Библиотека литературы Древней Руси. Том 6 (XIV - середина XV века)

ОРИГИНАЛ

Слава Богу о всемь и всячьскых ради, о нихже всегда прославляется великое и трисвятое имя, еже и присно прославляемо есть! Слава Богу вышнему, иже въ Троици славимому, еже есть упование наше, свет и живот нашь, въ негоже веруем, вън же крестихомся, о немже живемь, и движемся, и есмы![553] Слава показавшему нам житие мужа свята и старца духовна! Весть бо Господь славити славящая его и благословяти благословящая его, еже и присно прославляет своя угодникы, славящая его житиемъ чистым, и богоугодным, и добродетелным.

Благодарим Бога за премногу его благость, бывшую на нас, якоже рече апостолъ: «Благодать Богу о неизреченнем его даре!»[554] Паче же ныне длъжны есмы благодарити Бога о всем, еже дарова намъ такова старца свята, глаголю же господина преподобнаго Сергиа, в земли нашей Русстей, и въ стране нашей полунощней, въ дни наша, въ последняя времена и лета. Гробъ его у нас и пред нами есть, к нему же верою повсегда притекающе, велико утешение душам нашимъ приемлем и от сего зело пользуемся; да поистине велико то есть намь от Бога дарование даровася.

Дивлю же ся о семъ, како толико летъ минуло, а житие его не писано. О семъ съжалихся зело, како убо таковый святый старець, пречюдный и предобрый, отнеле же преставися 26 летъ преиде, никтоже не дръзняше писати о немь, ни далнии, ни ближнии, ни большие, ни меншие: болшие убо яко не изволяху, а меншии яко не смеаху. По лете убо единем или по двою по преставлении старцеве азъ, окаанный и вседръзый, дръзнух на сие. Въздохнув къ Богу и старца призвавъ на молитву, начяхь подробну мало нечто писати от житиа старьцева, и к себе вътайне глаголя: «Азъ не хватаю ни пред кым же, но себе пишу, а запаса ради, и памяти ради, и ползы ради». Имеях же у себе за 20 летъ приготованы таковаго списаниа свитки, в нихже беаху написаны некыя главизны еже о житии старцеве памяти ради: ова убо въ свитцехъ, ова же в тетратех, аще и не по ряду, но предняя назади, а задняя напреди.

И сице ожидаюшу ми в таковаа времена и лета, и жадающу ми того, дабы кто паче мене и разумнее мене описалъ, яко да и азъ шед поклонюся ему, да и мене поучит, и вразумитъ. Но распытавъ, и услышавъ и уведавъ известно, яко никтоже нигде же речеся не писаше о немь, и се убо егда въспомяну или услышу, помышляю и размышляю: како тихое, и чюдное, и добродетелное житие его пребысть бес писаниа по многа времена? Пребых убо неколико лет, акы безделенъ в размышлении, недоумениемь погружаяся, и печалию оскръбляяся, и умом удивляяся, и желанием побеждаася. И наиде ми желание несыто еже како и коим образом начяти писати, акы от многа мало, еже о житии преподобнаго старца.

И обретох некыя старца премыдры въ ответех, разсудны и разумны, и въпросих я о нем, яко да препокоят мое желание, и рех има, аще достоит писатися. Они же отвещавше, рекоша: «Якоже бо нелепо и не подобает житиа нечистивых пытати, сице не подобает житиа святых муж оставляти, и не писати, и млъчанию предати, и в забытие положити. Аще бо мужа свята житие списано будет, то от того плъза велика есть и утешение вкупе списателем, сказателем, послушателем; аще ли же старца свята житие не писано будет, а самовидци и памятухи его аще будут преставилися, то кая потреба толикую и таковую плъзу в забытии положити и, акы глубине, млъчанию предати? Аще не писано будет житие его, то по чему ведати не знавшим и не ведавшимь его, каковъ былъ, или откуду бе, како родися, и како възрасте, и како пострижеся, и како въздръжася, и како поживе, и каковъ име конець житию? Аще ли будет писано, и сие некто слышавъ, поревнуеть въслед житиа его ходити и от сего приимет ползу. Пишет же Великий Василие:[555] “Буди ревнитель право живущимъ и сих житие и деание пиши на сердци своемь”. Виждь, яко велит житиа святых писати не токмо на харатиах, но и на своем сердци плъзы ради, и не скрывати и ни таити: тайна бо царева лепо есть таити, а дела Божиа проповедати добро есть и полезно».

И оттоле нужда ми бысть распытовати и въпрашати древних старцовъ, прилежно сведущих, въистинну известно о житии его, якоже святое глаголет Писание: «Въпроси отца твоего, и възвестит тебе, и старца твоя, рекут тебе».[556] Елико слышах и разумех — отци мои поведаша ми, елика от старець слышах, и елика своима очима видех, и елика от самого устъ слышах, и елика уведах от иже въслед его ходившаго время немало и възлиавшаго воду на руце его, и елика другаа некаа слышахом и от его брата старейшаго Стефана, бывшаго по плоти отца Феодору, архиепискому Ростовьскому;[557] ова же от инехь старцевъ древних, достоверных бывших самовидцев рожеству его, и въспитанию, и къниговычению, възрасту его и юности даже и до пострижениа его; друзии же старци самовидци суще и свидетели неложнии и постризанию его, и начатку пустынножителству его, и поставлению его еже на игуменьство; и по ряду прочим прочии възвестители же и сказатели бываху.

Ино къ множеству трудов старьчих и къ великым исправлениемь его възирая, акы безгласенъ и безделенъ в недоумении от ужасти бывая, не обретаа словес потребных, подобных деянию его. Како могу азъ, бедный, в нынешнее время Серьгиево все по ряду житие исписати и многаа исправлениа его и неизчетныя труды его сказати? Откуду ли начну, яже по достоиньству деяниа того и подвигы послушателем слышаны вся сътворити? Или что подобает пръвие въспомянути? Или которая довлеет беседа к похвалениемь его? Откуду ли приобрящу хитрость да възможна будет к таковому сказанию? Како убо таковую, и толикую, и не удобь исповедимую повемь повесть, не веде, елма же чрез есть нашу силу творимое? Якоже не мощно есть малей лодии велико и тяшько бремя налагаемо понести, сице и превъсходит нашу немощь и ум подлежащая беседа.

Аще бо и побежаеть нашу худость, но обаче молимся всемилостивому и всесилному Богу и пречистей его Матери, яко да уразумит и помилует мене грубаго и неразумнаго, яко да подасть ми слово въ отвръзение устъ моих,[558] не моего ради, глаголюще, недостоиньства, но молитвъ ради святых старець. И самого того призываю Сергиа на помощь и съосеняющую его благодать духовную, яко да поспешникъ ми будет и слову способникъ, еще же и его стадо богозванное, благо събрание, съборъ честных старець. К ним же смирениемь припадаю, и самех тех подножию касаюся, и на моление призываю и принуждаю. Зело бо тех молитвъ повсегда требую, паче же ныне, внегда сиа начинающу ми начинание и ко ейже устремихся сказаниа повести. И да никтоже ми зазиратель на сие дръзающу будет: ни бо аз самь възможне имам, или доволенъ к таковому начинанию, аще не любовь и молитва преподобнаго того старца привлачит и томит мой помыслъ и принужает глаголати же и писати.

Достоит же яснее рещи, яко аще бы ми мощно было по моему недостоиньству, то подобаше ми отинудь съ страхом удобь молчяти и на устех своих пръстъ положити, сведущу свою немощь, а не износити от устъ глаголъ, еже не по подобию, ниже продръзати на сицевое начинание, еже чрез свое достояние. Но обаче печяль приат мя, и жалость поят мя: толика и такова велика старца свята, пресловуща и многословуща житие его всюду обносимо, и по далним странамь, и по градом, мужа явленна и именита всем того исповедающим — и за толико лет житие оставлено и не описано бяше. Непщевах сиа молчанию предати, яко въ глубине забвениа погрузити. Аще бо не писано будет старцево житие, но оставлено купно без въспоминаниа, то се убо никако же повредит святого того старца, еже не получити ему от нас въспоминаниа же и писаниа: ихже бо имена на небесех Богъ написа,[559] симъ никаа же потреба от человекь требовати писаниа же и въспоминаниа. Но мы сами от сего не плъзуемся, оставляюще толикую и таковую плъзу. И того ради сиа вся събравше, начинаем писати, яко да и прочии мниси, яже не суть видали старца, да и те прочтут и поревнують старцеве добродетели и его житию веруютъ; «блажени бо, — рече, — не видевше вероваша».[560] Пакы же другойци другаа печаль приемлет мя и обдержит мя: аще бо азъ не пишу, а инъ никтоже не пишет, боюся осужениа притчи оного раба лениваго, скрывшаго талантъ и обленившагося.[561] Онъ бо добрый старець, чюдный страстотръпець, без лености повсегда подвигомь добрым подвизаашеся и николи же обленися; мы же не токмо сами не подвизаемся, но и того готовых чюжих трудовъ, еже в житии его, ленимся възвестити писаниемь, послушателемь слышаниа сиа сътворити.

Ныне же, аще Богъ подасть, хотелъ убо бых писати от самого рожества его, и младеньство, и детьство, и въ юности, и во иночьстве, и въ игуменьстве, и до самаго преставлениа, да не забвена будут толикаа исправлениа его, да не забыто будет житие его чистое, и тихое, и богоугодное. Но боюся усумняся прикоснутися повести, не смею и недоумею, како бы сътворити пръвее начатокъ подписанию, яко выше силы моея дело бысть, яко немощенъ есмь, и грубъ, и неразумиченъ.

Но обаче надеюся на милосердаго Бога и на угодника его, преподобнаго старца, молитву, и от Бога прошу милости, и благодати, и дара слову, и разума, и памяти. И аще Богъ подасть ми, и вразумит мя, и наставит мя, своего си раба неключимаго, не отчаю бо ся милости его благыя и благодати его сладкыя. Творит бо елико хощет и может, могый даровати слепымъ прозрение, хромымъ хожение, глухым слышание, немымъ проглаголание. Сице может и мое омрачение просветити, и мое неразумие вразумити, и моему недоумению умение подати да убо о имени Господа нашего Исуса Христа, рекшаго: «Без мене не можете творити ничто же; ищите и обрящете, просите и приимете».[562] Сего Господа Бога, Спаса помощника на помощь призываю: тъй бо есть Богъ нашь великодатель, и благых податель, и богатых даровъ дародавець, премудрости наставникъ, и смыслу давець, несмысленым сказатель, учай человека разуму, даа умение неумеющимь, дая молитву молящемуся, даяй просящему мудрость и разумъ, даяй всяко даание благо, даай даръ на плъзу просящимь, даай незлобивымь коварьство и отроку уну чювьство и смыслъ,[563] иже сказание словесъ его просвещает и разумь дает младенцем.

До зде убо окончавше предисловие, и тако Бога помянувше и на помощь призвавше его: добро бо есть о Бозе начати, и о Бозе кончати, и къ Божиим рабомъ беседовати, о Божии угоднице повесть чинити. Начнемъ же уже основу слова, имемся по беседу, еже положити начало повести; и тако прочее житие старцево о Бозе начинаемь писати сице.

Благослови, Отче! Съй преподобный отець нашь Сергие родися от родителя доброродну и благоверну: от отца, нарицаемаго Кирила, и от матере именем Мариа, иже беста Божии угодници, правдиви пред Богомь и пред человекы, и всячьскыми добродетелми исплънени же и украшени, якоже Богъ любит. Не попусти бо Богъ, иже таковому детищу въсиати хотящу, да родится от родителю неправедну. Но прежде проуготова Богъ и устроилъ таковаа праведна родителя его и потом от нею своего си произведе угодника. О прехвалная връсто! О предобраа супруга, иже таковому детищу родителя быста! Прежде же подобаше почтити и похвалити родителей его, да от сего яко некое приложение похвалы и почьсти ему будет. Понеже лепо бяше ему от Бога дароватися многым людем на успех, на спасение же и на пльзу, и того ради не бе лепо такому детищу от неправедных родитися родителей, ниже иным, сиречь неправеднымъ родителем таковаго не бе лепо родити детища. Но токмо темъ единемь от Бога даровася, еже и прилучися: паче и снидеся добро къ добру и лучьшее къ лучьшему.

И бысть же и чюдо некое прежде рождениа его: прилучися нечто сицево, егоже не достоит млъчанию предати. Еще бо ему въ утробе матерьне носиму, въ единъ от дний дневи сущу недели мати его вниде въ церковь по обычаю, въ время, егда святую поют литургию. И стояще с прочими женами въ притворе, и внегда хотяху начати чести святое Евангелие, людем млъчащим, тогда абие внезаапу младенець начят въпити въ утробе матерне, якоже и многым от таковаго проглашениа ужаснутися о преславнемь чюдеси, бывающемь о младенци семъ. Пакы же, егда преже начинаниа еже пети херувимскую песнь, рекше: «Иже херувимь», тогда внезаапу младенець гласомь начя велми верещати въ утробе вторицею паче прьваго, яко и въ всю церковь изыде глас его, яко и самой матери его ужасшися стояти, и сущим женамь стоящим ту, и недомыслящимся в себе, глаголющим: «Что убо будет о младенци семъ?» Вънегда же иерей възгласи: «Вънмемь, святаа святым!», тогда пакы младенець третицею велми възопи.

Мати же его мало не паде на землю от многа страха, и трепетомъ великым одръжима сущи, и ужасшися, начя в себе плакати. Прочая же верныя оны жены приступльши к ней, начаша въпрашати ю, глаголюще: «Имаши ли в пазусе младенца пеленами повита, егоже глас младенческый слышахомь, въ всей церкви верещающе?» Она же в недоумении от многа плачя не можаше к ним ни провещати, но вмале отвеща им: «Пытайте, — рече, — инде, аз бо не имамъ». Они же въпрашаша, пытающе промежю собою, и поискавше, и не обретоша. Пакы обратишася к ней, глаголюще: «Мы въ всей церкви поискавше и не обретохом младенца. Да кый тъй есть младенець, иже гласом проверещавый?» Мати же его, не могущи утаити бываемаго и испытаемаго, отвеща к нимь: «Азъ младенца в пазусе не имам, якоже мните вы, имею же въ утробе, еще до времени не рожена. Сий провъзгласилъ есть». Жены же реша к ней: «До како дасться глас преже рожениа младенцу, въ утробе сущу?» Она же рече: «Аз о семь и сама удивляюся и вся есмь въ страсе, трепещу, не ведущи бываемаго».

Жены же, въздохнувше и бьюще в перси своя, възвращахуся кааждо на свое место, токмо к себе глаголющи: «Что убо будет отроча се? И яже о немь воля Господня да будет». Мужие же въ церкви сиа вся слышавши и видевши, стояху безмолвиемь ужасни, донде же иерей святую съвръши литургию, и съвлечеся ризъ своихъ, и распусти люди. И разидошася кийждо въсвояси; и бысть страх на всех слышащих сиа.

Мариа же, мати его, от дне того, отнеле же бысть знамение таковое и проявление, оттоле убо пребываше до времене рожениа его и младенца въ утробе носящи яко некое съкровище многоценное, и яко драгый камень, и яко чюдный бисеръ, и яко съсуд избранъ. И егда в себе сего носяше и симъ непраздне сущи ей, тогда сама съблюдашеся от всякыя сквръны и от всякыя нечистоты, постомъ ограждаяся, и всякыя пища тлъстыя ошаявся, и от мяс, и от млека, и рыбъ не ядяше, хлебомъ точию, и зелиемь, и водою питашеся. И от пианьства отинудь въздръжашеся, но вместо питиа всякого воду едину точию, и то по оскуду, испиваше. Начасте же втайне наедине съ въздыханиемь и съ слъзами моляшеся къ Богу, глаголя: «Господи! Спаси мя, съблюди мя, убогую си рабу свою, и сего младенца носимаго въ утробе моей спаси и съхрани! Ты бо еси храняй младенца Господь, и воля твоа да будет, Господи! И буди имя твое благословено въ векы веком. Аминь».

И сице творя, пребываше даже и до самого рождениа его; велми же прилежаше паче всего посту и молитве, яко и самое то зачатие и рожество полно бе поста и молитвы. Бяше бо и та добродетелна сущи и зело боящися Бога, яко и преже рождениа его уведавъши и разумевъши яже о нем таковое знамение, и проявление, и удивление. И съвещаша с мужемь своим, глаголя яко: «Аще будет ражаемое мужьскъ полъ, обещаевеся принести его въ церковь и дати его благодетелю всех Богу»; якоже и бысть. Оле веры добрыа! О теплоты благы! Яко и преже рожества его обещастася привести его и вдати благых подателю Богу, якоже древле Анна пророчица, мати Самоиля пророка.[564]

Егда же исплънишася дние родити ей, и роди младенца своего. И зело непечално рожество приимши, родители же его призваста к себе ужикы своя, и другы, и суседи, и възвеселишася, славяще и благодаряще Бога, давшаго има таковый детищь. По рожении же его, внегда и пеленами повито бысть отрочя, нужа всяко бяше еже и к сосцу принести. Да внегда аще случяшеся матери его пищу некую вкусити еже от мяс, и тою насыщене быти и полне утробе ея, тогда никакоже младенець съсцу касашеся. И сие случашеся не единою бывати, но овогда день, овогда два младенцу не напитатися. Иже отинудь о семъ ужасъ вкупе и скръбь обдръжаше рожшую и сродникы ея. И едва разумеша, яко не хощет младенець еже от мяс питаеме питателнице его быти темь млеком напаятися, но точию от поста и не раздрешатися. И уже оттоле пища матерня въздръжание и постъ бяше, и оттоле младенець повсегда по обычаю питаемъ бываше.

И исплънишася дние обещанию матери его: яко бысть по днех шестих седмиць, еже есть четверодесятный день по рожестве его, родители же его принесоста младенець въ церковь Божию, въздающе, яко же и приаста, якоже обещастася въздати его Богу, давъшему его; купно же иерееви повелевающа, яко да крещениемъ божественым съвръшити и. Иерей же, огласивъ его, и много молитвовавъ над нимь, и с радостию духовною и съ тщаниемь крести его въ имя Отца, и Сына, и Святого Духа — Варфоломея въ святомъ крещении нарекъ того имя. Възвед же его абие от купелныя воды крещениа благодать приимши богатно святого Духа, и провидевъ духомь божественым, и проразуме, съсуду избранну быти младенцу.

Отець же его и мати разумь имуща Святого писаниа не худе, и та поведаста иереови, како, носим сый въ утробе матерни, въ церкви трикраты провъзгласи: «Что убо будет сие, мы не вемы». Иерей же, именем Михаилъ, разсудень сый книгам, поведаше има от Божественаго писаниа, от обою закона, Ветхаго и Новаго, сказа, глаголя: «Давиду въ Псалтыри рекшу, яко: “Несъделанное мое видеста очи твои”,[565] и самь Господь святыми своими усты учеником си рече: “Вы же яко искони съ мною есте”.[566] Тамо, въ Ветхом законе, Иеремея пророкъ въ чреве матерни освятися,[567] зде же, в Новем, Павелъ апостолъ въпиаше: “Богъ, отецъ Господа нашего Исуса Христа, възвавый мя изъ чрева матере моея, явити сына своего въ мне, да благовествую въ странах”».[568] И ина множайшаа от святыхь поведа има Писаниа. О младенци же рече к родителемь: «Не скръбите о сем, но паче радуйтеся и веселитеся, яко будет съсуд избранъ Богу, обитель и служитель Святыя Троица»; еже и бысть. И тако благословивъ отроча и родителя его, отпусти а в дом ею.

Потом же по времени, малым минувъшим днем, о младенци пакы чюдодействовашеся другое некое знамение, странно нечто и незнаемо: в среду бо и в пяток не приимаше[569] ни от съсцу, ни от млека кравья, но отинудь ошаятися ему и не ссати, и не ядущу пребывати ему в весь день. Кроме же среды и пятка въ прочая дни по обычаю питашеся; аще ли будяше въ среду и в пятокъ, то алченъ младенець пребываше. Се же не единою, ни дважды, но и многажды прилучашеся, еже есть по вся среды и пяткы бываше. От сего некым мняшеся, яко болно бе детище; о сем же убо мати его скръбяще сетоваше. И съ другими женами, съ прочими кормителницами, расматряюще беаше, мняше, яко от некиа болезни младенцу приключашеся сие бывати. Но обаче обзираху повсюду младенца, яко несть болно, и яко не обреташеся в нем явленыя или не явленныя знамение болезни: ни плакаше, ни стъняше, ни дряхловаше. Но и лице, и сердце, и очи весели, и всячьскыи младенцу радостну сущу, яко и ручицами играше. Тогда вси видящи, и познаша, и разумеша, яко не болезни ради в пятокъ и въ среду младенець млека не приимаше, но проявление некое прознаменашеся, яко благодать Божиа бе на нем. Еже проявляше будущаго въздержаниа образ, яко некогда въ грядущаа времена и лета въ постном житии просиати ему; еже и бысть.

Другойци же мати его привожаше к нему жену некую доилицу имущу млеко, дабы его напитала. Младенець же не рачи приати никако же от чюждиа матери питатися, но точию от своея си родителница. И сие видевше, прихождаху к нему и другыя жены, таци же и доилици, тем подобно тако же творити, якоже и пръвие. И тако пребысть своею токмо питаем материю дондеже и отдоенъ бысть. Се же сматряют неции, яко и се знамение бысть, яко дабы добра корене добраа леторасль несквръным млекомь въспитанъ бывъ.

Нам же мнится сице быти: яко сий младенець измлада бысть Господеви рачитель, иже въ самой утробе и от утробы матерня къ богоразумию прилепися, иже от самех пеленъ Господа позналъ и въправду уразумелъ, иже въ пеленах сый в самой колыбели пощению навыкаше; иже от матери млекомъ питаем сый вкупе с плотным млеком въздержанию учашеся; иже по естеству младенець сый, но выше естества постъ начинаше; иже въ младенце чистотный бысть въскръмленикъ; иже благочестием паче, нежели млеком въспитанъ бысть; иже преже рожениа его избранъ Богомь и пронареченъ, егда, въ утробе матерне носим, трикраты въ церкви провъзгласи, иже слышащаа удивляет.

Дивити же ся паче сему подобает, како младенець въ утробе не провереща кроме церкви, без народа, или инде, втайне, наедине, но токмо при народе, яко да мнози будут слышателие и сведетели сему истинству. И пакы, како не памалу провъзгласи, но въ всю церковь, яко да въ всю землю изыдет слово о нем; и егда сущей родителнице его или на пиру, или в нощи спяще, но въ церкви, паче же и на молитве — да молитвъникъ крепокъ будет къ Богу. И како не провереща не в коей хлевине или не в чисте месте некоем и ненарочите, но паче въ церкви, стояще на месте чисте, святе, идеже подобает святыню Господню съвръшити — яко да обрящется съвръшеная святыня Господня въ страсе Божии.

Пакы ему достоит чюдитися, что ради не провъзгласи единицею или дважды, но паче третицею, яко да явится ученикъ Святыя Троица, понеже убо тричисленое число паче инех прочих числъ болши есть зело чтомо. Везде бо троечисленое число всему добру начало и вина взвещению, якоже се глаголю: трижды Господь Самоила пророка възва,[570] трею камению пращею Давидъ Голиада порази;[571] трижды повеле възливати воду Илиа на полена,[572] рекъ: «Утройте», — утроиша; трижды тожде Илиа дуну на отрочища и въскреси его; три дни и три нощи Иона пророкъ в ките тридневнова,[573] трие отроци в Вавилоне пещь огньную угасиша;[574] тричисленое же слышание Исаию-пророку серафомовидцу,[575] егда на небеси слышашеся ему пение аггельское, трисвятое, въпиющих: «Святъ, святъ, святъ господь Саваофъ!» Трею же лет въведена бысть въ церковь Святаа Святых пречистая дева Мариа;[576] тридесяти же летъ Христос крестися от Иоанна въ Иердане; три же ученикы Христос постави на Фаворе и преобразися пред ними;[577] тридневно же Христос изъ мертвых въскресе; трикраты же Христос по въскресении рече: «Петре, любиши ли мя?»[578] Что же извещаю по три числа, а что ради не помяну болшаго и страшнаго, еже есть тричисленое Божество: треми святынями, треми образы, треми собьствы, въ три лица едино Божество пресвятыа Троица, и Отца, и Сына, и Святого Духа; триупостаснаго Божества, едина сила, едина власть, едино господьство? Лепо же бяше и сему младенцу трижды провъзгласити, въ утробе матерне сущу, преже рожениа, прознаменуя от сего, яко будет некогда троичный ученикь, еже и бысть, и многы приведет в разумь и въ уведение Божие, уча словесныя овца веровати въ Святую Троицу единосущную, въ едино Божество.

Воле, не указание ли се будет яве, яже о том последи будущаа дивна и странна! Воле, не знамение ли се есть истовое, до покажется, яже о нем да збудеться делесы чюдесными напоследокь! Подобает бо видевшим и слышавшим первая и веровати последним. Яко и преже рожениа его Богъ прознаменалъ есть его: не просто бо, ни бездобь таковое знамение и удивление бывшее преднее, но предпутие есть последи будущим. Се же понудихомся рещи, елма же чюдна мужа чюдно и житие поведается.

Лепо же зде помянути и древних святых, иже въ Ветхом и Новем законе въсиавших; и многых бо святых зачятие и рожество откровениемь божественым некако откровено бысть. Мы бо не от себе износимь слово, но от святых взимающи писаний словеса и къ предлежащей повести повесть приуподобляюще въспоминаниемь сице: и понеже Иеремею пророка Богъ въ чреве матерни освяти,[579] и прежде рожениа его проведый яко провидець Богъ, яко быти ему приателищу Святого Духа, наплъняет сего абие благодати от юностна възраста. Исаия же пророкъ рече: «Глаголеть Господь, възвавый мя изъ утробы, и ис чрева матере моея избравъ, пронарече мя».[580] Святый же великый Иоан пророкъ Предтечя еще сый въ утробе матерни позна Господа, носимаго въ ложеснех пречистыя приснодевы Мариа; и възыграся младенець радощами въ чреве матери своея Елисавети, и тоя устнами пророчьствова. И възопи тогда, глаголя: «Откуду се мне, да прииде мати Господа моего къ мне?»[581] Святый же славный пророкъ Илиа Фезвитянинъ, егда роди его мати его, тогда родители его видеша видение, яко мужие благокрасни и белообразни нарицахут имя ему, и огнеными пеленами повиваху его, и пламы огненый дааху ему ясти. Отець же его, шед въ Иерусалим, възвести сиа архиереом. Они же решя ему: «Не бойся, человече! Будет бо детище сего житие свет и слово суд, и тъй судит Израилю оружием и огнем»; еже и бысть.

Святый Николае чюдотворець,[582] егда родися и начяшя омывати его, вънезаапу въста младенець на ногу свою и стояше простъ в ночвах[583] полтора часа. Святый же преподобный отецъ нашь Ефремь Сиринъ, егда бе родися младенець, родителие его видение видеста: виноград на языце его насажденъ, и възрасте, и исполни всю землю, и прихожаху птица небесныя и ядяху от плода его. Виноград же проявляше хотящий разум податися ему. Преподобъный Алимпий стлъпникь, преже рожества его мати его виде сонъ таковый, яко ношаше на руку своею агнець красенъ, имущь на рогу своею свеща. И от того разуме, яко хощет родитися отроча и будет добронравно; якоже и бысть. Иже въ святых отець нашь преподобный Симеонъ стлъпникъ, иже на Дивней горе чюдотворець, зачят бе от обещаниа Предтечи, Крестителю матери его възвестившу. И рожся, въегда доену ему быти, небрежаше леваго съсца. Богу проявившу о сем, яко десный путь заповеди Господня възлюбити ему. Святый Феодоръ Сикиотъ чюдотворець, егда бе въ утробе матерне младенець, мати его видение виде: звезда съ небесъ сшед, паде на утробу ея. Се же звезда проявляше всяку добродетель отрочят. Пишет в житии Великаго Евфимиа, яко преже рожениа его, въ едину бо от нощей, молящимася родителема его в нощи единема, некое Божие явление явися има, глаголя: «Тешитася и утешитася! Се бо дарова вама Богъ отрока тешениа тяклоименита,[584] яко въ родстве его тешение дарова Богъ своим церквам». И пакы в житии Феодора Едесскаго писано есть, яко родители его Симеонъ и Мариа молитвою просиста себе детища сына. Въ единъ от дний, вь прьвую суботу Великаго поста, въ церкви молящимася има, сладко некое видение предста има, особь комуждо их явлься: мняста бо ся видети великого мученика Феодора Тирона купно с Павлом апостолом стояща и глаголюща: «Въистину даръ Божий[585] будет ражаемый отрокъ, еже есть Феодоръ»; еже и бысть. Пишет же в житии святого отца нашего Петра митрополита,[586] новаго чюдотворца иже в Руси, яко прилучися нечто сицево знамение. И прежде рожениа его, еще сущу ему въ утробе матерне, въ едину от нощей, свитающи дневи недели, виде видение таково мати его: мняше бо ся ей агньца держати на руку своею; посреди же рогу его древо благолиствено израстъше, и многыми цветы же и плоды обложено, и посреди ветвий его многы светяща свеща. И възбудившися, недоумеашеся, что се, или что събытие и конець таковому видению. Обаче аще она и не домысляшеся, но конець сбытию последи съ удивлениемь яви, еликыми дарми угодника своего Богъ обогати.

И что подобаетъ инаа прочаа глаголати и длъготою слова послушателем слухи ленивы творити? Сытость бо и длъгота слова ратникъ есть слуху, якоже и преумноженая пища телесем. И никто же да не зазрит ми грубости моей, яко о семъ продлъжившу ми слово: и еже от прочих святых от житиа их въспоминая, и приводя свидетелства на извещение, и приуподобляя, къ подлежащей повести чюднаго сего мужа чюдны и вещи сказаются. Чюдно бо слышащеся еже въ утробе зачало провъзглашениа его. Чюдно же въ младенцех въ пеленах въспитание его — не худо бо знамение сие мняшеся быти. Тако бо подобаше съ чюдесемь родитися таковому отроку, яко да от сего познаютъ прочии человеци, яко такова чюдна мужа чюдно и зачатие, и рожество, и въспитание. Таковою благодатью Господь удиви его, паче прочих младенцевъ новоражающихся, и тацеми знаменми проявляше о немь премудрое Божие промышление.

