглушенный, как придушенный. Удвоив осторожность, я подобралась, пошла почти что крадучись. Голоса стали слышны отчетливее. Женщина, на слух — сопливая девчонка, кажется, всерьез была напугана. Отрывистые реплики парней звучали угрожающе, какой-то тип паскудно рассмеялся. Неожиданно девчонка взвизгнула, раздался звон разбитого стекла, затем — возня со всхлипами и матом. Н-да, ежику понятно было, что какую-то соплячку там затеяли насиловать… а я-то здесь при чем?

Угу, вот именно. Говорила же, что я была не слишком адекватна. Ну как бы поступил нормальный человек в подобной ситуации? Правильно, как шел бы, так и шел, не дурак — прошел бы мимо, лучше — с ускорением. Давно известно, добрые дела редко остаются безнаказанными. Нет, серьезно, мало ли какие могут быть расклады в той компании? Не исключено, никто туда девчонку силой не тащил — сама на огонек зашла, пиваса на халявку выпить. Отсюда и сюжет — кто даму ужинает, тот ее танцует, разве нет? но даже если нет, это что-нибудь меняет? Мне сомнительно. Жизнь не какова, а такова; хочешь жить — умей бояться, каждый за себя — один Господь за всех, своя рубашка — словом, понимаете. Гуляйте своим курсом, господа, дерготня на тему справедливости чревата для здоровья — некоторые доброхоты от нее маньяками становятся. Ужо мне…

Ладно, коготок увяз — всей птичке чучело.

Каждый за себя — одна я за всех.

Вконец ты, Янка, сбрендила… но мимо так или иначе не прошла. И какого черта я теперь оправдываюсь, спрашивается? Как сложилось, так всё и сложилось, как случилось, так и получилось. По мне — достаточно.

Я предельно осторожно пробралась между штабелями железобетонных блоков. С противоположной от тропинки стороны подрядчики как будто по заказу оставили укрытый от досужих глаз свободный пятачок земли. Здесь-то и происходило м-м… действие. Света заблудившегося на строительной площадке фонаря хватало, чтобы различить подробности. В первом приближении всё выглядело так, как мне и представлялось: полупрогоревший костерок, в изобилии бутылки из-под пива и дешевой водки — словом, логово. Насильников было побольше, правда, чем я ожидала — не три, как показалось мне на слух, а пять. Классический помойный молодняк, из тинэйджерского возраста уже мальчонки вышли, но в разум, очевидно, не пришли. Жертва тоже из кухаркиных детей, к гадалке не ходи, того же поля ягода. Типичная писюха-пэтэушница, убогонькое, в общем-то, создание — из тех, кто в состоянии надеть заниженную в талии джинсу с застиранным бельем в линяющий цветочек. И на кой меня в этот междусобойчик занесло…

Пока мне удавалось оставаться незамеченной — компания была увлечена процессом. Девица брыкалась, пожалуй, непритворно, хоть это кое-что; толку всё едино было мало. Дуреху, незатейливо разложенную прямо на земле, держали ажно трое, четвертый недоделок, матерясь, возился с ее джинсами. Еще один стервец, постарше остальных, усмешливо покуривал в сторонке. Забавляли его, судя по всему, не только, а вполне возможно — и не столько даже трепыхания жертвы, сколько бестолковая довольно-таки суета подельников. Продвинутый пацан; сдается мне, он здесь за основного; учтем.

Основной, не выпуская сигарету изо рта, небрежно отодвинул одного из недоделков:

— Ну-ка, Чубчик, отвали. Девочка тебя не понимает, — опустился он на корточки, — ей надо объяснить. Она на самом деле ласковая девочка, не так ли? Не хочет же она, чтобы мы окурки о нее гасили, правильно? — Он стряхнул ей пепел на лицо. — Почему-то я не сомневаюсь, что не хочет…

Девчонка попыталась было трепыхнуться:

— Подонки… гады… сволочи…

Насильник выпустил ей дым в глаза:

— Люблю норовистых — подмахивают лучше, — заметил Основной. — Нет, пожалуй, жечь ее не стоит. — Он щелчком отбросил сигарету в сторону. — Мы же не животные какие, верно, пацаны? Ну а ты что скажешь, мандавошка? Ну, не слышу?!

— Отпустите меня, сволочи… пожалуйста!..

— Хамит, манда, — отметил Основной. — Короче, так, дешевка, ты смотри — ты сама не захотела по-хорошему, — переменил он тон. — Сюда смотреть, сказал! — В руках у вожака угрожающе блеснуло лезвие не то ножа, не то опасной бритвы. — Я повторять не буду! Либо ты сейчас со всем усердием даешь, потом добавки просишь, либо, блядь, тебе всю морду на ремни порежу! Ясно, кусок мяса? Поняла?!

Девчонка тихо всхлипнула:

— Подонки…

Основной ее внахлест ударил по лицу:

— Не слышу, прошмандовка! Поняла?!

— Поняла…

— Не слышу! Громче, падла!

— Поняла!..

Кто-то из подонков гоготнул:

— Гля, она на всё согласная, в натуре!

Основной ее похлопал по щеке:

— Понятливая девочка попалась, молодец. Давай, изобрази нам доброволочку. Постараешься — живой домой пойдешь!

По уму девчонке оставалось только подчиниться.

Правила игры пора было менять.

— Не правда ли, приятный вечер, господа, — выступила я на свет. — Позвольте отрекомендоваться — я ваш экзистенциальный ужас, — со свойственной мне скромностью сообщила я. — Для затравки по мордасам не желаете? Или всё-таки поговорим сперва?

Без двух букв ребятки похудели.

— Не понял? Что за ё?..

— Ну, ё не ё, но так уж получилось, — дружелюбно пояснила я. — Еще какие-нибудь содержательные реплики последуют? — Народ безмолвствовал. — Какие-то вы некоммуникабельные, право, — прямо-таки пожаловалась я. — К вам тут, понимаешь, женщина на огонек зашла…

— Гля, пацаны, да это же бабец, в натуре… блин! — один из недоделков начал выходить из филологического ступора. — Баба, ёптать!

— Надо же, дошло, — порадовалась я. — Он у вас всегда такой сообразительный или в основном по понедельникам?

— Гля, точно — телка. Пацаны, врубись — свежак, сама пришла!

— Придурочная, что ли?

