Без очереди в рай

Глава 12. Продолжение

Давненько я такой грозищи не видала — наипаче в середине октября, на изломе осени. Дождь валился вперемешку с градом, шквальный ветер норовил смахнуть скорлупку «жигулей» прямиком в бушующие волны. На моих глазах разлапистая молния с грохотом обрушилась в залив. Красиво было.

Как и следовало ожидать, к моменту, когда мы добрались до парковки, оба вымокли, пардоньте, до исподнего. Первым делом я запустила двигатель, врубила обогрев на полную и включила «дворники». Боковые стекла запотели, лобовое, обдуваемое теплым воздухом, оставалось чистым изнутри и всё равно снаружи непроглядным. «Дворники» с работой не справлялись, впрочем, смысла в этом на стоянке не было; тем не менее, казалось, их размеренное маятниковое колыхание исхитряется хоть как-то противостоять разошедшейся стихии. Всё чуть уютнее.

Лило как из ведра.

— Почти как в тропиках, — заметил капитан. — Имеет смысл переждать, как думаешь?

— У меня не вездеход-амфибия, — проворчала я, доставая с заднего сиденья рюкзачок со сменными одежками. — А ты еще и в тропиках бывал?

— Сам не сподобился. Приятеля однажды занесло… — Тесалов оценил салон «десяточки»: — Кучеряво медики живут. Я-то в простоте душевной полагал, что лекарской зарплаты хватит в лучшем случае на велосипед.

— На китайский самокат в рассрочку. — Я наконец-то раскопала полотенце, вытерла лицо и волосы. — Держи, — протянула я его Тесалову, — ежели, конечно, не побрезгуешь.

— И даже не надейтесь, доктор Кейн. — Тесалов повторил мои манипуляции. — Спасибо… чхи! и типа будь здоров, пока не околеешь. — Он хрустко потянулся: — Эх, теперь бы в баньку хорошо — и причем не в сауну с понтами, а в парную с веничком! Не увлекаешься?

— Так, иногда… Без фанатизма, — отозвалась я, копаясь в рюкзачке. — А машину, кстати, папа подарил — папа, а не папик, если тебя это как-то трогает.

— А ты знаешь… — Он как будто даже удивился: — Почему-то, как ни странно, трогает.

Я не удержалась:

— Хочешь руку вместе с сердцем предложить?

Тесалов ухмыльнулся:

— Это мысль. Во всяком случае, с тобой не заскучаешь. Опять-таки — и папа состоятельный…

— Практичный ты какой… — Я вытащила тонкий свитерок и олимпийку. — Ты бы отвернулся, женишок: переодеться надобно…

Хотя бы торс, с низами обойдусь.

— А грязных домогательств не пужаешься?

Капитан покладисто уставился в мутное стекло.

— Еще чего… — Я с наслаждением стянула мокрое тряпье. — Я хоть не психиатр, но, в общем, где-то врач. Суицидальным комплексом ты явно не страдаешь.

— Иначе говоря, я не настолько глуп, чтобы нарываться на кастрацию?

— На бирку в морге, — уточнила я, влезая в свитерок. — Порядок, капитан. Смотреть не возбраняется.

— Сейчас… — Тесалов что-то дорисовывал пальцем на оконной мути. — Готово. Как тебе?

Хм… хм!

— Недурственно. — На запотевшем боковом стекле беглыми штрихами был изображен злоехиднейший бесенок с рожками и рожицей, похожей на мою. — Сочтем за комплимент.

— Всегда пожалуйста. — Тесалов вынул из кармана куртки раскисшую от сырости пачку сигарет. — Не мать, так перемать. Нет в мире совершенства.

— Сигареты в бардачке, пошарь. И передай мне тоже. После такой встряски не грешно.

— Ты вроде не курила?

— Закурила вот… по вашей милости. Кому-то, может, это пустячок, а меня с работы чуть не выперли, — произнесла я с горечью, какой не ожидала. — На должность медсестры перевели, в регистратуру, блин, до окончания должностной проверки.

— Бред какой… — Тесалов передал мне сигарету, чиркнул зажигалкой, чуть приспустил стекло. — С твоим начальством… ладно, погоди, давай-ка доживем до понедельника. Ты, между прочим, в курсе, что один из тех козлов, что не по делу м-м… поскользнулся в камере, в больнице окочурился-таки? Вчера, от перелома основания черепа.

Опаньки.

— А я-то здесь при чем?

Как еще должна была я реагировать? Ну грустно, да; вот я и оскоромилась. И ведь ничего в душе не ворохнулось, ровным счетом то есть — ни-че-го. Я дрянь, наверное? Я даже чуть подвинула зеркальце заднего обзора и внимательно взглянула на себя. Нет, вроде не похожа.

А зачем он мне об этом сообщил?

— Я бы, кстати, не переживал, — очень ясно посмотрел Тесалов. — Бывают в жизни… недоразумения. Сто из ста — сойдет на тормозах, заморачиваться никому не хочется. Так сказать, издержки бытия.

А кто бы возражал:

— Говорят, все беды от погоды.

Капитан как будто согласился:

— Всё зло от климата, — не спорил капитан. — Приходит ветер и уходит ветер, и снова возвращается на круги свои; всё суета сует… А еще и лунное затмение вчера имело место быть. Серьезно, полное, по ящику сказали.

Вот как? То-то мне спалось так странновато… ясно, почему так странно мне спалось.

И черт ты с ним… со мной, сиречь. Проехали. А впрочем, нет: хоть я и не слишком любопытна до всего, что не меня касается, один вопрос Тесалову напрашивался сам собой. До сих пор не к слову как-то было, но теперь, раз масть сама легла:

— Послушай…

Всё-таки я отношусь к числу людей, для которых обращение на «ты» не всегда способствует легкости общения. Вот сказанула, а? И тем не менее: «выканье» — дистантно, имя-отчество и есть просто имя-отчество. А на «ты» мне почему-то трудно сразу же выбрать обращение, удобное и мне, и собеседнику. Юрий? Юра? Юрик? капитан? просто по фамилии — Тесалов? Странно, может быть, но лично для меня переход на «ты» сродни едва ли не именованию наново; извините, впрочем, увлеклась, чтобы не признать, что заболталась. Что в имени тебе…

Итак:

— Послушай, капитан…

— А без «капитана» нам не обойтись? — перебил Тесалов.

А я о чем?

— Попробуем. — Тогда в безличной форме: — Может быть, ты всё же объяснишь, что это за дело о маньяке? С чего волна пошла? Хотя бы коротко.

— Ну, если коротко, то… — Он пожал плечами. — Говорю же — бред. Дело всё — нелепость на нелепости. Марш бравых идиотиков имени товарища Козлова.

— Иже с ним. Немного поподробнее, пожалуйста. Или как у вас — уставом не положено?

— Не покладено, дражайший доктор Кейн. Ничего, спишем на сотрудничество в интересах следствия. К тому же ты у нас невинно пострадавшая… А дело в том, что дела-то на деле никакого нет, прости за тавтологию. Есть несколько смертей, часть из них со странностями, да, но всё остальное от лукавого. Ну что, по-твоему, существует общего между умершим своей смертью стариком и двумя зарезанными бабушками в запертой квартире?

Я малость офигела:

— Откуда я… по-моему, ничего.