Хощу же сказати времена и лета, въ ня же преподобный родися: в лета благочестиваго преславнаго дръжавнаго царя Андроника, самодръжца гречьскаго, иже въ Цариграде царьствовавшаго, при архиепископе Коньстянтина града Калисте, патриарсе вселеньском; в земле же Русстей въ княжение великое тферьское при великомъ князи Димитрии Михайловиче, при архиепископе пресвященнемь Петре, митрополите всея Руси, егда рать Ахмулова.[587]

Младенець же прежереченный, о немже слово изначала приходит, бе убо по крещении преиде неколико время месяцей, егда и отдоенъ бысть законом естества, и от съсцу отъемлеться, и от пеленъ разрешается, и от колыбели свобожается. И тако абие отрочя растяше прочее время, по обычаю телеснаго възраста, преуспевая душею, и телом, и духомь, исплъняяся разума и страха Божиа, и милость Божиа бе на немь; дондеже достиже до седмаго лета възрастом, въ егда родители его въдаша его грамоте учити.

Прежереченный рабъ Божий Кирилъ имеяше три сыны: прьваго Стефана, втораго сего Варфоломея, третиаго же Петра; их же въспита съ всякым наказаниемь въ благочестии и чистоте. Стефану же и Петру спешно изучившу грамоту, сему же отроку не скоро выкнуща писанию, но медлено некако и не прилежно. Учитель же его съ многым прилежаниемь учаше его, но отрокъ не внимаше и не умеяше, не точенъ бысть дружине своей, учящимся с нимь. О семъ убо много браним бываше от родителю своею, боле же от учителя томим, а от дружины укараем. Отрокъ же втайне чясто съ сльзами моляшеся Богу, глаголя: «Господи! Ты дай же ми грамоту сию, ты научи мя и въразуми мя».

Посему бо не мала печяль бяше родителема его; не малу же тщету вменяше себе учитель его. Въси же и печаляхуся, не ведуще яже о нем вышняго строениа Божиа промысла, яже хощет Богъ сътворити на отрочяти семь, яко не оставит Господь преподобнаго своего. Се же бяше по смотрению Божию быти сему, яко да от Бога книжное учение будет ему, а не от человекь; еже и бысть. Скажем же и сие, яко от Божиа откровениа умети ему грамоту.

Въ единъ убо от дний отець его посла его на взыскание клюсят. Се же все бысть всемудраго Бога судьбами, якоже Прьвыа Царьскиа Книгы извещают о Сауле,[588] иже посланъ бяше отцомь своим Киссом на взыскание осляти; он же шед обрете святого пророка Самоила, от негоже помазанъ бысть на царство, и выше дела поделие приобрете. Сице и блаженный отрокъ выше дела поделие обрете; послан бо бысть отцомь своим Кирилом на взыскание скота, обрете етера черноризца, старца свята, странна и незнаема, саномъ прозвитера, святолепна и аггеловидна, на поле под дубом стояща и молитву прилежно съ сльзами творяща. Отрок же, видевъ, преже сътвори смирено метание ему, таче приближися и ста близ его, ожидая конца молитве.

И яко преста старець и възревъ на отрока, и прозре внутренима очима, яко хощет быти съсуд избранъ Святому Духу. И пригласивъ, призва и к себе, и благослови его, и о Христе целование дасть ему, и въпроси его, глаголя: «Да что ищеши, или что хощеши, чадо?» Отрокъ же рече: «Възлюби душа моя въжелети паче всего умети грамоту сию, еже и вданъ бых учитися, и ныне зело прискоръбна есть душа моя, понеже учюся грамоте и не умею. Ты же, отче святый, помолися за мя къ Богу, яко да бых умелъ грамоту».

Старець же, въздевь руце купно же и очи на небо и въздохнувъ къ Богу, и сътвори молитву прилежну и по молитве рече: «Аминь». И иземь от чпага своего акы некое съкровище, и оттуду треми пръсты подастъ ему нечто образом акы анафору,[589] видением акы малъ кусъ бела хлеба пшенична, еже от святыя просфиры, рекь ему: «Зини усты своими, чадо, и развръзи а. Приими сие и снежь, се тебе дается знамение благодати Божиа и разума Святого писаниа. Аще бо и мало видится даемое, но велика сладость вкушениа его». Отрок же отвръзъ уста своя и снесть си; и бысть сладость въ устех его, акы мед сладяй. И рече: «Не се ли есть реченное: “Коль сладка грътани моему словеса твоя! Паче меда устом моимь”;[590] и душа моа възлюби а зело». И рече ему старець: «Веруеши ли, и болша сих узриши. И о грамоте, чадо, не скръби: ведый буди известно, яко от сего дне дарует ти Господь грамоте умети зело добре, паче братиа твоея и паче свръстник твоих». И поучивъ его о плъзе души.

Отрок же сътвори поклонение старцу и акы земля плодовитая и доброплоднаа, семена приемши въ сердци и, стояше, радуяся душею и сердцемь, яко сподобися такова свята старца обрести. Старець же тщашеся отъити в путь свой; отрок же пометашеся на земли лицем пред ногама старчима и съ слъзами моляше старца, дабы обиталъ в дому родителей его, глаголя: «Родители мои зело любят таковыя, якоже ты, отче». Старець же удивлься вере его, потщався вниде въ домъ родителей его.

Они же, узревше его, и изыдоша въ сретение ему и поклонистася ему. Старець же благослови а; они же готовяху трапезу поставити пред нимь. Старець же не преже брашна вкуси, но преже въниде въ храм молитвеный, еже есть в чясовницу, поим с собою освященнаго въ утробе отрока. И начят Часы пети,[591] повеле же сему отроку псалом глаголати. Отрок же рече: «Азъ не умею того, отче». Старець же рече: «Рех ти, яко от сего дне дарует ти Господь умети грамоту. Ты же глаголи слово Божие без сомнениа». Тогда бысть сице во удивление: отрок приим благословение от старца, начят стихословити зело добре стройне; и от того часа гораздъ бысть зело грамоте. И сбысться пророчьство премудраго пророка Иеремея, глаголюща: «Тако глаголеть Господь: “Се дах словеса моя въ уста твоя”».[592] Родители же его и братия его се видевше и слышавше, удивишася скорому его разуму и мудрости и прославиша Бога, давшаго ему такову благодать.

И изведше съ старцем, поставиша пред ним брашно. Старець же вкуси брашна, благослови родители его и хотяше отити. Родители же его моляхуся старцу, въпрашающе его и глаголюще: «Отче господине! Пожди еще, да въпрашаем тя, да разрешиши и утешиши нищету нашу и печаль нашу. Сие смиреное отроча наше, егоже благословяеши и хвалословиши, о немже многа блага предглаголеши. Но мы о нем въ удивлении есмы, и печаль о нем зело жасит ны, понеже вещь о немь сътворися страшна, странна и незнаема — сицево: ему сущу въ утробе матерне, за неколико время рождениа его, трижды провереща въ утробе матерне, въ церкви сущи ей, при народе, въ время, егда святую поют литоргию. Инде же нигде же сицева вещь ниже слышашеся, ниже видешеся; и мы о сем страшимся, недомыслящеся, что си будет конець сему, или что напреди сбытися имать».

Старець же святый проразуме и позна духом будущее и рече има: «О блаженая връсто! О предобраа супруга, иже таковому детищу родители быста! Въскую устрашистеся страхом, идеже не бе страха. Но паче радуйтеся и веселитеся, яко сподобистася таковый детищь родити, егоже Богъ избра и прежде рожениа его, егоже Богъ прознамена еще суща въ утробе матерне. И уже конечную беседу реку и потом препокою слово: се вам буди знамение моих словес сбытие, яко по моем ошествии узрите отрока добре умеюща всю грамоту и вся прочаа разумевающа святыа книгы. И второе же знамение вам и извещение, — яко отроча се будет велик пред Богом и человекы, житиа ради добродетелнаго». И сиа рек, старець отиде, назнаменавъ темне глаголъ к ним, яко: «Сынъ ваю имать быти обитель Святыа Троица и многы приведет въслед себе на разум божественых заповедей». И сиа рек, изиде от них. Они же провожахут его пред врата домовнаа; он же от них вънезаапу невидим бысть.

Они же, недоумевающеся, помышляаху, яко аггелъ посланъ бысть даровати отроку умение грамоте. Отець же его и мати, въземше от старца благословение и словеса его положиша на сердци своем, възвратистася в дом свой. По ошествии же старца оного обретеся отрок внезаапу всю грамоту оттуду добре умеа, пременися странным образом: и куюждо разгнет книгу, ту абие добре чтый, да разумеет. Добрый си отрок достоинъ бысть даровъ духовных, иже от самех пеленъ Бога позна, и Бога възлюби, и Богом спасенъ бысть. Пребываше въ всемь повинуяся родителема своима: тщаше бо ся повелениа ею съвръшити и ни въ чем же преслушатися ею, якоже и Святое глаголеть писание: «Чти отца своего и матерь, да будеши длъголетенъ на земли».[593]

Еще же иное дело скажем сего блаженнаго отрока, еже въ младе телесе старъ смыслъ показа. По летех же неколицех жесток постъ показа и от всего въздръжание имеаше, въ среду же и в пяток ничтоже не едяше, въ прочаа же дни хлебом питашеся и водою; в нощи же многажды без сна пребываше на молитве. И тако вселися в онь благодать Святого Духа.

Мати же его матерними си глаголы увещеваше его, глаголющи: «Чядо! Не съкруши си плоти от многаго въздръжаниа, да не въ язю въпаднеши, паче же младу ти еще сущу, плоти растущи и цветущи. Никтоже бо тако млад сый, въ ту връсту твою, таковому жестоку посту касается; никтоже от братиа твоея и от свръстник твоих сицево стяжа въздръжание, якоже ты. Суть бо неции, иже и до седмижды днем ядят, иже от утра зело рано начинающе и долго нощи окончевающи, пьюще бесчисмени. Ты же, овогда единою днем яси, овогда же ни единою, но чрес день. Престани, чадо, от таковыя продлъженыя алъчбы, неси доспелъ в сие прясло, не бе бо ти еще время. Все бо добро, но въ свое время». Предобрый же отрок отвещеваше ей, купно же и моляше ю, глаголя: «Не дей мене, мати моя, да не по нужи преслушаюся тебе, но остави мя тако пребывати. Не вы ли глаголаста ми, яко “егда былъ есть в пеленах и в колыбели, тогда, — рече, — въ всякую среду и в пяток млека не ядущу ти”. Да то слыша аз, како могу елика сила не въспрянути къ Богу, да мя избавит от грех моих?»

К сим же отвеща мати его, глаголющи: «И двою на десяте не имаши лет, грехы поминаеши. Киа же имаши грехы? Не видим бо на тебе знамений греховных, но видехом на тебе знамение благодати и благочестиа, яко благую чясть избралъ еси, яже не отимется от тебе». Отрокъ же рече: «Престани, мати моя, что глаголеши? Се бо ты сиа глаголеши яко мати сущаа, яко чадолюбица, яко мати о чадех веселящися, естественою любовию одръжима. Но слыши Святое глаголеть писание: “Никтоже да не похвалится въ человецех, никтоже чистъ пред Богом,[594] аще и единъ день живота его будет, и никтоже есть без греха, токмо единъ Богъ без греха”. Неси ли божественаго слышала Давида, мню, яко о нашей худости глаголюща: “Се бо въ безаконии зачат есмь, и въ гресех роди мя мати моя”».[595]

И тъ рекъ, пакы по пръвое дръжашеся доброе устроение, Богу помогающу ему на благое произволение. Сий предобрый и вседоблий отрок не по колицех временех пребываше в дому родителей своих, възрастая и преуспеваа въ страхъ Божий: къ детемь играющим не исхожаше и к ним не приставаше; иже в пустошь текущим и всуе тружающимся не вънимаше; иже суть сквернословци и смехотворци, с теми отнудь не водворяшеся. Но разве токмо упражняашеся на словословие Божие и в томъ наслажашеся, къ церкви Божии прилежно пристояше, на заутренюю, и на литургию, и на вечерню всегда исхождааше и святыя книгы часто почитающе.

И въ всемь всегда труждааше тело свое, и иссушая плоть свою, и чистоту душевную и телесную без скверъны съблюдаше, и часто на месте тайне наедине съ слъзами моляшеся къ Богу, глаголя: «Господи! Аще тако есть, якоже поведаста ми родителие мои, яко и преже рожениа моего твоа благодать и твое избрание и знамение бысть на мне, убоземь, воля твоя да будет, Господи! Буди, Господи, милость твоя на мне! Но дай же ми, Господи! Измлада всемь сердцемь и всею душею моею яко от утробы матере моея къ тебе привръженъ есмь, из ложеснъ, от съсцу матере моея — Богъ мой еси ты. Яко егда сущу ми въ утробе матерни, тогда благодать твоя посетила мя есть, и ныне не остави мене, Господи, яко отець мой и мати моя оставляют мя. Ты же, Господи, приими мя, и присвой мя к себе, и причти мя къ избранному ти стаду: яко тебе оставленъ есмь нищий. И из младеньства избави мя, Господи, от всякиа нечистоты и от всякиа скверъны плотскыя и душевныя. И творити святыню въ страсе твоем сподоби мя, Господи. Сердце мое да възвысится к тебе, Господи, и вся сладкая мира сего да не усладят мене, и вся красная житейская да не прикоснутся мне. Но да прилпе душа моя въслед тебе, мене же да приимет десница твоя. И ничтоже да не усладить ми мирьских красот на слабость, и не буди ми нимало же порадоватися радостию мира сего. Нъ исплъни мя, Господи, радости духовныя, радости неизреченныя, сладости божественыя, и духъ твой благый наставит мя на землю праву». Старци же и прочии людие, видевши таковое пребывание уноши, дивляхуся, глаголющи: «Что убо будет уноша съй, иже селику дару добродетели сподобилъ его Богъ от детства?»

До зде же убо списашася сиа вся, елика съдеяшася, идеже бе прежде жилъ Кирилъ не в коей веси области оноя, иже бе въ пределех Ростовьскаго княжениа, не зело близ града Ростова. Хощет же слово сказати аки некое преселение: пресели бо ся Кирилъ от Ростова в Радонежь. Како же или что ради преселися, аще бо и много имам глаголати, но обаче нужа ми бысть о семъ писати.

Сей убо прежереченный рабъ Божий Кирилъ преже имеаше житие велико в Ростовьстей области, боляринъ сый, единъ от славных и нарочитых боляръ, богатством многым изъобилуя, но напослед на старость обнища и оскуде. Како же и что ради обнища, да скажем и се: яко частыми хоженми еже съ княземъ въ Орду, частыми ратми татарскыми еже на Русь, чястыми послы татарскыми, чястыми тяжкыми данми и выходы еже въ Орду, частыми глады хлебъными. Надо всеми же сими паче бысть егда великаа рать татарьскаа, глаголемая Федорчюкова Туралыкова, егда по ней за год единъ наста насилование, сиречь княжение великое досталося князю великому Ивану Даниловичю, купно же и досталося княжение ростовьское к Москве.[596] Увы, увы, тогда граду Ростову, паче же и князем ихь, яко отъяся от них власть, и княжение, и имение, и честь, и слава, и вся прочая потягну к Москве.

Егда изиде по великого князя велению и посланъ бысть от Москвы на Ростов акы некый воевода единъ от велмож, именем Василий, прозвище Кочева, и с ним Мина. И егда внидоста въ град Ростов, тогда възложиста велику нужю на град да и на вся живущаа в нем, и гонение много умножися. И не мало их от ростовець москвичем имениа своа съ нуждею отдаваху, а сами противу того раны на телеси своем съ укоризною въземающе и тщима руками отхождааху. Иже последняго беденьства образ, яко не токмо имениа обнажени быша, но и раны на плоти своей подъяша, и язвы жалостно на себе носиша и претръпеша. И что подобает много глаголати? Толико дръзновение над Ростовомь съдеяша, яко и самого того епарха градскаго, старейшаго болярина ростовскаго, именем Аверкый, стремглавы обесиша, и възложиша на ня руце свои, и оставиша поругана. И бысть страх великъ на всех слышащих и видящих сиа, не токмо въ граде Ростове, но и въ всех пределехъ его.

И таковыя ради нужа рабъ Божий Кирилъ воздвижеся из веси оноя предреченныя Ростовскыя; и събрася съ всем домом своим и съ всем родом своим въздвижеся, и преселися от Ростова въ Радонежь. И пришед, преселися близ церкви, нареченныа въ имя святого Рожества Христова, еже и доныне стоит церковь та. И ту живяше с родом своим. Не единъ же сий, но с ним и инии мнози преселишася от Ростова въ Радонежь. И быша преселници на земле чюжде, от них же есть Георгий, сынъ протопопов, с родом си, Иоаннъ и Феодоръ, Тормосовъ род, Дюдень, зять его, с родом си,[597] Онисим, дядя его, иже последи бысть диаконъ. Онисима же глаголют с Протасиемь тысяцкым[598] пришедша въ тую же весь, глаголемую Радонежь, юже даде князь великы сынови своему мезиному князю Андрею.[599] А наместника постави въ ней Терентиа Ртища, и лготу людем многу дарова, и ослабу обещася такоже велику дати. Ее же ради лготы събрашася мнози, якоже и ростовскыя ради нужа и злобы разбегошася мнози.

Отрок же предобрый, предобраго родителя сынъ, о немже беседа въспоминаеться, иже присно въспоминаемый подвижник, иже от родителей доброродных и благоверных произыде, добра бо корене добра и отрасль прорасте, добру кореню прьвообразуемую печать всячьскыи изъобразуя. Из младых бо ногтей яко же сад благородный показася и яко плод благоплодный процвете, бысть отроча добролепно и благопотребно. По времени же възраста к лучшимъ паче преуспевающу ему, ему же житийскыя красоты ни въ что же въменившу и всяко суетство мирьское яко исметие поправъшу, якоже рещи и то самое естество презрети, и преобидети, и преодолети, еже и Давидова в себе словеса начасте пошептавъшу: «Каа плъза въ крови моей, вънегда снити ми въ истление?»[600] Нощию же и денью не престааше молящи Бога, еже подвижным начатком ходатай есть спасениа. Прочяя же добродетели его како имам поведати: тихость, кротость, слова млъчание, смирение, безгневие, простота безъ пестроты? Любовь равну имея къ всем человеком, никогда же къ ярости себе, ни на претыкание, ни на обиду, ни на слабость, ни на смех; но аще и усклабитися хотящу ему, — нужа бо и сему быти приключается, — но и то с целомудрием зело и съ въздръжанием. Повсегда же сетуя хождааше, акы дряхловати съобразуяся; боле же паче плачющи бяше, начасте слъзы от очию по ланитама точящи, плачевное и печальное жительство сим знаменающи. И Псалтырь въ устех никогда же оскудеваше, въздръжанием присно красующися, дручению телесному выну радовашеся, худость ризную съ усръдиемь приемлющи. Пива же и меду никогда же вкушающи, ни къ устом приносящи или обнюхающи. Постническое же житие от сего произволяющи, таковаа же вся не доволна еже къ естеству вменяющи.

Сынове же Кириловы, Стефанъ и Петръ, оженистася; третий же сынъ, блаженный уноша Варфоломей, не въсхоте женитися, но и зело желаше въ иночьское житие. О сем многажды моляшеся отцу своему, глаголя: «Ныне отпусти мя, владыко, по глаголу твоему, и по благословению твоему да иду въ иночьское житие». Родителие же его рекоста ему: «Чядо! Пожди мало и потръпи о наю: се бо въ старости, и въ скудости, и въ болести есмы ныне, и несть кому послужити нама. Се бо братиа твоя Стефанъ и Петръ оженистася и пекутся, како угодити женама; ты же не оженивыйся печешися, како угодити Богови — паче же благую чясть избралъ есть, и яже не отимется от тебе. Токмо послужи нама мало, да егда наю, родителя своя, проводиши до гроба, тогда и свою мысль сътвориши. Егда нас гробу предаси и землею погребеши, тогда и свое хотение исплъниши».

Пречюдный же уноша с радостию обещася послужити има до живота ею и от того дни тщашеся по вся дни всячьскыи угодити родителема своима, яко да наследит от них молитву и благословение. И тако пребысть неколико время, служаа и угаждая родителема своима всею душею и чистою съвестию, дондеже постригостася въ мнишеский чинъ, отидоша кыйждо ею въ своя времена в монастыря своя. И мало поживша лет в черньчестве, преставистася от житиа сего, отидоста къ Богу, а сына своего, блаженнаго уношу Варфоломея, по вся дни многыми благословении благословяху и до последняго издыханиа. Блаженый же уноша проводивъ до гроба родителя своя, и певъ над ними надгробныя песни, и скутавъ телеса ею, и целовавъ, съ многою честию и предавъ гробу, и покрывъ землею съ слъзами аки некое съкровище многоценное. И съ слъзами почте и отца и матерь умръша понахидами же и святыми литургиами, украси память родителю своею и молитвами, и милостынями къ убогым, и нищекръмиемь. И пребысть до 40 дней сице творя память родителема своима.

И отиде в дом свой, радуяся душею же и сердцемь, яко некое съкровище многоценное приобрете, полно богатства духовнаго. Сам же преподобный юноша зело желаше мнишескаго житиа. Въшед в дом по преставлении родителю своею и нача упражнятися от житейскых печалей мира сего. Дом же и яже суть въ дому потребныа вещи ни въ что же въменивъ си, поминаше же въ сердци Писание, глаголющее, яко «многа въздыханиа и уныниа житие мира сего плъно есть». Пророкъ рече: «Изыдете от среды их, и отлучитеся, и нечистем мире не прикасайтеся».[601] И другый пророкь рече: «Отступите от земля и взыдете на небо». И Давидъ рече: «Прилпе душа моа въслед тебе; мене же приать десница твоя»;[602] и пакы: «Се удалихся, бегая, и въдворихся в пустыню, чаах Бога спасающаго мя».[603] И Господь въ Евангелии рече: «Иже кто хошаго, оставляетъ ему отчее наследие и спроста вся, яже суть в мире сем, не может быти мой ученикь».[604] Сими утвръдивъ си душю и тело, и призва Петра, по плоти брата своего меншаго, оставляетъ ему отчее наследие и спроста вся, яже суть в дому его житейскым на потребу. Сам же не взя себе ничтоже, по божественому апостолу, рекшему: «Уметы вся вменихь си, да Христа приобрящу».[605]

Стефану же, по роду брату его старейшему, не много летъ пожившу съ женою, и жена его умре, родивши два сына: Климента да и Иоанна, иже тот Иоаннъ последи бысть Феодоръ Симоновский.[606] Стефанъ же не по мнозе оставль миръ и бысть мних в монастыри святыя Богородица у Покрова иже на Хотькове.[607] К нему же пришед блаженный уноша Варфоломей, моляше Стефана, дабы шелъ с нимь на взыскание места пустыннаго. Стефанъ же, принужденъ быв словесы блаженнаго, и исшедша.

Обходиста по лесом многа места и последи приидоста на едино место пустыни, въ чащах леса, имуща и воду. Обышедша же место то и възлюбиста е, паче же Богу наставляющу их. И сътвориша молитву, начаста своима рукама лесъ сещи, и на раму своею беръвна изнесоша на место. Прежде же себе сътвориста одрину и хизину и покрыста ю, потом же келию едину създаста, и обложиста церквицу малу, и срубиста ю. И егда бысть съвръшено кончана церковь внеуду изготована, якоже бысть лепо уже время свящати ю, тогда блаженный уноша рече къ Стефану: «Понеже брат ми еси старейший по роду и по плоти, паче же и по духу, и лепо ми есть имети тебе въ отца место. И ныне несть ми кого въпросити о всем развие тебе. Паче же о семъ молю тя и въпрашаю тя: се уже церковь поставлена и съвръшена всемь, и время есть свящати ю; скажи ми, в которое имя будет праздникъ церкви сиа, и въ имя котораго святого свящати ю?»

Отвещав же Стефанъ, рече ему: «Что мя въпрашаеши и въскую мя искушаеши и истязаеши? И сам веси мене не хужде, понеже отець и мати, наша родителие, коль краты възвестиша тебе пред нами глаголющи: “Блюди, блюди, чадо! И не наше еси чадо, но Божие дание, елма же Богъ избра тебе, еще суща въ утробе матерне носима, и прознамена о тебе и преже рожениа твоего, егда трикраты провъзгласилъ еси въ всю церковь въ время, егда поют святую литургию. Якоже и всем людемь, стоящим ту и слышащим, въ удивлении быти и ужасънымь почюдитися, глаголюще: что убо будет младенець съй?" Но священници же и старци, святии мужие, ясно о тебе проразсудиша и протолковаша, глаголюще: “Понеже о младеньци сем троичное число изъобразися, и сим прознаменуя, яко будет некогда ученикь Святыя Троица. И не токмо же самь единъ веровати начнет благочестно, но и ины многы приведет и научит веровати въ Святую Троицу”. Да лепо есть тебе свящати церковь сию паче всех въ имя Святыя Троица. Не наше же се замышение, но Божие изволение, и прознаменание, и избрание, Богу тако изволшу. Буди имя Господне благословено в векы!»[608] И сиа изглаголавшу Стефану, блаженный же уноша въздохнувъ от сердца и рече: «Въистину изглагола, господине мой. Се и мне любо есть, и аз того же хотех и смышлях. И желает душа моя еже съвръшити и свящати церковь въ имя Святыя Троица. Но смирениа ради въпрашах тя; и се Господь Богъ не остави мене, и желание сердца моего дал ми, и хотениа моего не лишил мя».

И то рекша, и взяша и благословение, и священие от святителя. И приехаша из града от митрополита Феогнаста[609] священници, и привезоша с собою священие, и антимисъ,[610] и мощи святых мученикь, и прочая, яже на потребу на освящение церкви. И тогда священа бысть церкви въ имя Святыа Троица отъ преосвященнаго архиепископа Феогноста, митрополита киевскаго и всея Руси, при великом князи Симеоне Ивановиче,[611] мню убо, еже рещи въ начяло княжениа его. Въправду убо церковь си наречена бысть въ имя Святыа Троица: понеже поставлена бысть благодатию Бога Отца, и милостию Сына Божиа, и поспешениемь Святого Духа.

Стефанъ же съвръшивъ церковь и свящавъ ю, и немного поживе в пустыни с братом си, и видя труд пустынный, житие скръбно, житие жестко, отвсюду теснота, отвсюду недостаткы, ни имущим ниоткуду ни ястиа, ни питиа, ни прочих, яже на потребу. Не бе бо ни прохода, ни приноса ниоткуду же; не бе бо окрестъ пустыня тоя близъ тогда ни селъ, ни дворовъ, ни людей, живущих в них; ни пути людскаго ниоткуду же, и не бе мимоходящаго, ни посещающаго, но округъ места того съ все страны все лесъ, все пустыня. Он же видя сиа и стужив си, оставляет пустыню, купно и брата своего приснаго, преподобнаго пустынолюбца и пустыножителя, и оттуду изиде на Москву.

И пришед въ град вселися в монастырь святого Богоявлениа,[612] и обрете себе келию, и живяше в ней, зело подвизаяся на добродетель: бяше бо и тот любяше жити трудолюбно, живый в келии своей житие жестоко, постом и молитвою, и от всего въздръжаяся, и пива не пиаше, и ризы не щапливы ношааше. Бяше же в та времена в том монастыри Алексий митрополит живяше,[613] еще не поставленъ в митрополиты, но чрънеческое житие честно проходя пребываше. С ним же Стефанъ духовъным житиемь оба купно живяста но и въ церкви на клиросе оба, по ряду стояще, пояху; такоже и Геронтий некто, нарочитъ и славенъ старець, въ том же монастыри живяше. Уведавъ же князь великый Симеонъ яже о Стефане и добрем житии его, и повеле Феогносту митрополиту поставити его въ прозвитеры, въ священничьскый санъ, таче потомъ игуменьство ему приказати въ том монастыри, и приа его въ отечьство себе въ духовничьство; такоже и Василий тысущникь, и Феодоръ, братъ его[614] и прочии боляре старейши купно вси по ряду.

Вседоблий же блаженный юноша верный, иже бе присны брат и единоматеренъ тому Стефану, аще бо и от единого отца родистася, аще и едино чрево изнесе ею, но не едино произволение ею. Не брата ли приснаа оба быста себе? Не единомыслиемъ ли съгласистася и седоста на месте том? Не оба ли равно купно съвещастася сести в пустыници той? Како абие распрагостася друг от друга? Овъ сице произволи, другий же инако; овъ убо въ градстемь монастыре подвизатися проразсуди, овъ же и пустыню яко град сътвори.

Не зазрите же ми грубости моей, понеже и до зде писахъ и продлъжих слово о младенстве его, и о детьстве его, и прочее о всем белецком житии его: и елико бо аще в миру пребываше, но душею и желаниемь къ Богу распалашеся. Показати же хощу почитающим и послушающим житиа его, каковъ бывъ из млада и изъ детства верою и чистымь житиемь, и всеми добрыми делы украшен — сице деание и хожение его еже в миру. Доброму сему и преудобреному отроку аще и в мирьстем устроении живущу ему тогда, но обаче Богъ свыше призираше на него, посещаа его своею благодатию, съблюдаа его и огражаа святыми аггелы своими, и въ всякомь месте съхраняя его и во всяком пути его, амо же колиждо хождааше. Богъ бо есть сердцевидець, единъ сведый сердечьная, единъ сведый тайная, прозря будущаа яже о нем, яко имеаше въ сердци многы добродетели и любви рачение, проведый, яко будет в нем съсуд избранъ по его благому доброизволению, яко будет игуменъ множайший братии и отець многым монастырем. Но тогда убо велми хотяше облещися въ образ чернечьскый: зело желаше иночьскаго житиа и постнаго и млъчаннаго пребываниа.