— Есть маленько, — согласилась я; действительно, не съедь бы я слегка по фазе — мимо бы прошла. — Что поделаешь, — пожала я плечами, — говорю же — так уж получилось, — я развела руками: — Не везет.

Впрочем же, кому — не уточнила.

— И чего же ты у нас забыла, цыпочка? — включился Основной. — Ты, наверно, шибко образованная, да? А потому совсем-совсем тупая? Дома не сиделось? — нацепил он на лицо улыбку. — А-а, я сообразил — телочка по приключениям соскучилась, промежду ног свербит. — Он опять почувствовал себя в своей тарелке: — Как, утешим телку, пацаны?

— Ёптать, ну!

— Должна предупредить — вы мне просто редкостно не нравитесь.

— Понравимся, — заверил Основной. — Сейчас ты нас полюбишь — всех и всяко, и со всем усердием, усекла? Двоих драть веселее. — Он осклабился: — Распорядись-ка, Чубчик. Филин, подсоби — вали ее с Чубайсом. В темпе, пацаны!

Я усмехнулась:

— О как! Интересно. А кстати, между нами, а почему — Чубайс, а? Рыжий потому что или этот тоже лохотронщик, только недоделанный? Чубайсик, стало быть?

— Ну ты… всё, ты напросилась, сука! Всё, молись, манда, — обозванный Чубайсом недоделок подобрал с земли расколотую «розочкой» бутылку: — Амбец тебе, в натуре!

Двое двинулись ко мне.

Хорошо — того и добивалась. Для того я с ними тут и бутафорила — дабы ненавязчиво подстроить сцену под себя. Для начала мне хотелось сбить подонков с панталыку, загрузить сюрреализмом ситуации, если вам угодно — спровоцировать задержки в поведенческой программе. Параллельно я старалась навязать им свой пижонский, ернический тон — и заставить их самих спижонить; нет бы взять им навалиться сразу всем! А двое, даже трое — всё не пятеро…

Так примерно всё и получилось. «Розочка», конечно, осложняла дело, однако не настолько, чтобы с переляку разбираться с ними радикально.

Ладушки, пора и начинать.

— Я так понимаю, вам не стоит предлагать отпустить девчонку по-хорошему? — проформы ради уточнила я. — Больше я предупреждать не стану.

Чубайсик гоготнул:

— Гля, она в натуре дурканутая! — Насильник угрожающе наставил на меня бутылочную «розочку»: — Сама разденешься или тебе помочь?

— Зачем же помогать, сама. — Я как будто так и надо вылезла из курточки и бережно повесила ее на торчащую из блока арматурину; не хватало мне еще разбить видеокамеру. — Ну-с, воля ваша, господа. — Что, впрочем, вряд ли: Бога и моя. — Минуточку…

Игнорируя наставленную на меня разбитую бутылку, я невозмутимо выудила из кармана завалявшуюся там после дневного выигрыша в автомате пятирублевую монету.

— Хочу монетку бросить, — пояснила я. — Должна же я решить, убивать вас или лишь калечить. Ну, на решку или на орла? Загадали? Опаньки!..

Повторяю, убивать я их не собиралась — в конце концов, не на меня наехали. Даже и калечить их серьезно — много чести будет, но… Охотно признаю, что мое (не) понимание Священного писания довольно, скажем так, своеобразное. Нет, никаких ветхозаветных максим типа «зуб за зуб» равно «око за око». Как нынче говорят, наш ответ имеет место быть адекватным, но асимметричным. Если вам намерены, к примеру, врезать по щеке — сломайте нападающему руку, можно даже две, избыток не вредит — для профилактики.

Жестоко, да? А неповадно будет.

— Ай, какая я неловкая!

Монету я намеренно подбросила, во-первых, слишком сильно, во-вторых, неточно — не вверх, а по наклонной траектории, за спины двум недоделкам. Знакомый старый трюк в иной модификации: отвлечение внимания противников на миг, а дальше…

Да, естественно, а дальше — как учили. Лично мне наука впрок пошла; впрочем, зверствовать сверх меры я не стала. Вооруженному расколотой бутылкой Чубчику-Чубайсу я, взяв его на простенький прием с закручиванием руки за спину, сломала кисть в запястье и вывернула из сустава плечевую кость. Оружием имеет смысл пользоваться, а не угрожать — хоть это-то ему уроком будет. В продолжение комбинации я послала воющее тело Чубчика под ноги нерасчетливо шагнувшему ко мне второму недоделку, Филину, практически одновременно прихватив того и дернув на себя. Просто так ему я падать не позволила — встретила его ударом колена по лицу, в довесок для гарантии добавив по ушам сложенными «лодочкой» ладонями. Била я осознанно — чуть легче, чем необходимо для того, чтобы убить, но перепонки вряд ли уцелели. Всё-таки я гуманистка…

Ладно, минус два. В остатке еще три. Точнее — два в остатке, Основной — в уме.

Пощекочем-ка щенка по самолюбию.

— А всякому выебнувшемуся да отпизднется, ибо — не хуй! — изрекла я назидательно. — А монетку я, пожалуй, приберу, нечего ей просто так валяться, — деловито подобрала я пятирублевку. — Вдруг еще и пригодится, как ты полагаешь, петушок?

«Петушком» я вожака достала.

— Ах ты, блядь!..

В руке у сопляка была, похоже, бритва. Гнусное оружие, со стажем, так сказать: дворовая шпана с позапрошлого столетия эти штуки пользует. Тенденция, однако, связь времен…

— …порежу, прошмандовка!..

В самом деле, бритва, да. Опасная. Другое дело, наезжать с подобной неприличностью на каратеку-профессионала (-ку опустим), право, опрометчиво. По существу это настолько же разумно, как пытаться затушить окурок в емкости с бензином. Теоретически последнее возможно — если повезет, ежели сосуд наполнен доверху, а значит, в замкнутом пространстве нет паров, то — может быть. Шанс, несомненно, есть, но проверять — нет, я бы воздержалась.

— …мать твою, на фарш манду пущу!

— Ну, это вряд ли, — усмехнулась я презрительно. — Гундосить ты горазд, парашничек, — усугубила я, — пока в кустах сидишь, за малолеток прячешься. Нехорошо, сестренка!

Как и следовало ожидать, Основной на эту удочку попался.

— Амбец тебе, манда! — выкинул он на манер навахи бритвенное лезвие. — Пацаны, не упустите мандавошку. — Основной пошел ко мне. — С придурочной я лично разберусь. Всю рожу распишу, паскуда!