— И по-моему, как, впрочем, и по-всякому. Со старушками понятно: дело темное, копаем как могём. А что до старика, то когда его случайно обнаружили, он разложился весь. Никому до человека дела не было. Допускаю, что такое безразличие к ближнему есть тоже криминал, но никак не нами наказуемый. И не так уж редко, кстати говоря, такое в нашей практике случается. Или вот еще занятный эпизод…

— А сколько их всего, этих эпизодов?

— Как считать. Там, где смерть бесспорно криминальная — один: те две старухи в адресе. А там, где налицо кое-какие непонятки, было три. Теперь осталось два: один раскрыт — и представь, без нашего участия.

— Ты начал о занятном.

— А кто-то перебил… хотя о нем и речь. Знаешь, факты вещь действительно упрямая, но вертеть их можно так и сяк, пока на место встанут. Запутки возле трупа еще не означают на все сто, что смерть была насильственной. Бывают в жизни совпадения. Иное дело, иногда соблазн подстроить факты под гипотезу сильней, чем здравый смысл…

— Особенно в отсутствие последнего… Ладно, извини. И дальше что?

— Насчет смертоубийства — ничего. А занятный эпизод такой. Представь себе, жила-была старушка. Немощная бабушка была, родственники где-то далеко, ухаживать за ней, понятно, некому. А в интернат для престарелых никому не хочется. Хорошо, соседка по лестничной площадке сердобольная — за некую посильную для старушки денежку пищу ей готовила, квартиру прибирала, то да сё…

— Знакомый вариант. Сама с таким встречалась.

— Вот именно. Да, следует сказать, что старушка ей и ключи доверила — так, удобства для, на всякий случай. Та, как водится, в один прекрасный день нашла старушку мертвой, а в квартире явно кто-то пошукал. Соседка, как положено, вызвала милицию, показала, что в квартире пропало кое-что — серебро столовое, к примеру, на самом деле — мелочи, нечего там по большому счету было брать. Такая вот картинка получается.

— И что же?

— Ну, небезызвестный нам Козлов был рад грешить на серию — в хронологическом порядке это оказался третий эпизод с запутками. Но закавыка заключалась в том, что судмедэксперты злодейства не увидели. Кража, получается, была, а убийства типа как и не было. Как тебе?

— Не знаю. Так и что?

— Ничего. Просто через пару дней соседка-ключница мужа своего с повинной привела. Алкаш он у нее, кое-как электриком работает. Обещался он старухе счетчик открутить — сугубо из гуманности, естественно, чтобы Чубайс икры не переел. Договаривался он с ней накануне, на следующий день пришел с работы, малость датый был. Супруги дома нет, добавить хочется, старуха вроде денег обещала. Он пошел, к бабуле позвонил, она не открывает. Мужик решил — заснула, может быть; а выпить невтерпеж. Он разыскал ключи, зашел. А там бабулька в самом деле в коечке скучает, правда, мужичонка говорит, холодная уже.

Я покамест ничего не понимала:

— Так это он ее?

— Ни в коем случае. Экспертизой время смерти установлено, алиби на тот момент у него надежное, мы от греха проверили. К тому же будь это насильственная смерть, эксперты так или иначе бы заметили. Попросту мужик недолго думая на голубом глазу покойницу обнес. Ну, по принципу: ей, дескать, ни к чему, а вот ему не худо бы поправиться. Вот и поправлялся пару дней, а затем перед женой покаялся. Знаешь, почему-то эти сердобольные гражданочки в семье как правило законченные стервы. То ли у нее законопослушание в промежности взыграло, то ли просто муженек осточертел… или испугалась, может быть, что на нее подумают. Короче говоря, в милицию козла сдаваться погнала.

— И как?..

— Что — как? Конец главы. Теперь как суд решит: светит мужичку года три как минимум. «Повиниловка», сидельцы говорят, смягчает наказание, но продлевает срок. А дуре-бабе очень повезет, если с конфискацией приговор не вынесут.

Я припомнила недавнюю нашу пикировку:

— Бывает. Это анекдот?

Тесалов ухмыльнулся:

— Ни в коем случае, доподлинная быль, — возвратил мне реплику Тесалов. — К слову, между нами говоря, что-нибудь коснись меня, к примеру, я бы в рамках нашей правовой системы на справедливость бы рассчитывать не стал. Правосудие у нас резиновое, как презерватив.

— В смысле — растяжимое?

— В том смысле, что, прости, фуевое. Всё сгнило с головы.

— Циники вы, господа правоохренители. Сами же скулите, но как очередной министр проворуется, так всё ему условно, включая конфискацию, а как кто-нибудь попроще с голодухи колбасу с прилавка уведет, так расстрел пожизненно как минимум. Я не чересчур преувеличила?

— Так, разве что слегка. Правда, с этим не к ментам, а к законодателям. Ну и к прокурорским и судейским заодно — гниль на гнилье сидит.

— Хрен редьки… извини, но лично мне монопенисуально. Тебе перевести?

— Подтекст я уловил. Сам люблю ругнуться на латыни. Не веришь? Dura lex sed lex: закон суров, но дура он и дура, потому как дура он и есть — и притом, что характерно, полная. Как тебе?

Блеснем-ка ерундицией:

— Не дура дуру кроет. Между прочим, слово durus в латинском языке изначально означает твердый, жесткий, а твердое и жесткое — но в даосизме, правда, — это то, что изначально не имеет справедливости, а то, что изначально не имеет справедливости, не только гибельно, но и обречено… А вообще-то, если разобрать, все мы так или иначе приговорены к пожизненному заключению условно, как ты думаешь?

Он вдруг захохотал.

Я даже удивилась:

— Ты о чем?

— Я? О национальном. Приятно убедиться лишний раз, что Адам и Ева были русскими. Только россияне в состоянии жить с голыми задами, грызть вдвоем одно ворованное яблоко и при этом искренне считать, что они в раю. Ну кто еще способен для затравки затеять мордобой, а немного погодя, вымокнув до нитки, упражняться в толковании латыни и цитировать Екклесиаста вкупе с Лао-цзы! Походя, заметь, как будто так и принято.

(Интересно, а даже и в России найдется еще мент, который в состоянии отличить цитату Лао-цзы от высказывания, например, Сун-цзы или от расхожего Конфуция?)

— Заметила. Дождь вроде бы подстих. — Я включила ближний свет и противотуманники. — Тебе куда?

— На Яхтенную. Всяко по пути: по Приморскому шоссе до города — и пять минут езды. Подбросишь?

А куда я денусь, спрашивается?

— Не в электричку же тебя промокшего сажать. Простынешь, заболеешь… умрешь, опять-таки, как тот интеллигент, которого асфальтовым катком сначала переехало. Страдай потом из-за тебя.

Благо крюк и в самом деле невеликий.

— Человеколюбица ты наша.

— Ни фига. Притянет же потом какой-нибудь Козлов за неоказание медицинской помощи. Или даже за убийство ценного сотрудника милиции в особо изощренной форме. Объясняться после заманаешься.

— Ну, Дайана! У тебя язык…

— Рабочий орган. — Тьфу! пришлось чуть прикусить; и впрямь я что-то зарапортовалась. — Поехали, короче. Так и быть, до дому довезу. Доволен?

— Ждал, что ты предложишь.

Сукин сын.

