Библиотека литературы Древней Руси. Том 6 (XIV - середина XV века)

ОРИГИНАЛ

Понеже виденья мимоиде подъ луну сущим всем, и въ торжество виденья есть житье, и иже на мори, не токмо, но еще иже к оболоком, — то же и у житья. Въ день же въ торжству — непоминанья злых. Но и глава въ торжьстве — память Божья. Память же Божья надвое разделяется: аще разумно — на похвалу, се ли согрешается от правосудства, — на хулу. Богъ бо не ятъ есть страстью; не токмо страстью, но хвалою. Человечскыи бо вещи яты суть обоим. Сего ради хвалящим или хулящим или спасенье, или пагуба самемъ будет. Богъ бо не обьятъ есть. Того ради подобает, разумевъ добре, хвалити, или, не разумевъ, молчати.

Два бо пути есть разума: ли глаголати, или молчати праве.[501] Мнози философи быша в миру, но две главе быша философом — Платонъ и Пифагоръ. Овъ бо благоулучно повествовал, овъ же благословесно умолча.

Понеже преподобьство твое испроси у нашего худовъства слова, и мы припадаем къ Святому Духу, благодати прося — «слова во отверзенье устъ»[502] наших, иже не вредит душю, но обаче веселит. Аще ли дасть Святый Духъ глаголати, якоже хощем, то действо — не мое управленье, но твоя молитва.

Вемы бо ясно: се житье наше суетно есть — или мысли, или слово, или действо, — не токмо лева, но и мнимая права, разве расудом правым правая. «Богъ любы есть»,[503] — якоже научихомся от божественых Писаний. А иже пребывает въ любви, въ Бозе пребывает, и Богъ в нем.[504] Отколе знается: правая — любы.

Аще досада бывает от възлюбленаго любящему, да терпит: «Аще любим любящая, — по Господьскому слову, — то и мытари и грешници творят»,[505] земно действо деющи. Мы же не заемною любовью любим тебе, но истинною. Но житье стропотливое мое не дасть беседовати с тобою, якоже хочется.

Уподобихся семяни тому еуаггельскому, иже паде при межю тернья и подавися,[506] и не моглъ плода створити, токмо толко, колико слышал еси.

И сице о Господе здравьствуй.

ПЕРЕВОД

Поскольку видимость всего сущего под луной преходяща, в торжестве видимости и состоит жизнь: и что на море, но не только, но и что свойственно облакам, то же — и в жизни. В день же торжества не вспоминают зла, но главное в торжестве — вспомнить Бога. Память же о Боге на два вида разделяется: при разуме это — похвала, при погрешности в правом суждении — хула. Бога ведь не достигает вражда; не только вражда, но и хвала. Человеческие же дела доступны и тому и другому. Потому хвалящих или хулящих ждет или спасение, или погибель. Бог ведь необъятен. Потому подобает, хорошо уразумев, хвалить или, не уразумев, молчать.

Два ведь пути есть у разума: либо говорить, либо быть правым, молча. Много философов было в мире, но две вершины были среди философов — Платон и Пифагор. Один благополучно повествовал, другой же благословесно замолчал.

Поскольку преподобство твое попросило у нашей худости слово, то мы припадаем к Святому Духу, благодати прося — «слова во отверзение уст» наших, которое не вредит душе, но скорее веселит. Если даст Святой Дух говорить, как мы хотим, это дело не моего старания, но твоей молитвы.

Знаем ведь ясно: эта наша жизнь суетна — и мысли, и слова, и дела, — не только левые, но и мнимые правые, за исключением по правильному рассуждению правого. «Бог есть любовь», как мы усвоили из божественных Писаний. А кто пребывает в любви, в Боге пребывает, и Бог в нем. Откуда познается, что правое — любовь.

Если досада бывает от возлюбленного любящему, он должен терпеть: «Если любим любящих, — по Господнему слову, — то же и мытари и грешники творят», заимообразно действуя. Мы же не заемной любовью любим тебя, но истинной. Но жизнь моя строптивая не дает мне беседовать с тобой, как хочется.

Уподобился я семени тому евангельскому, которое пало среди терния и было подавлено, и не смогло плода принести, только — сколько ты слышал.

И так — о Господе здравствуй.