Лучше б он не пробовал. Серьезно. Зря он попытался полоснуть меня опаской по лицу. Напрасно. Объяснить? Для женщины в любом единоборстве едва ли не труднее всего научиться не беречь физиономию: известно же — чего боишься, то и огребаешь. Однако не беречь — не значит не бояться, страх быть изуродованной остается, никуда не денешься. Но страх — он страху рознь: кто-то цепенеет с перепугу, кто-то гибельно вдруг лезет на рожон. А кто-то — я, к примеру, — превращает этот самый страх в холодную, расчетливую ярость. Надо продолжать?

Аминь. Товарищ напросился.

Гьяку-цуки… знаете ли вы, что такое классный гьяку-цуки? О, нет, вы не знаете, что такое классный гьяку-цуки! Выполненный в технике джан-кайтен протыкающий удар рукой, когда начатое бедрами движение завершается закрученным ударом кулака в организм противника, энергией своей подобен направленному взрыву. Так не бьют — так убивают: сила этого удара такова, что он не только пробивает пресс, сминает грудную клетку или черепные кости пациента, но и разрывает внутренние органы. О каких там почках, печени или селезенке стоит говорить, если в целях демонстрации этим простеньким на вид, а на деле — шлифуемым годами тренировок ударом можно разбомбить нехилого размера бетонный блок или даже превратить в труху содержимое среднего размера железнодорожного контейнера, например, с фарфором? Что такое средостение с сердцем и аортой и корнями легких? А сами легкие в плевральных полостях, так легко пронзаемых оторванными от грудины и хребта реберными дугами? А мозг? А?..

Перебор. Увы. Согласна, даже при таком раскладе это чересчур… тем не менее — возможны варианты.

Недоделок был классический правша, я же в состоянии работать одинаково — почти — как справа, так и слева. Для начала я его слегка потанцевала, уворачиваясь от ударов и ловя момент для контратаки. Основной уперто продолжал махать своим оружием поверху, на уровне лица и шеи. Опаньки! Опасно заложил…

— Я тебя достану, сука рваная… порежу на ремни!..

Достаточно с меня. Увернувшись от очередной размашистой атаки, я левой с полуразворота жестко провела уширо-геро-кекоми в подмышечную впадину — при некотором навыке такой удар ногой практически парализует руку оппонента. Бритва отлетела в сторону, подонок устоял; тем хуже для него. Ребром зажатой между пальцами монеты (говорила же, что может пригодиться) я без сожаления пропахала ему щеку до челюстной кости. Не смертельно, но, по-моему, поучительно: какою мерой меряете вы, такою же и вам будет отмерено. Не я — Христос; а заслужил — носи.

Завершающий удар маваши-гери по виску отправил Основного в аут. Минус три.

Оставшихся я танцевать не стала — не было нужды. Один из них подался было на помощь вожаку, но малость припозднился. В общем-то, благоразумно; ну да ничего — кто не успел, тот всё равно получит. Для начала я ему хотя и незатейливо, однако же добротно шибанула основанием ладони в верхний уровень. Отнюдь не гьяку-цуки, нет, но тоже по уму, в нашем случае — сиречь по лобной кости. Быка на раз таким ударом вряд ли свалишь, но быкующему переростку — в самый раз. Приложила я его без фанатизма, аккурат в плепорцию: рудиментарные мозги гаденышу не вышибла, но в изумление пациента привела. А чтобы вьюноше наука точно мимо не прошла, сугубо воспитательно, так скажем, ласково почти ребром стопы ему сломала переносицу. Наличествует всё-таки во мне педагогическая жилка, как вы полагаете?

Удирать ему оно не помешало.

С последним недоделком мне возиться, в общем, не пришлось. Девчоночку я недооценила, характерец у пэтэушницы, пожалуй, был бойцовский. Не она теперь, а этот сукин сын валялся на земле, и девчушка неумеючи, зато с энтузиазмом пинала это напрочь деморализованное дерьмецо ногами.

— Притормози чуток, так дело не пойдет. — Я в итоге всё-таки вмешалась. — Позволь-ка ему встать, — распорядилась я, подобрав с земли опаску. — Для начала, кстати, застегнись, — посоветовала я девчонке — и, угрожая бритвой, пацану: — А ты штаны снимай, забавничек. Кому сказала? Ну!

Незадачливый насильничек от страха пребывал в легком помрачении сознания.

— З-з-зачем? Т-ты что?..

Торможенный клиент.

— Я — как, мудак, — я перешла на рык: — Штаны спустить! Не спустишь — член отрежу! Живо! — Он сломался. — Ниже! До колен! Трусы! Руками не держать! Как всё запущено… Давай-ка мы его слегка подвинем, — обратилась я к девчонке, — к примеру вот сюда, поближе к костерку. Распорядись-ка.

— Я?

— Ну, не всё же мне трудиться, правильно?

— А… а как?

— А пни, как по мячу. Или, если хочешь, стукни по уху.

Упрашивать себя девчонка не заставила — и стукнула, и пнула, и еще добавила вдогонку. Передача получилась очень ничего, мне грешно бы было промахнуться. В круговом прыжке (признаться, для души — не то чтобы пижоня, но уже шаля) я переправила его ногой в тлеющее костровище. А что — а даже артистично, тоби-йоко-гери, право, удался… ну не яйца же ему кромсать прикажете!

Траекторию мне править не пришлось.

А углей там оставалось больше чем достаточно.

— И зачем ты голым жопом на углях сидишь, гордый и красивый птица Феникс? А затем, чтобы все знали, кто я есть — гордый и красивый птица Феникс! — живенько прокомментировала я, игнорируя отчаянный скулеж подонка. — Больше, правда, на паленую ворону смахивает, — подмигнула я девчонке, — как ты полагаешь?

— Гнида он!

— Есть некоторое сходство.

С перепугу выбраться из костровища у него никак не получалось, хоть помогай ему… сам, впрочем, обошелся. Стреноженный своими же портками недоделок, опалив себе не только задницу, но и бока и руки, наконец-то выкатился из костра и теперь, корячась на земле, пытался кое-как одеться. Подвывал и всхлипывал он в равной степени от боли, унижения и страха. А ужо ему.

Достаточно с них всех.

Ноги никому я, если кто заметил, не калечила.