Сам же преподобный отець нашь тогда еще не бе приалъ аггельскаго образа, донеле же извыче вся монастырьскаа дела: и чрънеческыи устрои, и прочаа ключимаа, яже на потребу мнихом. И повсягда, по вся времена, с великымь прилежаниемь, и съ желаниемь, и съ сльзами моляшеся Богу, дабы сподобитися аггельскому тому образу и причьстися въ иночьскый ликъ. И призвавъ к себе въ прежереченную пустынку некоего старца духовна, чином священничьскым украшена, прозвитерьскою благодатию почтена, саном игумена суща, именем Митрофана. Емуже повелевает купно же и молит съ смиренометаниемь, и к нему радостне прекланяет главу свою, въ иночьская хотя от него облещися. И присно глаголя ему: «Отче! Сътвори любовь, пострижи мя въ мнишескый чинъ, зело бо хощу его от юности моея от многа времени, но нужа родительскаа одръжаше мя. Ныне же от всех сихь свободився, и сице жадаю, ацем же образом желает елень на источникы водныя; сице желает душа моя иночьскаго и пустыннаго жительства».

Игумен же незамедлено вниде въ церковь и постриже и въ аггельскый образ, месяца октовриа въ 7 день, на память святых мученикъ Сергиа и Вакха. И наречено бысть имя его въ мнишеском чину Сергий: тако бо тогда нарицаху сплоха имена, не съ имени,[615] но вън же день, аще котораго святого память прилучашеся, в то имя прорицаху постригающемуся имя. Бе же святый тогда възрастом 23 лета, егда приять иночьскый образ. Церковь же, юже поминаю, юже сам тъй Сергий създа и нарече ю въ имя Святыя Троица, в тъй церкви прежереченный онъ игуменъ с пострижением купно тогда сверши и божественую литургию. Блаженый же Сергий, новъпостриженый чрънець, яко съвръшенъ бысть, тогда съпричастникъ комканий святых таинъ, пречистому телу и крови Господа нашего Исуса Христа, яко да достоинъ, сподобися таковыя святыня. И тако по святом причащении или в самом том причащении вниде в онь и вселися благодать и даръ Святого Духа. Откуду же се бысть ведомо? Прилучиша бо ся неции ту в то время, яко въистину яко неложнии сведетелии, яко егда Сергий причащься святых таинъ, тогда абие внезаапу исплънися вся церкви она благоуханиа: не токмо въ церкви, но и окрестъ церкви обоняша воню благовонну. Вси видевше и очютивше ю прославиша Бога, иже сице прославляющаго своа угодникы.

Се бысть первый чрънецъ въ той церкви и в той пустыни постриженъ. Прьвый начинанием, последний мудрованием; прьвый чисменем, а последний же труды. А реку и прьвый, и последний: мнози бо в той церкви постригошася, но ни един же доспе достигнути въ прясло его; мнози такоже начаша, но не вси абие сице окончаша; мнози потом въ том месте и при нем, и по нем иночьствоваша, поистине вси добри суть, но не вси сравняются в меру его. Се бысть того места акы пръвый инокь, началообразный трудоположникъ, всемь прочимъ мнихом образ бывая, живущим ту. Егда бо постризашеся, не токмо постризает власы главы своея, но въкупе съ отъятием нечювьственых власов и плотскаа сьотрезует желаниа; а еже егда ризъ мирьскых съвлачашеся, въкупе отлагаше я. Се есть тъй, иже ветхаго человека съвлачашеся и отлагааше, а в новаго облечеся. И препоясаше крепко чресла своя, уготоваяся въ подвигы духовныя мужескы внити, оставль миръ и отречеся его и всех, яже суть в мире, имениа же и всех прочих житийскых вещей. И единою просто рещи и вся узы мирьскаго житиа растерзав, — акы некы орелъ, легкыма крилома опрятався, акы къ воздуху на высоту възлетевъ, — тако и съй преподобный оставль миръ и яже суть в мире, отбеже всех прочих житейскых вещей, оставль род свой и вся ближникы и ужикы, дом же и отечество, по древнему патриарху Аврааму.[616]

Пребысть же блаженный въ церкьви седмь дний, ничтоже вкушая, разве точию просфиру, оную же от рукы игумена взят; от всего упражняяся, разве точию посту и молитве прилежаше. Давидьскую песнь всегда присно въ устех имеяше, псаломскаа словеса, имиже самь тешашеся, имиже хваляше Бога. Молча пояше и благодаряше Бога, глаголя: «Господи! Възлюбих красоту дому твоего и место вселениа славы твоея;[617] дому твоему подобает святыни Господни въ длъготу дний.[618] Коль възлюблена села твоа, Господи силъ! Желает и скончевается душа моя въ дворы Господня; сердце мое и плоть моя възрадовастеся о Бозе живе. Ибо птица обрете себе храмину, и грълица гнездо себе, идеже положи птънца своа. Блажении живущии въ дому твоем; въ векы веком въсхвалят тя. Яко лучше есть день единъ въ дворех твоихь паче тысущь; изволих привметатися въ дому Бога моего паче, нежели жити ми въ селе грешничих».[619]

Егда же отпущаше игумена оного, иже постригшаго и, съ мноземъ смиреномудрием Сергий рече ему: «Се убо, отче, отходиши ты днесь еже от зде, а мене смиренаго, якоже и произволих, единого оставляеши. Но азъ убо от многа времени и всею мыслью моею и желанием вжелах сего, еже жити ми единому в пустыни, без всякого человека. Издавна бо сего просих у Бога моляся, повсегда слыша и поминая пророка, въпиюща и глаголюща: “Се удалихся, бегаа, и въдворихся въ пустыни, чаях Бога, спасающаго мя от малодушиа и от буря. И сего ради услыша мя Богъ и внят глас молитвы моея. Благословенъ Богъ, иже не оставит молитвы моея и милости своея от мене”.[620] И ныне о сем благодарю Бога сподобившаго мя по моему желанию, еже единому в пустыни съжительствовати и единьствовати и безмлъствовати. Ты же, отче, обаче ныне отходя еже отсуду, благослови мя убо смиреннаго и помолися о моем уединении, купно же и поучи мене, како жити ми единому в пустыни, како молитися Богу, како без вреда пребыти, како противитися врагу и гръдым его мыслем. Аз бо есмь новоукый, и новопостриженый и новоначалный инок, яко длъженъ есмь съвъспрашатися с тобою».

Игумен же, акы въ ужасе, удивляяся отвеща: «Или мя, рече, въпрашаеши, егоже ты не невеси нас не хуже, о честная главо! Обыклъ бо еси нам присно сим образ смирениа показовати. Обаче ныне и азъ реку, якоже лепо ми есть словесы молитвеными отвещати ти, сице глаголя: Господь Богъ, иже преже избравый тя, сице да ущедрит тя, да вразумит тя, да научит тя и радости духовныя да исплънит тя». И мало нечто от духовных побеседова с ним, и уже отити хотяше. Преподобный же Сергий поклонися ему до земля, рекь: «Отче! Помолися о мне къ Богу, да ми поможет тръпети плътскыя брани, и бесовскыя находы, и зверинаа устремлениа, и пустынныя труды». Игуменъ же отвещав, рече: «Глаголеть Павелъ апостолъ: “Благословенъ Господь, иже не дастъ нас чрес силу искушеным быти!”[621] И пакы рече: “Все могу укрепляющему мя Богу”».[622] И абие отходя, предает его Богу и оставляет его въ пустыни единого безмлъствовати и единьствовати.

Сергий же, отпущаа игумена, еще пакы прошаше от него благословениа и молитвы. Игумен же преподобному Сергию рече: «Се азъ отхожю отсюду, а тебе оставляю Богу, иже не дасть преподобному своему видети истлениа, иже не дасть жезла грешных на жребий праведных, иже не даст нас в ловитву зубом ихь. Яко Господь любит праведника[623] и не оставит преподобных своих, но в векы съхранит а; Господь съхранит въхождение твое и исхождение твое отныне и до века, аминь». И то рече игуменъ, сътворивъ молитву и благословивъ его, отиде от него и иде, отнуду же и прииде.

Длъжно же есть и се уведети почитающим: колицех летъ пострижеся преподобный. Боле двадесятий лет видимою връстою, боле же ста летъ разумным остроумием: аще бо и млад сый възрастом телесным, но старъ сый смысломь духовным и съвръшенъ божественою благодатию. По ошествии же игуменове преподобный Сергий в пустыни упражняшеся, единъ живы, без всякого человека. И кто может сказати труды его, или кто доволенъ изглаголати подвигы его, како претръпе, единъ живый в пустыни? Несть како мощно нам сказати, с коликым трудом духовным и съ многым попечениемь начинаше начало еже жити наедине, елика доволна времена и лета в лесе оном пустыннемъ мужески пребываше. Твердейшаа убо и святейшая она душа несуменно претръпе без приближениа всякого лица человечя, исправляя храняше уставъ правила иночьскаго непорочно, непотъкновенно убо и незазорно.

Кый убо умъ или который языкъ желаниа, и началныя пръвыя теплоты, и любви того яже къ Богу, о тайных добродетелехъ его исправлениа, како доумеет, или может поведати, или писанию явлено предати еже того уединение, и дръзновение, и стенание, и всегдашнее моление, еже присно къ Богу приношаше, сльзы тъплыя, плаканиа душевъная, въздыханиа сердечная, бдениа повсенощная, пениа трезвенная, молитвы непрестанныя, стояниа неседалная, чтениа прилежная, коленопоклонениа частаа, алканиа, жаданиа, на земли леганиа, нищета духовнаа, всего скудота, всего недостаткы: что помяни — того несть. К сим же и всем и бесовьскыя рати, видимыя и невидимыя брани, борбы, сплетениа, демоньскаа страхованиа, диавольскаа мечтаниа, пустынная страшилища, неначаемых бед ожидание, звериная натечениа и тех сверепаа устремлениа. И еще надо всеми сими и по сих еже нестрашливу быти ему душею и небоязниву сердцемь, ниже ужасатися умом к таковым вражиам кознемь, и лютым прилогом же, и начинанием: мнози бо тогда зверие часто нахожаху на нь, не тъкмо въ нощи, но и въ дни; бяху же зверие — стада влъковъ, выюще и ревуще, иногда же и медведи. Преподобный же Сергий, аще и въмале устрашашеся, яко человекь, но обаче молитву прилежно къ Богу простираше, и тою паче въоружашеся, и тако милостию Божиею пребысть от них невреженъ: зверие убо отхожаху от него, а пакости ему ни единыа не сотворше. Егда бо начинаше испръва състроитися место то, тогда преподобный Сергий многа озлоблениа и скръби претръпе от бесовъ же, и от зверий, и гад. Но ничтоже от них не прикоснуся ни вреди его: благодать бо Божиа съблюдаше его. И никто же да не дивится о сем, сведый поистине, яко Богу живущу въ человеце, и Духу Святому в нем почивающу, и вся ему покаряются, якоже древле Адаму прьвозданному преже преступлениа заповеди Господня; единаче же егда ему живущу единому в пустыни.

Въ единъ убо от дний преподобный Сергий в нощи вниде въ церковь, хотя пети заутренюу. И вънегда наченшу ему пение, вънезаапу стена церковнаа разъступися, и се диаволъ очивесть вниде съ множеством вой бесовьскых, акы не въходяй дверми, яко тать и разбойникь. Яви же ся ему сице: бяху въ одежах и въ шапках литовьскых отстровръхых: и устремишася на блаженнаго, хотяща разорити церковь и место изъ основаниа. А на блаженнаго зубы скрегчюще, хотяще убити его, и глаголюще ему: «Избежи, изиди отсюду и к тому не живи зде, на месте сем: не мы бо наидохом на тя, но паче ты нашелъ еси на нас. Аще ли не избежеши отсюду, то растръгнем тя, и умреши в руках нашихь, и к тому не живъ будеши». Обычай бо есть диаволу и его гръдости: егда начнет на кого похвалятися или грозитися, тогда хощет и землю потребити, и море иссушити, а не имея власти ни над свиниами.

Преподобный же Сергий, въоружився молитвою еже къ Богу, и нача глаголати: «Боже! Кто уподобится тебе? Не премлъчи, ни укроти, Боже! Яко се врази твои въшумеша».[624] И пакы рече: «Да въскреснет Богь, и разыдутся врази его, и да бежат от лица его вси ненавидящеи его. Яко исчезает дым, тако да исчезнут; яко тает въскъ от лица огню, тако да погыбнут грешници от лица Божиа, а праведници възвеселятся».[625] И тако Сергий именем Святыя Троица, имеа помощницу и заступницу святую Богородицу, и въ оружиа место имеа честный крестъ Христовъ, и порази диавола, акы Давидъ Голиада. И абие дияволъ с бесы своими невидими быша, и вси исчезоша, и безвести быша. Преподобный же велико благодарение принесе къ Богу, избавльшему его от таковыя бесовьскиа крамолы.

Не по мнозех же днехь, егда блаженный въ хиже своей всенощную свою единъ беспрестани творяше молитву, внезаапу бысть шумъ, и клопот, и мятеж многъ, и смущение, и страх, не въ сне, но на яве. И се беси мнози пакы наидоша на блаженнаго стадом бесчинно, въпиюще и с прещениемь глаголюще: «Отиди, отиди от места сего! Что ища пришелъ еси в пустыню сию? Что хощеши обрести на месте сем? Что требуеши, въ лесе сем седя? Жити ли зде начинаеши? Въскую зде въдворяешися? Не надейся зде жити: не к тому бо можеши ни часа закоснети. Се бо есть, якоже и сам зриши, место пусто, место безгодно и не проходно, съ все страны до людей далече, и никтоже от человекь не присещает зде. Не боиши ли ся, егда когда от глада умреши зде, или душегубци разбойници обретше, разбьют тя; се бо и зверие мнози плотоядци обретаются в пустыни сей, и влъци тяжции выюще, стадом происходять сюду. Но и беси многи пакостят зле, и страшилища многа и вся грозная проявляются зде, имже несть числа; елма же пусто есть отдавна место сь, купно же и непотребно. И каа потреба есть тебе, аще зде зверие нашедше снедят тебе, или какою иною безгодною, безлепотную, напрасною умреши смертию? Но без всякого пожданиа ставъ, пробежи скорее еже от зде, никако же размышляя, ни сумняся, ни озираяся въспять, семо и овамо — да не тебе еже от зде скорее проженемь или умрътвим».

Преподобный же крепку веру, любовь, надежю Богу стяжавъ, и прилежну съ слъзами молитву на врагы творяше, еже избавитися ему от таковаго бесовьскаго пронырьства. Благый же человеколюбець Богъ, скорый на помощь, готов на милость, не остави раба своего надлъзе ратоватися и намнозе напаствоватися; но елико, мню, скорее часа посла милость свою, яко да врази убо, бесове, отсюду посрамятся, и от сего познают и Божию помощь, и свою немощь. Преподобный же, твръдый душею, иже видимо и невидимо присно съ бесы борыйся, победитель бесовомъ да явится, абие же въскоре божественая тогда некаа внезаапу того осени сила, и лукавыа духы наскоре разгна крепко, и до конца без вести сътвори а, и преподобнаго утеши, и божественаго некоего исплъни веселиа, и услади сердце его сладостию духовною. Он же абие упознавъ скорую помощь, и милость, и благодать Божию уразумевъ, благодарныя хвалы Богу възсылаше, глаголя: «Благодарю тя, Господи, и яко не оставилъ мя есть, но скоро услышав помиловал мя еси. Сътвори съ мною знамение въ благо, да видят ненавидящеи мя, постыдятся, яко ты, Господи, поможеши ми и утешил мя еси.[626] Десница твоя, Господи, прославися въ крепости, десная рука твоя, Господи, съкруши врагы наша, бесы, и дръжавою крепости твоея до конца тех погуби».

Се же да смышляется и разсуждает всякъ, кто умь имеяй, яко дело се быти лукаваго диавола и началозлобнаго, и зломудреца, и злоначинателя. Хотяше бо диаволъ прогнати преподобнаго Сергиа от места того, завидя спасению нашему, купно же и бояся, да некако пустое то место въздвигнет Божиею благодатию, и монастырь възградити възмогъ своимь терпениемь, и еже от себе тщанием же и прилежанием яко некую весь наплънит, или яко некую населит селитву, и яко некый възградить градець, обитель священную и вселение мнихомъ съделает въ славословие и непрестанное пение Богу. Якоже и бысть благодатию Христовою, и еже и видим днесь: не токмо бо сий великый монастырь, яко лавра иже в Радонеже състави,[627] но и прочая другыя монастыря различныя постави и в них мних множество съвъкупи по отечьскому же обычаю и преданию.

По временех же доволных диаволъ победився съ блаженным в различных провидениих, всуе тружався купно съ бесы своими: аще и многаа различная мечтаниа наведе, но обаче ни въ ужастъ может въврещи твръдаго оного душею и храбраго подвижника. Паче же потом по различных мечтаниих и гръзных привидениих преподобный Сергий храбрей въоружашеся и оплъчашеся на бесы, дръзая взираше, уповаа на Божию помощь; и тако, Божиею благодатию съхраняем, без вреда пребысть. Овогда убо демонскаа кознодейства и страхованиа, иногда же зверинаа устремлениа, мнози бо зверие, якоже речеся, въ тъй пустыни тогда обретахуся. Овы стадом выюще, ревуще прохождааху, а друзии же немнозе, но или два или трие, или единъ по единому мимо течяху; овии же отдалече, а друзии близ блаженнаго приближахуся и окружаху его, яко и нюхающе его.

И от них же единъ зверь, рекомый аркуда,[628] еже сказается медведь, иже повсегда обыче приходити къ преподобному. Се же видевъ преподобный, яко не злобы ради приходить к нему зверь, но паче да възмет от брашна мало нечто в пищу себе, и изношаше ему от хижа своея малъ укрух хлеба и полагаше ему или на пень, или на колоду, яко да пришед по обычаю зверь, и яко готову себе обрет пищу; и възем усты своими и отхожаше. Аще ли когда не доставшу хлебу, и пришел по обычаю зверь не обрет обычнаго своего урочнаго укруха, тогда длъго время не отхожаше. Но стояше, възираа семо и овамо, ожидаа, акы некый злый длъжник, хотя въсприати длъгъ свой. Аще ли прилучашеся единому обрестися укруху, то нужа бысть преподобному и то пределити на две части, да едину убо себе оставитъ, а другую звереви оному предложить: не имеаше бо тогда в пустыни Сергий у себя различных брашенъ, разве точию хлебъ единъ и воду от источника сущаго ту, и тоже по оскуду. Многажды же и хлебу дневному не обрестися; и егда сему бываему, тогда оба абие пребываста алчюща, сам же и зверь. Иногда же блаженный себе не угажаше и сам алчен бываше: аще и единъ кусъ хлеба обреташе у него, и то пред зверем онемь пометаше. И изволи, сам не вкушаа въ тъй день, алкати паче, нежели зверя оного оскръбити и не ядша отпустити. Не единою же, ни дважды зверь онъ приходити обыче, но по многа времена на кыйждо день, акы множае году сие творяше.

Блаженный же вся приключившаяся искусы с радостию тръпяше, въ всех благодаряше Бога, а не стужаше си, ни унываше въ скръбех. Елма же стяжаше разум и великую веру къ Богу, еюже възможе вся стрелы неприазнены раждежены угасити, еюже възможе низложити всяко възвышение высящееся на разум Божий, и яже от демонъ прилогъ прилучающихся да не убоится. Писано бо есть: «Праведный яко левъ уповаа ходит»,[629] и на все дръзает веры ради, не яко искушаа Бога, но паче надеяся на нь: «Надеющейся на Господа, яко гора Сионъ,[630] не подвижется в векы».[631] Надея же ся въистину яко на Господа твръда, якоже и сый блаженный, яко некый храборъ воинъ и яко крепкый оружникь, въоруженъ и облъченъ въ силу духа, да не якоже убо всегдашнее имать попечение къ Богу, по толику же и Богъ о нем речет: «С ним есмь въ скръби; изму и и прославлю и. Длъготу дний исплъню его и явлю ему спасение мое».[632] Слабый же убо и ленивый в делех своих таковаго упованиа не может имети; но иже съ Богомь непрестанно пребываа въ всех исправлениих своихъ, и приближаяся ему доброт ради делъ своих, и протязаа блюдение своего сердца благости его, нескудно и неуклонно, якоже Давидъ пророкь рече: «Исчезоста очи мои уповающу ми на Бога моего».[633]

Таковое упование имея преподобный Сергий, и с таковым дръзновениемь дръзну внити в пустыню сию, единь единьствовати и безмлъствовати, иже и божественыя сладости безмолвиа въкусив, и тоя отступити и оставити не хотяше. И звериных устремлений, и бесовьскых мечтаний не бояшеся, якоже есть писано: «Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы, летящаа въ дне, от вещи, въ тме преходящаа, от сряща и беса полуденьнаго и полунощнаго».[634] Противу же пустынному страхованию молитвою въоружашеся, якоже в Лествице речеся:[635] «Въ нихже, — рече, — местех устрашаешися, не ленися без молитвы проходити, но молитвою въоружися, и руце распростеръ, Исусовым именемь бий ратникы. Аще бо на молитву въскоре въскочивъ, помолится с нами тогда пришедый благый нашь аггелъ хранитель».

И тако преподобный възвръзе на Господа печаль свою, и възложи на Бога упование свое, и Вышняго положи въ прибежище свое, пребысть от страха без страха, и бес пакости, и без вреда. Богъ бо благый человеколюбець, иже скорое и твердое утешение даруя рабом своим, иже всегда щадя и съхраняя угодника своего, якоже Святое глаголет писание: «Яко аггелом своим заповесть съхранити тя».[636] Сице и зде посла Богъ милость свою и благодать свою въ помощь ему, еже съхранити его от всякаго обистояниа, видимаго же и невидимаго. Преподобный же видя, яко покрывает его Богъ своею благодатию, и денью, и нощию прославляше Бога и благодарныя хвалы възсылаше Богу, не оставляющему же зла грешных на жребий праведных, иже не даст нас чрес силу искушеном быти. Начасте же святую прочиташе книгу, яко да оттуду всяку приплодит добродетель, съкровенными мысльми подвизаа умь свой на вжеление вечных благъ съкровищь. И еже пакы дивнее, якоже никтоже того жестокое добродетелное житиа тайное уведаше, точию то единъ Богъ, и тайнаа зря, и тайных испытатель, и неявленная пред очима имея, тем еже безмлъвнаго и безмятежнаго житиа желаниа лишаем бываеть. Но оно убо възлюблено быти мняшеся ему, еже наедине единому Богу частыя, и прилежныя, и тайныя приносити молитвы, и Богу единому събеседовати, и Превышнему вездесущему вжеленми присвоитися, и к тому единому приближатися, и еже от него благодатию просвещатися. И сицевыми тому упражняющуся мысльми, яко да благоприатенъ будет еже о сих подвигъ его и без зазора; и сего ради на кыйждо денъ тепле обнощеваше, частыя къ Богу молитвы въсылая повсегда. Богъ же молениа его николиже не презре, яко благосердие имея множество щедрот, не навыче бо презирати молениа боящихся его и творящих волю его. По временех же неколицех, сиречь пребывшу ему в пустыни единому единьствовавшу, или две лете, или боле, или менши, не веде — Богъ весть.

И по сих видя Богъ великую веру его и многое тръпение его, умилосердися нань, хотя облегчити труды его пустынныя: вложи въ сердце некоторым от братиа мнихом богобоязнивым, и начаху приходити къ нему. Се же бысть строениемь и промышлением всесилнаго и милосердаго Господа Бога, яко хощет не единому Сергию жити въ пустыни съй, но множайший братии, яко же рече Павелъ апостолъ: «Не ища своеа плъзы единого, но многых, да ся спасут».[637] Или рещи, яко хощет Богъ въздвигнути место то, и пустыню ту претворити, и ту монастырь устроити, и множайшим братиамь събратися. Богу тако изволшу, начаша посещати его мниси, испръва единъ по единому, потом же овогда два, овогда же три. И моляху преподобнаго, припадающе и глаголюще: «Отче, приими нас, хощем с тобою на месте сем жити и душа своя спасти».

И преподобный же не токмо не приимаше их, но и възбраняше имь, глаголя: «Яко не можете жити на месте сем и не можете тръпети труда пустыннаго: алканиа, жаданиа, скръби, тесноты, и скудости, и недостатков». Они же реша: «Хощем тръпети труды места сего, да аще Богъ подасть, то и можем». Преподобный же пакы въпроси а, глаголя: «Можете ли тръпети труды места сего: глад, и жажду, и всякыя недостаткы?» Они же реша: «Ей, честный отче, хощем и можем Богу помагающу намъ, и молитвам твоим споспешьствующим намь. Токмо о сем молимъ твое преподобьство: не отлучи нас от лица твоего и от места сего любезнаго не отжени нас».

Преподобный же Сергие, ведевъ веру ихъ и усердие, и удивлься им и рече имь: «Азъ не изждену вас, понеже Спасъ нашь глаголаше, яко: “Грядущаго къ мне не ижьждену вънъ”;[638] и пакы рече: “Идеже суть два или трие съвъкуплени въ имя мое, ту аз есмь посреде их”.[639] И Давидъ рече: “Се коль добро и коль красно еже жити братии вкупе”.[640] Аз бо, братие, хотелъ есмь единъ жити въ пустыни сей и тако скончатися на месте сем. Аще ли сице изволшу Богу, и аще угодно ему будет, еже быти на месте семь монастырю и множайши братии, да будеть воля Господня! Аз же вас с радостию приемлю, токмо потщитеся създати себе комуждо свою келию. Но буди вы сведома: аще въ пустыню сию жити приидосте, аще съ мною на месте сем пребывати хощете, аще работати Богу пришли есте, приготовайтеся тръпети скръби, беды, печали, всяку тугу, и нужю, и недостаткы, и нестяжание, и неспание. И аще работати Богу изволисте и приидосте, отселе уготовайте сердца ваша не на пищу, ни на питие, ни на покой, не на беспечалие, но на тръпение, еже трьпети всяко искушение, и всяку тугу и печаль. И приготовайтеся на труды, и на пощениа, и на подвигы духовныя, и на многы скръби: “Многыми бо скръбьми подобает нам внити въ царство небесное”.[641] “Узокъ путь и прискръбенъ есть, въводяй в жизнь вечную, и мало их есть, иже обретают его”;[642] “Нужно бо есть царство небесное, и нужници въсхищают е”;[643] “Мнози суть звани, мало же избранных”.[644] Мало бо есть спасающихся, тем и мало есть избранное стадо Христово, о немже въ Евангелии рече Господь: “Не бойся, малое мое стадо! О немже изволилъ есть Отець мой дати вамъ царство небесное”».[645] Сиа блаженному Сергию изглаголавшу к ним, они же с радостию и съ усръдиемъ обещашася, глаголюще: «Вся повеленая тобою творимь и ни въ чем же не преслушаемся тебе».

И създаша себе кыйждо свою келию и живяху о Бозе, смотряюще житиа преподобнаго Сергиа и тому по силе равнообразующеся. Преподобный же Сергие, живый съ братиами, многы труды претръпеваше, и великы подвигы и поты постничьскаго житиа творяше. Жестоко же постное житие живяше; бяху же добродетели его сице: алкание, жадание, бдение, сухоядение, на земле легание, чистота телесная и душевнаа, устнама млъчание, плотскаго хотениа известное умръщвение, труди телеснии, смирение нелицемерное, молитва непрестающиа, разсужение доброразсудное, любовь совръшенаа, худость ризъная, память смертнаа, кротость с тихостию, страх Божий непрестанный. «Зачало бо премудрости страх Господень»;[646] якоже зачало цвет ягодам и всякому овощу, сице зачало есть всякой добродетели страх Божий. Онъ же страх Божий въ себе въдружив, и темь ограждься, и закону Господню поучаяся день и нощь, яко древо плодовито, насаждено при исходищих водных, иже въ свое время дастъ плод свой.

И понеже младу ему сущу и крепку плотию, — бяше бо силенъ быв телом, могый за два человека, — диаволъ же похотными стрелами хотя уязвити его. Преподобный же, очютивъ брань вражию, удръжа си тело и поработи е, обуздавъ постомъ; и тако благодатию Божиею избавленъ бысть. Научи бо ся на бесовьскиа брани въоружатися: якоже бесове греховъною стрелою устрелити хотяху, противу тех преподобный чистотными стрелами стреляше, стреляющих на мраце правыя сердцемь.

Сице живый съ братиами, аще и не поставленъ бысть въ прозвитеры, но велми с ними пристояше церкви Божии. И по вся дни пояше съ братиами во церкви и полунощницу, и заутренюю, и чясове, и третий, и шестый, и девятый, и вечерю, и нефимонъ,[647] по реченному: «Седмижды днемь хвалих тя о судьбах правды твоея».[648] Промежю сих частыя молебны, на то бо упразнишася, еже безъпрестани молити Бога, и въ церкви, и в келиахъ, по Павлу глаголющу: «Не престающе молитеся Богу».[649] А на обедню призываше некоего чюжаго, попа суща саном или игумена старца, и того приимаше и повелеваше ему творити святую литургию: самь Сергий испрьва не хотяше поставлениа презвитерьска или игуменьства приати многаго ради и конечнаго смирениа. Имеяше бо в себе кротость многу и велико истинное смирение, о всем всегда подражаа своего владыку Господа нашего Исуса Христа, подавъшаго ся на подражание хотящим подражати его и последовати ему, рекшему: «Приидете къ мне, вси тружающиеся и обременении, азъ покою вы. Възмете иго мое на ся, и научитеся от мене: яко кротокъ есмь и смиренъ сердцемь».[650] И таковаго ради смирениа Сергий не хотяше поставлениа поповьства или игуменьства взяти: глаголаше бо присно, яко зачало и корень есть санолюбиа еже хотети игуменьства.