Я выехала на шоссе. Ливень в самом деле несколько подстих, но именно что несколько. Видимость на трассе оставляла желать лучшего. Машин, по счастью, было мало, кто-то всё еще отстаивался на обочине, один особо торопливый «мерседес» отдыхал в кювете. Так ему: раз три девятки в номере — бандитский, стало быть, туда им и дорога. П-пошляки.

Убедившись, что аквапланирование «десятке» не грозит, я слегонца прибавила.

— Послушай, капитан… — Блин, вот же прицепилось! — Извини. — Я еще немного придавила газ. — Вообще-то «капитан» тебе подходит. Я к чему…

Тесалов перебил:

— Подходит так подходит. Я согласен даже на «сержанта», только не играй в Шумахера, лады? Я еще не потерял надежды в генералы выбиться.

Я покосилась на спидометр: н-да, свыше девяноста, на такой дороге взаправду чересчур. Скромнее надо быть.

Скорость я снижать не стала.

— Расслабься, капитан. Отец меня с четырнадцати лет к баранке приучил. Фатер у меня раллистом был.

— Он мне всё больше нравится.

— Какое совпадение — мне тоже.

Бишь о чем я спрашивала? Да:

— Я всё-таки не слишком поняла, какое отношение к вашей уголовщине имеют доктора? Речь же как бы о маньяке шла, о враче-вредителе. Или я чего-нибудь не уловила?

— Да при чем… — Капитан досадливо поморщился: — Говорю же, бредни это всё, поверь мне на слово.

На слово? Не поверю.

— Что-то вроде дыма без огня? Но отчего-то же волна пошла, наверное? Короче, мент, давай-ка ты колись, иначе «полицейский разворот» продемонстрирую!

Я газанула убедительности для.

— Злая ты какая-то, — проворчал Тесалов. — Между прочим, тайну следствия никто не отменял. Ты меня на должностной проступок провоцируешь.

— Я любя. — И всё-таки: — Рассказывай давай.

Переглянувшись, мы на пару фыркнули.

— Мы с тобой друг друга стоим, доктор Кейн, — весело признал Тесалов. — Хорошо. С чего всё началось, — переключился он на суховатый, я сказала бы — на протокольный тон: — Недели три назад в адресе был обнаружен труп. Пожилая женщина, умерла без видимых причин, квартира обокрадена. На момент обнаружения тела входная дверь была открыта, труп двухдневной давности. А на лестничной площадке кроме этой еще пяток квартир. Люди регулярно на работу ходят, в магазин, куда-нибудь еще. Странности не видишь?

— То есть двое суток дверь была не заперта, но никто не обращал внимания?

— В корень зришь. Резонно допустить, что и в этом эпизоде смерть и кража, скажем так, разнесены по времени. Для полноты картины намекаю: у нас второй этаж, кухонное окно над козырьком парадной, форточка была открыта. Есть соображения?

— Элементарно, Холмс. Почти по аналогии с предыдущим случаем, — я поднапрягла фантазию: — Жила-была старушка, умерла… и типа бог ты с ней. Допустим, окочурилась от старости, сама, туда ей и дорога. А через день домушник мимо проходил: дай, думает, залезу от балды, обнесу покойницу. Ах, да, откуда же он знал… тем интереснее: нашел в квартире труп. Домушник стремный был: иной бы приужахнулся в натуре, а нашему хоп хны. Не бросать же начатого, правильно? Короче говоря, вор…

— Или — воры, — вставил капитан.

— Вор или воры э-э… короче говоря, проникли через форточку, украденное выносили через дверь, за собой закрыть не удосужились… Погоди, ты это что — всерьез?

— Не я, а ты. Не нравится сюжет?

— Да нет, наверное. — Я неопределенно повела плечами: да? нет? вот именно, — я просто, собственно… — А собственно, что «просто»? Логических противоречий вроде нет, действительно — бывают совпадения; да и принцип парных случаев в полный рост работает. — Просто как-то диковато это всё. У вас и воры тоже идиотики?

— Не все, но иногда. Иной мозги пропил, иные за иглой реальности не видят. В упор, что характерно; наркоманы — контингент очень специфический.

— Значит, наркоманы? Хорошо, охотно допускаю. Но…

А собственно, опять-таки, что — но?

— Не изобретайте лишних сущностей сверх необходимых, — не без смысла переврал Оккама капитан. — Достаточно с тебя, давай пока отложим. — И предупредил возможную реакцию: — Это вовсе не от недоверия, заметь, а из суеверия: просто в деле невзначай зацепка появилась, сглазить не хочу. Короче, доживем до понедельника.

— Ловлю на слове.

Ладно, дальше что?

Я не чересчур успешно попыталась на ходу переварить полученные сведения. На самом деле, сколь-нибудь существенной служебной информации Тесалов мне не сообщил: так, стеб и нечто, никакой конкретики. Иного, правда, трудно было ждать… да я и не настаивала, в общем-то. Я даже как-то позабыла обратить внимание на то, что капитан по ходу разговора упоминал о трех случаях с запутками, между тем озвучил только два. Ну да, впрочем, если допустить, что в тех двух эпизодах дело — приблизительно хотя бы — обстояло так, как говорил Тесалов, то ясно же — маньяк там ни при чем; какой маньяк, какая, к черту, серия! Как всё это ни грустно, но — смешно.

И всё-таки я недопонимала:

— Ладно, предположим. Хорошо. А «врач» откуда вылез? Почему-то ведь не кто-нибудь другой, а именно что врач.

— А вы вообще вредители. Шучу. Один такой Козлов… в конце концов, мы все несовершенны. Бывает, человеку что-нибудь втемяшится — и всё, пошла писать губерния. Особенно по молодости лет, подумать не сподобившись… Я сигарету стрельну?

— Травись, я воздержусь.

— И правильно. Так вот. — Он закурил. — Представь такого м-м… чудака на месте происшествия. Налицо покойница, незапертая дверь, в квартире следы обыска. По счету это первый эпизод из нашей как бы серии, кавычки подразумеваются. Итак…

— Это где второй этаж?

— Вот именно. Итак: покойницу имеем? Не пойми превратно — таки да. И кража налицо? Да, никуда не денешься. А какая версия при таком раскладе на ум приходит первой? Ну?

— Убийство с целью ограбления, наверное, — пожала я плечами.

Он кивнул:

— Стреляй, не промахнешься. Разумеется. Вот и наш один такой Козлов… словом, он на этой версии зациклился. А по службе он товарищ добросовестный: положено соседей опросить — достанет всех. Упертый такой юноша…

— Я в курсе, знаешь ли. И что же?

— Ничего. Познакомился он с бабушкой выше этажом. Для полноты картины уточняю: бабушка по жизни не того, даром что в дурдоме не прописана. Днями, говорит, ломился кто-то в дверь, уверял, что врач из поликлиники, забрать, поди, хотел. Старушка, понимаешь ли, боится, что ее в психушку упекут, бывала уже там. Так Козлов и зацепился за «врача». Сложилось у него, что некий врач-убивец так проникает в дом, укол смертельный делает — и чистит закрома. Ну втемяшилась ему такая достоевщина: известно, пять старушек — рубль.

— Наслышана.