— Бегом отсюда! Все! Бегом!!!

Командно получилось. Удивляюсь, как девчонка тоже не сбежала. Остальные же (я даже допускаю, что не все в сознании, во всяком случае — полном) драпанули, словно тараканы от струи инсектицида. В конечностях они, по крайней мере, путались.

Праздник жизни удался.

— И никакого тебе полового удовлетворения, понимаешь, окромя одышки, — проворчала я. — Измельчала нынешняя молодежь! — Я взглянула на девчонку: — Ну, чего уставилась?

— Простите… — малолетка стушевалась, — а меня вы бить не будете?

— За что? За глупость разве что, — пожала я плечами. — Расслабься, повезло тебе. Всё хорошо, что хорошо кончается.

— Как вы с ними… круто, как в кино! Я думала вы их совсем убьете…

— А надо было? Впрочем, не мой жанр. Ладно, ты не обращай внимания, настроение у меня такое. Я сегодня, как та девочка в песочнице… знаешь этот анекдот?

Девчонка покачала головой.

— А очень просто. Девочка в песочнице сидит и плюшевому медвежонку лапы отрывает. К ней мужик подходит: «Девочка, зачем же ты зверей-то так не любишь?» А девочка встает, отряхивает руки — и к нему: «Знаешь, дядя, а людей-то я на самом деле тоже не люблю!»

Девчонка вежливо хихикнула.

— Вы, наверное, какой-нибудь спецназ?

Угу, спецназ. Спец-нас, спец-вас, спец-всех кого ни попадя…

— Наверное, — не стала я ее разочаровывать. — Тебя как звать-то?

— Настя… Староскитская…

Бывает.

— Ну и как же ты, Анастасия Староскитская, до такой, пардоньте, жизни-то дошла?

— А?

Ясно. Будем проще.

— С этим погодим. — Я деловито прибрала в карман трофейное оружие. — Нам, между прочим, сматываться нужно — не дай бог еще какая шелупень на огонек заявится. Мне лично продолжение банкета ни к чему, — сообщила я, натягивая курточку. — У тебя другие планы?

— Я… можно с вами?

— Отряхнись сперва.

— Ой, извините, да… так лучше?

— В темноте сойдет. Пошли. Держись пока за мной.

Мы благополучно вышли на тропинку.

— Мне в ту сторону, — махнула я рукой. — Ты как?

— Я тоже, по пути, я…

— Ладно, двинулись.

Поначалу она жалась рядом, как испуганная собачонка.

— Расслабься, ночь нежна. — Пэтэушница не поняла, естественно. — Это тоже что-то вроде шутки юмора, — со вздохом пояснила я. — Проехали. Ты лучше объясни, как же тебя угораздило так влипнуть, Настя Староскитская? Ты ведь не законченная дура… вроде бы.

Девчонка отвела глаза.

— Откуда же я знала, что они такие сволочи? Подонки, гады…

— Можешь пропустить.

— А?

— Ты по существу давай.

— А, да, конечно, извините… Понимаете, тот парень, ну, который… которого вы сунули в костер, он вроде бы нормальный был, мы даже с ним… гуляли. А сегодня он позвал меня с друзьями посидеть, потом сказал… они хотели… все… ну, знаете…

Ну, в общем представляю.

— Не жалеешь, что я в это дело влезла?

— Что вы, нет!

— А не боишься?

Настя поняла:

— Что отомстят? Кишка у них тонка! Сволочи они, конечно… Но это ничего, я справлюсь, вы не беспокойтесь. Я теперь сама.

Эта Настя начала мне нравиться.

— Сколько тебе лет?

— Пятнадцать. Ну, уже шестнадцать скоро.

— Учишься, работаешь?

— Работаю. В ларьке, недалеко здесь. Может, знаете — на Пражской, возле перекрестка?

Опаньки.

— Это круглосуточный который?

— Ага, он там один такой. А вы…

— Я… — Опаньки; мне б только не спугнуть ее внезапным интересом. — Я там сигареты как-то ночью покупала, — объяснила я. — Только продавец там был другой, по-моему, не ты…

Попала или нет?

— Так а я же ночью не работаю. Мы с подружкой в смену через день, а по ночам всегда Сова торгует.

— Сова?

— Ну, кликуха у него такая. Он вообще-то Савенков. А что?

Что-то смутно шевельнулось.

— Савенков?

— Ага, фамилия его.

— А…

Оп-паньки!

Бывают совпадения.

— Что-нибудь не так?

Я спохватилась:

— Глупость, ничего, я так… я о смешном подумала: тут Филин, там Сова — прямо сборище пернатых, понимаешь… Он тоже из таких?

— Сова-то? Нет, Сова вообще-то тихий. Он на игле сидит… ой, я… — зажала она рот ладошкой, — я не то сказать хотела!

— Не журись. Мою службу мелочь не интересует. Мы за другими супостатами охотимся, — сблефовала я на голубом глазу. — Мне просто интересно, как он может постоянно в ночь работать?

— Так ведь он всю ночь и не работает. Пересменка у нас в девять, ну, Сова, короче, с вечера выходит. Реально он до двух сидит, бывает что до трех — и дрыхнет до утра. Когда — в ларьке, когда — домой идет, он же тут недалеко живет, на Пражской тоже…

Что на Пражской, я уже не сомневалась (если кто еще не уловил, чуть позже поясню).

— Хорошо устроился сэр-гражданин Сова. И куда же ваш хозяин смотрит? Кстати говоря, хозяин у вас — черный?

— Хачик, ну, кавказец в смысле, да. А с Совой у них какие-то свои расклады… — Наконец она насторожилась: — А почему вам это интересно?

Потому. Пора было сдавать назад.

— Да, в общем-то, не почему, скорее — для чего: беседу поддержать. Надо же нам по пути о чем-то разговаривать?

— Ну… да.

Я усмехнулась:

— Честно говоря, я просто не хочу, чтобы ты меня о чем-нибудь расспрашивала, понимаешь? — доверительно ей пояснила я. — Правду говорить я не имею права, а врать тебе лениво. Ну, соображаешь?

— А… понимаю, да. Это, как же… государственная тайна?

— Вроде как. Так что ты о нашей встрече лучше не распространяйся, ни к чему. Это, кстати, и в твоих же интересах. Мы договорились?

— Я не подведу!

Прозвучало чуть ли не торжественно.