Събравшим же ся мнихом не зело множайшим, но яко чисменем до двою на десяте: от них же бе единъ старець Василий, рекомый Сухий, иже бе въ пръвых от страны пришедый от връхъ Дубны; ин же от них, именем Иаковъ, рекомый Якута — сий бе в чину образом яко посолникъ, егоже колиждо отсылаху на службу, яко зело на нужную потребу, без неюже не мощно обрестися; другому же Онисим имя, иже бе диаконъ, диаконовъ отець Иелисеа глаголемаго. Келиам же зиждемым и тыном огражденым, не зело пространнейшимь, но и вратаря сущихь ту у врат пристави, от нихже сам Сергий трие или четыре келии сам своима рукама създа. Но и прочаа вся монастырьскаа делеса, яже братиамь на потребу, служаше: ово дрова на раму своею от леса ношаше, и якоже по келиам раздробляя и растесаа, разношаше, на полена разсекаа. Но что въспоминаю яже о дровех? Дивъно бо поистине бе тогда у них бываемом видети: не сущу от них далече лесу, якоже ныне нами зримо, но идеже келиам зиждемым стояти поставленым, ту же над ними и древеса яко осеняющи обретахуся, шумяще стояху. Окресть же церкви часто колоды и пение повсюду обреташеся, уду же и различнаа сеахуся семена, яко на устроение ограднымъ зелиемь. Но возвратимся пакы на предреченную беседу, яже о подвизе преподобнаго Сергиа, како без лености братиам яко купленый рабъ служаше: и дрова на всех, якоже речеся, сечаше; и тлъкущи жито, въ жръновех меляше, и хлебы печаше, и вариво варяше, и прочее брашно яже братиамъ на потребу устрааше; обувь же и порты крааше и шияше; и от источника, сущаго ту, воду въ двою водоносу почерпаа на своемь си раме на гору възношаше и комуждо у келий поставляше.

В нощи же на молитве без сна пребываше; хлебом и водою точию питашеся, и того по оскуду приимаше; и николиже ни часа празденъ пребываше. И сице удручи си тело многымь въздръжанием и великыми труды. В нем же и плотская двизаниа бес пошествиа сътворяше, и пакы болшаа подвигы на подвигы прилагаше, и печашеся о пребывании места того, яко дабы токмо благоприатенъ былъ труд его. И елико же что деаше, псалом въ устех его всегда беаше, еже рече: «Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть; да ся не подвижу».[651] Сице же ему пребывающу въ молитвах и въ трудехъ, плоть истни си и иссуши, желаа быти горняго града гражанинъ и вышняго Иерусалима жителинъ.

По лете же единемь прежереченный игуменъ, иже постриже блаженнаго Сергиа, разболеся, и неколико время поболевъ, от сего житиа преставися и къ Господу отиде. Преподобный же Сергий печаловашеся зело, и моляшеся Богу, и молитву прилежну о сем всылаше, яко дабы Богъ далъ игумена, месту тому наставника, отца же и правителя, могуща правити корабль душевъный всемирныя жизни къ пристанищу спасениа от влънъ потоплениа, от злых духовъ. И сице ему молящуся къ Богу и просящу игумена и истиннаго строителя месту тому, Богъ услыша молитву угодника своего и моление его приатъ, да не Давида лжуща покажет, рекшаго: «Волю боящихся его сътворит, и молитву их услышит, и спасеть их».[652] Хощет дати самого просителя просившаго игумена, праваго правителя; да поелику же Сергий просилъ, по толику же и приа, и обрете, и приобрете въ правду праваго правителя, могущаго управити место то. Не себе же самого точию просилъ, но иного некоего, его же Богъ дасть; Богъ же, яко провидець, проведый будущаа и хотя въздвигнути и устроити место то и прославити, иного лучша того не обрете, но точию того самого просившаго дарует, ведый, яко может таковое управление управити въ славу имени его святого.

Како же и кыим образом случися быти начало Сергиева игуменьства? Въложи Богъ въ сердце братиам его, како бы въздвигнути его на началное начальство. Вниде же некое размышление въ братию его; и сшедшеся преже сами промежи собою, и съветъ сътвориша ти; тако верою утвръдившеся, вси вкупе приидоша къ преподобному Сергию, глаголюще: «Отче! Не можем жити без игумена! Ныне же приидохом к тебе явити мысли наша и хотениа: зело желаем того, дабы былъ намъ ты игуменъ и наставникь душам и телом нашим, да быхом ходили к тебе с покааниемь исповедающе грехы своя; да быхом от тебе прощение, и благословение, и молитву по вся дни приимали и видели тебе по вся дни съвръшающа святую литургию; да быхом колиждо от честную руку твоею причащалися пречистых таин. Ей, честный отче, сего желаем от тебе, тъкмо не отрицайся».

Преподобный же Сергий въздохнувъ из глубины душа и рече им: «Азъ и помышлениа не имехь еже хотети игуменьства, но тако желает душа моя и скончатися в черньцех на месте семь. Вы же не принужайте мя, но оставите мя Богу, и тъй, якоже въсхощет, и сътворит о мне». Они же реша: «Мы, отче, желаем того, дабы нам былъ ты игуменъ, ты же отрицаешися. Мы же речем ти: или сам буди игуменъ, или шед спроси нам игумена у святителя. Аще ли не тако, то таковы ради нужа разидемся вси от места сего». Преподобный же Сергий пакы постонав от сердца, рече имъ: «Ныне убо разидемся кийджо въ свою келию, и вси помолимся Богу прилежно о сем, да явит и открыеть нам, что подобает творити». Они же разидошася кождо въ свою келию.

По днех же неколицех пакы приидоша братиа къ преподобному Сергию, глаголюще: «Понеже мы, отче, снидохомся на место сие, слышавъше еже от тебе начаткы добраго подвизаниа твоего и церковнаго основаниа, яже своима рукама съвръшилъ есть. Имущи благодать Святыя Троица, к той прибегохомъ, на ню же надежю и упование наше все възложихом твоим руковожениемь, отселе ты нам буди и отець и игуменъ. И будеши предстоа престолу Святыя Троица, серафимскую трисвятую песнь въсылая къ Богу, и безкровную съвръшая службу, и своима рукама да подаси нам пречистаго тела и божественыа крове Господа нашего Исуса Христа, и препокоивъ старость нашу, гробу предаси ны». Сергию же отцу на мнозе отрицающуся и не хотящу, моля их, утешаа глаголаше: «Простите мя, отци мои и господие мои! Кто есмь азъ, смеяй таковаа дръзнути, ихже съ страхомь и ужастию аггелы не могут достигнути? Како же недостойный азъ дръзъ явлюся, ниже успе въ таковую веру? Азъ начатка мнишьскаго устава и житиа никакоже достигнух; како смея сиа святыня приступити или коснутися? А бых моглъ своих греховъ плакатися, и вашею молитвою оного блага достигнути, краа желаннаго, егоже вжелех от юности моея». И сиа, и множайшаа сих к ним извещавъ, отиде в келию свою.

Блазии же они старци по днехъ пакы пришедша, начаша беседовати к нему, глаголюще предреченныа глаголы, и множае тех, и реша: «Мы, отче духовный, пря никоеяже имамы с тобою: Богу наставльшу нас, к тебе снидохомся на место се, и твоему житию и благонравию подобитися въжелахом, и будущих благъ наслажениа сподобитися надеяхомся. Аще же ты не хощеши пещися нашими душами и пастух словесным овцам не хощеши нам быти, мы уходим от места сего и от храма Святыя Троица и от обета нашего неволею отпадаем. И заблудимъ, акы овцы не имущи пастуха, в горы презорьства и распутиа; злым мыслемь предавшеся, съкрушени будемь мысленым зверем, сиречь диаволом. Ты жь ответ въздаси пред необиновенным судиею вседръжителем Богом». Се же глаголаша ему братиа, прещениемь претяще и грозами грозяще: много бо преже, по многы дни молиша его, нудяще ово смирением, ово же тихостию и ласканием, иногда же прещениемь и жестокыми словесы претяху, жалующеся. Он же, крепкый душею, твръдый верою, смиреный умом, ни ласканию повинуся, ни прещениа бояшеся, но выше прещениа муж обретеся.

Егда же много нудиша его братиа на игуменьство, онъ же смиреномудръ сый, не хотя того приати, ниже еже издетьства съвъзрастъшее ему богоподражанное смирение оставити. Таковое тех моление оттрясе, грешна суща себе глаголя и недостойна, прирек и се: «Яко мои глаголи не съгласуют вашим словесем, понеже вы убо излише принужаете мя на игуменьство, азъ же излише отрицаюся. Елма же азъ убо сам хощу учениа требовати паче и учитися, нежели иных поучати: азъ убо самъ желаю от инех обладаем быти паче, нежели иными обладати и началствовати. Бою же ся суда Божиа; еда како будет се Богу тако любо, якоже вы повелеваете ми, воля Господня да будет!» Обаче побежен бывъ от своего милованнаго братолюбиа и от своего усрьдиа и тщивьства, едва повинуся тех молению. И посули быти прошению их и повинуся воле их быти, паче же рещи, воле Божии быти. И тако по сих всех преподобный Сергий въстенавъ из глубины сердца, и всю мысль, упование възложивъ къ вседръжителю Богу, рече къ ним въ смирении душа: «Отци и братиа! Азъ супротивъ вам ничтоже глаголю, воли Господни предавшися: тот бо весть сердца и утробы. Идем въ град къ епископу».

Митрополиту же Алексию всея Руси тогда бывшу ему въ Цариграде, въ граде же Переяславли повеле быти въ свое место епископу Афонасию Велыньскому.[653] К нему же прииде преподобный отець нашь Сергий, поим с собою два старца, и вшед сътвори поклонение пред епископом. Епископъ же Афанасий, видевъ и, благослови его и въпроси имени его. Он же Сергий именемь себе поведа. Афанасий же слышавъ, радъ бысть, о Христе целование даст ему: преже бо бяше слышалъ яже о нем, начаткы добраго подвизаниа его, и церкви възгражениа, и монастырь основаниа, и вся благоугодныя детели, яже къ братии любы съ прилежанием, и многыя добрыя детели. И побеседова с ним духовно; и егда скончаста беседу, абие сътвори поклонение пред епископом.

Блаженый жь отець нашь Сергий начят молити святителя, прося игумена, дабы далъ наставника душам ихь. Преподобный же Афанасий, исполнь сый Святого Духа, рече: «Възлюбленне! Богъ Святым Духом, усты Давидовы рече: “Изведу избраннаго от людий моих”,[654] и пакы: “Ибо рука моя поможет ему, и мышца моя укрепит и”.[655] Апостолъ же Павелъ рече: “Никтоже приемлет ни чти, ни сану, тъкмо възванный от Бога”.[656] Тебе же, сыну и брате, Богъ възвавый от утробы матере твоея, яже и от многых слышах о тебе, да будеши отселе ты отець и игуменъ братии, Богом събраней въ обители Святыя Троица». Преподобному же Сергию отрицающуся и недостоиньство излагающу, исплънь же сый благодати Святого Духа, Афанасий рече к нему: «Возлюбленне! Вся стяжалъ еси, а послушаниа не имаши». Отець же нашь Сергий поклонься и рече: «Яко Господеви годе, тако и буди; благословенъ Господь в векы!» И всем рекшим: «Аминь».

Абие же святый епископъ Афанасий повеле клириком вънити въ святый олтарь; сам же поем блаженнаго Сергиа, потщався въниде въ святую церковь. Облечеся въ священныя ризы, и поим блаженнаго Сергиа, повеле изглаголати ему изложение образ святыя веры, еже есть: «Верую въ единого Бога».[657] И по скончании того, Сергию главу поклоньшу, святитель же знамена и крестаобразно, и сътворь молитву сановную, и постави его иподдиаконом, таже и диаконом,[658] и съвръши божественую литургию, и вкупе причястишася божественаго тела и крове Господа нашего Исуса Христа. Наутриа же съвръши его иерейскым саном и пакы повеле ему сътворити святую литургию и своима ему рукама принести безкровъную жрътву. Преподобный же отець Сергий вся повеленаа ему съ страхомь и радостию духовною съвръши.

Епископь же Афанасий особь поимь его, и правила апостольская, и отечьскаа учения, яже суть на строение и исправлению душевному, и беседова к нему: «Како длъжно ти есть, възлюбленне, по апостолу, “немощи немощных носити, а не себе угажати. Но на съграждение кождо ближнему да угаждает”.[659] И пакы к Тимофею посылает, глаголя: “Сиа предаждь верным человеком, иже достижни будут и иных научити”.[660] Еще же: “Друг другу тяжести носите, и тако скончаете законъ Христовъ”.[661] Сиа исправивь, и сам спасешися, и сущаа с тобою». И сиа рекъ духовными даръми учредивъ его, и о Христе целование дасть ему, и отпусти его въистину игумена, и пастуха, и стража, и врача духовней братии.

Сице не кроме нрава боголюбива бысть се, ниже кроме Божиа промысла се съключися; яко не о себе игуменьство взя, но от Бога поручено бысть ему начальство. Не бо наскакывалъ на се, ниже превъсхыщалъ пред некым, ни посуловь сулилъ от сего, ни мзды давалъ, якоже творят неции санолюбци суще, друг пред другомь скачюще, верътящеся и прехватающе, не разумеюще Писаниа, глаголющаго: «Ни хотящему, ни текущему, но милующему Богу, от негоже всяко даание благо, всякь даръ съвръшен свыше есть, сходя от Бога, отца светом».[662] Яко да зде Божиа плъка въеводъство вручено будет ему, идеже убо толико множество инокь, акы въиньства духовныя храбры, общему всех Владыце привести хотяще. И понеже чистоты ради житиа его достоинъ бысть таковыа благодати, достоинъ бысть предстательству, пастырь пастве; стаду словесных овець и священному монастырю началникь явися, Богъ бо произведе угодника своего на игуменьство.

Пришед же преподобный отець нашь игуменъ Сергий въ свой ему манастырь, въ обитель Святыя Троица. Братиа же усретше его и поклоньшася ему до земля пред нимъ, радостию исплънишася. Он же, вшед въ церковь, паде лицем на земли и съ сльзами молитву творяше к невидимому Царю, възираше на икону Святыя Троица, на помощь призываше святую Богородицу, служителя же престолу его небесныя силы Предтечю и мудрыя апостолы, съ сими же началныя святителя — Василиа Великаго, Богослова Григориа и Златаустаго Иоанна[663] и вся святыя. Их же молитвами просит от десница Вседръжителя, дабы далъ несуменно смение у престола славы стати Живоначалныя Троица и къснутися рукама агньца Божиа, за миръ заколенаго Христа, сына Божиа.

И начят блаженый сице къ братии глаголати Господемь реченаа: «”Подвизайтеся, братиа, внити узкыми враты”;[664] “нужно бо есть царство небесное, и нужници въсхыщают е”.[665] Павелъ же к галатом глаголет: “Плод духовный есть любы, радость, миръ, тръпение, благоверие, кротость, въздержание”.[666] Давидъ рече: “Приидете, чада, послушайте мене: страху Господню научю вы”».[667] И благослови братию, рекь к нимъ: «Молите, братие, о мне: грубости бо и неразумиа исполненъ есмь. Талантъ приахь[668] вышняго Царя, о немже и слово отдати ми есть о пастве пещися словесных овець. Боязни страшают мя, слово, Господемъ реченое: “Иже аще съблазнить единого от малых сихь, полезно быти ему дабы жрънов ослий обязанъ о выи его и ввръженъ в море”.[669] Колми паче иже многы душа погрузит въ своем неразумии! Или възмогу дръзновенно глаголати: се азъ и дети, яже ми далъ еси, Господи! И услышу ли сий божественый глас гръним и нижним пастыря, великаго Господа, благосръдне вещающа: “Благий рабе, верне! Въниди въ радость господа своего?”»[670]

И сиа рекъ, помышляше въ уме житиа великых светилъ, иже въ плоти живущеи на земли аггельскы пожиша, реку Антониа Великаго, и Великаго Евфимиа, Саву Освященнаго, Пахомия аггеловиднаго, Феодосиа общежителя[671] и прочих. Сих житию и нравом удивляяся блаженный, како, плотяни суще, бесплотныя врагы победишя, аггелом съжители быша, диаволу страшнии. Им же цари и человеци удивльшеся к ним приристаху, болящеи различными недугы исцелеваху, и въ бедах теплии избавители, и от смерти скории заступници, на путех и на мори нетруднии шественици, недостатствующим обилнии предстатели, нищим кръмители, въдовам и сиротам неистощаемое съкровище, по божественому апостолу: «Акы ничтоже имуще, все съдръжаще».[672] Сих житиа на сердци имеа, блаженный моляшеся къ Святей Троици, дабы невъзвратно шествовати по стопам сихь преподобных отець.

Божественую на всякь день служаше литургию, утреняя же и вечерняа молитвы не трудно славословяше и о смирении всего мира, и о благостоянии святых церквий, и о православных царих, и князех, и о всех православныхь христианех. Глагола къ братиам: «Подвигъ немалъ длъжно ны есть подвизатися на невидимаго врага: сей бо акы левъ рыкаа ходить, ища когождо хотя поглотити».[673] Мала же некаа словесы глаголаше, наказая братию, множайшаа же паче делесы сам образ бываше братии.

Кто достигнет поистине исповедати добродетелнаго житиа его, благодати цветущи въ души его? Болми въоружашеся на съпротивныя силы, силою възмогаем Святыя Троица. Многажды же диаволъ хотя устрашити его, овогда же зверми, овогда же змиями претваряшеся. И очивесть или в келии, или егда в лесе блаженный дровца збираше на потребу монастырьскую вънезаапу врагь многообразною злою покушашеся поне мысль ему съвратити от молитвы и от добродетелных трудов его. Богоносный же отець нашь Сергий вся неприязненая его мечтаниа и козни акы дым разганяя и акы паучину претръзаше, силою крестною въоружаем, евангельское слово на сердци полагая, Господемь реченная: «Се дахь вам власть наступати на змиа и на скорпиа и на всю силу вражию».[674]

В начало же игуменства его беяше братиа числом два на десяте мних кроме самого игумена, третияго на десяте. Сь же число — двое на десятное обретшееся мних, сице живяху тогда и по два лета, и по три, ниже боле сего умножашеся, ниже менши сего умаляхуся. И аще ли когда единъ от них или умрет, или изыдет от обители, то пакы другый на его место брат прибудет, да не число истощимо обрящется. Но единаче въ единомь числе двои на десятнем бяху пребывающе, яко некоторомъ от сего глаголати: «Что убо будет се? Или повсегда двема на десяте мнихом быти в месте сем, по числу 12 апостолъ, якоже есть писано: “Призва Господь ученикы своа, и избра от них 12, яже и апостолы нарече”;[675] или по числу двою на десяте коленъ Израилевь;[676] или будет по числу 12 источник вод,[677] или по числу избранных камений драгых 12, бывших на ризах архиерейскых по чину Аароню?»[678] И сице имь пребывающем, дондеже прииде къ ним Симонъ, архимандритъ смоленский,[679] и тъй разрушит число двое на десятное; и оттоле братиа множахуся от того дни боле, и уже числяхуся множайшим числом паче, нежели двое на десятным.

Елма же о реченем Симоне въмале помянухом, и не ленюся пакы поведати о нем пространнее, его же память не утаися, и беседа яже о нем яве его творит, и добродетели его мало пошедше напреди явьствуются.

Сий убо дивный мужь Симонъ бяше архимандрит старейший, славный, нарочитый, паче же рещи добродетелный, живый въ граде Смоленске. И оттуду слышавъ яже о житии преподобнаго отца нашего Сергиа и ражжегся душею и сердцемь: оставляет архимандритию, оставляеть честь и славу, оставляет славъный град Смоленскъ, вкупе же с ним оставляет отечьство и другы, ужикы, ближникы, и вся знаемыя и сръдоболя; и въсприемлет смирениа образ, и произволяет странничьствовати. И оттуду въздвижеся, от таковыя от далняа страны земля, от Смоленска, в Московьскаа пределы, еже есть в Радонеж. Прииде в монастырь къ преподобному отцу нашему игумену Сергию, и съ мноземь смирением моляше его, дабы его приалъ жити у него под крепкою рукою его въ повиновении и в послушании. Еще же и имение принесе съ собою и предасть то игумену на строение монастырю. Преподобный же Сергий приат его с радостию. Симон же по много летъ поживе в покорении и въ послушании, паче же въ странничьстве и въ смирении, и въсеми добродетелми исполъненъ, и въ старости добре преставися къ Богу. Игумен же Сергий проводи его до гроба и съ братиами погребе его чьстно. И тако бысть вечнаа ему память.

Стефанъ же, присный брат Сергиевъ, прииде от града от Москвы, ведый съ собою сына своего именем Ивана меншаго. И въшед въ церковь, имь за руку десную сына своего, предасть его игумену Сергию, веля его пострищи въ иночьскый образ. Игумен же Сергий постриже его и нарече имя ему въ мнишеском чину Феодоръ. Старци же видевше, удивишася вере Стефанове, яко тако не пощаде сына своего, отрочати суща, но из младеньства предасть его Богу, якоже древле Аврам не пощаде сына своего Исаака.[680] Феодоръ же от млад ноготь въспитанъ бысть в постничьстве, и въ всем благочестии, и въ чистоте, якоже научися от своего дяди, всеми доброизволении мнишескыми исплъненъ и украшенъ, дондеже постиже възрастом в меру мужа съвръшена. Неции же реша яко десяти лет постриженъ бысть, и инии же двою на десяте лътъ; прочаа же его деяниа инде напишутся, яко убо иного времени подобно требующа слово. Нам же на предлежащее възвратитися, да не прекращение нынешней повести внесемь.

Мнози же убо от различных градов и от стран пришедше к нему и живяху съ ним, ихже имена въ книгах животных. И тако помалу монастырь распространяшеся, братиам умножающимся, келиам зиждемым. Преподобный же Сергий, видя братию умножающуся, умножаше и тъй труды къ трудом, образ бывая стаду своему, якоже рече апостолъ Петръ: «Пасете стадо, сущее въ вас, не нужею, но волею, не яко обладающе братиею, но образъ бывающе стаду».[681] И пакы писано есть въ книгах отечьскых, рекше въ Патерице:[682] «Съшедшеся святии отци, пророчьствоваху о последнем роду и реша, яко последний род будет слабъ». Сергиа сего Богъ укрепи себе в послъднем роду, яко единъ от древних святых отець. Богъ устрои его трудоделника, инокь множеству наставника, множайшей братии игумена и вожа.

И пакы откуду кто начаался сего, еже бо место то было прежде лесъ, чаща, пустыни, идеже живяху зайци, лисици, волци, иногда же и медведи посещаху, другойци же и беси обретахуся, туда же ныне церковь поставлена бысть, и монастырь великъ възграженъ бысть, и инокъ множество съвокупися, и славословие и въ церкви, и в келиах, и молитва непрестающиа къ Богу? Всему же тому начало и вина — преподобный отець нашь Сергий. Но уведайте, яко удиви Господь преподобнаго своего.[683] А отнеле же поставленъ бысть въ игуменьство по вся дни святая литургиа бываше, просфиры же сам печаше: преже бо пшеницу толчаше и меляше, и муку сеяше, и тесто месяше и квасяше. Ти тако испекши просфиры, служаше Богу от своих праведных трудовъ, иному не дааше никому, аще и зело хотяху мнози от братиа пещи просфиры. Но преподобный тщащеся быти учитель и делатель: и кутию самъ варяше, и свечи скаше, и каноны творяше.[684]

Преподобный же отець нашь игуменъ Сергий аще и приалъ игуменьство старейшиньства, но обаче не измени правила своего чьрньчьскаго, на памяти имея рекшаго: «Иже кто въ вас хощет быти старейши, да буди всех менши и всемь слуга».[685] На то учение Спасово възираше, смиряше себе, и менши всех творяшеся, и собою образ всемь творя, и на дело преже въсех исходя, и на церковъное пение преже всех обреташеся, и никакоже на стену въскланяяся; и оттоле уцветяше место то, и множахуся братиа.

Обычай же в начало игуменьства своего сицевъ имеяше: еже всякому приходящему к нему и хотящему быти мниху, желающему острищися, не отреваше убо никогоже, ни стара, ни уна, ни богата, ни убога; но всех приимаше съ усръдием и с радостию. Но не ту абие постризаше его, но преже повелеваше ему облещися въ свиту длъгу еже от сукна черна и в ней преходити съ братиами время доволно, дондеже изъвыкняше весь устрой монастырьскый. Таче по сих облачашет и въ мнишескую одежю, акы въ всех службах искушена; и остригъ облачит и в мантию и клобукъ. И егда будяше съвръшенъ чрънець, житиемь чистымь и искусенъ сый, и таковаго сподобляет приати святую схиму.

Елма же убо по еже в начале игуменства его, внегда преподобъному Сергию просиати в месте своем, въ монастыре зовомем «иже в Радонеже», вънегда имени его обносиму быти всюду, по странам же и градом, — весть бо добродетель явлена сътворити стяжавъшаго ю не менши, паче нежели свеща носящаго ю, — тогда мнози от христолюбець любзе ради Божиа издалеча приходяху к нему; и житиа суету оставляюще, и под благый ярем Господень своа выа подлагаху. Понеже повсегда тому ученици прилагахуся: призываху бо еже оного благодатей источници добродетелныа душа, яко еленя словесныа, желающе воды духовныя.

Имеаше же обычай блаженный сице испръва: еже по павечернице[686] поздо или долго вечера, акы сущу глубоко нощию, паче же въ темныа и длъгыа нощи, сътворивъ молитву в келии своеи, и по молитве исхожаше ис келиа своея, еже обьходити ему вся келиа мниховы. Имея попечение о братии своей, не токмо телесы ихь промышляше, но и о душах ихь печашеся, уведати хотя коегождо житие их или желание къ Богу. И аще кого услышаше или молитву творяща, или поклоны кладуща, или рукоделие свое съ безмолвиемь и съ молитвою творяща, или святыя книгы почитающа, или о гресех своих плачющася и сетующа, о сих убо радовашеся, и Бога благодаряше, и за них Бога моляше, дабы до конца съвръшили доброе свое предложение. «Претръпевый бо, — рече, — до конца — той спасется».[687]

Егда же ли кого слышаше беседующа, два или трие съшедшеся вкупе, или смехы тъкуща, о сем убо негодоваше, и зело не тръпя таковыя вещи, рукою своею ударяше въ двери, или въ оконце потолкавъ, отхожаше. Сим образом назнаменавъ тем свое к нимь прихожение и посещение, и несведомым накиновениемь празныа беседы их разоряше. Таче наутриа в настоящий день призываше к себе; и не ту абие скоро запрещаше имь, и не съ яростию обличаше я и наказаше а, но яко издалеча с тихостию и кротостию, аки притчами наводя, глаголаше им, хотя уведати тщание и усръдие их еже къ Богу. И аще будяше брат покорливъ, и смиренъ, и теплъ на веру и на любовь Божию, то въскоре, упознавъ свою вину, съ смирением пад поклоняшеся ему, прощениа приати прося от него. Аще ли пакы будяше брат непокорливъ, омрачением бесовъскым сердце покровено имея, стояше мня, яко не о нем глаголеть, сам чистъ ся творя, дондеже преподобный съ длъготръпениемь обличаше его, по реченному: «Покажет мя праведникъ милостию своею, обличит мя».[688] А непокорливаго брата епитемиею облагаше, акы не познавша на себе своея вины еже непщевати вины о гресех; и сице того, еже къ исправлению утвръдивъ, отпустяше. И тако всех учаше еже прилежно молити къ Богу, и не беседовати ни с кым же по павечерней молитве, и не преходити комуждо от своея келиа без великиа нужныя потребныя вещи по чюжим келиам, но во своей келии комуждо в тайне молити Бога наедине и свое рукоделие, якоже рука его может, делати по силе, по вся дни псалмы Давидовы присно въ устех своих повсегда имуще.

Понеже убо испръва, егда начинашеся строити место то, тогда многы недостаткы бываху; лишение всех потребных последняго ради нестяжаниа и конечняа деля пустоты, еже не имети им ниоткудуже всякого утешениа, но и прочиа всякыа нужныа потребы, откуда бо имети хотяху кое любо потребование. Елма же пусто бяше место то, и не бе тогда окрестъ места того ни селъ близъ, ни дворовъ. По многа же времена и пути пространнаго не бяше къ месту тому, но некоею узкою и прискръбною тесною стъзею, акы беспутием, нужахуся приходити к ним. Великий же и широкый путь вселюдскый отдалече, не приближаася места того, ведяшеся; окрестъ же манастыря того все пусто, съ вся страны лесове, всюду пустыня: пустыни бо в ресноту нарицашеся. И сице жившим имь дондеже исплънишася дние лет, яко, мню, множае пяти на десяти.

Паки же по днех, непщую яко въ днех княжениа князя великого Ивана, сына Иваня, брата же Симионя,[689] тогда начаша приходити христиане, и обходити сквозе вся лесы оны, и възлюбиша жити ту. И множество людий всхотевше, начаша съ обаполы места того садитися, и начаша сещи лесы оны, яко никомуже възбраняющу им. И сътвориша себе различныя многыя починьци, преждереченную исказиша пустыню и не пощадеша, и сътвориша пустыню яко поля чиста многа, якоже и ныне нами зрима суть. И съставиша села и дворы многы, и насеяша села, и сътвориша плод житенъ, и умножишася зело, и начаша посещати и учящати въ монастырь, приносяще многообразная и многоразличнаа потребованиа, имъже несть числа. Но мы до зде сию речь оставльше, а на предреченную беседу обратимся, еже от начатка слова начах поведовати: о всяцей худости и о недостатцех нужных потребъ, без нихже не мощно обрестися.