— Да, старый анекдот. Короче говоря, зациклился пацан, в мозгах закоротило. Ну а дальше ясно — сплетни поползли, ужастики такие коммунальные. Надо объяснять, как слухи формируются? Стоит пару-тройку раз поспрашивать соседей с упором на врача — остальное граждане додумают. Публика у нас на страшилки падкая. — Он загасил окурок. — Вот, собственно, и всё, и вся тебе история… история болезни, скажем так. Достаточно?

Вполне.

И всё же я не уяснила главного:

— А я была при чем?!

— Ты? Подвернулась под руку. Не злись, лично я вообще-то белый и пушистый… Помнишь, у тебя как раз недели три назад больная умерла?

Я кивнула:

— Было, да.

А это-то при чем?

— Тебе тогда пришлось с милицией общаться — в том числе с Козловым.

Даже так?

— Как-то я не отфиксировалась, знаешь ли, не до того мне было. Зачехлил бы сам больного…

— Увольте, доктор, каждому свое. Да всё я понимаю, не трудись ты, — заверил капитан. — А вот Козлову ты уже тогда не очень-то понравилась: странная ты, мол, какая-то была. Плюс потом вы с ним еще разок столкнулись, правильно?

Попался бы он мне…

— Это когда он машину тормознул? Мы тогда с Калугиным, с водителем моим, на вызов торопились. Помнится, я как бы нахамила слегонца. Погоди-ка, дай сообразить… ага, во вторник дело было. Так, а в среду вечером, на следующий день, меня арестовали. Н-да… — Я припомнила свои умозаключения в камере: — Ты как бы намекаешь, что ваш такой Козлов так отыгрался попросту? из личной неприязни, так сказать?

— Ну, он Козлов, но всё же не настолько. Впрочем, не без этого, наверное, антипатия сыграла свою роль. У вас она взаимная… А вообще-то там накладка приключилась. Помнишь, я тебя про ложный вызов спрашивал? Примерно в то же время там, на той же лестнице, гражданка умерла. Намекну: опять-таки сама, эксперты говорят — в диабетическую кому впала.

Я оживилась:

— Хочешь, я навскидку адрес назову? Пражская 11–61, на первом этаже, старушка Соловец, забыла имя-отчество. Да не косись ты на меня ментовским мутным зраком, — развеселилась я, — я невиноватая! Вы своих особо выдающихся рецидивистов помните? вот и мы — своих. На ту лестницу она одна такая, у нас вся «неотлога» эту бабку знает… знала, то бишь Царство ей Небесное, опять-таки — туда ей и дорога. Сам же говоришь — она сама.

— Если не сама, то с Божьей помощью, — проворчал Тесалов, — в запертой на все замки квартире, с засовом изнутри. Просто к этому моменту один такой… пацан, короче говоря, вразнос пошел, всё, что мог, под версию подстраивал. Что называется, искал не там, где есть, а там, где посветлее. Труп есть? ты есть?..

Я желчно обронила:

— Чего еще желать.

Капитан досадливо поморщился:

— Не трави мне душу, честь мундира всё-таки. Не все у нас Козловы… — после паузы он чуть пожал плечами: — Короче, дальше ясно всё…

Н-да…

Ясно, дальше — всё… то есть дальше-то всё где-то как-то ясно. Ярмарка абсурда, м-мать-размать, чтобы не сказать, что перемать, ешкину коту в корму ершачий корень! Воистину марш бравых идиотиков: много шуму, блин, и ничего; комедия ошибок плюс дебилизация ментов всея Руси — не всех, но поголовно.

Да-а…

Да, дамы-господа, такой идиотизм в голове не сразу же уложится. Настолько откровенной абсурдистики я не ожидала. Вам, между прочим, проще: вам-то вся эта галиматья была известна загодя, в режиме забегания вперед. И впридачу с большими подробностями, кстати; стоило трудиться, б-блин! Смешно…

Ладно, дело прошлое.

Проехали.

Мы проскочили Лахту, без задержки миновали КПП. Начинался город. Езды нам оставалось три, от силы пять минут.

А дальше что?

— Дальше нам направо, — подсказал Тесалов, — и до пересечения с Яхтенной… а теперь налево, и дальше вон туда, в проезд между домами…

И дальше-таки что? Почему-то я подозревала, что сегодня мы с Тесаловым так просто не расстанемся. Не скажу, что я бы возражала.

Тесалов словно мысли прочитал:

— А дальше всё, приехали… Поднимешься?

Я выдержала паузу.

— Ждала, что ты предложишь.

Тесалов мило ухмыльнулся:

— Тонко намекаю: не женат, живу один. Горячий душ и ужин гарантирую… И как?

Чего еще желать.

— А был бы повод, так-то с удовольствием.

Между прочим, кто из нас кого соблазнить нацелился? Вот и я о том же: любовь, известно, зла, захочешь э-э… и мента. Впрочем, и менты же как-то размножаются? Почкованием, наверно, как и все.

А заодно проверим.

На самом деле, я еще на побережье — еще не головой, тогда еще на гормональном уровне скорее — поняла, что без развития сюжет не обойдется. Потому тогда я и рванула взапуски: не от Тесалова, от самое себя — и от некой предопределенности, наверное, потому что всякая, совсем необязательно плохая, предопределенность у меня… ну, скажем, вызывает неприятие, дискомфорт какой-то; как еще назвать? И поэтому же я не очень-то стремилась убежать — и не убежала, потому что всё равно от предопределенности никуда не денешься, а коли если так, то остается, по известной присказке, расслабиться и получить свой кайф. Я внятно объяснила? Как смогла.

Дождь уже не лил, а моросил. Дышать было свежо.

Машину я оставила на платной охраняемой парковке — от греха. По словам Тесалова, район здесь еще тот. Но вообще-то капитан недурственно устроился: не так давно построенный четырнадцатиэтажный дом фасадом на залив, цивильная стоянка во дворе, консьержка в закутке на лестнице. Как выяснилось, Юрий жил на предпоследнем этаже, в приличной однокомнатной квартире. Для одинокого мента вполне, вполне…

— Проходи. — Тесалов щелкнул выключателем, пропустил меня в прихожую: — Прошу. Кроссовки лучше снять. Где-то были тапочки. Ага…

Я несколько замешкалась, соображая, куда бы положить прихваченные из машины рюкзачок с вещами и сумку с документами и куревом.

— Да хотя бы вот сюда, на тумбочку клади, — подсказал Тесалов. — Вот, держи, — выдал он мне извлеченные из обувного ящика шлепанцы дамского размера. — А кроссовки я пристрою посушить. Проходи пока направо, в комнату. Или сразу для сугрева в душ?

— А спинку потереть? Шучу, не напрягайся. В душ лучше первым ты: я-то хоть верхи переодела, а ты же — весь, насквозь. Если можно, я пока домой, соседке позвоню — предупрежу ее, что задержусь, чтобы не волновалась.

— А ты задержишься?

Потому и сиганула взапуски…

— А ты не догадался?

Тесалов улыбнулся:

— Я надеялся. — Определились, стало быть. — Сюда, — пригласил меня он в комнату, — вон телефон, звони. Я пока себя в порядок приведу. Я быстро, чайник не успеет закипеть… Кстати, курят у меня везде, особенно на кухне.

— Поняла.

Особенно на кухне. Уяснила.