Янка, я с тебя балдею…

Между тем заброшенная стройплощадка осталась позади.

— Вы знаете, — девчоночка притормозила, — а я уже пришла… почти. Мне вон в тот дом, я там живу, последняя парадная…

Я улыбнулась:

— Рада за тебя. Сама дойдешь?

— Конечно, я… спасибо вам большое!

— Да, в общем, не за что.

Тоже, в общем-то, всего лишь эпизод.

— Как же «не за что» — да если бы не вы…

— Ты тоже молодец. Шагай.

Шмыгнув носом, Настя повторила:

— Спасибо вам большое!

— Всё путем. Удачи тебе, Настя Староскитская.

Шагай уж.

Добрые дела… иногда и добрые дела на что-нибудь полезны. Очень изредка.

Продолжим, дамы-господа?

Я, собственно, к чему — опять же к «если бы»: если бы я не пошла через заброшенную стройплощадку, если бы я не вмешалась, мимо бы прошла, то есть поступила по уму бы, не по настроению, если бы затем я эту Настю ненароком не разговорила, если б, наконец, не с ходу поняла, что же именно такое я услышала… но должно же было мне когда-то повезти, в конце-то расконцов!

Ожиданию давно пора было наполниться. Не хотелось бы мне сглазить, однако же, сдается, после затянувшейся полосы непрухи масть мне худо-бедно, но пошла. Похоже, ситуация помалу начала подстраиваться под меня; думаю, что так или иначе что-либо подобное должно было произойти, иначе или так — не суть принципиально. Это, кстати говоря, о «если бы».

Как бы там ни было, с Настасьей я пересеклась действительно удачно. Занятно убедиться лишний раз, что наш несовершенный мир местами очень кстати тесен — я о вышеупомянутом господине Савенкове, как вы понимаете. Именно, опять тот пресловутый ложный вызов: Пражская 11, квартира 69, возраст 25, повод «плохо с сердцем». Он? А кто еще-то, спрашивается. Юрий мне сегодня говорил, что вызов организовали наркоманы, но фамилия и адрес мнимого больного были настоящие. Отморозки тупо дали адрес своего приятеля, с которого у них не получилось поиметь должок. Капитан еще упомянул, что, судя по всему, этот их приятель дурью приторговывает, так? А Настя обронила, что ларечник, Савенков-Сова, определенно на игле сидит — а значит, очень может быть, в придачу и торгует. Ночной ларек — местечко подходящее; да и график для простого продавца у Савенкова малость странноватый…

Короче, дважды два — никак не двадцать восемь. Интересно, как же сам Тесалов не сообразил, что ларечник, давший на меня нужные кому-то показания, и мой несостоявшийся клиент — один и тот же тип? Нет, это хорошо конечно же, что не сообразил — у меня пока есть некоторое пространство для маневра. Пожалуй, конструктивная беседа с этим организмом может оказаться несколько важнее, чем мне думалось. Придется пощипать пернатого всерьез. Уж не знаю, как там на ментовские вопросы, однако на мои гражданин Сова ответит правильно.

Ладно, это лирика. Пока.

Выйдя к нужной мне пятиэтажке, я взглянула на часы: без двадцати девять. Сравнительно удачно, время пока есть. Пересменка в ларьке в девять, стало быть, имеется определенный шанс, что гражданин Сова покамест пребывает дома. Согласитесь, прихватить объект в квартире всё-таки сподручнее, чем поджидать его на оживленном месте около ларька или неизвестно как его оттуда выковыривать. Кроме того, не стоит забывать, что в лицо я этого пернатого не знала.

Стараясь не светиться около парадной, я навскидку попыталась выяснить, он дома или нет. Планировка в таких зданиях стандартная, работая на «неотложной помощи», я эти хрущобы изучила (чтобы не сказать, что налечила) вдоль и поперек. Я припомнила, как расположена на лестничной площадке савенковская дверь, и прикинула, куда выходят его окна.

Однако — есть, в квартире горел свет. Квартира, судя по ее расположению, однокомнатная… что, конечно, ничего еще не значит, тем не менее почему-то у меня сложилось впечатление, что гражданин Сова изволит жить один, по крайней мере, всяко без родителей. Положим, даже достоверное предположение еще не факт опять же, но…

Пора бы ближе к телу.

Взвесив за и против, я решила попытаться взять клиента в оборот на лестничной площадке, в идеале — непосредственно в дверях, когда он соберется на работу. Если я всё рассчитала правильно, то уже мне надо было поспешать, теперь это могло произойти с минуты на минуту.

Что занятно — так и получилось.

Если кто не помнит, шестьдесят девятая квартира находилась на последнем, пятом этаже. Как и в прошлый раз освещение на лестнице практически отсутствовало. Теперь мне это было только на руку — даже и столкнись я с кем-то из жильцов, всё равно осталась бы неузнанной.

И опять мне снова повезло. Во-первых, мне никто навстречу не попался, во-вторых, к квартире Савенкова я поспела вовремя. Из-за двери было слышно, как в прихожей кто-то возится. Я затаилась сбоку. Щелкнул отпираемый замок, дверь открылась, на площадку вышел человек. Будь в квартире кто-либо еще, из-за двери бы наверняка пробивался свет. Получается, что этот тип сейчас действительно один; хотелось бы еще, чтобы он и в самом деле оказался Савенковым…

А заодно проверим.

— Гражданин Савенков? — протокольным тоном осведомилась я.

— А… — дернулся субъект; оно понятно: лестничная клетка, тьма кромешная, а тут, изволите ли видеть, ниоткуда — я, вся из себя, прошу заметить, в черном. — Да, я, а что… в чем дело?

— В сущих пустяках. — Ну что ж, процесс пошел; но раз уж он пошел, тут чем быстрее, тем сами понимаете. — Пройдемте, — затолкала я его назад в квартиру, — разговор имеется.

— В чем дело?!

— Не шуметь.

— Какого черта, блин!..

Я без затей заехала ему под дых, перешибив дыхание, ощупью закрыла на замок входную дверь и нашарила в прихожей выключатель.

При ближайшем рассмотрении гражданин Сова оказался типом маловыразительным. Действительно, лет двадцати пяти, рост близко к среднему, изрядно худощав, лицо… ну, скажем так, лицо пока что как лицо, несколько сейчас зеленоватое.

Таращился ларечник на меня в самом деле чисто по-совиному.