Егда испръва начинашеся създаватися место то, егда немножайшим братиям живущим в нем, егда немнози бяху приходящеи и приносящеи, тогда начасте скудости бываху потребных, яко многажды на утриа и хлебу не обрестися. Да кто может и сказати недостаткы, бывшаа преподобному отцу нашему Сергию? Испръва, егда начинашеся строитися место то, овогда убо не достало хлеба, и мукы, и пшеници, и всякого жита; иногда же не достало масла, и соли, и всякого ястиа брашеннаго; овогда же не достало вина, имже обедня служити, и фимиану, имже кадити; иногда же не достало въску, имже свещи скати, и пояху в нощи заутренюю, не имущи свещь, но токмо лучиною березовою или съсновою светяху себе, и тем нужахуся канонархати или по книгам чести, и сице съвръшаху нощная службы своя. Преподобный же Сергий всяку нужю ону, и тесноту, и всяку скудость, и недостаткы тръпяше съ благодарениемь, ожидая от Бога богатыя милости.

И случися въ иное время сицево искушение, понеже съ искушением бывает и милость Божиа: некогда не достало бысть хлеба и соли у игумена, но и въ всем манастыри бысть оскудение всехъ брашенъ. Бяше же заповедь преподобнаго игумена къ всем братиам сицева: аще когда съключится таковое искушение, или хлеба не достанет, или будет оскудение всякого брашна, то не исходити того ради из монастыря, въ весь некую или в село и не просити у мирянъ потребных телесных, но седети тръпеливе в монастыре, и просити, и ожидати милости от Бога. Да яко же братиам веляше и заповедаше, сице паче и сам сиа же творяше и тръпяше, и пребысть три дний или четыре не ядущи ничтоже.

Минувъшим же трем днемь, а четвертому наставающу и свитающу, взем сикиру прииде къ единому от старець, живущему въ монастыри его, емуже имя Данилъ, и рече ему: «Слышах, старче, яко хощеши сени създати пред келиею си. И азъ того ради приидох, да руце мои не празнуета, и съзиждю я тебе». Отвеща Данилъ и рече ему: «Ей, зело хощу и имам издавна таковая приготованиа, но ожидаю древодели от села. Тебе чинити боюся, егда како велику мзду възмеши от мене». Рече же ему Сергий: «Аз не зело велика възданиа требую от тебе, но имаши ли гнилыя хлебы, зело бо хотениемь въсхоте ми ся ясти таковыя хлебы. Иного же боле сего ничтоже не требую, ни прошу от тебе мздовъздааниа: у мене николиже обретаются таковии хлеби. А не глаголи, старче, еже ожидати тебе иного древодели мимо мене; и кто есть тебе инъ сице древодель, якоже азъ?» Старець же Данилъ изнесе ему решето хлебовъ гнилых, скрилевь, глаголя: «Аще сицевыя въсхотеся тебе вещи той, и се съ тщаниемь въздаю ти; боле же сего не имам». Отвеща Сергий: «Досыти ми есть и се, и довлеет ми сие преизлише. Но обаче снабди а до девятаго часа, азъ бо преже даже руце мои не поработасте и преже труда мъзды не приемлю».

И то рек, препояса чресла своа крепко и нача делати и тесати от утра до вечера. И дьскы вся истеса, тако же и столбы издолъбе и поставль, Богу помагающу ему, сени съгради до вечера и съвръши а. Позде же сущи, яко въ вечернюю годину, Данилъ старець пакы изнесе ему решето хлебовъ уреченных, цена мъзды его, еже руце его поработаста. Сергий же приимь сиа, и предложи а пред собою, и сътворь молитву благословениа, и нача ясти с водою токмо, и не бе варива, ни соли, ни влагы; и обое съвокупя и обед, и вечерю ядяше. И некоторым от братиа видяшеся от устъ его яко дымъ малъ исходящь, егда таковыа ядяше хлебы. И тогда друг другу преклоншеся, глаголааху: «Воле, братие, колико есть тръпение мужа сего и въздръжание его! Яко пребысть четыре дни ничтоже не ядый и на четвертый сущу позде гнилым хлебом алкоту свою утешаше и уставляше; и то же не даром хлеб гнилый, но драгою ценою прекупивъ, ядяше».

Некоторый же от мних поропта[690] единъ брат тогда на Сергиа: не ядоша бо и по два дни. И оскръбишася, не имуще что вкусити, и приидоша к нему, и пред ним поимы и поносы творяху, глаголюще: «Плесневии хлеби! Еще ли нам въ миръ не исъходити просити хлеба? Се убо на тя смотрихом, якоже учил ны еси; и се тебе слушающе ныне уже изчезаем от глада. Того ради утро рано изыдем от места сего камо къждо потребных ради. Да не пакы възвратимся семо, уже не могуще к тому тръпети бываемых: недостатковъ и скудости зде». Не вси же пороптаху, но некоторый брат единъ от них.

Егоже ради и всю братию съзва; виде бо я ослабевша и оскръбившихся, преподобный Сергий малодушие их своим длъготръпениемь, и кроткым обычаем, и тихостию исправити хотя. Учаше а от святых Писаний, от Ветхаго и Новаго завета, глаголя: «Въскую прискръбни есте, братие? Въскую смущаетеся? Уповайте на Бога; писано бо есть: “Възрите на пръвыя роды и видите: кто упова на Бога — постыдеся когда? Или кто верова Господеви — и посрамленъ бысть? Или кто пребывъ въ страсе его — оставленъ бысть? Или кто призвавый его — и не услышанъ и презренъ бысть от него?”[691] Глаголет бо Господь: “Не аз ли есмь податель пищам, и житныя плоды износя, житница наплънаа, и коръмитель всему миру, и питатель вселенныя, даай пищу всякой плъти, даай пищу им въ благо время, отвръзаа руку свою, насыщая всяко животно благоволениа?”[692] И въ Евангелии Господь рече: “Ищете и просите преже царствиа Божиа и правды его, и сиа вся приложатся вам. Възрите на птица небесныа, яко ни сеют, ни жнут, ни збирают в житница, но Отецъ небесный кръмит я: не паче ли вас, маловерии? Тръпети убо, тръпениа бо потреба есть: въ тръпении вашемь стяжите душа ваша; претръпевый бо до конца и спасется”.[693] И вы ныне глада ради оскръбистеся, еже на мало время на искушение вам съключающеся. Но аще претръпите с верою и съ благодарениемь, то на плъзу вам будет искушение то и на болший прибытокъ обрящется: понеже благодать Божиа всемь бывает не без искушениа, якоже в Лествице речеся: “Без искуса злато не съвръшается; по скорби же радости начаемся, последует бо скръбным радостнаа: вечеръ бо, — рече, — въдворится плачь, а заутра радость”.[694] И вы убо ныне оскудение хлеба имате, и недостатокъ всякого брашна днесь имате, и заутра умножение брашенъ всех потребных и всякого обилиа ястья и питиа насладитеся. Тако бо верую, яко не оставит Богъ места сего и живущих в нем».

И еще сему глаголющу, и се неции вънезаапу потлъкаша въ врата. Вратарь же скоро приникнувъ скважнею, и виде, яко принесено бысть множество брашенъ потребных; и от радости и врат не отвръзе, бе бо приалченъ. И обратися съ тщаниемь скоро рища, притече къ преподобному Сергию, глаголя: «Отче! Благослови и принесшаа хлебы! Яко молитвами твоими обретеся множьство брашенъ потребных, и се предстоят при вратех». Преподобный же повеле глаголя: «Скоро отвръзите врата, яко да внидуть внутрь». И сему бывшу, видеша привезеное въ монастырь брашно на колеснице и въ вретищи. И прославиша Бога, давшаго имь таковую пищу и вечерю странну, готову сущу на земли, яко да накормит я и душа алчющаа насытит, препитати а въ день глада.

Преподобный же Сергий повеле мнихом си призвати на ядь привезших ядь, прирекь им сице: «Вы сами алчни суще, насытите сытых до сытости, накормите кръмящих вас, напитайте питающихь вы, и учредите, и почтите: достойни бо суть учрежениа и почитаниа». И сам не преже вкуси принесенаго ему готоваго брашна, аще и зело алченъ сый, но преже повеле бити в било, и въниде съ братиами въ церковь петь молебенъ, и велико благодарение и благохваление всылаше къ Богу, не оставляющему надлъзе рабъ своих, тръпящих его ради. И изшед изъ церкви, седе съ братиами на трапезе, пред ними же и предложени быша хлебы оны, новопринесеныя и новопеченыя. Преподобный же въставъ сътвори молитву, и благослови, и преломль, и разделивь, вдасть чрънцем своимь; и ядоша вси, и насытишася, и прославиша Бога, тако напитавшаго а. Бяху же хлеби оны тепли суще и мягци, яко обычай есть новопеченым быти. Сладость же вкушениа их странна некако и незнаема являшеся, и яко медвеною некоею сладостию исплънены, уподоблены и преудобрены, и яко с маслом семяннымь устроени суще и преухыщрени, и яко некотораа в них зелиа растворенна благоухана, сладость постную, яко мнети, и от сего имети являюще. И якоже древле израильтяном некогда в пустыни манна от Бога посылаема бяше,[695] о нихже рече Давидъ пророкь: «И одожди им манну ясти и хлебь небесный дасть имь. Хлебь аггельскый яде человекь, брашно посла им до обилиа, и ядоша, и насытишася зело».[696] И яко не деланнаа в ресноту пища познавашеся засылаема.

И се показа Богъ преподобному Сергию плод тръпениа и въздръжаниа его, еже претръпе по четыре дни. Пострада алчя и жажда, поелику съ гладом боряся, тръпяше Бога ради, якоже рече пророкь Давидъ: «Тръпение убогых не погыбнет до конца; труды плод своих снеси; блаженъ еси, добро тебе будет».[697] За хлебы оны гнилыя таковое сладкое Богъ засылаше ему брашно: въместо гнилых не гнилыя, но новопеченыя, сладкыа, благоуханныа, въ тленных место нетленныя, земных благъ наслажение. И то же точию еще в настоящем веце, а в будущем веце въ земных место небесная, въ временных место вечных благъ наслажение, якоже рече апостолъ: «Ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыде, яже уготова Богъ любящим его и хранящимъ заповеди его».[698] Не точию Сергию единому, но и всякому, иже от всея душа възлюбившему Бога, и творящему волю его, и хранящимь заповеди его въздание много.

Ядущим же имь, рече преподобный: «Где есть онъсица брат, иже преже ропща, рече, плесневии хлеби? Да видить ныне и да разумеет въистину, яко не суть плесневи, но и зело сладци и мягци. А не ли помяну пророка, глаголюща: “Зане пепелъ яко хлебъ ядях и питие мое с плачемъ растворях”».[699] Потом же взысканию бывшу, чии суть хлебы, и где есть принесеныя, и кто есть пославый. И съзирахуся промежи собою, истязающеся и съвъпрашающеся мниси. Никтоже удобь можаше известно уразумети бываемаго, дондеже преподобный въпроси а, глаголя: «Не рех ли вам: призовите а ясти и припровадившаа нам хлебы оны, то где суть ныне? Како не обретошася въ начале ядуща с нами?» Они же реша: «Мы убо по словеси твоему звахом я и о хлебех въпросихом я, глаголюще: “Чии суть хлеби, яже семо послашася с вами?” Послании же реша: “Онъсица христолюбець богат зело, живый въ далних странах, посла на имя Сергиево съ иже с ним живущими братиами”». Пакы же мниси, по повелению Сергиеву, на обед позваша а. Они же не рачиша, но тщахуся инамо шествие сътворити; и тако изидоша от очию их. Се же бысть дивно, яко тогда мниси не уведаша, ни разумеша, кто есть привезый хлебы оны, кто ли есть пославый я. Токмо прешедше къ игумену, дивляхуся, глаголюще: «Отче! Како пшеничнии хлебы с маслом и съ зелиемь утворени суть, тепли, а не от близ привезени ... суще?» На другий же день такожде множество потребных привезено бысть въ монастырь, и ястиа, и питиа. Пакы же на третий день, от иноя страны, по тому же образу привезено бысть, якоже преди сказахом.

Игумен же Сергий сия видевъ и слышав, съ всеми братиами прослави Бога, глаголя: «Видите ли, братие, како ти промышленикъ всех Богъ не оставить места сего, ниже оставляет рабъ своих съиночьствующих, живущихъ на месте сем, работающих ему день и нощь и тръпящихь с верою и съ благодарением?» Поминаше же братиам старець оно слово, еже от Павла апостола реченное: «Имуще пищу и одежду, сими доволни будем»;[700] «а ничимже пещися неполезными, но паче уповати и възирати къ Богу, могущему кръмити нас, и одевати, и въсемь промышляти нами, и от него ожидати потребных добрых и полезных душам и телом нашимь. И молим Бога, да тъй промышляет нами, наипаче надеемся на нь присно; иже бо древле израильтескиа люди, таковыа жестокыа и непокоривыа, толикиа тысуща въ пустыни, таже и последи не мало множество препитавый до сытости: “Одожди имь манну ясти и хлебъ небесный дасть имь. Хлебъ аггельскый яде человекь, просиша, и приидоша крастели, и одожди на ня, яко прах, плоти и, яко песок морьскый, и птица прънатыа; и ядоша и насытишася зело”.[701] Самъ ныне тъй нами будет промышляай: ниже бо силою немощнейши ныне, ниже о еже промышляти ленивейши бысть, но якоже преже древле, тако и ныне нам всегда мощенъ есть пищу подаати».

Оттоле же убо мниси навыкоша прочее не стужати си въ скорби и въ тесноте, елижды аще когда случится каа теснота, или скудость, или недостаткы потребных. Но все тръпяху съ усръдиемь и съ верою, надеющеся на Господа Бога, залогъ имуще преподобнаго отца нашего Сергиа.

Глаголаху неции от здешних старець о преподобном Сергии, яко риза нова никогдаже взыде на тело его, ниже от суконъ немецкых красовидных, цветотворных, или от синеты, или от багрянородных, или от бурявы, или от прочих многообразных различных шаровидных цветовъ, или белообразно, или гладостно и мягко: «Мягкая бо, — рече, — носящеи в домех царевых суть».[702] Но токмо от сукна проста, иже от сермягы, от влас и от влъны овчаа спрядено и исткано, и то же просто, и не цветно, и не светло, и не щапливо, но токмо видну шръстъку, иже от сукна ризу ношаше, ветошну же, и многошвену, и неомовену, и уруднену, и многа пота исплънену, иногда же другойци яко и заплаты имущу.

Есть же егда и сице случашеся: единою бо обретеся у них сукъно едино злотворно, и неустройно, и некошно, яко и пелесовато, егоже и вся братиа негодующе и гнушахуся его и отвращахуся. Но ово убо единъ брат вземь сие, и мало подръжавъ и, пакы възъвращаше и покыдаше; такожде и другый, и третий, даже и до седмаго. Преподобный же не отвратися, нъ съ тщаниемь вземь сие, благословивъ, и крааше, и шиаше, и сътвори рясу, в нюже не възгнушася облещися. И не рачи съвлещи ея и пометнути ю, но паче изволи съ благодарениемъ на теле своем износити ю, дондеже по лете единемь, обетшавъ, издрася и распадеся. Да от сея вещи разумети, колико и каково рачителство имеаше смиреномудриа ради, еже проходити в нищетне образе.

Бяху бо порты на нем обычныя зело худостны, еже по вся дни ношаше, яко аще бы некто не видавый его и отинудь не знаа его, таче аще узрит его негде въ таковей суща одежди, то не мнит его самого того игумена Сергиа быти. Но мнит его, яко единого от чернець, яко нища, и убога, и странна, и яко работника, всяку работающа работу. И единою просто рещи: толикы бе худостны порты ношаше, яко хуже и пуще всехь чрънцевъ своих, яко некоимь от сего омекнутися, не знающим его, и облазнитися; еже и бысть, еже и многи подъяша и пострадаша, от нихже вам единого споселянина явлена сътворити покушуся.

Внегда зело слуху житиа преподобьнаго сего распространяющуся, тогда мнози от человекь, иже от различных и странъ посещающе его прихожаху, желающе поне токмо видети его, и елици видевшии его възвращахуся въсвояси и другъ другу поведающе яже о нем, дивляхуся. Сиа слышавъ единъ от них некто человекь, христианинъ, поселянинъ, чином орачь, земледелець, живый на селе своем, орый плугом своим и от своего труда питаася, пребываше от далече сущих местъ, иже от многа желаниа и слышаниа въсхоте видети его. Въ единъ убо от дней упразднився, и прииде в монастырь его, иже преже николиже видавъ его. В то же время прилучися преподобному на лыскаре тружающуся, въ ограде копати землю на устроение некоего ограднаго ради зелиа. Прилежне же пришедшему земледелцу оному еже видети его, ищущу и глаголющу: «Кто есть Сергий, и где есть чюдный и славный онъ мужь, о немже аз слышу таковаа? И како хощет ми показанъ быти?» И коегождо отъ братий опытуя, въпрашаше и моляше, да ему укажут искомаго. Они же поведаша ему: «Въ ограде есть, и единъ уединяася, копает землю. Да мало потръпи, дондеже изыдет». Он же от многа желаниа не дождавъ, но приникь скважнею, виде блаженнаго в худостне портище, зело раздране и многошвене, и въ поте лица тружающася. Отинудь не мняше того быти желаемаго, егоже ищет, и никакоже не верова того быти, о немже слыша. Пакы прилежаше братиам, стужаа и глаголя: «Да что ради не укажете ми его, к немуже издалеча поклонитися приидох и дело велико имам къ нему?» Они же реша: «Се показахом ти его, егоже и виделъ еси скважнею. Аще ли не веруеши, то узриши его пакы». Онъ же единаче не имяше веры, но при дверех пребываше, акы неоткуду ждый его.

Егда же преподобный изыде от дела деланиа своего и от ограда монастыри обретеся, тогда мниси скоро указаша ему, глаголюще: «Се тотъ есть, егоже вжелелъ еси видети». Онъ же замледелець отврати лице свое от блаженнаго, начат смеятися и гнушатися его, глаголя: «Аз пророка видети приидох, вы же ми сироту указасте. Издалеча пришествовах ползоватися начаахъся, и в ползы место тъщету си приах. Аще и въ честенъ монастырь приидох, но ни ту плъзы обретохъ: вы убо поглумистеся мною, мните мя яко изъумевшася. Азъ свята мужа Сергиа, якоже слышах, тако и надеахся видети его въ мнозе чти, и славе, и въ величьстве. Ныне же сего, иже вами указаннаго ми, ничтоже вижю на нем, чти же, и величьства, и славы, ни портъ красных, ни многоценных, ни отрокъ, предстоящихь или чьсть въздающих ему; но все худостно, все нищетно, все сиротинско. И мню, яко не тотъ есть». Се же глаголаше къ мнихом поселянинъ онъ, глаголемый земледелець, и въ правду рещи поселянинъ, акы невежа сый и не смотряй внутрьнима очима, но внешнима, не ведый книжнаго писаниа, якоже премудрый Сирах рече:[703] «Человекь смотрит в лице, а Богъ зрит в сердце». Сий же внешняа обзираша, а не вънутреняя, и телеснааго устроениа худость ризную блаженнаго видевь, и страду земную работающу, и добродетель старьчю и нищету укаряше, никакоже верова того быти, о немже слыша. Въ помысле же его бяше некое неверьство, помышляше бо в себе глаголя: «Не мощно таковому мужу, честну и славну, въ нищете и худости быти, егоже въ мнозе величьстве, въ чти же и въ славе слухом преже услышах».

Братиа же игумену реша: «Не смеем рещи и боимся тебе, честный отче, а гостя твоего отслали быхом отсюду акы безделна и бесчьстна, понеже невежда бе и поселянинъ: ни тебе поклонится, ни чти достойныа въздасть, а нас укоряет и не слушает: акы лжуща мнить нас. Хощеши ли убо да ижьженем его?» Божий же человекь Сергий, възревь на братию, видевь их смутившихся, и рече: «Никакоже, братие, не сътворите сего, не бо к вамь, но на мое имя пришелъ есть. И что труды деете ему? Дело бо добро съдела о мне, и азъ вины не обретаю в нем. Аще ли вы обретаете в нем вину, слышите Павла апостола глаголюща: “Аще человекь въпадает въ некоторое прегрешение, вы, духовни, съвръшайте таковаго духом кроткым”;[704] и подобает таковыа смирением и тихостию исправляти». И то рекь, не дождавь от него прежде поклонениа, но сам прежде предваривь, приступль на целование земледелче, съ тщаниемь же и спешаше. И с великым смирениемь поклонся ему до земля, и съ многою любовию о Христе целование дасть ему, и благословивь, велми похваляше поселянина, яко сице о нем разсудиша. От сеа убо вещи разумети есть, коль велико смирение внутрьуду имеаше в себе Сергий, иже таковаго поселянина невежду суща, иже негодующа и гнушающася его, излише паче възлюби его: якоже бо гръдии честем и хвалам радуются, тако и смиреномудрии о своем бесчестии и осужении радуются. И не токмо же се едино, но имь его за руку преподобный и посади одесную себе, ястиа же и питиа насладитися нудяше и, честию же и любовию учрежение сътвори ему. Он же печална быти себе глаголаше: «Сергиа ради, егоже ради и потрудихся до зде приити и того видети, не получихъ желаниа моего». Преподобный же Сергий рече ему: «Не печалуй! Зде есть милость Божиа сицева, да никтоже печаленъ исходить от зде. И о немже печалуеши и еже ищеши, в сий час даст Богъ того, егоже желаеши».

И еще ему глаголющу, и се князь етеръ грядяше и в монастырь съ многою гръдостию и славою, и плъку велику быти округъ его, боляром же и слугам, и отроком его. Предидущии же побивачи и подвойские княжи[705] поселянина оного яша его за плеща его рукама своима и далече негде отринуша его от лица княжа и Сергиева. И еще отдалече сущи князь поклонися Сергию до земля. И Сергий благослови его; и целовавшася, седоста два токмо, а всем предстоящим. Поселянинъ же онъ рискаше, обиходя. И егоже преже небрежаше и гнушашеся, и того пакы нудяшеся, уду же бы прикоснутися поглядати не обреташе; амо же хотяше приникнути, не можаше. И въпроси единого от предстоящих ту, глаголя: «Да кый той есть калугерь седяше одесную князя, повеждь ми?» Он же възревъ на нь и рече ему: «Убо пришлець ли еси семо? Неси ли слышалъ преподобнаго отца Сергиа? Глаголяй съ княземь той есть». Онъ же слышав, зазираше в себе вкупе и трепеща.

Егда же князь из монастыря изыде, тогда онъ поселянинъ поимъ съ собою некиа от братиа и сиа молитвеникы сподвигну, с ними же и пред ними кланяшеся до земля игумену, глаголя: «Отче! Елико нечьствовах и елико съгрешихь, прости мя и помози моему неверьствию. Ныне познах поистине о тебе, отче; якоже слышахом, тако и видехом». Преподобный же Сергий простивъ его и благословивъ, и побеседова с ним душепитателными, утешителными словесы, и отпусти его в дом свой. И оттоле человекь тъй велику веру имея къ Святей Троици и къ преподобьному Сергию до своего живота. И по летех неколицех прииде от села в монастырь къ преподобному, и пострижеся въ мнишескый чинъ, и пребысть неколико летъ в покаании, и въ исповедании, и въ исправлении, преставися къ Богу.

Хощу же вашей любви беседу прострети о преславных чюдесехь, яже творит Богъ угодником своим. Якоже предвъспомянухом сего великаго пастыря и доброразсудную главу, еже въ пустыню пришествие, яко единому тому хотящу на том месте безмлъствовати, воде не сущий близ обители. Братству же множившуся, имеаху нужу велию отдалече воду приносяще. И сеа ради вины неции поропташа на святого: «Въскую, — глаголюще, — не разсужаа, селъ еси на сем месте обитель здати, воде не близ сущи?» И сиа многожды с досадами глаголааху; к ним же святый отвещаваше: «Аз убо единъ на сем месте хотех безмлъствовати, Богъ же въсхоте толику обитель въздвигнути, прославлятися святому его имени. Дръзайте убо въ молитве своей и не пренемагайте! Аще бо непокоривым людемъ еврейскым от камене воду источилъ есть,[706] вас же, работающих ему день и нощь, презрете ли имать?» И тако отпусти их въ своя имъ келиа.

Сам же изыде из монастыря, некоего брата поим с собою, и сниде в дебрь яже под манастыремь, яже не бе ту неколиже текущаа вода, якоже и древнии человеци ясно известиша. Обрет же святый въ едином рову мало воды от наводнениа дождевнаго, и преклонь колене, начат молитися, глаголя:

Молитва: «Боже, Отче Господа нашего Исуса Христа, сътворивый небо и землю и вся видимаа и невидимаа, създавый человека от небытиа, и не хотяй смерти грешником, но живымь быти! Темь молимся мы, и грешнии, и недостойнии раби твои: услыши нас в сей час и яви славу свою. Якоже в пустыни чюдодействоваше Моисеом крепкаа ти десница, от камене твоимь повелениемь воду источи, такоже и зде яви силу твою. Ты бо еси небу и земли творець; даруй нам воду на месте сем! И да разумеют вси, яко послушаеши боящихся тебе и имени твоему славу въздающих, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и в векы векомь, аминь».

И се рекшу святому и место назнаменавшу, вънезаапу источникь велий явися, иже и доныне всеми видим есть,[707] от негоже почерпают на всяку потребу монастырьскую, благодаряще Бога и сего угодника Сергиа. Многа же исцелениа бываютъ от воды тоа приходящим съ верою, и различными недугы одръжими исцеление приемлют. И не токмо же, иже на самую ту воду приходят, и исцелениа сподобляются, но и от далних странъ присылающе, почръпают воду ону, и въ своа относят, и болныхь своих напаяюще или кропяще исцеление приемлют. Не бо единъ или два, но много и неисчетенно бываетъ даже и до днесь. И оттоле источникъ прозвася Сергиевым именованием до десяти или 15 лет. Разсудная же она глава, яко не любя славы, о сем негодоваше, глаголя: «Яко да никогдаже слышу от вас моимъ именем источникъ онъ зовущь. Не бо азъ дах воду сию, но Господь дарова нам недостойным».

Бе же некий христолюбець, живый въ пределех монастыря оного, имея веру велию къ святому Сергию. Сынъ же человека оного, мало суще отроча, едино чадо ему, болезнию одръжимо. Отець отрока, ведый мужа добродетель, и несе и в монастырь къ святому, глаголаше бо: «Аще токмо жива принесу къ человеку Божию, всяко исцелеетъ». Принесъ же его в монастырь, моляше святого въ еже помолитися.

Еще же человеку оному на молбу простирающуся, отроча же, от зелныя болезни одръжимо, изнемогъши и издъше. Видев же человекь онъ смерть сына своего, всю надежю отложивъ, абие на плачь обратися: «Увы! — глаголя, — О человече Божий! Аз верою и слезами въ безмерной печали к тебе притекох, надеяся утешениа приати, ныне же вместо утешениа множайшую печаль себе наведох. Унее ми бы, яко да в моемъ дому отроча мое умерло бы! Увы мне! Что сътворю? Что сего лютейшии или гръшее!» Шед же человекь приготовати раку, в нейже положити умръшаго сына, мертвеца же остави в келии святого. Святый же умилися о человеце оном, преклонь колене, начатъ молитися о умръшем. И вънезаапу отроча оживе, и душа его възвратися, и начат подвизатися.

Прииде же отець отрочати, нося погребалнаа; видев же его, святый рече къ нему: «Въскую, человече, подвижешися, не добре расмотряа: отроча твое не умре, но живо есть». Онъ же не емляше веры: ведяше бо известно, яко умре. И пришед обрете его жива, по словеси святаго; и припад к ногама человека Божиа, благодарение ему въздавааше. Святый же к нему глаголаше: «Прелстился еси, о человече, и не веси, что глаголеши: отрочя бо твое, носящу ти его семо, на пути студению изнемогши, тебе мнится, яко умре. Ныне же в тепле келии съгреявся, мнит ти ся, яко оживе. Преже бо обьщаго воскресениа не мощно есть ожити никомуже». Человекъ же крепляшеся, глаголя: «Яко твоими молитвами оживе». Святый же запрети ему, рекь: «Аще пронесеши сие, всяко отщетишися и отрока конечне лишишися». Он же обещася никомуже известити; и приемъ отроча здраво, отиде в дом свой. Млъчати убо не можаше, проповедати же не смеаше; но тако бе в себе дивяся, хвалу въздаа Богу, творящему дивная и преславънаа, «яже видеста, — рече, — очи наши». Уведено же бысть чюдо сие от иже ученика святаго.

Инъ же бе вельмужа вдале от лавры преподобнаго отца нашего на реце, Волзе глаголемей. Бе же тъй предреченный вельмужа бесом мучим люте, непрестанно въ дни и въ нощи, яко и железныя ему узы съкрушати. И ничимже могущеи его удръжати, яко 10 или множае мужей крепкых: овех бо рукама биаше, иных же зубы хапаа. И тако от них отбегъ в пустаа места, тамо пребываше, люте мучим от беса, дондеже пакы обретаху его и, связавше, ведяху и въ свой ему домь.

Сръдоболие же его слышавше яже о святемь, елика творит Богъ чюдеса его ради, и съвещавшася, ведоша и в монастырь къ человеку Божию. Бывшим же на пути многы труды подъяша водящеи его; той же, беснуяся, велиимъ гласом въпиаше: «Оле, нужда сия! Камо мя силою водите, мне же не хотящу ни слышати, колми же видети Сергиа отнудь? Възвратите мя пакы в домь мой!» Они же, аще тому и не хотящу, нуждею влечаху его. И егда приидоша близъ монастыря, беснуяся, от юзъ разрешися и на всех устрьмляяся, глаголя: «Не хощу тамо, не хощу! Възвращуся пакы, отнюду же изыдох!» Глас же таковъ испущаше, яко мнети распаднутися ему, темь и въ монастыри воплю и кричанию слышатися. Възвестиша же святому; блаженный же повеле въ било ударити, и братии же съшедшимся, начят пети молебенъ о болящем. И оттоле беснуяйся начат помалу кротети. Приведену же ему бывшу въ монастырь, преподобъный изыде изъ церкве, нося крестъ в руце. Егда же знаменаше его, мучимый рыкнув велиим гласом, абие отскочи от места того. Бе же близъ места того вода от наводнениа събравшися; еяже видевъ, болный въвръжеся в ню, глаголя: «Оле нужда пламени сего страшнаго!» И оттоле исцеле благодатию Христовою и молитвами святого, и разумь его пакы възвратися, начат же глаголати смыслено. Въспросиша же его, о нихже въпиаше, он же повествуя, глаголаше: «Яко егда приведосте мя къ преподобному и егда хотяше мя знаменати крестом, тогда видех пламень велий, оттуду исходящь, иже всего мя окружи. Тогда въвръгохся в воду: мнех бо, яко згорети имам от пламени оного».