Нет, всё-таки занятные мы люди, человеки… ладно, впрочем, после как-нибудь. Пока же мне действительно следовало позвонить старушке. Меня не столько беспокоило здоровье тети Лизы, бишь ее вчерашний гиперкриз, хотя и это тоже, сколько не хотелось снова заставлять ее переживать из-за моего, так скажем, внеурочного отсутствия. Давным-давно небритый анекдот: в какое время порядочная девочка должна лежать в постели? Пополудни часиков так в шесть, чтобы к девяти уже быть дома. Не к месту, разумеется, поелику моя — по стариковским меркам всё-таки сомнительная — нравственность ее никоим образом заботить не могла и до сих пор как будто не заботила. Я просто опасалась, что на фоне треволнений из-за моего ареста тетя Лиза вновь накрутит невесть что — лечи ее потом; мне, право же, вчерашнего хватило.

Старушка словно бы ждала звонка:

— Ты, Яночка? А я уже и волноваться начала…

Вот я и беспокоилась. Впрочем, голос тети Лизы звучал довольно бодро, и притом не нарочито бодро, как бывало иногда, когда старушка почему-либо стремилась скрыть свое недомогание, а вполне естественно. На самочувствие у тети Лизы жалоб не было, как я и ожидала, от пережитого накануне приступа осталась только незначительная слабость, не более того. Когда я с некоторой толикой вины сообщила ей, что сегодня, вероятно, буду поздно (или завтра рано), соседка среагировала абсолютно адекватно — лукаво пожелав мне отгулять на полную. Показалось даже, что старушка подмигнула мне — сообщнически так — с того конца провода.

Замечательная всё ж таки у меня соседка; от сердца отлегло.

И славненько.

Закончив разговор, я с любопытством обвела глазами комнату. Отчего-то вдруг мне стало интересно попытаться таким образом составить впечатление о личности Тесалова. Говорят, жилище человека может очень многое рассказать о нем, в том числе и то, что сам бы человек не захотел рассказывать, более того, порою даже то, в чем он сам себе не отдает отчета. Сомневаюсь, правда, что мои способности к дедукции простираются настолько далеко, но ради развлечения попробуем.

Попробуем? А почему бы нет. Итак, что мы имеем. В общем — ощущение не то чтоб пустоты, но лаконичности, впечатление подчеркнуто мужского обиталища, обставленного только под себя. Зеленовато-голубой палас, светлые обои. Функциональный минимум меблировки: обычная в таких квартирах «стенка», вмещающая всё и вся, диван-кровать и пара мягких кресел возле столика. У окна в углу письменный стол и офисное кресло на колесиках; видеомагнитофон и телевизор не из дорогих. Никаких «ненужных» мелочей, связанных обычно с представлениями об уюте в доме, — разве что изящно изувеченное деревце-бонсай на подоконнике… да и то, что характерно, из синтетики.

Так, а это интересно: ноутбук на письменном столе, подключенный через факс-модем к телефонной сети. Могутная машина, между прочим, точно знаю — у меня такой же агрегат, даром что я им не слишком часто пользуюсь. Со мной понятно — фатер подарил, а вот откуда у бюджетного российского мента компьютерная техника стоимостью в пару-тройку тысяч условных единиц, бишь заморских безусловных денег, большой вопрос… а мне-то что за дело? Может, взятку человек борзыми получил; лично мне оно около птицы. Страна у нас такая, на зарплату даже прокуроры не живут, в наше время это непатриотично[6].. Что? тоже правильно, плохому человеку взятку не дадут.

Теперь — как с книгами? Негустенько. Скажи, что ты читаешь, и я отвечу, что Екклесиаст был прав: «Берегись, сын мой: составлять много книг — конца не будет, и многое читать — утомительно для тела». Или он не то имел в виду?

Библиотечка, впрочем, любопытная: рядом с Библией — Коран на русском языке и справочник по огнестрельному оружию, Уголовный кодекс с комментариями и подборка книг военно-исторической тематики, репринтная «История» Карамзина и том древнекитайской философии. Художественной литературы почти нет: никаких кричащих покетбуков, из зарубежных полуклассиков Апдайк, Вудхауз, Во, Курт Воннегут; из наших — Достоевский и Стругацкие. Хм… н-да. Не знаю, как по-вашему, однако же по мне отдельные куски мозаики как будто бы стыкуются, но сложить их в нечто цельное я так и не смогла. Честно говоря, я почему-то думала увидеть несколько иную беллетристику: Ремарка, Гашека, Хемингуэя, может — Чехова. Всё страньше, господа; тем интереснее.

Тесалов всё еще плескался в душе; впрочем, времени прошло всего-то ничего. Я сочла, что в самый раз теперь перекурить. На кухне так на кухне, заодно осмотримся. Я перешла туда.

А что — а очень мило: люблю отделку натуральным деревом (и вообще предпочитаю теплые тона). Похоже, герр Тесалов самолично руку к стенам приложил — так на заказ не делают. Нарядно получилось. Правильно считается, что кухня в большинстве квартир — самое жилое место. Так и здесь — не кухонька скорее, а столовая. Уютно посидеть — то, чего мне не хватало в комнате.

Чайник со свистком, который капитан поставил на плиту перед тем, как затвориться в ванной, покамест не кипел. Интересно, может, это модус операнди у него такой? пришел с работы, чайник на огонь — и в душ, пока отмоешься — как раз и чай поспеет. Привычка называется… а впрочем же, не суть; боюсь, что Шерлок Холмс из меня не очень получается.

И всё-таки кое-какие выводы для себя я сделала. Позволите? Во-первых, капитан отнюдь не прост, даром что простых людей вообще не существует (нужно пояснять? Разве только журналистам и политикам). Во-вторых, мне как-то показалось, что Тесалов обитает здесь не так давно — года два-четыре. Такое ощущение, и это уже в-третьих, на уровне фантазии на заданную тему, что капитан когда-то был женат. Потом развелся, разменял или купил жилье — и сразу же обставил на свой вкус, словно бы стремился поскорей отделаться от прошлого. Веселенький, похоже, у него был брак (не слишком чересчур? И любим же мы, бабы, посочувствовать… еще бы знать, кому). Теперь живет довольно замкнуто, но гости здесь бывают, ежели судить по выданным мне тапочкам — иногда и женщины; с другой-то стороны, вот если так подумать, а почему бы иногда и нам не быть, а применительно ко мне сейчас — не есть, э-э… н-да.

Да, кстати, о насущном:

— Кто-то, помнится, на ужин намекал?

Что занятно, капитан и в самом деле закончил омовение практически одновременно с закипанием чайника. Деталька, но приятно, что подмечено. В ванной он переоделся в брюки от спортивного костюма (не путать с пузырящимися на коленях тренировочными) и черную футболку с пижонским ярко-красным номером «13» во всю грудь. Д-декадент… Я бы, кстати говоря, не слишком удивилась, окажись, что вольный стиль одежды на сегодняшний, предположительно интимный, вечерок Юрий выбрал из своеобразной деликатности: у меня же, очевидно, в рюкзачке парадных туалетов не имеется! Или я его переоцениваю всё-таки?

Замнем для ясности.

Короче, чайник засвистел, Тесалов вышел, я:

— Кто-то, помнится, на ужин намекал? — приветствовала я его на кухне.