— Не дергайся, целее будешь, — посоветовала я.

Он просипел:

— Да я же тебя, блядь!..

И отчего же они все так не оригинальны? Чем-то я парней сегодня раздражаю, надо полагать. А жаль.

Пришлось ему слегка добавить под кадык и полутушкой переправить в комнату.

— Погрусти пока, — уронила я его в кстати подвернувшееся кресло и включила свет. — Не суетись, здоровье береги.

Я бегло оглядела комнату. Жилище одиночки, очевидно. Очень средненько, не бедно, не богато, здорово запущено. Типовой набор домашней техники: телевизор, видеомагнитофон, компьютер, музыкальный центр. В углу неряшливо заправленный диван, по центру — основательно захламленный невысокий столик, пара разномастных кресел рядом с ним. Одно из них с моим клиентом — низкое такое креслице, на котором человек полулежит скорее, нежели сидит. Расслабься, дорогой, всё равно ты с этого седалища на раз не очень встанешь…

Судя по количеству кассет и дисков в комнате, сэр-гражданин Сова имел быть меломаном. Очень хорошо: резонно допустить, что соседи к музыке приучены. Звукоизоляция в таких домах ни к черту не годится, а значит, разговор с клиентом лучше заглушить. Не изобретая лишних сущностей, я сунула в проигрыватель первый же попавшийся си-ди — урежьте-ка нам марш, маэстро!

Можете смеяться, но в квартире зазвучал Бетховен. А он эстет, сэр-гражданин Сова.

Ларечник начал приходить в себя:

— Какого черта тебе надо, ты…

Небрежно сбросив на пол всё, что было на столе, и слегка его подвинув, я присела на столешницу напротив кресла с Савенковым, оказавшись таким образом на голову выше пациента.

— Готов поговорить?

— Ты кто такая, блин?

Я ухмыльнулась:

— Я твой шанс, Сова. Твой невеликий шанс подохнуть не сейчас, не здесь, а где-нибудь попозже. Но для этого тебе придется очень постараться.

— Ты, блин…

Я резко перебила:

— Говорить мне «вы»! — потребовала я[14]. — Не хамить мне больше. Шум не поднимать. Отвечать, когда я буду спрашивать. Всё усвоил?

Савенков сглотнул.

— Вы из ментовки, в смысле — из милиции?

— Надеешься легко отделаться? Не выйдет, голубок.

Пернатый осмелел:

— Тогда пошла ты, сука!

— Я пойду. Потом, немного погодя. Ну а ты, вполне возможно, здесь останешься. Что характерно — в виде куска мяса.

— Имел я всех таких.

— И тебе еще имелку не отрезали? Так это я в момент исправлю, — без малого всерьез пообещала я. — Закатай-ка рукава, позорничек, на вены твои гляну.

— Да? А отсосать не хочешь?

Я скорбно покачала головой:

— Не по делу шелестишь, кулечек.

— А катись ты!

Как это ни грустно признавать, но дискуссия, по-моему, захлебнулась. Конечно же мне было бы полегче, если бы ларечник попытался рыпнуться…

Спасибо. Он и попытался. Как я, собственно, и ожидала.

— Зря, я так старалась по-хорошему!

От подробностей я вас избавлю…

Несколько секунд спустя Сова мог только сипло подвывать. Руки он держал перед собой, через шоковую пелену в его глазах просачивался натуральный ужас. Другого трудно было ожидать: вывернутые из суставов пальцы, по два на каждой из кистей, это, право, аргумент болезненный.

На весь дом звучала «Ода к радости».

Я приглушила звук.

— Попробуешь визжать — перебью дыхательное горло, — предупредила я (хотелось бы мне знать, как я с ним тогда общаться буду). — Теперь смотри сюда, — я вытащила из кармана бритву, — видишь инструмент? Как ты полагаешь, что с тобой случится, если для начала я тебе мошонку распорю и что-нибудь туда засыплю? На твой выбор — перец или соль? Ты что предпочитаешь? Отвечать!

Савенков еще и обмочился.

— Вижу, ты предпочитаешь отвечать. — За явным перебором я убрала бритву. — И это, между прочим, очень правильно. Уполовиненных свидетелей в живых нет смысла оставлять, имей это в виду.

— К-кто… от кого вы?

Какой зануда. Классика почти: «Из какого вы учреждения?» — «Ни из какого я не из учреждения!»; вот скука-то…

Пришлось чуть поднажать.

На пальцы.

— Сова, ты хочешь жить? Ты не мычи, телятя, ты кивни… Правильно, тогда не задавай вопросов, спрашивать здесь буду только я. И учти, преамбула закончилась.

— Ч-что вы хотите?

Так-то уже лучше.

— Сущих пустяков. — Я мило ухмыльнулась: — Правды, только правды и ничего другого, кроме правды. Для начала память напряги. Прошлая неделя, от полуночи до двух часов 11-го, то есть в ночь со вторника на среду. Вспомнил? Где ты был?

— Я… как всегда, в ларьке, я в ночь работаю… работал.

— Не звизди, в ту ночь ты не работал, это установлено. Ну, гражданин Сова?

— З-значит, дома…

— И опять вы, гражданин, соврамши, — я была само терпение, — а врать нехорошо. А применительно к тебе — еще и чревато. Ты на свои грабки посмотри. Симпатично пальчики топорщатся? Как, нравится тебе? Калекой хочешь стать?

Сова скульнул в том смысле, что не хочет.

— Вот и я к тому — оно нам ни к чему. В конце концов, не зверь же я какая, правильно?

Сова тупо кивнул.

Я типа улыбнулась:

— Но, видишь ли, Сова, проблема наша в том, что через полчаса суставчики твои ни один, поверь мне, айболит никак уже на место не поставит. Пальчики к тому моменту напрочь отекут, суставные сумки деформируются, сухожилия заклинит — и, короче, всё, кистям хана[15]. Или ты вообще без рук остаться хочешь?

— Не надо, я… не надо, не хочу!

Берия во мне, похоже, пропадает. И откуда что берется, спрашивается…

Я сочувственно вздохнула:

— Тогда определяйся, гражданин Сова. Я повторяю: прошлая неделя, ночь со вторника на среду. Понял? Где ты был?

— Не помню… я… действительно не помню!

— А я тебе немного помогу. В ту ночь тебя разыскивали трое оч-чень недовольных молодых людей. Нехорошие такие мальчики, подонки, между нами говоря. Одного из них, замечу, Акробатом кличут. Как двух других, напомни-ка?