И тако пребысть в монастыре неколико дни кроток и смысленъ, благодатию Христовою отиде здравъ в дом свой, радуяся, и славя Бога, и хвалу въздая, яко его ради молитвъ приат исцеление. Отсюду бо великь бяше общий строитель от вышняа благодати всем предлагашеся. Уже бо множьство много стицахуся от различных странъ и град, паче же и весь постничьскый ликь, своя жителства оставляюще, и к нему прихождааху, судивше полезнейше еже съжительствовати с ним и от него наставитися къ добродетели. И не токмо ликь постничьскый или велможе, но и до простых, иже на селе живущих: вси убо имеяху его яко единого от пророкъ.

Некогда же святому въ обычнемь своем правиле бдящу и о братии молящуся, яко да Господь поспешит имь въ опхожениих дневных и преспеаниих. И тако ему молящуся, вечеру сущу глубоку, слыша глас, глаголющь: «Сергие!» Онъ же удивися о необычьном в нощи званию, и сътворивъ молитву, открый келиа оконце, хотя уведети глас бывший. И абие зрит видение чюдно: свет бо велий явися с небесе, яко всей нощней тме отгнанней быти; и толицемь светом нощь она просвещена бе, яко дневный свет превъсходити светлостию. Възгласи же второе, глаголя: «Сергие! Молишися о своих чадехь, и Господь моление твое приятъ. Смотри же опасно и виждь множьство инокь въ имя святыа и живоначалныя Троица съшедшихся въ твою паству, тобою наставляеми». Святый же възревъ, и видит множьство птиц зело красных, прилетевших не токмо в монастырь, но и округъ монастыря. И глас убо слышашеся, глаголющь: «Имже образомь виделъ еси птица сиа, тако умножится стадо ученикь твоих и по тебе не оскудеют, аще въсхотят стопам твоим последовати».

Святый же дивляшеся оному неизреченному видению. Съобещника же и сведетеля устроити хотя сему видению, възгласивъ, призывает предреченнаго Симона, яко близ суща. Симон же удивися старца званию и скоро притече. Но убо всего видениа не сподобися, но часть некую света оного узре и зело удивися. Исповеда же ему святый вся по ряду, яже виде и яже слыша; и бяху убо вкупе радующеся, душею трепещуще от неизреченнаго видениа.

По сих же въ единъ от дний приидоша грекы от Коньстянтиня града, от патриарха послани къ святому. Поклонишася ему, глаголюще: «Вселеньскый патриархъ Коньстянтиня града киръ Филофей[709] благословляет тя». Такоже от патриарха и поминки вдаша ему: крестъ, и парамантъ, и схиму,[710] по сем и писаниа посланаа вдаша ему. Святый же рече к ним: «Блюдите, еда къ иному послани будете: кто бо есмь аз грешный, недостойный таковых даровъ сподобитися от святейшаго патриарха?» Они же реша: «Мы, отче, никакоже съблазнихомся о тебе, святый Сергие. К тебе послани есмы». Старець же поклонися до земля. Таже представль пред ними трапезу, и добре учредивъ их, и повеле упокоити въ обители. Сам же поиде къ митрополиту Алексею, нося принесеное послание отъ патриарха, и вдасть ему, и пришедших поведа. Митрополиту же послание повелевшу прочести; бе же написание имуще:

Послание: «Милостию Божиею архиепископъ Коньстянтиня града, вселеньскый патриархъ киръ Филофей о Святемь Дусе сыну и съслужебнику нашего смирениа Сергию. Благодать и миръ и наше благословение да будет с вами! Слышахом еже по Бозе житие твое добродетелно, зело похвалихомь и прославихомь Бога. Но едина главизна еще недостаточьствует — яко не общежитие стяжасте: понеже веси, преподобне, и самый богоотець пророкъ Давидъ, иже вся обсязавый разумомъ, ничтоже ино тако възможе похвалити, точию: “Се ныне что добро или что красно, но еже жити братии вкупе”.[711] Потому же и азъ съвет благъ даю вамь, яко да съставите общее житие. И милость Божиа и наше благословение да есть с вами».

Старець же въпрашает митрополита, глаголя: «Ты, святый владыко, како повелеваеши?» Митрополит же отвещавъ старцу, рече: «Понеже, преподобне, колика блага сподобился еси, Богу прославляющу славящих его, и до коих странъ достиже имя жительства твоего, и тако ти и великому и вселеньскому патриарху съвещевающу на велику ползу зело. Мы же множае съветуем ти и зело благодарим».

И от того времени убо съставляется въ обители святого общежитие. И устраяет блаженный и премудрый пастырь братию по службам: ового келаря,[712] и прочих в поварни и въ еже хлебы пещи, ового еже немощным служити съ всякым прилежаниемъ; въ церкви же: пръвее еклисиарха; еже потом параеклисиарси,[713] пономонархи же и прочаа. Вся убо сиа чуднаа она глава добре устрои. Повеле же твердо блюсти по заповеди святыхь отець, ничтоже особь стяжевати кому, ни своим что звати, но вся обща имети; и прочаа чины вся в лепоту чюдне украси благоразсудный отець. Дела бо сказаниа се есть, а не житиа повесть въ множество прострети изрядно. Но сие до зде да съкратим, на предреченнаа же да възвратимся.

И яко же вся сиа чюдный отець добре устави, число ученикь множашеся. И елико бе их множае, толико скровище благых подавааше потребнаа; и елика въ обители приносимаа умножаахуся, толма паче страннолюбнаа възърастааху. И никтоже бо от неимущйх, въ обитель приходя, тъщама рукама отхождааше. Николиже блаженный оставляше благотворениа, и служащим въ обители заповеда нищих и странных доволно упокоевати и подавати требующим, глаголя: «Аще сию мою заповедь съхраните без роптаниа, мзду от Господа приимете; и по отхождении моем от житиа сего обитель моя сия зело распространится, и въ многы лета неразрушима постоит благодатию Христовою». И тако бе рука его простерта къ требующим, яко река многоводна и тиха струями. И аще кому приключашеся в зимнаа времена она мразу зелному належащу, или пакы снегу зелным ветром дыхающу, иже не могуще и вне келиа изыти, елико время пребывающим ту таковыя ради нужа, вся потребнаа от обители приимаху. Страннии же и нищии, и от нихь в болезни сущии, на многы дни препочиваху в доволномь упокоении и пищи, еаже кто требовааху, неоскудно по заповеди святаго старца; и доныне симь тако бывающимь. Понеже пути от многъ странъ належащу, и того ради княземь, и воеводам, и воинству бесчисленому — вси приимаху подобающую доволную честную потребу, яко от источникь неисчерпаемых, и в путь грядуще, потребную пищу и питие доволно приимаху. И сиа служащеи въ обители святого с радостию всем подающе изъобилно. И тако познавающе явленне идеже потребнаа пребывает въ храмех, брашьна и питиа, индеже хлебы и варениа, сиа вся премножахуся благодатию Христовою и чюднаго его угодника святого Сергиа. Мы же на предлежащее възвратимся, настоящее же да глаголеться.

Не по мнозе же времени пакы въстает млъва. Ненавидяй добра врагъ, не могый тръпети яже от преподобнаго блистающю зарю, зряй себе уничиждаема от преподобнаго, и в помыслъ вложи яко не хотети Сергиева старейшиньства. Въ единъ же убо от дний, дневи сущу суботе, и вечерню пояху; игуменъ же Сергие бе въ олтари, облеченъ въ священничьскую одежду. Стефанъ же, брат его, на левом стоаше клиросе, и въпроси канонарха:[714] «Кто ти дасть книгу сию?» Кононархъ же отвеща: «Игуменъ дасть ми ю». И рече: «Кто есть игуменъ на месте семь: не аз ли прежде седох на месте сем?» И ина некаа изрекъ, ихже не лепо бе. И то слышавъ святый въ олтари сый, не рече ничтоже. И егда изыдоша из церкви, святый не въниде в келию, но абие изшед из монастыря, никомуже ведущу, и устремися едияъ путемь, ведущим на Кинелу. И тако приспе нощь, и тому на пустыни спящу; заутра же въставъ, иде в путь свой, и прииде в монастырь иже на Махрище.[715] И проси у Стефана, сущу тому того монастыря некоего брата, могущи сказати ему места пустыннаа. Иже и многа места объшедше, последи же приидоста и обретоша место красно зело, имуще и реку близ, именем Кержачь, идеже ныне монастырь стоит честное Благовещение пречистыа владычица наша Богородица.[716]

Сергие же, якоже преже рехомъ, изшед от монастыря и не обретенъ бысть. Тогда ужасошася зело и распустивше повсюду братию искати его, овех по пустынямъ, овех же въ град: не бо тръпяще таковаго пастыря разлучитися. Един же от братий шед къ Стефану иже на Махрище, хотя уведети яже о нем. И слышавъ, яко в далнюю пустыню отиде, хотя монастырь строити, и зело възрадовася. И от радости хоте ити къ святому; но абие пакы возвращается в монастырь, яко да и братию утешит от скръби, еже за святого. Братиа же яко слышавше о святемь, зело възрадовашася, и начаша приходити къ нему овогда два, овогда три, овогда же и множае.

Предреченный же отець нашь Сергие преже постави келиа, в них покой приимати от великаго труда. Таже посилает два ученика своа всесвятейшему митрополиту Алексию о основании церковнемь, прося благословениа. И тако получив благословение, и абие начат делати церковь, прежде молитву рече сице: «Господи Боже силъ, иже древле Израиля многыми уверивый великыми чюдесы и законодавца своего Моисеа многыми и различными известивъ знаменьми, иже Гедеону руном образ победы показавый![717] Сам ныне, Владыко-вседетелю, услыши мене, грешнаго раба своего, молящагося тебе! Приими убо молитву мою и благослови место се, егоже благоизволи създатися въ славу твою, в похвалу же и честь пречистыя ти Матере, честнаго ея Благовещениа, да и в томь всегда славится имя твое, Отца, и Сына, и Святого Духа». И кончавъ молитву, и тако дело преспеваше благодатию Христовою. И бяху убо множьство человекь, поспешьствующи на дело, иноци же и белци, ови келиа зиждущеи, инии же ина потребнаа монастырю. Овогда же и князи, и боляре прихождааху к нему, сребро доволно подааху на строение монастыря. И тако благодатию Божиею въскоре церковь поставлена бысть, и множьство братий.

Неции же от монастыря Святыа Троица, не тръпяще надлъзе духовнаго си учителя разлучение и любовию велиею разгоревшеся, идоша въ град къ митрополиту и реша: «Владыко святый! Ведает святое ти владычьство духовнаго ны пастыря разлучение. Ныне же живем, яко овца, не имущи пастыря: священноиноци же, и старци, и святое Богомь събранное братство, не тръпяще отчааго разлучениа, отходять от монастыря; и мы убо не тръпим надлъзе не насыщатися святого его зрениа. Темже аще волиши, Богом данный нам строителю, вели ему пакы възвратитися въ свой ему монастырь, яко да не до конца болезнуеми за нь».

Слышав же сиа митрополит от пришедших братий, и не косно, но абие въскоре посилает два архимандрита, Герасима и Павла, нечто предлагая ему от божественаго Писаниа: тъй бо яко отець учааше и яко сына наказааше. Пришедше же архимандрити тии, и сътворше обычное целование, и реша: «Отець твой, Алексие митрополит, благословляет тя. Зело, — рече, — възвеселихся, слышавъ твое житие еже въ далней пустыне, яко и тамо от многых прославится имя Божие. Но убо довлеет тобою сътвореннаа церковь и Богом събранное братство, да егоже веси въ добродетели искусна от своих ученикъ, того постави въместо себе строителя святому монастырю. Сам же пакы възвратися в монастырь Святыа Троица, яко да не надлъзе братиа, скръбяще о разлучении святого ти преподобиа, от монастыря разлучатся. А иже досаду тебе творящихь изведу вънь из монастыря, яко да не будет ту никогоже, пакость творящаго ти; но токмо не преслушай нас. Милость же Божиа и наше благословение всегда да есть с тобою». Сиа слышавъ, святый отвеща имъ: «Сице рците господину моему митрополиту: вся от твоих устъ, яко от Христовых устъ, прииму с радостию и ни в чем же преслушаю тя».

Пришедше же архимандрити, възвестиша митрополиту реченнаа от святого Сергиа. Тъй же слышавъ, зело възвеселися съвръшенному его послушанию; и въскоре посылает священникы, и абие освещают церковь въ имя Благовещениа пречистыа владычица наша Богородица, иже и доныне стоит благодатию Христовою. Избра же Сергий единого от ученикь своих именем Романа и сего посилаеть к митрополиту. И тако благословивъ его на свящьньство и строителя новоначалному монастырю, и оттуду пакы възвращается святый в монастырь Святыа Троица.

Велми бо желааше святый Сергие, яко до будет Исакие молчалникь игуменъ у святого Благовещениа. Тъй же никакоже хотяаше, но, якоже рехом, любя безмлъвие и млъчание, но зело моляше святого, яко да конечнее благословит его млъчати и ничтоже отинудь не глаголати. Святый же по прошению его рече ему: «Чадо Исаакие! Аще млъчанию желаеши, заутра, егда съвръшим божествену службу, ты же прииди на севернаа врата, и тако благословлю тя млъчати». Тъй же, по словеси святого, яко виде съвръшившуюся божественую службу, приходит къ северным вратом. Святый же старець, прекрестивь его рукою, рече: «Господь да исплънит желание твое!» И абие егда благословяше его, и видит яко некый великь пламень изшедшь от руку его, иже всего того предреченнаго Исаакиа окруживши. И от того дни пребысть молчя без страсти молитвами святого Сергиа; аще бо некогда хотяаше и с тихостию каково рещи, но възбраним бываше святого молитвами. И тако пребысть млъча вся дни живота своего, по реченому: «Аз же бых, яко глух, не слыша, и яко немь, не отвръзаа устъ своих».[718] И тако подвизався великим въздръжанием, тело свое удручаа ово постом, ово бдением, ово же млъчанием, конечнее же послушаниемь до последняго своего издыханиа. И тако в том предасть душю свою Господеви,[719] егоже и въжделе от юности своея.

Слышано же бысть в монастыри святого приход, изыдоша братиа въ сретение его, егоже и видевше мняху, яко второе солнце возсиавши. И бе от всех устъ слышати: «Слава тебе, Боже, всех промыслителю!» И бяше чюдно зрение и умилениа достойно: ови убо бяху руце отцу лобызающе, ини же нозе, овии же ризъ касающеся целовааху, инии же предтекуще толико от желаниа хотяще зрети на нь. Вси убо купно радовахуся и славяху Бога о възвращении своего отца. Что убо отець? Духовне и тъй радовашеся, чада своя зряй събранна.

Елма же нужда еще другыхь устроений чюдесъ и дара прозорливаго въспомянути, и въ чюдесное поведание слово обратим. Настоящее же да глаголется еже о епископе Стефане, еже бысть муж добродетеленъ, иже житиемь благоговеинъ, иже из детьства сердечною чистотою светлеашеся. Се убо многы в добродетелех възсиавый Стефанъ, да глаголется, имея любовь о Христе духом премногу къ блаженному отцу нашему святому Сергию. Некогда же случися ему шествие пути от своея епископиа, Перми глаголемыа, къ господьствующему граду Москве. Путь же онъ, имъже идяше епископъ, отстоит от монастыря святого Сергиа яко поприщь 10[721] или вяще. И помышляющу ему, скоро в путь грядущу, тогда не быти у святого въ обители, но егда възвратится въ своя, тогда приити въ обитель къ преподобному.

Бывшу же чюдному епископу Стефану противу обители святого, и ставъ сътвори «Достойно есть»[722] и обычную молитву, и поклонися святому Сергию на ону страну, идеже житие имеаше, рекь сице: «Миръ тебе, духовный брате!» Случися же тогда блаженному на трапезе съ братиами ясти. Разумев же и тъй в тъй час духом, еже сътвори епископъ Стефанъ, и тако на трапезе святый въставъ, мало же постоявъ, и молитву сътворь, и поклонився, рекь: «Радуйся и ты, пастуше Христова стада, и миръ Божий да пребываеть с тобою!» Братиа же удивишяся о необычном въстании святаго прежде уставленаго времене; разумеша же неции от них, яко не туне въста святый, но нечто видение въмениша. По скончании же трапезы начаша ученици его вапрашати его о бывшомь. Он же вся исповедаше имь, глаголя: «Яко в сей час епископу Стефану грядущу путем къ граду Москве, и противу монастыря нашего поклонися святей Троици и нас смиреных благослови». Назнамена же и место, в немже сиа быша. Неции же от ученикь его гнаша в нареченное место, хотяще известно уведати; достигше же ихже съ епископомь, въпрашаху, аще истинна есть. И известно уведаша истинну бывшую, реченную святым; и тако дивящеся о прозорливем дару, егоже сподобися святый. И хвалу въздаша Богу, яже творит святымъ своим угодникомь.

Потреба же есть и се сказати о съставлении монастырей от ученикъ блаженаго, въ предводящее слово скажет; прежде начнем о ученице его, преподобнемь Андронике именем. Сий бо бяше града и отечьства святого Сергиа; и убо юнъ сый възрастом, прииде къ блаженному отцу в монастырь, иночьскаго житиа сподобляется от него. И многа лета пребывъ у него въ съвръшеномъ послушании, всякыми добродетелными украшенъ сый. Темъ и святый зело любляше его ради добраго его произволениа и цветущих в немь добродетелий; и моляше Бога о нем отець, еже съвръшити ему доброе течение. И по многых летех сьй убо чюдный мужь Андроникъ, желаниемь побежаемь еже обитель сътворити и общежитие в ней съставити, и сиа помышляа въ уме своемь, и на Бога възлагааше, глаголя: «Аще будет угодно Богу се, может и на дело произвести».

И сиа убо тако помышляющу ему, прииде же некогда къ преподобному Сергию Алексие митрополит въ обитель посещениа ради: имяше бо всегда любовь къ святому премногу и съузъ духовны, о всем съветъ творяше с ним. И тако беседующема има к себе, и прииде до сего митрополит, рече къ святому: «Възлюбленне! Едино хощу просити у тебе благодетельство, яко да дарует ми духовнаа ти любовь». Старець же къ архиерею отвеща: «Святый владыко! В руку твою вси есмы, и ничтоже възбранено святыни ти». Архиепископъ же рече: «Хощу бо, аще ми Богъ поможет, начати и устроити монастырь. Случи бо ся некогда, пловущим намь от Коньстянтиня града къ Рускым странам, къ своей митрополии, ветру же велию бывшу в мори, яко и кораблю съкрушатися от зелнаго влънениа. И всемь смертию яростне претящи, и вси иже в корабли начаша молити Бога. С ними же и аз в нужди зелне тако же начях всесилнаго молити Бога, яко да избавит ны належащаа скръби; и обет свой дах Богу: вънже день доправит Господь въ пристанище котораго святого, въ то имя създати церковь. И от того часа преста море от влънениа своего и в тишину велию преложися, и достигохомь въ пристанище месяца августа 16. И хощу исплънити обет свой: церковь поставити въ имя Нерукотворенаго Образа Господа нашего Исуса Христа, и устроити хощу монастырь, и съставити благодатию Христовою обьщежитие. И прошю от твоеа любве, да даси ми възлюбленнаго ти ученика и мне желаема Андроника».

Святый же прошениа святителя не преслуша, вдасть ему Андроника. Митрополит же вдавъ милостыню доволну в монастырь, и отиде, поим Андронника съ собою. И обрете место благоугодно къ строению монастырьскому на реце Яузе. Первее създана бысть церкви в лепоту во имя великаго Господа Спаса нашего Исуса Христа честнаго его Образа Нерукотворенаго. И ту чюдне украси и честную икону образа Христова, юже сам принесе от Констянтиня града, чюдну и златом украшену въ церкви постави, еже и доныне стоит благодатию Христовою. Вручив же старейшинство предреченному Андронику,[723] и вся елика на потребу монастырьскаго строениа дарова ему; и тако общежитие съставляется. По мале же времени прииде святый Сергие видети строение ученика своего на оно место, и видевъ, похвали и благослови, глаголя: «Господи, призри с небесе, и виждь, и посети место сие, егоже благослови — изволи създатися въ славу святого ти имени». И поучивъ о плъзе, и пакы възвратися въ свою лавру.

И тако повсюду исхождаше слава велиа о чюдномь Андронике строении, яко многым къ нему сътицатися. Он же вся добре управляа, и елико стадо множашеся, толико подвигом болшим онъ приимашеся, въздръжанию зелному прилежа, и всенощному бдению, посту же и молитве. И кто исповесть, елика онъ добрый муж собою исправи? Коегождо бо яко отець наказуя и обще съглашение творя; запрещаше же и моля, въставляа на невидимыа врагы и тяготы всех нося: бяше бо образомь кротокъ, такова бо учителя кротка благоразумный ученикь. Братству же умножающуся премногу, и бысть монастырь великъ, славенъ благодатию Божиею и строением добродетелна мужа Андроника. И тако благоугодне поживе лета доволна и върученное Богомь стадо ему добре успасъ, разумевъ еже къ Господу свое исхождение, и вручаеть паству своему ученику, Саве именем,[724] въ добродетелехь зело сиающу. И наказавъ о плъзе, къ Господу отиде, егоже от младенства възлюби, месяца июля въ 13.

Такоже и сей преподобный отець нашь великый в добродетелехъ Сава съдръжаше преданую ему паству въ благочестии, и чистоте, и въ святости мнозе. И от великодръжавных князей, и въ вся страны всеми почитаем бысть ради великих его добродетелий и чюднаго и изряднаго его житиа. И наипаче умножися стадо его добродетелных мужей, великых, честных, от нихже мнози произведени бывша въ честнаа места на игуменьства, ови же и на епископьства. И тако многолетне и богоугодне благочьстне поживъ, к Господу отходит, еже по смерти и чюдеса показавъ. От сих едино явлено скажемь: некый бо от ученикь его, егоже мнози сведят в наша лета, священноинокъ именем Ефремь, от беса блуднаго страстию борим бе.[725] И верою влекомь, притече къ гробу преподобнаго Савы, и призывает отца, да поможет ему зле страждущу; и скоро тьй час получи исцелениа.

По времени же въ оной обители бывшу игумену Александру,[726] ученику предпомянутаго игумена Савы, мужу добродетелну, мудру, изрядну зело, и такоже и другому старцу его, именем Андрею, иконописцу преизрядну[727] всех превъсходящу въ мудрости зелне, и седины чьстны имея, и прочии мнози. Сима добре строящима обитель, благодатию Христовою и Богу помагающу. Създаста въ обители своей церковь камену зело красну и подписанием чюдным своима рукама украсиша в память отець своих, еже и доныне всеми узрится, въ славу Христу Богу. И сиа тако симь чюдным приснопоминаемым мужем устроившим, и богоугодно поживше, къ Господу отидоша, къ обители отець своих, и съ ними да сподобит ихь обещником быти памяти их и небеснаго царьствиа. Сиа же до зде.

Преже убо беседовахом вамъ еже о Стефане, по плоти брату святого, иже приведе сына своего Феодора летом суща 12 и въдасть его в руце святому Сергию; он же и сподоби его иночьскому образу. И тако пребывающу ему у святого въ свершеном послушании, житие добродетелно проходя, тело свое изнуряа зелным въздръжаниемь, яко и дивитися мноземь о нем. Чюдно же бе и о сем: яко никогдаже свой помыслъ от преподобнаго утаити ему, аще в нощи, аще въ дни. Бывшу же ему въ чину съвръшену и священьству сподобльшуся, прихожаше ему помыслъ еже бы изобрести место и съставити монастырь общежитие. И пришед исповеда преподобному помыслъ свой, и се не единою, но и многажды. Святый же, яко виде належащь на сие помыслъ его, помышляше нечто Божие быти.

И по времени же мнозе благоразумный пастырь благословляет Феодора и отпущает; и елици въсхотеша с ним братиа идоша, да идеже възлюбит. Обрет место зело красно на строение монастырю близъ рекы Москвы, именемъ Симоново. Сиа слышавъ, святый прииде видети места, и виде угодну быти месту къ сътроению оному, повелевает ему. Феодор же благословение от архиереа получивъ и създавъ церковь на том месте въ имя пречистыа владычица наша Богородица честнаго ея Рожества. И тако съставляет монастырь[728] вся по чину стройне и зело изърядно; и общежитие учини, якоже подобает по преданию святых отець, въ славу Божию монастырь чюденъ. И множество братии от различных странъ събирахуся, понеже слава премнога въ вся страны о Феодоре простирашеся, яко мнози приходяще велику ползу приемлюще от него наставляеми.

И бе видети Феодора изрядна въ добродетелех сиающа, и въ телесном възрасте и благолепии мнозе, и въ премудрости и разуме много разсудителна. И тако многых его ради добродетели от всех почитаем бе, и день от дни и превъсхожаше слава о нем, яко некогда и старцу святому Сергию болезновати о чести и славе много о нем; и молитвы непрестанно къ Богу всылаше, въ еже съвръшити ему течение без претъкновениа. Мнози же ученици Феодорове въ добродетелех зело провосиаша изрядне, яко произведеным быти въ честныя игуменства, но и на епископьства въ великодръжавныя грады. Въ некое же время прилучися сему чюдному мужю Феодору въ Цареграде быти; и тамо от патриарха киръ Нила вселеньскаго велми почтенъ бысть и въ архимандритех въ всех русскых старейшиньству сподобляеться, въ еже Симановьскый честнейши монастырь в Руси Феодоровъ строится въ патреарше имя.[729] И въ время строениа на другомъ месте основана бысть церковь камена архимандритом Феодоромъ, чюдна зело, въ имя пречистыя Богородица честнаго ея Успениа. И тако сему бывающу, на томъ месте благодатию Христовою устроенъ бысть монастырь[730] славенъ, въ еже и доныне от всехь зрится и почитается. Мы же на предлежащее възвратимся, о немже намъ слово.

По времени же Феодоръ, архимандритъ честный, възведенъ бысть на архиерейство града Ростова,[731] и тако пребысть лета доволна чьстне зело, яко же светилнику на свещнице сиающу. И тако упас добре врученную ему паству, къ Господу отиде в лето 6903 месяца ноября в 28. Сиа же до зде съкратим о Симоновьской обители; подобающее же да приложится зде.

Иногда же еще пребывающу Феодору освященному въ обители у блаженнаго Сергиа, служащу святому Сергию божественую литургию съ предреченным Стефаном, братом своимь по плоти, и сему Феодору, сроднику его с ним. Предреченному же Исакию молчалнику стоящу въ церкви, якоже прежде помянухом, мужю добродетелну ему сущу зело, и сего ради откровено бысть ему: зрит въ олтари четвертаго служаща с ними мужа чюдна зело, емуже видение странно и несказанно, въ светлости велицей, и образомь сиающа, и ризами блистающася. И бывшу прьвому въходу, и тъй аггелообразный и чюдный муж изыде въслед святого, емуже сиающе, яко солнце, лица его, не можаше зрети на нь; ризы же его необычны, чюдны, блистающеся, в них же мечтание златостройно зрится. И се въпрашаеть Исаакие близ стояща отца Макариа: «Что зрение се чюдное, отче? Кто есть зримый и чюдный съй муж?» Макарие же сподобленъ бысть сего зрениа, муж в велицей светлости делании, рече: «Не веде, чадо, ужасно бо видение и не исповедимо зрю, но мню его, чадо, съ князем пришедша»; бе бо тогда Владимеръ в монастыри.[732] Приступльша же въпросиша некоего, иже съ князем, аще есть священник с ним пришедый; и рекоша: «Ни». И о сем истинно уведеша, аггела Божиа быти служаща с ними.

И ныне несть потреба глаголати; и якоже по скончании святыа литургиа получивше подобно время, наедине приступивше къ святому Сергию они ученици его, иже бывше достойне чюднаго зрениа, въпрашают его о сем. Онъ утаити хотя, глаголя: «Что видесте чюдно, чада? Служившу божественую литургию Стефану, брату моему, и сыну его Феодору, и мне недостойному с ними, иному же никому служащему священнику с нами». Ученици крепляахуся, моляще святого, да известитъ имъ, глаголя: «О чада любимаа! Аще Господь Богъ вам откры, аз ли могу се утаити? Егоже видесте, аггелъ Господенъ есть; и не токмо ныне днесь, но и всегда посещением Божиимь служащу ми недостойному с ним. Вы же, еже видесте, никому же поведайте, дондеже есмь в жизни сей». И тако удивишася зело.

Сиа же сказаниа пред ним последують, о съставлении монастырей от ученикь святого, емуже на Дубенке; сему же монастырю начало сказанию сие.

Бысть убо Богу попущающу за грехы наша, слышано бысть, яко ординьскый князь Мамай въздвиже силу велику, всю орду безбожных татаръ, идет на Рускую землю; и бяху вси людие въ страсе велице утесняеми. Князь же великодръжавный, иже тогда скыпетры Русскых странъ обдержа, достохвалный и победоносный, великий Дмитрей да глаголется.[733] Сей убо прииде къ святому Сергию, якоже велию веру имеа къ старцу, въпросити его, аще повелитъ ему противу безбожных изыти: ведяше бо мужа добродетелна суща и даръ пророчьства имуща. Святый же, яко услыша сиа от великого князя, благословивъ его, молитвою въоружив, и рече: «Подобает ти, господине, пещися о врученном от Бога христоименитому стаду. Поиди противу безбожныхь, и Богу помагающу ти, победиши и здравъ въ свое отечьство с великыми похвалами възъвратишися». Великый же князь рече: «Аще ми Богъ поможет, отче, поставлю монастырь въ имя пречистые Богоматере». И сиа рекъ, въсприемь благословение, отиде, поиде скоро.