— А запросто. — Тесалов улыбнулся. — Ты как по части азиатской кухни? Правда, суп из ласточкиных гнезд или, например, суши из рыбы фугу предложить сегодня не могу…

— Ну, настолько далеко мой ориентализм не простирается, — улыбнулась я.

— И правильно, всё в меру хорошо. А то еще бывают яйца по-китайски, приятель мне рассказывал. Это подают тебе яйцо, скорлупку отколупываешь, а оттуда — глаз, смотрит на тебя — и горючими слезами плачет!

— Не порти аппетит!

— Хм. Я слыхал, что это объедение… А как ты насчет жареного риса с мясом птицы, овощами и креветками? Я под птицей подразумеваю курицу.

— Пожалуй что рискну.

— Договорились. Намекаю: ванная свободна. Давай-ка ты туда, а я пока займусь. Полотенце для тебя там приготовлено.

Заботливый какой.

— Спасибо.

— Было бы за что.

Ну, за что-нибудь, я допускаю, было.

Не забыв про рюкзачок с вещичками, я закрылась в ванной. Наконец-то, благодать какая — смыть с себя усталость, килограммов так несколько. У Тесалова нашелся даже тонизирующий гель и массажная мочалка нужной жесткости. Кр-р-ромешный наслаждец!

(А интересно, если бы я знала, что весь мой разговор с Елизаветой Федоровной благополучно отпечатался в памяти тесаловского ноутбука? И, пока я нежилась под хлещущими струйками воды, милейший капитан с оным деловито ознакомился? То — что тогда? Ну, тогда бы я, по крайней мере, могла бы похвалить себя за сообразительность: дражайший херр Тесалов в самом деле был по жизни далеко не прост. Не правда ли? Возможны варианты.)

Как бы там ни было, после омовения я себя почувствовала бодрячком — свежая, готовая к употреблению, как крахмальная салфетка в хрусточку.

Капитан на кухне споро резал овощи. Стол уже частично был накрыт: стоял приличного размера заварной чайник из керамики, две таких же чашки с блюдцами, тарелочка с нарезанным прозрачными кружочками лимоном, початая бутылка коньяка и пара стопок. Создавалось впечатление, что вся посуда на столе, в том числе и керамические стопочки, была из одного сервиза. На уровне исполнено, вполне.

— Привет. Ты проходи, — не отрываясь, пригласил Тесалов, — садись, где больше нравится… удобней вон туда. Я пока тут форточку открыл, тебя не просквозит?

— Нормально, жарковато у тебя. — Я опустилась на указанный мне стул. — Помочь тебе? — из вежливости предложила я.

— Изыди, сатана. — Тесалов ухмыльнулся: — Женщина и кухня — вещи несовместные; по крайней мере, если женщина в гостях.

— Похвальная позиция. Мне нравится, — усмехнулась я, — за исключением разве что «в гостях, по крайней мере»… Увлекаешься керамикой? — кивнула я на сервировку.

— Скажем, не люблю плохой фарфор. Керамика прикольнее, — капитан слегка пожал плечами, — ну и сразу некий антураж, опять-таки… — Он мельком улыбнулся: — Грешен, в чем-то я, пардон, чуть-чуть пижон — иногда, замечу, для разнообразия.

— Ну, если иногда и для разнообразия, то можно… иногда, — не стала я настаивать. — А ты не суеверен, как я погляжу, — обратила я внимание на «несчастливый» номер на его футболке.

— А никуда не денешься. — Он вновь пожал плечами (редкостно универсальный жест, в чем-то философский даже): — По жизни у меня вообще кругом тринадцать, знаешь ли, — заметил капитан, — тринадцатый этаж, квартира, обрати внимание, четыреста тринадцать. И родился я тринадцатого декабря — твоя воля, верить или нет, но аккуратно без тринадцати минут тринадцать.

— Здо́рово. — Стрелец, однако, свой; а кстати, сам подставился: — И сколько тебе лет?

— Тридцатник стукнет.

— Молодой ышшо.

— Не жалуюсь пока. — Капитан насмешливо прищурился: — Еще вопросы будут?

А как же!

— Разумеется, — я решила протестировать свои умозаключения: — Ты был женат?

Капитан кивнул:

— Два года разведен.

— Понятно. — Что-то я сегодня правда шибко умная. — И что же так? С женой не повезло? Стерва, дрянь и тройня от соседа? — не то сострила, то ли обострила я.

— От детей Бог миловал, а что до остального… хм. — Тесалов как бы даже призадумался. — А в остальном — ты знаешь, таки да: стерва, дрянь и всё такое прочее!

— По крайней мере честно, — усмехнулась я.

— А врать нехорошо. — Блин, острослов в погонах! — Так, вроде бы и всё, все ингредиенты подготовлены. Перекур, пока креветки размерзаются. Сейчас… — Тесалов сполоснул и вытер руки. — Чай настоялся, как ты — не откажешься? Я, правда, не спросясь зеленый заварил…

— Годится.

Юрий сел за стол, разлил по кружкам чай, откупорил бутылку с коньяком:

— По стопочке, да? В качестве аперитива.

— В качестве аперитива, зеленый — с коньяком? Эклектика, однако, — бормотнула я.

— Нам, русским, всё в струю. — Тесалов подмигнул: — За нас с тобой, не против?

— Принимается.

Мы мельком чокнулись. Стопарик коньяку, запитый терпким чаем (коий, кстати говоря, отличный антидот, в данном случае читай: нейтрализатор) прошел на ять: «на сердце» не скажу, но в желудке точно потеплело. Сам по себе чай тоже был неплох, даром что зеленый я как правило не пользую.

— С мятой и жасмином?

— Разбираешься, — довольно отозвался капитан. — У китайцев, между прочим, принято: первым делом подается чай, после — основное блюдо, по-нашему второе, и только напоследок — суп или снова чай. Азиаты почему-то полагают, что так оно полезнее. А медики?

— У нас тоже всё не так, как у людей. Но вообще-то с точки зрения физиологии азиаты правы. А впрочем, всё полезно, если в рот полезло. — Или всё-таки «пролезло»? Ведь черт-те что несу! — Короче, лишь бы впрок пошло…

— И это прауильно, — с незабвенной интонацией присноблаженненького генсекретаря заключил Тесалов. — Известно, чай — не водка… — По-моему, и он мимоходом сбился с панталыку; бывает в разговоре иногда, порой на ровном месте. — А ты знаешь, чем китайская кулинария в принципе отлична от японской? — нашелся капитан.

Я малость подыграла:

— Чем же? Просвети.

— А джапаны как правило стремятся сохранить натуральный вкус ингредиентов, а китайцы — до неузнаваемости изменить его. Не замечала?

— Да, пожалуй, — согласилась я. — Я так подозреваю, что обещанный тобою рис с мясом птицы, овощами и креветками родом, скажем так, скорее из Китая?

— Не совсем. Вообще-то это блюдо в различных вариантах распространено практически по всей Юго-Восточной Азии: в Таиланде, Индонезии, Малайзии. Оно даже называется по-разному: наси горен — по-моему, в Индонезии; чоу фан… черт, надо же, уже не помню, где! Не суть. — Тесалов допил чай и встал из-за стола. — Названием сыт не будешь. Будем приступать.

И это правильно.

— Расскажешь, как готовится?

Мне и в самом деле было интересно.