— К-кусок и Помидор.

Ох, ешеньки! Бывает же такое.

— Допустим, — я глубокомысленно кивнула, — значит, Акробат, Кусок и Помидор. Юноши с тебя должок хотели получить, что, кстати говоря, не возбраняется. Что конкретно ты им задолжал? Не деньги, верно?.. Живо!

— Г-героин…

— Всё правильно, не врешь. Теперь подробнее.

Сова заговорил.

Если коротко, то капитан в своих предположениях был в общем-целом прав. А конкретно — да, наркотики он, гражданин Сова, распространяет. Да, то есть продает. Нет-нет, по мелочи, проверенным клиентам, корешам — имеет право человек друзьям помочь? Как? Самому́? Да, тоже помогли, д-да, на иглу подсел. Да, поэтому и денег не хватает, потому-то и связался он, Сова, с такими, как та отмороженная троица. Да, брал у них по случаю вещички, в основном рыжье, ну, в смысле золото. Не знал, что краденое, но подозревал, Сова же не дурак. Да, задолжал, накладка получилась. Конкретно про ту ночь? Теперь он вспомнил, точно, он тогда у знакомой по работе парился… ну, в смысле прятался, но что в этом такого? А? Не у Насти, нет, у сменщицы ее, у Зинки Котовой. Да, до утра с ней был. Наркотики? Она здесь ни при чем. Ах, в смысле он? Он тоже ни при чем, его, Сову, хозяин заставляет. Кто хозяин? Ну, зовут Рашид, а фамилия его Чекоев, кажется. И вообще, раз уж на то пошло, так именно с него, с хозяина, весь спрос, а Сова в натуре белый и пушистый…

Даже и давить особо не пришлось.

— Вот видишь, как всё оказалось просто, — похвалила я. — Правду говорить совсем небольно, правильно? Что ж, испражняйся дальше, начал — продолжай. Весь героин к тебе идет через Рашида?

— Да, я же говорил.

— А твой хозяин знает, что ты сам на героин подсел?

— Н-нет, если он узнает, то…

— То если твой хозяин не дурак, вероятнее всего, тебя он закопает, как ты думаешь? А кстати, твой хозяин не дурак?

— Не знаю… нет… поймите, если вы…

— Ну, лично мы ему об этом не расскажем. Пока, а дальше поглядим, от твоей правдивости зависит. Сколько у Рашида таких точек?

— Вроде три.

— Везде торгуют дурью?

— Да, я думаю… наверно… точно, да.

— Кто поставщик Рашида? Знаешь?

— Нет, для чего мне… я в его дела не лезу — жить хочу.

— Хотеть невредно, вредно не хотеть. Допустим. Верю. Кто крышует вашу лавочку?

— Не знаю, это всё Рашид, он всё с братвой решает.

— А менты?

— С ментами тоже он. Не сам, через кого-то… там всё схвачено. Я больше ничего не знаю, честно, всё, клянусь!

— Допустим…

— Эт-то всё?

— Почти. Заметил как легко со мной поладить? Умница. Значит, ночь со вторника на среду ты провел у Зинаиды Котовой. Я верно поняла?

Исподволь я подобралась к главному.

— Да, правильно.

Ну-с, коли если так:

— Тогда как объяснить, что ты под протокол наплел сотруднику милиции, будто бы всю ночь тогда работал? За просто так соврал?

— Д-да…

— Ой ли? Лучше не грузи. В протоколе помнишь что записано? Что примерно в половину первого с приятелем болтал, а мимо вас машина проезжала, ты запомнил даже номер… Вижу, ты врубился о чем речь. Кто тебе эту парашу впарил?

— Рашид велел мне…

Савенков осекся.

— Продолжай, я жду.

Было видно, как Сова что-то лихорадочно соображает.

— Послушайте, я… кажется, я знаю: вы — та самая врачиха с «неотложной помощи»… — Сова опять осекся. — Ничего я больше не скажу, — заявил он неожиданно. — Мне жизнь еще не надоела, ясно вам? И вообще — вы права не имеете!

Вот залепил-то.

Интересный поворот.

— А даже если так, — пожала я плечами. — Только кто тебе сказал, что я всего лишь врач, догадливый ты наш? С чего ж ты взял, что всё окажется так просто, а, гражданин Сова? — Я печально покачала головой: — Очень жаль, но зря ты понадеялся. Ну-с, будем продолжать?

— Нет.

— Ты уверен?

— Да.

— Напрасно ты уверен.

— Пошла ты…

Н-да. Однако рецидив.

Пришлось вернуться м-м… к острым ощущениям.

— Бедный глупый гражданин Сова!.. — Сам, впрочем, напросился. — Предупреждала я тебя: попробуешь шуметь — перебью дыхательное горло? — дозированно вызверилась я, едва он отошел от болевого шока. — Не понял, сукин сын? Решил, что я шучу? Смотреть в глаза, урод! Смотреть! в глаза! лица не видеть! в глаза! не видеть, я сказала! отвечать! что приказал Рашид? когда? как это было? не корчить дурачка! — продолжала я давить на психику. — В глаза смотри! что говорил Рашид? в глаза! рассказывай! в глаза мне! отвечай!

Клиент поплыл.

— Я… да, я расскажу…

— Само собой, расскажешь.

Рассказал.

Если опустить, ну, скажем так, избыточные знаки препинания, обусловленные пограничным состоянием пациента (черт, давала же себе зарок ни гипноз, ни нейролингвистическое программирование всуе не использовать!), то я уразумела следующее. После этой злополучной ночи, то есть в среду утром (с Зинкой он уже расстался), Савенкова вызвонил Рашид и велел немедленно явиться на работу. Сова хоть и стремался, но пошел…

— Кто должен был в тот день работать? — уточнила я.

— Да Зинка же…

— Рашид, выходит, знал, что в ночь ты не работал?

— Нет. Если б знал — спросил. Я сам ему не говорил, естественно.

— А Зинка?

— Вряд ли. Нет, Рашид не знал.

— Чего Рашид хотел?

— Чтобы я заместо Зинки в смену вышел.

— Как он эту рокировку Зинке объяснил?

— Не знаю. Я, когда пришел, ее там не застал. Никак, наверно, просто…

— А тебе?

— Сказал — так надо.