КОММЕНТАРИЙ

Предлагаемое здесь вниманию читателя «Послание» во многих отношениях загадочно. Название и объем текста, под которым и в котором оно публикуется, свойственны лишь списку РНБ, Погодинское собр., № 27, Апостол, пергамент, XIV в., л. 13—13 об. (об этой рукописи см.: Воскресенский Г. А. Погодинский № 27 Апостол и Чудовская, усвояемая св. Алексию, рукопись Нового Завета // Статьи по славяноведению, под ред. В. И. Ламанского. СПб., 1904. Вып. 1,с. 1—29; Гранстрем Е. Э. Описание русских и славянских пергаментных рукописей. Л., 1953, с. 38). Но вообще этот текст представляет собой часть «Слова ο житьи и ο преставлении великаго князя Дмитриа Ивановича, царя Рускаго», существующего в составе общерусских сводов, Новгородской 4 и Софийской 5 летописей, а также — причем в древнейшем виде — во второй подборке летописного материала так называемой «Новгородской Карамзинской летописи», известной в списке конца XV в. (РНБ, F. IV, 603).

Присутствие в составе «Слова ο житьи и ο преставлении...» инородного текста мною было замечено ранее, нежели в поле моего зрения попал Погодинский № 27 Апостол (мое внимание обратил на него А. А. Алексеев); я назвал этот инородный текст «Письмом κ заказчику» (см.: Прохоров Г. М. 1) Непонятый текст и Письмо κ заказчику ο «Слове ο житьи и преставлении великого князя Дмитриа Ивановича, царя Рускаго» // ТОДРЛ, т. 40. Л., 1985, с. 229—247; 2) Памятники переводной и русской литературы XIV—XV вв. Л., 1987, с. 88—98). Окончание «Послания» в Погодинском Апостоле совпадает с концом выделенного мною Письма в «Слове ο житьи...». Последние слова и там, и там: «О Господе здравствуй». После них в Апостоле без заглавия начинается другое послание, написанное более бледными чернилами и, как кажется, другим почерком (л. 13 об.—14).

Что касается начала Письма в «Слове ο житьи...», то я определил его иначе, нежели «Послание» Феофана Прохору начинается в Погодинском списке. По моему мнению, Письмо начинается словами «Преподобство свое испроси...», а слово «понеже», которое предшествует ему, хорошо, на мой взгляд, связывается и связывает предшествующий Письму период с текстом, за Письмом следующим: «мнози бо философи быша в миру, но две главе быша философомь — Платон и Пифагоръ. Овъ благословесно извествова, овъ же благоулучне умлъче, понеже (здесь вторгается Письмо. — Γ. Π.) Бог двойства не имеет, душамъ имеет тройство ниедино...». Будучи так воссоединен, текст обретает смысл: причина, по которой Пифагор молчал, объясняется запредельностью Бога по отношению κ человеческому сознанию, каковая демонстрируется апофатически — путем отрицания ряда свойств как не принадлежащих Богу, причем свойства эти обозначаются в пифагорейском стиле — с помощью чисел (подробнее см.: Прохоров Γ. Μ. Памятники переводной и русской литературы XIV—XV вв., с. 106—110).

Еще одна причина, почему именно так я определил начало письма, это его композиция: получается, что оно построено строго симметрично по темам. Начинаясь известием ο просьбе «преподобства» к автору ο «слове», оно заканчивается (перед прощальным пожеланием «О Господе здравствуй») словами ο посильном выполнении этой просьбы. Вторая от начала тема — суетность «нашей жизни», вторая от конца — «строптивость» «жизни моей». Центральной оказывается тема любви, и здесь говорится как ο любви своей, авторской, так и любви божественной — ο Боге как ο любви, причем слова ο своей любви (о «разсудомъ правымъ правом» и «не заимной», но «истинной» любви автора κ корреспонденту) обрамляют евангельские слова ο любви — цитату из 1 Послания Иоанна (4, 8) и пересказ «Господских слов» из Евангелий от Матфея (5, 46) и от Луки (6, 32, 34). Таким образом на очень небольшом словесном пространстве автор совершает восхождение от будничного κ абсолютному и затем по ступенькам тех же тем, которые возвели его мысль κ Богу-Любви, спускается κ тому, с чего он начал (подробнее см.: Прохоров Γ. Μ. Памятники..., с. 96).

Я до сих пор думаю, что правильно определил начало Письма. Но публикую Послание, конечно же, таким, каким оно находится в рукописи.