— А очень просто. Я по ходу буду комментировать. Берется азиатский вок, — капитан поставил на достаточно большой огонь нечто среднее между кастрюлей и сковородой, этакую мисищу с покатыми боками, — наливается немного растительного масла — в оригинале пальмового, в нашем случае сойдет подсолнечное рафинированное. Хотя — как ты относишься к кунжуту?

— Положительно.

— Тогда еще чуть-чуть кунжутного для запаха. Масло разогрелось — и вперед: закладываем давленый чеснок, измельченные имбирь и корень сельдерея, туда же перец чили, один мелко нарезанный стручок, и без остановки перемешиваем. Для справки: эта технология скоростной готовки на большом огне именуется на англицкий манер стер-фрай. Так, готово; добавляем курицу, опять-таки нарезанную мелкими кусочками, по вкусу лук шалот и сладкий перец ломтиками. Ради-для пижонства сладкий перец лучше красный брать — нарядней получается. Сейчас бы и креветки заложить, будь они сырые, но, увы, у нас уже готовые, так что их в конце. Пока же доливаем на глазок соевого соуса… о’кей, полдела сделано.

Прошло минуты три, благоухало и шкворчало аппетитнейше. Увлеченный как процессом, так и комментариями Юрий был неотразим. Влюбиться в него, что ли? Погодим.

— На самом деле, овощи можно и варьировать, — продолжал он, энергично перемешивая жарево: — Перец, помидоры, стручковая фасоль — да что угодно, в общем-то. Я, например, люблю морковку по-корейски доложить — пикантнее. Вот так, а теперь — рис. Для простоты берется размороженный полуфабрикат — какая-нибудь рисо-овощная смесь, поляки их вполне прилично делают. А кстати, здесь еще и с шампиньонами, я сразу не заметил… тем любопытнее. Короче, всё это хозяйство — в вок, минуты три-четыре жарим, пробуем… еще чуток… годится. Где-то за минуту до готовности кладем креветки… теперь добавим зелени кинзы для пущей красоты… извольте, кушать подано!

Готовка заняла не более десяти минут.

— С изяществом исполнено! — улыбнулась я. — Где ж ты так насобачился?

— А приятель как-то научил: носило мужика когда-то в азиатчине, нахватался там — вот я и перенял. Так что я бы, кстати, остерегся — в смысле «насобачился»: в тех краях собачек, если ты не в курсе, м-м…

— Едят. Я в курсе, знаешь ли.

— Молчу. Предпочитаешь вилку или палочки?

— А как себе. Наверно, лучше палочки: сблюдём уж антураж.

— Соблю́дем, доктор Кейн!

— Сблюдём!

— Монопенисуально. — Способный ученик. — Хлеб?

— К рису? — удивилась я. — Ты бы еще хлеб к спагетти предложил!

— А почему бы нет? Нация, употребляющая макароны с хлебом, говорят, непобедима. Не мной придумано.

— Приятель просветил? — съехидничала я.

— В каком-то смысле… Всё, садимся жрать, пожалуйста! — поставил капитан на стол разложенное по тарелкам (надо уточнять, что керамическим?) пышущее пряным ароматом жарево. — Прошу.

— Красивая еда.

Словно радужная осень на тарелочке: желтовато-золотистый рис, оранжевые, красные, зеленые и желтые овощи с охряными грибами — лепота! На вид — наглядное пособие для отделения желудочного сока. А на вкус?

Я попробовала блюдо:

— Хм… хм!.. а вкуснотища! — оценила я, не покривив душой. — Мне лично нравится.

— Отлично. Рад был угодить. — Тесалов улыбнулся: — На самом деле, это здесь изрядная экзотика, а там — еда на каждый день. По большому счету, это же довольно примитивный способ использовать оставшийся на кухне рис. Готовится изо всего, что под рукой окажется, — заметил капитан, сноровисто, не хуже моего, управляясь с палочками. — Эх, не пробовала ты вьетнамский пхо[7] в моей интерпретации! Помнится, был у меня еще один приятель, редкостный гурман…

Не сам ли капитан?

— Кто-то сам себе приятель, как мне кажется, — пробормотала было я; он, впрочем, недослышал:

— Что, извини?

— Пустое, ничего. Богат ты на приятелей!

— Не жалуюсь. И сам я хоть куда.

— Готовишь, например.

— И терпентин на что-нибудь полезен.

— Ужо.

Так, слово за слово…

Так, слово за слово, мы славно посидели. Импровизированный ужин подходил к концу. От сытости меня немного разморило.

— Чаю? — предложил Тесалов.

— Можно лучше кофе с коньяком, а? — попросила я.

— После азиатской кухни кофе с коньяком? Эклектика, однако!

Я не спорила:

— У русских всё не так, как нужно правильно.

Это чтобы не сказать: не там, где хорошо.

— Хм. Кофе только растворимый.

— Несущественно.

Мне лишь бы впрок пошло…

Что дальше?

Кстати — да: я было начала касательно того, что, мол, занятные мы люди, человеки. Оно к чему… а собственно, к чему? Вестимо — к сексу, а точнее — к особенностям эротически окрашенного поведения двух отдельно взятых разнополых особей при условии наличия продукта полного непротивления сторон, сиречь согласия. Вот завернула, да? Но, в общем-то, как раз: сойдет за иллюстрацию к достаточно банальному суждению о том, что всякому общению с прицелом на постель как правило присущ определенный наигрыш, если позволите — немножко выпендреж. Никогда не замечали? А по-моему, некий нами же — по умолчанию — придуманный, так скажем, сексуальный этикет превращает нас в актеров, в меру дарования и вкуса играющих опять-таки актеров, которые должны изображать актеров; круг замыкается.

Между прочим, в адекватном большинстве своем женщины к постельным упражнениям относятся попроще, нежели мужчины. Отчасти, может статься, потому, что инициатива перво-наперво исходит именно от нас, что бы мужики себе там не воображали. Ну и неизбывно-потаенный мужской страх потерпеть фиаско в силу самоочевидных обстоятельств нам не слишком свойственен. И тем не менее предстартовый мандраж в вышеупомянутой ролевой игре на самом деле-то — едва ли не древнейшей… а впрочем, черт бы с ней. Сказано, что проще, вот и будь ты, доктор Кейн, попроще, пусть Тесалов парится. Ну и я товар лицом изображу…

До кучи резюмирую: нам, культурным людям, прежде чем ебаться, непременно надо повыёбываться, факт.

Вот и с мухой в тему получилось. Эпизод из серии нарочно не придумаешь и по заказу далеко не факт, что с ходу повторишь. Пустой на самом деле эпизодишко: залетела, извините, муха в форточку, энергичное такое насекомое попалось, как-никак — тринадцатый этаж. Дело, разумеется, житейское, по любому счету — сущий пустячок; но не руками же ее ловить прикажете! Ну вот я и поймала. Не руками, нет, конечно: палочками. Просто на глазах Тесалова из воздуха взяла.

Киношно получилось.

Юрий оценил:

— Однако!

Для тех, кто понимает: это вам не кулаками кирпичи крушить — трюк сложнее на порядок минимум.

— Я надеюсь, это не была твоя любимая домашняя зверюшка? — вежливо осведомилась я.

Тесалов только хмыкнул:

— Приготовлю-ка я пиццу в следующий раз!

Хм. В следующий раз? Оптимист, однако.