И тако събравъ вся воя своа, приспе противу безбожных татаръ: и увидевъ силу их зело множество, сташа сомнящеся, страхомь мнози от них обиати быша, помышляюще, что сътворити. И се внезаапу въ той час приспе борзоходець с посланием от святого, глаголюще: «Без всякого съмнения, господине, съ дръзновениемь поиди противу свирепьства их, никакоже ужасатися, всяко поможет ти Богъ». И абие князь великый Дмитрие и все воиньство его, от сего велику дръзость въсприимше, изыдоша противу поганых, сие слово рекь: «Боже великый, сътворивый небо и землю! Помощникь ми буди на противъникы святому ти имени». И тако сразившеся, многа телеса падааху, и Богу помогшу великому победоносному Дмитрею, и побеждени быша погании татарове и конечней пагубе предани быша: видевше бо окааннии на себе богопустный гневъ и Божие негодование, вси на бежание устремишася. Крестоносная же хоруговь доволно гнавъ въслед спротивных, множьство бесчислено убиваше: овии же язвени отбегоша, иных же живых руками яша. И бяше чюдно зрение и дивна победа; иже преже блистающася оружиа, тогда же вся окровавлена кровьми иноплеменных, и вси образы победы ношааху. И зде збысться пророчьское слово: «Единъ гоняше тысящу, а два тму».[734]

Святый же тогда по предреченному, яко прозорливый имея даръ, ведяше, яко близ вся бываемаа. Зряше издалече, бяше растоаниа местом и многы дни хождениемь, на молитве съ братиею Богу предстоа о бывшей победе на поганыхь. Малу же часу мимошедшу, яко до конца побежени быша безбожнии, вся предсказоваше братиам бывшаа святый: победу и храборство великого князя Дмитриа Ивановича, преславно победу показавша на поганых, и от них избиеных сих по имени сказа и приношение о них всемилостивому Богу принесе.

Достохвалный же и победоносный великый князь Дмитрие, славну победу на съпротивныа варвары възем, възвращается светло в радости мнозе въ свое отечьство. И незамедлено прииде къ старцу святому Сергию, благодать въздаа ему о добром съвещании, и всесилнаго Бога славляше, и о молитвах благодаряше старца и братию, в веселии сердца бывшаа вся исповедаше, како възвеличи Господь милость свою на нем; и милостыню многу в монастырь дасть. И тако въспоминает желателно великодрьжавный старцу, о немже обещася, хощеть скоро на дело извести, пречистей Богоматери монастырь во имя ея устроити, где обретается место угодно къ строению. Старецъ же Сергие шед, поискавъ, обрете место угодно на реце, зовомой Дубенке;[735] и възлюблениемь великого князя на том месте святый Сергие церковь постави въ имя пречистыя Богоматере, Успение владычица нашеа Богородица. В мале времени помаганиемь потребным великодръжавнаго бысть монастырь чюденъ, всем исплъненъ. Вручи же святый игуменъство от ученикъ своих, Саве именем,[736] мужу зело добродетелну; състави общежитие в лепоту зело, якоже подобаетъ въ славу Божию. И множеству братству собравшуся, потребнаа доволна милостию Пречистыа и доныне имуще. Сиа же до зде.

Въ ино же время великодръжавный, о немже намь слово, князь великый Дмитрие умоли святого старца Сергиа, да на Коломне, въ отечьстве его, на месте, именем Голутвине,[737] шед благословитъ место поставити монастырь въ имя святого Богоявлениа, и сам место благословит и церковь въздвигнет. Преподобный же яко имеа всегда обычай пешь хожаше; и послуша великого князя веры его ради и любве, иде на Коломъну, благословляет место, егоже великодръжавный възлюби, церковь же въздвиже въ имя святого Богоявлениа. Умоленъ же бывъ от него, да дастъ от ученикъ своих единаго на строение монастыря, и вдастъ ему от ученикъ своих единого, Григориа священноинока, мужа благоговейна, въ многих добродетелехъ исплънена. И тако въскоре множество братьство събравшеся, и съставлено бысть общежитие Божиею благодатию, монастырь честенъ зело от всех и великому князю възлюбленъ, и доныне исплъненъ всякого блага. И по времени церковь създана бысть камена, еже есть и доныне. О сем же тако бывшу.

Ниже сие подобаеть умлъчати о Высокомъ монастыре, еже предводящее слово скажеть. Въ ино время предреченному великоименитому князю Владимеру[738] умолившу святого Сергиа, да сим же образом приидет въ отечьство его, град Серпоховь, и благословит место на реце Наре, и въздвигнет церковь въ имя Зачятиа пречистыа Богородица.[739] Еже и послуша преподобный; вси бо великодръжавнии к нему велию веру от всеа душа стяжавше, понеже велику пльзу и утешение духовно от него приемлюще. И исплъняет жалаемому желание его святый: пришед нареченное место благословляет и церковъ воздвиже. И тако же молит боголюбивый князь, да дастъ ему единаго от ученикъ своих, именем Афонасиа. Святый же, аще и нужно ему бысть дарование, но любовию преклонися на прошение: бе бо Афонасие в добродетелех мужь чюденъ, и въ божественых писании зело разумень, и доброписаниа много рукы его и доныне свидетельствують, и сего ради любим зело старцу. И сего оставляет святый строити монастырь[740] и общежитие съставити; еже и бысть. Молитвами святого устроенъ монастырь чюденъ и зело красенъ, зовомый на Высоком. И събрашася множьство братства в паству полезну благочестна мужа и добродетелми украшена, сего изряднаго Афонасиа; тъй же монастырь благодатию Божиею и доныне стоит, зрим есть всеми. Сиа же до зде не въ много поведание прострем множества ради. И что много хощем писати о насажении плод духовных святого? Не неведомо есть всемь, колико сам Божий человекъ, разсудный великый пастырь, монастырей състави, и сынове его, и сынове сыновъ его, якоже светила, зрятся отвсюду и сиають въ вся страны светлым и чюдным житиемь всем на плъзу. Но мы сиа преминувше, на предлежащее възыдем, въ грядущее жития святого поидемь. Настоящее да глаголется.

Блаженный же митрополитъ Алексие въ время старости видевъ себе изнемогающа и къ концу приближающася, призывает святого Сергия. И сему пришедшу, и беседующима има, и повеле митрополитъ изнести крестъ съ парамандом, златом же и камениемъ многоценным украшенъ, и даруетъ святому. Он же смирениемь поклонься, глаголя: «Прости мя, владыко, яко от юности не бых златоносець, въ старости же наипаче хощу в нищете пребывати». Архиерей же к нему рече: «Вемь, възлюбленне, яко сиа исправилъ еси. Но сътвори послушание: приими от нас данное ти благословение». И тако възложивъ своима рукама на святого яко некое обручение. И по сих хотящихся ему глаголати, рече к святому: «Ведый буди, преподобне, на что призвах тя и что хощу яже о тебе сътворити?» Святый же отвеща: «И како могу, господи, ведати?» Онъ же рече к нему: «Се аз съдръжах, Богу вручивъщю ми, рускую митрополию, елико Богу хотящу. Ныне же вижду себе къ концу приближающася, токмо не вем дне сконьчаниа моего: желаю же при животе моем обрести мужа, могуща по мне пасти стадо Христово. Но отъ всех недоумевся, тебе единаго избрах яко достойна суща исправити слово истинны: вемъ бо известно, яко от великодръжавных господий и до последнихъ вси тебе требують. И прежде убо епископьства саномъ почтенъ будеши, по моем же отхожении мой престолъ въсприимеши».

Святый же, яко слыша сиа, зело оскръбися, яко велику тщету вмени себе сие быти, и къ архиерею отвеща: «Прости мя, владыко, яко выше моея меры еже глаголеши; и сиа въ мне не обрящеши никогдаже. Кто есмь азъ, грешный и худейши паче всехъ человекъ?» Архиерей же многа изрекъ старцу словеса от божественых писаний, сими хотя его къ своей воли привести. Смирению же делатель никако же преклонися, но рече: «Владыко святый! Аще не хощеши отгнати мою нищету и от слышаниа святыня твоеа, прочее не приложи о сем глаголати къ моей худости и ни иному никомуже попусти, понеже никто сиа въ мне можетъ обрести». И якоже виде архиерей святого на сие непреклонна, и ничьтоже приложи ему о сем глаголати, убоявся, да никако стужив си, отиде внутренюю пустыню, и такова светилника лишится. И утешивъ его словесы духовными, отпусти его въ свой ему монастырь.

Не по мнозе же времени Алексий митрополитъ от житиа отходит, в лето 6885. И пакы начинають господие великодръжавнии князи молити святого еже въсприати архиерейства санъ. Но той, якоже твердый адамантъ, никакоже на се уклонися. Възыде же на престолъ архиерейскый некто архимандрит, Михаилъ именем,[741] и дръзнувъ облещися въ одежду святительскую и възложи на ся белый клобукъ. Начат же и на святого въоружатися, мневъ, яко присецает дръзновение его преподобный, хотя архиерейскый престолъ въсприати. Слышавъ же блаженный, хвалящася Михаила на нь, рече къ учеником своим, яко Михаилъ, хваляйся на святую обитель сию, не имать получити желаемаго, понеже гръдостию побеженъ бысть, ни Царьскаго града не имать видети. Еже и бысть по пророчьству святого: повнегда бо пловяше къ Царьскому граду, в телесный недугъ впаде и скончася.[742] Вси бо имеаху святого Сергиа яко единаго от пророкъ.

Некогда убо блаженному отцу молящуся въ обычнемь своем правиле пред образом Матере Господа нашего Исуса Христа, и чясто взирая на икону, глаголаше: «Пречистая Мати Христа моего, ходатайце и заступънице, крепкаа помощнице роду человечьскому! Буди нам недостойным ходатайце, присно молящися къ Сыну своему и Богу нашему, яко да призрит на святое место сие, еже възложенно есть в похвалу и честь святому имени въ векы. Тебе бо, Мати сладкаго ми Христа, ходатайцу предлагает и молитвеницу, яко много дръзновение к нему стяжавше раби твои, яко всем спасеному упокоению и пристанищу». И тако ему молящуся и поющу благодарный канонъ Пречистей, еже есть акафисто, съвръшившу же ему правило и седшу мало почити, рече ученику своему, емуже имя Михей: «Чадо! Трезвися и бодръствуй, понеже посещение чюдно хощеть нам быти и ужасно в сий часъ». И се ему глаголющу, и абие глас слышашеся: «Се Пречистаа грядет!» Святый же слышавъ, скоро изыде ис келиа въ прустъ, еже есть сени. И се свет велий осени святого зело, паче солнца сиающа; и абие зритъ Пречистую съ двема апостолома, Петром же и Иоанном, в неизреченней светлости облистающася. И яко виде святый, паде ниць, не могый тръпети нестръпимую ону зарю.

Пречистаа же своима рукама прикоснуся святого, глаголя: «Не ужасайся, избранниче мой! Приидох бо посетити тебе. Се услышана бысть молитва твоя о ученицехъ своих, о нихже молишися, и о обители твоей, да не скорбиши прочее: ибо отныне всемъ изообительствуеть, и не токмо донде же въ житие си, но и по твоем еже къ Господу отхождении неотступна буду от обители твоеа, потребнаа подавающи нескудно, и снабдящи, и покрывающи». И сиа рекши, невидима бысть. Святый же въ иступлении ума страхомь и трепетом велиимъ одръжимъ бываше. И помале в себе пришед, обрете ученика своего лежаща от страха, яко мертва, и въздвиже его. Онъ же начят пометати себе на нозе старцу, глаголя: «Извести ми, отче, Господа ради, что бысть чюдное се видение? Понеже духъ мой вмале не разлучися от плотьскаго ми съюза ради блистающагося видениа». Святый же бе радуяся душею, яко и образу его цветущу от радости оноя, и ничтоже можаше отвещати, токмо се: «Потръпи, чядо, понеже и въ мне духъ мой трепещет от чюднаго видениа».

Стоаща же дивящеся в себе; помале же рече ученику своему: «Чядо, призови ми Исаака и Симона». И пришедшим имъ, исповеда вся по ряду, како виде Пречистую съ апостолы и что изрече святому чюднаа обещаниа. Сиа же яко слышаша, радости неизреченныя исплънишася; и тако вси вкупе отпевше молебенъ Богоматере и прославиша Бога. Пребысть же святый всю нощь без сна, внимаа умом о неизъреченномъ видении.

Времени же некоему минувшу, прииде некый епископъ от Коньстянтиня града въ господьствующий град Москву. И слыша многая же о святем: слуху бо велику о нем пространившуся повсюду, даже и до самого Цариграда. Той же епископъ неверием одръжимъ о святемъ, и глаголаше: «Како можеть в сих странах таковъ светилникъ явитися, паче же въ последняа сиа времена?» И помысли поити въ обитель и видети блаженнаго. Бывшу ему близ обители, начат страхом смущатися; и въшедшу ему въ обитель и яко узре святого, нападе на нь слепота. Преподобный же емъ его за руку, и введе в келию свою. Тъй же епископъ начят съ слезами молити святого, исповеда ему и неволею свое неверие, вкупе же и прозрениа прося, окаанна себе глаголя, праваго пути погрешивша. Незлобивый же смирениа делатель прикоснуся ослепленым его зеницамъ, и отпадоша яко чешуа от очию его, абие прозре.

Преподобный же рече къ епископу: «Ваше наказание, о премудрый учителю, како подобаетъ творити — не высокомудрити, ни възноситися над смиреными. К нам же ненаученым и невеждамъ что принесе на пльзу, тъкмо искусити неразумие наше прииде. Понеже праведный Судиа вся зритъ». Епископъ же, еже прежде неверием одръжим, правоверною верою и велиим гласомь всем проповедаше святого истинна Божиа человека быти, глаголаше бо: «Яко сподоби мя Богъ видети днесь небеснаго человека и земнаго аггела». И тако отиде в путь свой, въсприим полезнаа от преподобнаго и учрежение подобающее, и славяше Бога и его угодника святого Сергиа.

Человекъ некый, живый въ окрестных местех близ обители святого, случися ему болезнь тяжка зело, яко въ 20-тих днех трудно боляше, ниже пищи, ниже сну причаститися. Братиа же его по плоти скръбию о нем одръжими, на длъзе времени тако стражущу. Прииде же благый помыслъ въ сердце ихъ: «Колика, — глаголюще, — Богъ творит чюдеса угодникомъ своим святым Сергием: еда како и о насъ умилосердится». И тако съвещавшеся, несоша болящаго къ святому, и положивше пред ногама его, и моляху еже молитися о нем. Святый же вземъ священную воду и молитву сътвори, покропи болящаго; и абие в той час разуме болный, яко облегчися болезнь его. И по мале часе в сонъ сведенъ бысть многъ, въ еже в болезни безсоние исполнити; и тако здравъ бысть, пищи от того чяса причащаася. И радуяся, отиде в дом свой, многа благодарениа въздаваа Богу, творящему дивнаа и преславнаа чюдеса своим угодником.

И се да не забвенно будетъ. Некогда бо предпомянутый благоверный князь Владимеръ,[743] якоже имеа велию веру и любовь къ преподобному, бе бо обитель святого въ отечьстве его. — и чясто прихожаше посещениа ради; иногда же яже на потребу посылаше ему. По сему убо образу посылает некоего от служащих ему къ преподобному с различными брашны и питии в потешении старцу съ братиами. Грядущим же посланым къ обители святого, и по действу сатанину прелщенъ бысть человекъ онъ: вземь от брашенъ посланых и яст и; тако же и от питиа, пить. И тако пришед къ преподобному, възвещаетъ посланнаа ему благовернаго князя любве. Прозоръливый же в чюдесех великый онъ мужь позна прегрешениа оного человека и не хотяше приати, но случьшаася поношааше, глаголя: «Почто, брате, врага послуша и прелстися вкушением брашенъ? Ихже ти не достоитъ прежде благословениа ясти, от нихже ялъ еси». Тогда онъ, обличенъ бывъ от святого, съгрешение свое позна, и нехотя исповеда, пад на нозе святого, плакати начять, прощениа прося о сдеанных. Святый же, наказавъ его к тому таковаа не дръзати, и тако прощению сподобивъ. И отпустив его, приемъ посланнаа; и молитву над брашьны и питии сътворивъ, и христолюбцу князю молитву и благословение поведати повеле. Сиа же до зде, пред ними же и сиа последуют.

Некый человекъ живяше близ обители святого, имея нравъ лихоимъства, якоже есть и доныне обычай силным убогыхъ обидети. Сей насильство сироте сътвори от съседствующих ему сицево: отъять вепрь, питомый на пищу себе, и цену не вдастъ ему, тако и заклати повеле его. Обиденый же притече и припаде къ святому, скръбя и плачя, моля его, помощи прося. Милостива же она душа, имеа утешение въ скръбех, заступаа нищих, помогаа убогимъ, призывает оного насильствующаго и, потязавъ, запрети ему, глаголя: «Чядо! Аще веруеши, есть Богъ, судия праведным и грешным, отець же сирым и вдовицам, готовъ на отмщение, и страшно есть впасти в руце его? И како не трепещем, грабим, насильствуемь, и тмами злая творим, и не доволни есмы дарованными от его благодати, на чюжаа желаемь непрестанно и презираемъ длъготръпение его? И не пред очима ли нашима зрим, таковаа творящеи обнищевают, и домы ихъ опустеють, и мнози силнии беспамятни будуть, и въ оном веце сих мучение бесконечное ждеть?» И много наказавъ его, повели цену сироте вдати, глаголя: «Прочее не насилуй сиротам». Он же съ страхомъ обещася исправитися нравом на благое житие и обидимому отдати цену; и тако прииде в дом свой.

И помалу раслабися помыслъ его о наказании святого старца, въ еже не вдати цены сироте. И тако ему помышляющу, и вниде по обычаю въ клеть свою, и зрит вепря оного растесана телеса, червьми всего кипяща, бе бо тогда зимно время. И тако страх велий нападе на нь, и трепеташе зело о преслушании святого старца, како явитися лицу его, иже ничтоже может его утаитися. И в той час вдастъ цену, емуже не въсхоте. Телеса же оного вепря извръжени быша псом и птицам на снедь, ни тем же прикоснувшимся на обличение лихоимъцем, да накажутся не обедети. Он же не можаше срама ради явитися пред лицем святого; а егоже прежде излиха въжделе, сего неволею зрети гнушашеся.

По сих же некогда служащу блаженому божественую литургию, бяше бо тогда ученикъ преподобнаго Симонъ еклисиархъ, егоже выше помянухомъ, въ мнозей добродетели съвръшенъ, егоже и сам святый старець свидетельствоваше имуща съвръшено житие. Сей убо Симонъ зрит чюдное видение: служащу бо, рече, святому, видит огнь, ходящъ по жрътовнику, осеняюще олтарь и окресть святыя трапезы окружаа. И егда святый хотя причаститися, тогда божественый огнь свится якоже некаа плащаница[744] и въниде въ святый потыръ;[745] и тако преподобный причястися. Симонъ же, сиа зря, ужаса и трепета исполнь бяше и в себе дивяся. Святый же исшед от жрътовника, разуме Симона видению чюдному сподобльшася, призвавъ его, рече: «Чядо! почто устрашися духъ твой?» И рече: «Господи! Видехъ чюдное видение, благодать Святого Духа действующа с тобою». Святый же запрети ему, рекъ: «Да никомуже възвестиши, яже виде, дондеже Господь сътворит яже о мне отхождение от житиа сего». И тако общу хвалу въздаша Господеви. О сих же до зде.

Живъ же святый лета доволна в добром въздръжании, труде, и неисповедима несказанна чюдеса от делъ показа, и въ старость глубоку пришед, нимала от божественыхъ пений или служений оставляа. И елико състареешася възрастом, толико паче крепляашеся и растяше, усердиемъ и божественых подвиг мужествене и тепле касаашеся, никакоже старостию побежаем. Но нозе его стлъпие бяху день от дне, якоже степенем приближающеся к Богу. Разуме же и преже шестих месяцех свое преставление, призвавъ убо братию, и вручаетъ старейшинъство своему присному ученику, сущу в добродетели свершену и въ всемъ равно последующу своему учителю, теломъ убо младу, умом же зело сединами цветуща, иже последи явлена его в чюдесех показавъ, предводящее слово скажеть,[746] Никону же именем.[747] Сему повеле пасти стадо христоименитое внимателне же и праве, яко слово въздати хотяща не о себе, но о многыхъ. Сей убо великый подвижникъ верою благочестивейши, неусыпаемое хранило, непресыхаемый источникъ, желанное имя, безмлъствовати начятъ.

И месяца септевриа в недугъ убо в телесный впаде, и виде убо конечне свое к Богу отхожение естества отдати долгъ, духъ же к желанному Исусу предати, призывает священно исплънение и новоизбранное стадо. И беседу простеръ подобающую, и ползе поучивъ, непреткновенно въ православии пребывати рече, и единомыслие другъ къ другу хранити завеща, имети же чистоту душевну и телесну и любовь нелицемерну, от злых же и скверных похотей отлучитися, пищу же и питие имети не мятежно, наипаче смирениемъ украшатися, страннолюбиа не забывати, съпротивословиа удалятися, и ничтоже вменяти житиа сего честь же и славу, но вместо сих еже от Бога мъздовъзданиа ожидати, небесных вечных благъ наслажение. И прочее много наказавъ, рече: «Азъ, Богу зовущу мя, отхожду от васъ. Предаю же вас всемогущему Господу и того пречистей Богоматери, да будет вамь прибежище и стена от сетей вражиих и лаяний их». И в самый убо исход, вън же хотяше телеснаго съуза отрешитися, владычняго тела и крови причястися, ученикъ руками того немощныя уды подкрепляемы. Въздвиже на небо руце, молитву сътворивъ, чистую свою и священную душу съ молитвою Господеви предаст, в лето 6900-е месяца септевриа 25; живъ же преподобный летъ 70 и 8.[748]

Излия же ся тогда благоухание велие и неизреченно от телесе святого. Братии же всем събраном, плачем и рыданиемъ съкрушаахуся; и на одре честное и трудолюбное тело положьше честно, псалмопением и надгробными того провожаху. Ученикъ слез источници проливахуся, коръмчиа отщетившеся, и учителя отъяти бывше; и отчя разлучения не тръпяше, плакахуся, аще бы им мощно и съумрети им тогда с ним. Лице же святого светляашеся, яко снег, а не яко обычай есть мертвымъ, но яко живу или аггелу Божию, показуя душевную его чистоту и еже от Бога мьздовъздааниа трудом его. Положиша же честное его тело въ обители, иже от него създанней. Кая убо яже въ преставлении и по кончине сего чюднаа бывша и бывают: разслабленых удовъ стягнутиа, и от лукавых духъ человеком свобожениа, слепых прозрениа, слукых исправлениа — токмо ракы его приближениемь. Аще и не хотяше святый, якоже в животе, и по смерти славы, но крепкая сила Божиа сего прослави. Емуже предидяху аггели въ преставлении къ небеси, двери предотвръзающи райскыя и въ желаемое блаженьство вводяще, в покой праведных, въ свете аггелъ; и яже присно желааше, зряй и всесвятыя Троици озарение приемля, якоже подобааше постнику, иноком украшение.

Сицеваа отчя течениа, сицева дарованиа, сицева чюдес приатиа, яже не токмо в животе, но и по смерти, иже не мощно есть писанию предати, елма убо тако яже о нем и доселе зрится.

Принеси ми убо иже древле просиавших сравним сему, иже от добродетелей житиа и мудрости, и видим, аще въистинну ничимже от техъ скуденъ бе иже прежде закона онемъ божественым мужем: по великому Моисеу и иже по нем Исусу,[749] събороводець бысть и пастырь людем многым, и яко въистину незлобие Иаковле стяжа и Авраамово страннолюбие,[750] законоположитель новый, и наследникъ небеснаго царствиа, и истинный правитель пасомым от него. Не пустыню ли исполни благопопечений многых? Аще и разсудителенъ бяше Великый Сава,[751] общему житию правитель, сей же не стяжа ли по оному доброе разсуждение, многы монастыря общежитие проходящих въздвиже? Не имяше ли и сей чюдесъ дарованиа, якоже прежде того прославлении, и вельми Богъ сего прослави и сътвори именита по всей земли? Мы убо не похваляем того, яко похвалы требующа, но яко онъ о нас молиться, въ всемь бо страстоположителя Христа подражавъ. Не въ много же прострем слово. Кто бо възможет по достоянию святого ублажити?

Благослови, отче!

Тайну цареву добро есть хранити, а дела Божиа проповедати преславно есть; еже бо не хранити царевы тайны — погубно есть и блазнено, а еже млъчати дела Божиа преславнаа — беду души наносити. Темже и азъ боюся млъчати дела Божиа, въспоминаа муку раба оного, приимшаго господень талантъ, и в земли съкрывшаго, и прикупа имь не сътворивъша. Никтоже бо достоинъ есть, неочищену имея мысль вънутрьняго человека; таковъ сый страстный азъ, пленицами многыми греховъ моих стягнути, таковымь преславным вещемь нелепо бе мне коснутися, но разве точию безакониа моа възвещевати и пещися о гресехь моих. Но понеже желание привлачит мя и недостоинъство млъчати запрещает ми, и греси мои яко бремя тяжко отяготеша на мне. И что сътворю? Дръзну ли недостойне к начинанию? Что убо, реку ли или запрещаю в себе? Окаю ли свое окааньство? Внимаю ли въсходящим на сердце мое блаженьствомь о преподобнемь?

Но ты сам, отче, съдействуй ми, да не яко недостойну ми помрачится ум мой, но сам, — яже и не пишущу ми в мысли моей, да взыдут от твоих похвалъ, — сиа пишущу ми, ты вразуми и настави. Множицею бо въспомянувъ и слезы о сем испустих моего ради недостоиньства, да не како не получю искомаго, о немже начат, аще не ты руку простреши. Несмь бо доволенъ по достоянию хвалы тебе принести, но малая от великых провещати. Но обаче сподоби мя принести похвалы тебе, приносящаго млъбы о моей худости къ Христу Богу нашему. Аще бо и вси достойни, но аз недостоинъ есмь, влеком и жадая, да поне крупицам трапезы избранных причастникъ буду: могут бо и множество крупиць насытити алчющих душа, наипаче же духовных отець учениа и душеполезнаа словеса не токмо телеса, но и самую душу могут укрепити и окръмляти къ духовным подвигом: понеже светла, и сладка, и просвещенна нам всечестных нашихь отець възсиа память, пресветлою бо зарею и славою просвещающеся, и нас осиавают. Светлаа убо въистину, и просвещеннаа, и всякоя почьсти от Бога и радости достойна, имъже вашихь боголюбивых душь, яко възлюбленных чяд отець, къ духовному веселию ныне съзвавши и, яко любителя отець, въ светлей сей церкви радостно приемлющи и любовно веселящи прежде же плотскиа духовную вам предуготовляющи трапезы: исполнь сущи радости и веселиа духовнаго и исполнь сладости божественных словес, аггельскыа пища. Пищу убо аггельскую Писании духовна словеса нарицаютъ, имже душа наслажается, внимающа умом, и яко пищею тело, тако и словом укрепляема бывает душа. Сладость бо словесную Давидъ вкусивъ, удивляяся, къ Богу глаголет: «Коль сладка грътани моему словеса твоя, паче меда устомь моим! Он заповедей твоих разумех, и сего ради възненавидех всякь путь неправды».[752] Такожде и древнии отцы наши и прочии вси, иже в посте провосиаша.

Сих же стопам последуя и житию их ревнуя, всякь путь неправды възненавиде и истинну възлюби, егоже и прежде написаниемь слова вменихом и от нас днесь ныне похваляемь есть Сергие, блаженый и преподобъный отець нашь. Сему убо въправду подобает дивитися, и достойно есть ублажити: зане и онъ, человекь подобострастенъ нам бывъ, но паче нас Бога възлюби, и вся краснаа мира сего, яко уметы, въмени и презре, и усердно Христу последова, и Богъ възлюби его; и яко угодити ему искрьно потщася, и удиви и прослави его; «славящаа мя бо, — рече, — аз прославлю, уничижающаа же мя без чести будуть».[753] И егоже Богъ прослави, кто может похвалу его скрыти? Лепо убо и нам того въ правду достойно ублажити и похвалити: похвала бо его яже отъ нас не оного что ползует, но нам паче спасение духовное съдевает. Сего ради в наше научение полезно узаконися, иже от Бога почьсти святых последнему роду писанием предавати, да не глубиною забвениа покрываются святого добродетели, но паче же разумно словесы сказающе, подобно сим открывати, яко не утаити ползу слышащим.