Среди мелких различий между Письмом внутри «Слова ο житьи...» (в Новгородской Карамзинской летописи) и «Посланием» мудрого Феофана (в Погодинском Апостоле) есть разночтение «художство» (Письмо) и «худовъство» («Послание»). Чтение «худовъство» и близкие κ нему («худобство», «худство», «худьство», «хуждьство») дают списки Новгородской 4 летописи. Но поскольку летопись эта вторична по отношению κ подборкам летописного материала «Новгородской Карамзинской летописи», так как из них составлена (см.: Прохоров Γ. Μ. Летописные подборки рукописи РНБ, F. IV, 603 и проблема сводного общерусского летописания. — ТОДРЛ, т. 32, Л., 1977, с. 165—198), а также потому, что слов «худовъстьво», «худобство» и «худство» не знает словарь древнерусского языка, я счел возможным допустить, что слово «художство», указывавшее на сочетание знания и умения (в данном контексте — умения придать знанию подобающее словесное выражение), в тексте Письма первоначально (см.: Прохоров Γ. Μ. Памятники..., с. 91—93). Β таком случае Послание в списке Погодинского Апостола дает уже вторичное, «осмысленное» переписчиком чтение («худовъство»),

Теперь я думаю, что написать ο себе другому человеку «наше художство» автор мог бы, повторяя слова письма, на которое отвечал. По всей видимости, «преподобство», обращаясь с просьбой ο «слове», употребило выражение «ваше художество», а автор ответа лишь изменил третье лицо на первое, и потому слова «наше художество» в тексте Письма беру в кавычки.

Но кто же автор Письма? Если эта маленькая эпистола не является «словом», ο котором «преподобство» попросило автора, то речь в ней идет, представляется, ο том самом «Слове ο житьи и преставлении великаго князя Дмитриа Ивановича, царя Рускаго», в котором она и заключена. Если так, то Письмо и «Слово», подумал я, написаны одним и тем же человеком, а наиболее вероятный автор «Слова ο житьи...» — Епифаний Премудрый (см. там же, с. 110—122).

Но вот в Погодинском № 27 Апостоле заглавие «Послания» называет его автором не Епифания Премудрого, а «мужа мудра» «именем Феофанъ» и указывает также имя получателя («преподобства»): «преподобный муж», именуемый «Прохорос» (попутно заметим, что имя написано на греческий лад). Это создает альтернативу: либо автором «Слова ο житьи...» является некий мудрый Феофан, либо речь в «Послании» идет не ο «Слове ο житьи...», и, стало быть, оно связано со «Словом» только, так сказать, «пространственно» — тем, что его текст включен в «Слово», но не тем, что оно на него указывает, и не общим автором.

Учитывая тот факт, что рукопись, в которой Послание Феофана содержится, Погодинский № 27 Апостол, принадлежит XIV веку, по-видимому, его последней четверти, когда на Руси работал Феофан Грек, учитывая также то, что мы знаем об отношениях Епифания Премудрого с Феофаном Греком — неоднократно посещавший его мастерскую и беседовавший с ним Епифаний пишет ο нем Кириллу Тверскому как ο в высшей степени мудром человеке: «преславный мудрокъ, зело философ хитръ», «упредивленный муж», «умом дальная и разумная обгадывавший» (см.: Письмо Епифания Премудрого Кириллу Тверскому в этом же томе), я допускаю, что «мужем мудрым <...> именем Феофан», автором Послания, может быть Феофан Грек. Β таком случае слово «художъство» в Письме может быть указанием на профессию автора-живописца. Это не исключает того, что автор написал это слово, повторяя слова корреспондента.

Что же касается корреспондента, то греческое окончание «ос» прибавил κ его греческому имени («Прохорос»), по всей видимости, грек-автор. Это не означает, что получатель должен был быть греком: писанное по-русски, письмо обращено, очевидно, κ русскому человеку по имени Прохор. Если автор Послания — Феофан Грек, возможно, что его получатель — другой художник-иконописец — Прохор с Городца, сотрудник Феофана Грека и Андрея Рублева при росписи в 1405 г. Благовещенского собора Московского Кремля.

Повторяю: в этом Послании остается много загадочного. Загадочным оказывается, будучи вырванным из «Слова ο житии...», начало Послания (до начала Письма, представляющегося самостоятельным как в составе «Слова», так и в составе Послания). Осмысление этого начала в составе «Слова» (слова об изменчивости жизни, непоминании зла, недоступности Бога и доступности человека для вражды и хвалы) см. в моей книге «Памятники переводной и русской литературы XIV—XV вв.» (с. 103—108). Но тот факт, что его автором является не Епифаний Премудрый, а некий мудрый Феофан, возможно Феофан Грек, не снижает, а, скорее, повышает вероятность того, что «Слово ο житьи» Дмитрия Донского написал именно Епифаний Премудрый: из письма Епифания Кириллу Тверскому мы знаем, что он срисовывал в свою рукопись рисунок Феофана Грека; неудивительно, если наряду с другими источниками он использовал в своем словесном произведении и словесную композицию художника, мудростью которого он восхищался.