Кофе был терпим, коньяк хорош, сигарета оказалась тоже к месту и ко времени. Палочка такая выручалочка — когда сказать уже как будто нечего, а к делу перейти так просто не с руки. Мужики — они застенчивые несколько.

— Ты красиво куришь…

Комплимент?

— Спасибо, капитан.

Придется подсобить.

Я потянулась, встала, подошла к окну, руками оперлась о подоконник. Мимоходом оценила собственное отражение в стекле — приемлемо. Снаружи, за стеклом, заканчивались сумерки, у горизонта начиналась ночь. Гаснущее небо и вода слабо отливали перламутровой эмалью, словно потемневшие от времени створки исполинской раковины. Слева смутно виден был Крестовский остров с обозначенными красными огнями осветительными мачтами стадиона Кирова, далее, за оконечностью его, мерцали из-за мглы смазанные огоньки Приморского района на Васильевском. По другую руку, справа, в темном далеке залива можно было углядеть на низких облаках светящееся марево прожекторов Кронштадта. А прямо была мгла.

Прямо была мгла до горизонта, больше ничего, и даже горизонта самого в этой мгле как будто бы и не было. Почему-то мне подумалось, что было бы занятно из этого окна таким же мглистым вечером смотреть на первый снег, просто так, без умысла и смысла вглядываясь чуть расфокусированным взглядом в морок междувременья. Ожидание бы наполнялось на глазах хлопьями овеществленного безмолвия, собственное отражение в окоеме становилось бы всё глубже — глубже до тех пор, наверное, пока бы я сама не оказалась бы уже не только здесь, внутри, но даже больше — там, как будто в зазеркалье, с той стороны стекла. Каков пассаж?

А дальше можно так: говорят, когда заглядываешь в бездну, бездна тоже пристально смотрится в тебя. Вот и я бы тоже посмотрела, взглянула бы в себя и сквозь себя, на встающего из-за стола забавно неуклюжего Тесалова, которому, сдается, всё-таки пора бы что-нибудь сказать, спросить о чем-нибудь… не мне же начинать. Еще недоставало!

Юрий, впрочем, не сказал и не спросил — он просто наконец-то подошел, взял меня за плечи, мягко развернул и притянул к себе.

Он не спросил.

А я зачем-то всё-таки ответила:

— Я уже заждалась, капитан.

А Тесалов притянул меня к себе, обнял, прижал, и дальше по законам жанра следовало бы сочинить этюд в постельных (от тела и постели) тонах. Ну, например (цитирую по памяти «дамские» романы): «Его горящий взгляд, полный до краев желанием и нежностью, ожег ее лицо. Она покорно опустила веки, его ищущие губы встретились с ее — мягкими, горячими, чуть влажными. Трепеща, она руками обвивала его шею, его крепкие ладони скользнули по спине и принялись ласкать ее податливые бедра. Плоть его восстала, ее плоть исполнилась истомы, дрожь вожделения пронзила их тела. Не прошло и вечности, как он ненадолго оторвался от ее зовущих страстных губ и начал целовать ее пылающие щеки, шею, основание ключиц. Она не удержала стона, грудь ее под тонкой тканью напряглась, когда его рука…» — кавычки закрываем. А его рука — туда ей и дорога, кто бы, право слово, возражал; и если что-нибудь меня смущало несколько, так это разве то, что, честно говоря, бельишко нынче было у меня не чересчур парадное.

А затем моя многострадальная привычка посматривать на самое себя слегка со стороны, с неким ироническим зазором, дала сбой, так что даже если до сего момента и была какая-то неловкость, паче неуверенность (иначе бы зачем я столько распиналась, спрашивается), то всё теперь прошло. Более ни Юрию, ни мне не было нужды быть терпеливыми, у меня аж скулы от желания сводило, капитана явно распирало изнутри. Путаясь в одежках и друг в друге, мы очутились на диване в комнате, уже безо всего, и — да, вот именно; а вы что ожидали?

Получилось у нас всё как получилось: в целом предсказуемо вполне, в общем очень — даже очень — выше среднего. Золотистый звон в ушах помалу утихал, радужное марево в глазах как будто прояснилось, сбитое дыхание кое-как приходило в норму. В интимном полусвете ночника жилистое тесаловское тело отливало бисеринками пота.

В его голосе осталась хрипотца:

— Интересно, ты сама-то сознаешь, насколько же ты необыкновенная? Фантастика…

— Угу. Сыр «Хохланд», — бормотнула я. — Спасибо, капитан. — Я его поцеловала в мочку уха. — Ты великолепен.

— Как и ты. Говорил же: мы друг друга стоим. — Приподнявшись на локте, Юрий беззастенчиво разглядывал меня с оттенком если и не восхищения, то, по крайней мере, вожделения. — Удивительное дело, никак не ожидал, что ты в постели можешь быть такой… настолько женственной.

Обидеться мне, что ли? В другой раз.

— Надо же. Занятно, почему-то в твоей мужественности я ничуть не сомневалась. Быть может, стоило?

— Прости, не так сказал. Просто поначалу ты мне представлялась — ну, не льдышкой, нет, но снежной королевой.

— Не жалеешь, что так быстро растопил?

— Горжусь!

Вот так-то лучше.

Юрий ухмыльнулся:

— Насчет снежной королевы я погорячился, факт. — И подмигнул: — Ничуть не удивлюсь, если ты, ехидина такая, вдруг высунешь язык, изобразишь «козу» и щелкнешь меня по носу!

Я фыркнула:

— Ужо. Мой бедный Юрик! Как же ты с такой-то монструозой в койку лег?

— С исключительным энтузиазмом.

— Я заметила. — Легонько щелкнув капитана по носу, я сделала «козу» и продемонстрировала кончик языка. — Доволен?

— Укушу. — Он в ответ взъерошил мои волосы. — А знаешь, на кого на самом деле ты похожа? Точней, на что — на шаровую молнию: ты такая же непредсказуемая вся, шальная и опасная. Взрывная девочка… Не доводилось видеть?

— В детстве как-то раз, на Волге дело было. — Я усмехнулась: — Юмор ситуации заключался в том, что это не она за мной, а я за ней тогда битых полчаса по берегу гонялась. Интересно же: летает, понимаешь ли, трещит, а на вид — пушистая такая! Так и не догнала.

— Благоразумная тебе попалась молния — догадывалась, с кем связалась.

— Видимо. Не то что некоторые — это то есть ты. Не желаешь проявить благоразумие, Тесалов?

— А это то есть где?

Так, слово за слово; а впрочем, капитан оказался, к счастью, не тем случаем, когда пустишь мужика в себя, а он еще и в душу лезет. Ладно, это очень мило, даже хорошо, но:

— Продолжение, я так понимаю, следует?

Тонко намекнула, называется.

— А то!

И то: с потенцией у капитана было всё ого.

А с напором и постельной техникой — и вовсе о-го-го.

А если так? То опаньки. И даже интересно, а этому прихвату капитана тоже, надо полагать, приятель научил? Недурственно.

И если даже поначалу в наших упражнениях и наличествовал элемент некой состязательности, то довольно скоро лично я и в самом деле потеряла голову, и дальше с удовольствием ее теряла до самого утра, без малого — до перерыва в биографии.

Смутно помнится, что кто-то что-то там про тренинг говорил? Не я, наверное.