— Дальше излагай.

— Ну, я пришел. Рашид был не один, меня еще там Гарик дожидался. Вот мне, короче, Гарик и сказал…

— Стоп. Что за Гарик? Кто он?

— Из таких, крутых, хозяин перед ним — шестерка. Слышал как-то раз, что этот Гарик… ну, короче, он под самим Басмаем ходит. Басмай авторитет…

— Басмай? Басмаев, стало быть?

— Ну да. Он здесь за всем стоит.

— За дурью — тоже он?

Сова мне не ответил.

Но кивнул.

— Вот как… Басмаев, говоришь… — почему-то я не слишком удивилась[16], — занятненько. — Додумаю потом. — Вернемся к Гарику. Что он тебе сказал?

— Сначала он спросил, не видел ли я около полуночи, как мимо ларька серебристая «десятка» проезжала…

— И? Продолжай.

— Ну, я ответил — нет, не обратил внимания.

— А Гарик?

— Он сказал, что, когда придет мент…

— Когда? Не «если», стало быть, а именно «когда»?

— Да, он сказал «когда». Я, короче, должен был соврать, что «десятка» ночью дважды проезжала мимо, с интервалом в час. Якобы он, Гарик, в смысле, тоже был там, у ларька стоял. Мы типа оба эту тачку видели. Я должен был сказать, что за рулем сидела баба… женщина, короче, врачиха с «неотложной помощи», мол, я ее узнал. Он мне вашу фотку показал…

— Вот как… И что же? Мент пришел?

— Ну да. Какой-то недомерок… въедливый такой. — (Козлов, решила я.) — Я так всё и сказал, как Гарик мне велел. Только я не говорил, что будто номер видел. Наверно, это Гарик, я здесь ни при чем, с него спроси́те!

— Спросим и с него, — задумчиво пообещала я. — Всё рассказал?

— Да, больше ничего, поверьте. Я не виноват!..

— Заткнись, позорничек.

Хотелось бы мне знать, как теперь мне разбираться с этой информацией. Как-то надо разбираться… впрочем, не сейчас.

Пауза и так подзатянулась.

Совеныш осмелел:

— Послушайте, вы объясните хоть, кому я перешел дорогу? Я же тут со всеми ладил, в том числе и с вашими, ну, с «неотложки» типа. Есть тут врач один…

— Кто именно?

— Не знаю, он не представлялся. Я вообще узнал случайно, что он врач.

— И что же этот врач?

— Он у меня товар берет. Ну, в смысле героин. Сперва за деньги брал, короче, а потом и он стал цацками рассчитываться, золотишком то есть.

Опаньки…

Вот это поворот.

— Как он выглядит?

— Ну, как… обыкновенно. Молодой довольно, вроде вас…

— Рост? цвет волос? особые приметы?

— Он такой… ну, в общем, никакой, обыкновенный.

— Не рыжий?

— Нет. Пришибленный слегка… сутулится всегда… да, обручальное кольцо на пальце… вроде всё.

К сожалению, боюсь, я догадалась.

— И как давно он начал золотом рассчитываться?

— Ну, месяца так два, возможно — три назад, я не запоминал…

Да, всё сходилось. Не скажу, что я такого поворота ожидала менее всего, но всё-таки не слишком ожидала. Ох, как я такого поворота не ждала…

Впрочем же, с Совой пора было заканчивать.

— Жизнь ты себе купил. Почти. Остался пустячок: сейчас всё то, что ты мне рассказал, ты без запинки повторишь на камеру. И повторишь ты всё, Сова, подробно и по существу, более того — и с удовольствием.

— Я не…

— Ты — да, щусенок. И начнешь ты так: я, гражданин такой-то, имя-отчество, работаю я там-то… уяснил?

— Я…

— Не тяни, Сова, всё равно ты никуда не денешься. Ты сам об этом знаешь.

— Я…

— Да, Сова. — Я улыбнулась. — Да.

— Я… да, я, Савенков Сергей Олегович, работаю в ларьке…

Улыбка у меня, надо думать, получилась ласковой.

Монолог Совы, иной раз прерываемый моими уточняющими репликами, много времени не занял. В общем-то, я мало сомневалась, что о здешнем наркобизнесе Савенков знал больше, чем мне рассказал, — ну да пусть это заботит, извините, органы. На свои вопросы я ответы получила; лично мне достаточно того, что непосредственно касается меня… а меня, как оказалось, много что касается. Ох, много что…

Сова договорил.

Я выключила камеру.

— Я… вы… вы обещали жизнь…

Сопляк меня боялся.

Кстати, правильно.

— Зачем тебе такая жизнь, Сова? Ну, подохнешь ты не от меня, а в результате передозировки — думаешь, в глобальном смысле что-нибудь изменится? — Я вздохнула: — Ладно, раз уж обещала — так тому и быть. Но забудь о нашей встрече. Уяснил? Я с тобой сейчас не говорила, я вообще мираж и фикция, усвоил? — Он истово кивнул. — Какой ты умница. Ручонки протяни…

В конце концов, я девушка порядочная, обещания и в самом деле нужно выполнять. Пальцы, правда, я ему вправлять не обещала, но всё же — клятва Гиппократа, то да сё; да и вообще — неаккуратно как-то. Другое дело, процедура эта, мягко говоря, небезболезненная… ну да тут уж как — тут как сказал маркиз де Сад Захер Мазоху: «Имейте же терпение, мой друг!».

Впрочем, чтобы сделать наше расставание менее болезненным, пациента я по здравом размышлении отправила в наркоз: пусть полежит часок в беспамятстве, подальше от соблазна доложить кому-нибудь о нашем разговоре. Вряд ли он, конечно, до такой-то степени дурак, но разве не грешно за просто так вводить людей во искушение? Грешно, по-моему.

Однако дальше что? Здесь, в общем, ничего. Я — на всякий случай — наскоро протерла всё, к чему я прикасалась, и благополучно вышла из квартиры. За собой дверь я закрыла без проблем — замок у Савенкова был с защелкой. Эх, телефон ему я, жалко, не сломала, лучше бы Сова без связи поскучал… ну да ладно, это всё же лишнее. К тому же и не Савенков меня теперь заботил…

Полагаю, вы и сами догадались. Да, конечно же теперь я собиралась вдумчиво потолковать с маньяком. Вы не против, дамы-господа?

Ну, здравствуй, Эдичка!