Весть бо добродетель словом многых умилити, якоже жалом душу уязвити и къ Богу чистым житиемь подвигнути. Такожде и съй приведе къ Богу многых душа чистым своим и непорочным житием, преподобный игумен отець нашь Сергие святый: старець чюдный, добродетелми всякыми украшенъ, тихый кроткый нравъ имея, и смиреный добронравый, приветливый и благоуветливый, утешителный, сладкогласный и благоподатливый, милостивый и добросръдый, смиреномудрый и целомудреный, благоговейный и нищелюбивый, страннолюбный и миролюбный, и боголюбный; иже есть отцамь отець и учителем учитель, наказатель вождем, пастырем пастырь, игуменом наставник, мнихомь началникъ, монастырем строитель, постником похвала, млъчялником удобрение, иереом красота, священником благолепие, сущий въждь и неложный учитель, добрый пастырь, правый учитель, нелестный наставникъ, умный правитель, всеблагый наказатель, истинный кормник, богоподателный врачь, изящный предстатель, священный чиститель, началный общежитель, милостыням податель, трудолюбный подвижникь, молитвеникъ крепокь, и чистоте хранитель, целомудриа образ, столпъ терпениа: иже поживе на земли аггельскым житиемь и възсиа въ земли Рустей, акы звезда пресветлаа; иже премногую его добродетель людем на плъзу бысть многым, многым на спасение, многым на успех душевный, многым на потребу, многым на устрои; иже бысть христолюбивым князем великым русскым учитель православию; велможам же, и тысущником, и прочим старейшим, и всему синглиту, и христолюбивому всему воиньству иже о благочестии твердый поборникь; архиепископамъ же, и епископом, и прочим святителемь, архимандритом благоразумный и душеполезный възгласникь и съвъспросникъ; честным же игуменом и прозвитером прибежище, иночьскому же чину акы лествица, възводящиа на высоту небесную; сиротамь акы отець милосердъ, вдовицамь яко заступникъ теплъ; печалным утешение, скръбящим и сетующим радостотворець, ратующимся и гневающимся миротворець, нищим же и маломощнымь съкровище неоскудное, убогым, не имущим повседневныя пища великое утешение, болящим въ мнозех недузех посетитель, изнемогающим укрепление, малодушьным утвръжение, безвременным печалникь, обидимым помощникь, насильствующим и хищником крепокь обличитель, сущим въ пленении отпущение, в работах сущих свобожение; в темницах въ узах дръжимым избавление, длъжьным искупление, всемь просящим подаание, пианицам изтрезвение, гръделивымь целомудрие, чюжаа грабящимь въстягновение, лихоимцемь възбранникъ; грешником кающимся верный поручитель и всемь притекающимь к нему, акы къ источнику благопотребну.

Беше же видети его хождениемь и подобиемь аггелолепными сединами чьстна, постом украшена, въздержанием сиая и братолюбиемь цветый, кротокъ взором, тих хождениемь, умиленъ видениемь, смиренъ сердцемь, высокъ житиемь добродетелным, почтенъ Божиею благодатию. Понеже Бога чтяше, и Богъ почте его, Божию честь многу положи на нем. Онъ Бога прослави, и Богъ на земли прослави его, якоже рече Господь въ святом Евангелии: «Тако да просветится свет вашь пред человекы, яко да видят дела ваша блага и прославят Отца вашего, иже есть на небесехь».[754] И пакы рече: «Не укрыется град, връху горы стоа. Ни вжигают светилника и поставляют его под спудом, но на свещнице»[755] и прочаа.

Сего же угодника своего, преподобнаго отца нашего и преблаженаго Сергиа, тако Богъ почте его и тако прослави его, яко да молитвами его мнози от болезней здравы бывааху и мнози от недугъ исцеление приаша, мнози от бесовь избавишася и многоразличных искушений очистишася. Толико бо Богъ прослави угодника своего не токмо в той стране, въ нейже живяше святый, но и въ иных градех, и в далних странах, и въ всех языцех от моря даже и до моря, не токмо въ Царьствующемь граде, но и въ Иерусалиме. Не токмо едини православнии почюдишася добродетелному житию преподобнаго, но и невернии мнози удивишася благопребывателней жизни его: бяше бо Бога възлюби всем сердцемь своим и ближняго своего, яко и сам ся, Равно бо любляше всех и всемь добро творяше, и вси ему благотворяху; и къ всем любовь имяше, и вси к нему любовь имеаху и добре его почитааху. И мнози к нему прихождааху, не токмо ближнии, но издалече и от далних градовъ и странъ, хотяще видети и слышати слово от него и велику плъзу и душевное спасение приемлюще от поучениа и делъ его: учаше бо и творяше, якоже въ Деаниих святых апостолъ речеся: «Понеже начат Исус творити же и учити»;[756] иже убо словом учааше, то же сам деломь творяше.

И не токмо от поучениа его плъзеваахуся, но и многажды некымь, зрящимь на нь точию, от зрениа его приимати ползу многым. Многых научи душеполезными словесы, и на покаание къ Богу обрати; и многых спасе, и въ иночьскый облекъ образ, паче аггельскый, и честныя мощи их своима рукама опрятавъ, погребению предасть. И многых душа къ Богу приведе, и мнози поучениемь его спасошася и доныне спасаются, не точию иноци, но и простии, поминающе душеполезнаа его словеса и учениа; упасе бо порученное ему от Бога стадо въ преподобии, правде, образ въ всемь бывъ своимь учеником. Поживе на земли житие чисто, непорочно и благоугодно Господеви, еже наченъ от юности зело, то же и съвръши въ старости глубоце, не изменивъ правила чернечьскаго въ вся лета житиа своего, никакоже разленися, ни унывъ, не инако нача, и инако оконча: но елико убо жестоко и свято нача, толико же изрядно и чюдно сконча; и съ благоизволением убо нача, съ святынею же съвръшив въ страсе Божии. «Зачало бо премудрости страх Господень»;[757] занеже веру, и упование, и любовь преизлише приобрете, темже благочестивъ нача, и благочестно поживе, и свято съвръши. Равно течение сконча, веру съблюде, и венець праведный получи, и мзду верну въсприат трудовь ради и исправлений своихь, имиже подвизася на земли, подвигъ мног съвръшивъ, и труд великъ подъятъ, тяготу вара дневнаго понесъ, и зной полудневный добльствене въсприатъ, и студень зимную велми пострада, и мразы лютыа неистръпимыа претръпе имени ради Божиа; и того ради ныне въсприатъ мзду съвершену и велию милость.

Что же много глаголю, и глаголя не престаю, умножаю речь, распростираа глаголы и продлъжаа слово, не могый по достоянию написати житиа добраго господина и святого старца, не могый по подобию нарещи или похвалити достойно? Обаче прочаа его добродетели инде скажем, и многаа его исправлениа инде повемь, и похвалу его изложим, аще Богъ вразумит и силу подастъ молитвами святого старца; ныне же несть время за оскудение разума и за мелину ума моего.

Сиа же подробну писах не к темь, иже известо сведущим и добре знающим благочестно житие его: ти бо не требуют сего възвещаниа. Но понудихся възвестити сиа и въспомянути новороженным младенцем и младоумным отрочатом, и детскый смыслъ еще имущим, да и ти некогда възрастут, и възмужают, и преуспеют, и достигнут в меру връсты исплънениа мужества, и достигнут в разумь съвръшенъ, и друг друга въспросят о сем, и почетше разумеют и инем възвестят, якоже в святом Писании речеся: «Въпроси, — рече, — отца твоего, и възвестит тебе, старца твоя, и рекут тебе. Елико видеша, и слышаша, и разумеша, отци наши поведаша намъ, да не утаится от чад ихъ в род ихь сказати сыновом своимь, да познает род инъ, сынове родящеися, да въстанут и поведят а сыновом своим, не забудут делъ Божиих».[758] Елици бо их быша великому тому и святому старцу самовидци же и слугы, ученици и таибници, паче же послушници, иже своима очима видеша его, уши их слышаша и, и руце их осязаста и, ядоша же и пиша с ним, иже учениа его насытишася и добродетели его насладишася, то тии не требуют сего худаго нашего писмене. Доволни бо суще и иных научити, паче же и мене самого наказати, и известити, и наставити на путь правый; а елици их еже быти ныне начинают, якоже преди речеся, иже не видеша ниже разумеша, и всем сущим, наипаче же новоначалным зело прилична и угодна суть, да не забвено будет житие святого тихое, и кроткое, и незлобливое; да не забвено будет житие его чистое, и непорочное, и безмятежное; да не забвено будет житие его добродетелное, и чюдное, и преизящное; да не забвены будуть многыя его добродетели и великаа исправлениа; да не забвены будуть благыа обычаа и добронравныя образы; да не будут бес памяти сладкаа его словеса и любезныа глаголы; да не останет бес памяти таковое удивление, иже на немъ удиви Богъ милости своя и дарова намь видети такова мужа свята и велика старца, иже бысть въ дни наша.

О възлюблении! Въсхотех умлъчяти многыа его добродетели, якоже преди рекох, но обаче внутрь желание нудит мя глаголати, а недостиньство мое запрещает ми млъчяти. Помыслъ болезный предваряет, веля ми глаголати, скудость же ума загражают ми уста, веляще ми умолъкнути. И понеже обдръжимь есмь и побеждаемь обема нуждама, но обаче лучше ми есть глаголати, да прииму помалу некую ослабу и почию от многъ помыслъ, смущающих мя, въсхотевъ нечто от житиа святого поведати, сиречь от многа мала. И взем, написах и положих зде в худем нашемь гранесословии на славу и честь святей и живоначалней Троици и пречистей Богоматери и на похвалу преподобному отцу нашему Сергию худымь своим разумом и растленным умом. Наипаче же усумнехся, дръзаю, надеяся на молитву блаженаго, понеже житие его добродетелно есть и съвръшено, и от Бога прославленъ бысть. Аз же убояхся, яко немощенъ есмь, груб же и умовреденъ сый; но обаче подробну глаголя, невъзможно бо есть постигнути до конечнаго исповеданиа, якоже бы кто моглъ исповедати доволно о преподобнем сем и отци, великом старци, иже бысть въ дни наша, и времена, и лета, въ стране и въ языце нашем, поживе на земли аггельскым житиемь, стяжа тръпение кротко и въздръжание твръдо, въ девьстве, и чистоте, и целомудрии, съвръши святыню Божию и сподобленъ бысть божественыа благодати: понеже от юности очистися церкви быти Святого Духа и преуготова себе съсуд святъ избранъ, да вселится Богъ в онь, по апостолу, глаголющу: «Братие, вы есте церкви Бога жива, якоже рече Богъ: “Вселюся в ня”».[759]

Сий убо преподобный отець нашь Сергие из детьска възраста, и от уны връсты, и от младых ноготь предасться Богу, и от самых пеленъ Богу освятися, измлада церкви велми пристояше, и чясто в ня входя, поучаяся въ святых книгахь, навыкь божественая писаниа, и сладостно их послушаа, и в них поучаашеся, якоже пророкь Давидъ рече: «Поучится день и нощь и будет яко древо, саждено при исходящих вод, иже плод свой даст въ время свое».[760] Измлада бо възлюби мнишеский чинъ и въ нь облекся, измлада въ всякой добродетели прилежно постився и всяку добродетель иночьскаго житиа исправи, и свет благодатный възсиа въ сердци его, и просветися помыслъ его благодатию духовною, еюже приспеаше в житии добродетелном.

И въздръжание велие стяжа въ себе, смиреномудрие, целомудрие и къ всем любовь нелицемерну. Слава же и слышание пронесеся о нем повсюду, и вси слышащеи издалеча притекааху к нему, и великий успех, и многу плъзу, и спасение приимаху от него: даст бо ему Господь разум о всем, могый утешити печалныя. Сице же бе тщание его, да не прилпнет умь его ни кацех же вещех земных и житейскыхь печалехь; и ничтоже не стяжа себе притяжаниа на земли, ни имениа от тленнаго богатьства, ни злата или сребра, ни съкровищь, ни храмов светлых и превысокых, ни домовъ, ни селъ красных, ни риз многоценных. Но сице стяжа себе паче всех истинное настяжание и безименство, и богатство — нищету духовную, смирение безмерное и любовь нелицемерную равно къ всем человеком. И всех вкупе равно любляаше и равно чтяше, не избираа, ни судя, ни зря на лица человеком, и ни на кого же възносяся, ки осужаа, ни клевеща, ни гневом, ни яростию, ни жестостию, ни лютостию, ниже злобы дръжа на кого; но бяше слово его въ благодати солию растворено съ сладостию и с любовию.[761]

Кто бо, слыша добрый его сладкий ответъ, не насладися когда от сладости словес его? Или кто, зряй на лице его, не веселяшеся? Или кто, видя свято его житие, и не покаася? Или кто, видя кротость его и незлобие, и не умилися? Или кто сребролюбець бысть, видя его нищету духовную, и не подивися? Или кто похыщникь и гръдостию превъзносяйся, видя его высокое смирение, и не почюдися? Или кто бысть блудникь, видя чистоту его, и не пременися от блуда? Или кто гневливъ и напрасен, беседуя с ним, на кротость не преложися? Несмь бо азъ виделъ въ дни сиа, и въ нынешняа времена, и в наша лета сицева мужа свята, и съвръшена въ всяко дело благо, и украшена всякою добродетелию всячьскы. Якоже от прочихь святых иже кто възлюбленъ есть от Бога, яко сей преподобьный Сергие?

Съй ми есть и пръвый и последний въ нынешняа времена; сего Богъ проявилъ есть в последняа времена на скончание века и последнему роду нашему, сего Богъ прославилъ есть в Руской земли и на скончание седмыа тысяща;[762] сьй убо преподобный отець нашь провосиалъ есть въ стране Русстей, и яко светило пресветлое възсиа посреди тмы и мрака, и яко цвет прекрасный посреди тръниа и влъчець, и яко звезда незаходимаа, и яко луча, тайно сиающи блистающе, и яко кринъ въ юдолии мирьскых, и яко кадило благоуханно, яко яблоко добровонное, яко шипок благоуханный, яко злато посреди бръниа, яко сребро раждежено, и искушено, и очещенно седморицею, яко камень честный, и яко бисеръ многоценный, и яко измарагдъ и самфиръ пресветлый, и яко финиксъ процвете, и яко кипарис при водахь, яко кедръ иже в Ливане, яко маслина плодовита, яко араматы благоуханиа, и яко миро излианное, и яко сад благоцветущь, и ако виноград плодоносенъ, и яко гроздъ многоплоденъ, и яко оград заключенъ, и ако врътоград затворенъ, и яко сладкый запечатленный источникъ, яко съсуд избранъ, яко алавастръ мира[763] многоценнаго, и ако град нерушим, и яко стена неподвижима, и яко забрала твръда, и ако сынъ крепокъ и веренъ, и ако основание церковное, яко столпъ непоколебимь, яко венець пресветлый, яко корабль, исплъненъ богатства духовнаго, яко земный аггелъ, яко небесный человекь.

Успе же старець о Господе въ старости глубоце, добре поживъ, въ преподобии, въ правде и целомудрии, въ смиреномудрии, въ всякой чистоте и святыни, исплънь дний духовных, преставися от житиа сего лет седмидесяти и осми. Чрънечествова же лет 55 съ всяким прилежаниемь и въздръжанием, не леностию тогда съдръжимь, но с бодростию и съ мноземь трезвениемь, и всех инокь предуспе в роде нашемь труды своими и тръпениемь, и многых превзыде добродетелми и исправлении своими. Что же наше житие или что наше пребывание противу святого подвигом и прочимь добродетелем? Ничтоже есть наше чернечьство, и наша молитва яко стень есть. И колико растоание имать востокъ от запада, сице нам неудобь есть постигнути житиа блаженнаго и праведнаго мужа. Сице ти есть житие его и сицевы труды его, и исправлениа, а подвизи, и потове, и мнози болезни, еже от многа мало нечто понудихомся, аще и не по чину положихом, ни по достоянию написахомь.

Егда же приспе время преставлениа его, заповеда учеником своим и не повеле имъ въ церкви положити ся, но вне церкви тако просто повеле погрести ся с прочими братиами. Братиа же, слышавше сиа от святого, зело скръбни быша и о семь въпросиша пресвятейшаго архиепископа. Тогда же бе въ преславнемь и пресловущем въ велицем граде Москве, украшаай престолъ пресвятыа и преславныя владычица наша Богородица,[764] преосвященный Кипреянъ митрополит.[765] Поразсмотривъ и разсуди въ себе, како и где погребется блаженный, и благослови и повеле им положити его въ церкви на правей стране; еже и бысть. Положено же бысть тело преподобнаго въ церкви, юже сам създа, и възъдвиже, и устрои, и съвръши, и украси ю всякою подобною красотою, и нарече сиа быти въ имя святыа, и живоначалныа, и неразделимыя, и единосущныа Троица; въ честнемь его монастыри, и пресловущей лавре, и велице ограде, и въ славней обители, яже самъ съгради, и съвокупи, и устрои; идеже братию събра, словесное стадо Христово и спасену паству упасе ю в незлобии сердца своего, и в разуме настави; идеже и самъ одеянъ бысть въ иночьскый образ, паче же аггельскый, и много тмами тем труды положи, и неизчетныя подвигы показа; идеже непрестанныя молитвы сътвори; идеже повседневныя и нощныя пениа и благодарениа славословяше и Бога въспевааше; идеже многолетное и многострадалное течение свое препроводи и укрепи, не исходя от места своего въ иныя пределы, разве нужда некыя.

Не взыска Царьствующаго града, ни Святыа горы[766] или Иерусалима, якоже аз, окаанный и лишеный разума. Увы, люте мне! Полъзаа семо и овамо, и преплаваа суду и овуду, и от места на место преходя; но не хождааше тако преподобный, но в млъчании и добре седяше и себе внимаше: ни по многым местомь, ни по далним странам хождааше, но во едином месте живяше и Бога въспевааше. Не искаше бо суетных и стропотных вещий, иже не требе ему бысть, но паче всего взыска единаго истиннаго Бога, иже чим есть душа спасти, еже и бысть: «Ищете бо, — рече, — и обрящете, и тлъкущему отвръзается».[767] Кто бо ныне тако взыска Бога всемь сердцемь и от всеа душа възлюби, якоже съй преподобный отець нашь? Якоже пророкь рече: «Всемь сердцемь моим взыска тебе»;[768] и пакы: «Взысках Господа, и услыша мя».[769]

Въ время же преставлениа его събрася множество народа от град и от странъ многых, коиждо желаше съ многым тщанием приближитися и прикоснутися честнемь телеси его или что взяти от риз его на благословение себе. Поболевъ убо старець неколико время, и тако преставися къ Господу, къ вечным обителем, изсушивъ тело свое постом и молитвами, истончивъ плоть и умертвивъ уды сущаа на земли, страсти телесныя покоривъ духови, победивъ вреды душевныа, поправъ сласти житийскиа, отвръгъ земнаа попечениа, одолевъ страстным стремлениемь, презревъ мирьскую красоту, злато, и сребро, и прочаа имениа прелестнаа света сего яко худаа въменивъ и презре. И легьце преплувъ многомутное житейское море, и без вреда препроводи душевный корабль, исполнь богатства духовнаго, беспакостно доиде въ тихое пристанище, и достиже, и крилома духовныма въскрилися на высоту разумную, и венцем бестрастиа украсися, преставися къ Господу и прииде от смерти в живот, от труда въ покой, от печали в радость, от подвига въ утешение, от скръби въ веселие, от суетнаго житиа въ вечную жизнь, от маловременнаго века в векы бесконечныа, от тля в нетление, от силы в силу, и от славы въ славу. И вси пришедшеи ту и обретшеися плакахуся его ради.

Князи, и боляре, и прочии велможи, и честнии игумени, попы же, и диакони, и инокъ множество, и прочии народи съ свещами и с кандилы проводиша честно священныа его и страстотръпческиа мощи, певше над ним обычныя пениа, и благодаривше надгробныа песни, и доволно молитвовавше, опрятавше и благочинне положиша и въ гробе, якоже преже речеся. И на многъ часъ плакавше над ним доволно, едва разыдошася кождо въсвояси, многа плача печали наплънишася. Наипаче непрестанных сльз еже ему беша приснии ученици и любимии послушници, в пастве его живущеи, зело вси скръбни быша, хождааху, сетующе, въздыхающе и рыдающе, стеняще смерени, сльзни, дряхли, печални, умилени, поникли, не имуще утешениа, и другь друга сретающе и въпрашающе, и съ многыми сльзами умилено глаголааху: «Прости, отче, и благослови, възлюбленый о Христе брат! Се добрый и блаженный нашь старець от нас къ Господу отиде, и нас сирых оставивъ. Изыде тамо, идеже есть мъзда велиа и въздаание делом его. Изыде с миром къ Господу егоже измлада възлюби. Успе сном вечнымь и длъжным и почи о Господи в покой вечный, токмо нас сирых оставль. Тем ныне и мы по нем жадаемь и плачемся, яко остахом его и обнищахом зело, яко осирехом и умалихомся, яко смирихомся и уничижихомся, яко оскръбихомся и убожихомся, и изумлени быхом, яко стадо бес пастыря и корабль бес кръмника, яко виноград многоплодный без стража и болящий без врача; быхом смущени и отвръжени». Сиа таковаа и подобна сим, по нем скръбяще и плачюще, глаголаху.

Мнози же убо елици к нему веру и любовь имуще не токмо в животе, но и по смерти къ гробу его присно приходяще, и съ страхомь притекающе, и верою приступающе, и любовию припадающе, и съ умилениемь приничюще, и руками обьемълюще святолепно и благоговейно, осязающе очима, и главами своими прикасающеся, и любезно целующе раку мощей его, и устнами чистами лобызающе, и верою теплою и горящемь желаниемь и многою любовию беседующе к нему, акы живу, поистине и по успении живому, и съ сльзами глаголюще къ нему:

Молитва: «О святче Божий, угодниче Спасовъ! О преподобниче и избранниче Христовъ! О священная главо, преблаженный авва Сергие великий! Не забуди нас, нищих своих, до конца, но поминай нас всегда въ святыхь своих благоприатныхь молитвах къ Господу. Помяни стадо свое, яже сам паствилъ есть, и не забуди присещати чад своих. Моли за ны, отче священный, за дети своа духовныя, яко имеа дръзновение къ небесному царю, и не премолчи, въпиа за ны къ Господу, не презри нас, верою и любовию чтущих тя. Помяни нас, недостойных, у престола Вседръжителева. Не престай моляся о нас къ Христу Богу, тебе бо дана бысть благодать за ны молитися. Не мним бо тя мертва суща, аще и телом преставися от насъ, но не отступи от нас духом, пастуше нашь добрый. Се бо мощей твоихъ гробъ пред очима нашима видимы есть всегда, но святаа твоа душа невидимо съ аггельскыми воиньствы, съ бесплотными ликы, съ небесными силами у престола Вседръжителева и в лепоту достойно веселится. Нам бо суще сведущим тя, яко живу ти и по смерти сущу».

Тако бо писано есть пророком, глаголющим: «Душа праведных в руце Божии, и не прикоснется их мука; упование их исплънь бесмертиа, яко Богъ искуси а и обрете их достойны себе; яко злато искуси а и яко всесъждежениа приат а; яко благодать и милость въ избранных его, и посещение на преподобных его».[770] «Праведници бо, — рече, — в векы живут, мъзда от Господа и строение их от Вышняго; сего ради приимут царствие красоты и венець доброты от рукы Господня. Память праведнаго с похвалами бывает, и благословение Господне над главою праведнаго; аще и преставится праведный, въ покои будеть; старость бо честна не многолетна, ни в числе лет изчтена есть; седины же суть разум человеку, лета же старости — житие несквръно. Угоденъ Богу бывъ и възлюбленъ бывъ, живый посреди грешник преставленъ бысть, да не злоба изменит разумъ его, и лесть да не помрачит его; скончався, въмале исплъни лета многа: угодна бо бе Господеви душа его. Того ради Господь любит праведника, съхранит и, живит и, и ублажит его на земли, и не дасть в векы смятениа праведнику, ниже дастъ видети истлениа преподобному своему. Яко высокь Господь на смеренныа призирает, и приемля кроткыа Господь, и близ есть всемь призывающим его истинною; волю боящихся его сътворит, и молитву их услышит, и спасетъ я; хранит Господь вся любящаа его; любитъ Господь праведных сердца, приати же ему все непорочнии в путь; хранит Господь вся кости их, и ни едина от них не съкрушится; похваляему убо праведнику, възвеселятся людие. Се тако благословится человекь, бояйся Господа, и иже живый в помощи Вышняго въ крове Бога небеснаго въдворится; насажденъ в дому Господни, въ дворех дому Бога нашего процветет, и яко кедръ иже в Ливане умножится. Си есть слава церковнаа, слава есть всем преподобным его. Радуйтеся, праведнии, о Господе, праведнымь подобает похвала!» «В память вечную, — рече, — будет праведникь, и род праведных благословится. Мне же зело честни быша друзи твои, Боже, зело утвръдишася владычьствиа их».[771] Якоже рече Павел апостолъ: «Братие, радуйтеся о Господе», и пакы рече: «Радуйтеся».[772] И рече праведник: «Понеже убо смирихся, и спасе мя Господь. Сего ради обратися душе моа в покой твой, яко добро сътвори тебе Господь, яко изъят душю мою от смерти, очи мои от сльз, нозе мои от въсполъзновениа; угодих пред Господомь въ стране живущихь.[773] Се покой мой въ векь века, зде вселюся; изволих приметатися в дому Бога моего паче, неже жити ми в селех грешничих. Когда прииду и явлюся лицу Божию въ гласе радованиа и исповеданиа шума празднующаго?[774] Темже не умру, но живъ буду и исповемь дела Господня; показуя наказа мя Господь, смерти же не предаст мене. Отвръзите мне врата правды, и вшед въ ня исповемся Господеви,[775] глаголя: «Господи, Боже силъ! Коль възлюбленна села твоа! Желает душа моа скончатися въ дворы твоя, яко лучши есть день единь въ дворех твоих паче тысящь; и яко тысяща лет пред очима твоима, Господи, яко день вчерашний, иже мимо идеть; и яко желает елень на источникы водныа, тако вжада душа моа к тебе, Боже; яко всем есть веселящимся жилище у тебе и источникъ животу. Блажени живуще в дому твоем: в векъ века въсхвалят тя.[776] Блажени кротци, яко ти наследят землю и обладают ею».[777]

Яве, яко праведници, и кротци, и смирени сердцемь, ти наследят землю тиху и безмлъвну, веселящу всегда и наслажающа, не токмо телеса, но и самую душю неизреченнаго веселиа непрестанно исплъняюще, и на ней вселятся въ векь века.

Тако и съй преподобный отець нашь Сергие того ради вся краснаа мира сего презре и сиа въжделе, и сиа прилежно взиска, землю кротку и безмолвну, землю тиху и безмятежну, землю красну и всякого исплънь утешениа, якоже сама истинна рече въ святомь Евангелии: «Толцай отвръзет себе, и ищай обрящете безценный бисерь»,[778] рекше Господа нашего Исуса Христа, и царьство небесное от него въсприат, егоже буди всем нам получити благодатию Господа нашего Исуса Христа, емуже подобает всяка слава, честь, покланяние съ безначалным его Отцем и съ пресвятым, и благым, и животворящим его Духом ныне, и присно, и въ векы веком. Аминь.

ПЕРЕВОД

КОММЕНТАРИЙ

Литературные памятники конца XIV — первой половины XV в. характеризуются исключительным вниманием κ психологической жизни человека, стремлением передать тончайшие оттенки человеческих эмоций; отличительной чертой литературы этого периода является, по выражению Д. С. Лихачева, своеобразный «абстрактный» психологизм. Особенности русской культуры конца XIV — первой половины XV в. во многом объясняются так называемым вторым южнославянским влиянием; в это время в южнославянских землях получил широкое распространение тот витийственный стиль, который характерен и для русских писателей. Интерес κ внутренней жизни человека обусловил внимание писателей κ слову, κ способности слова передать сущность изображаемого. Этим объясняется нагромождение эпитетов, любовь κ сочетаниям слов одного корня (figura etymologica), неологизмам; слова у писателей иногда как будто теряют свою смысловую функцию и связываются ассонансом, аллитерацией. Этот стиль, который обычно называют «плетением словес», особенно ярко проявился в сочинениях Епифания Премудрого.

Немногие сведения, которыми мы располагаем ο жизни Епифания, черпаются из его сочинений, из которых крупнейшие — жития его учителей Стефана Пермского и Сергия Радонежского. Некоторые выражения в «Похвальном слове Сергию» дали основание предполагать, что Епифаний побывал в Византии; здесь он, очевидно, выучил греческий язык, знакомство с которым обнаруживается в его сочинениях. Последние годы жизни писатель провел в Троицкой лавре, где и умер между 1418 и 1422 г. «Житие Сергия Радонежского», написанное Епифанием на склоне жизни (1417—1418), посвящено одному из интереснейших русских людей XIV в. Сергий Радонежский сыграл выдающуюся роль в истории Древней Руси. Создатель крупнейшего русского монастыря — Троицкой лавры, преобразователь монастырской жизни на основе общежительного принципа (киновия), исключавшего личную собственность монахов, воспитатель целого поколения игуменов — основателей многих известных монастырей (Андроникова, Симонова, Саввино-Сторожевского и др.), Сергий был не только крупным церковным, но и политическим деятелем. Он сознательно поставил свою деятельность на службу централизаторским стремлениям московских князей и выручал их в ряде деликатных ситуаций (в частности, в деле приведения κ покорности удельных князей Бориса Константиновича Суздальского и Олега Ивановича Рязанского); именно κ Сергию отправился Дмитрий Донской, чтобы получить благословение перед Куликовской битвой. Желая сделать Сергия своим преемником на митрополию, митрополит Алексей говорит ему, что «от великодръжавных господий и до последнихъ вси тебе требують». Указывая на связи Сергия с великокняжеской семьей, Епифаний, однако, не разделяет целиком политическую программу своего учителя; описание бесчинств москвичей в Ростове позволило исследователям предположить, что Епифаний не был родом из Москвы.

Κ сожалению, «Житие Сергия» не дошло до нас в первоначальном виде: в середине XV в. житие, вышедшее из-под пера Епифания, было переработано официальным агиографом Пахомием Логофетом. Пахомий писал после «обретения мощей» Сергия в 1422 г. и основное внимание уделил «чудесам», свершавшимся у гроба святого. Однако описание жизни святого также подверглось под рукой Пахомия существенным изменениям: он значительно сокращает пространное житие Епифания, с тем чтобы сделать его пригодным и для церковной службы, усиливает элемент похвалы святому в новом панегирическом стиле, удаляет нежелательные политические намеки. Удовлетворяя требованиям заказчиков, Пахомий придал «Житию Сергия» парадную форму. Β том виде, в котором сохранилось «Житие Сергия», оно свидетельствует ο незаурядной образованности его автора. Библия и Евангелие многократно цитируются и перефразируются в житии; в некоторых случаях из библейских цитат создается своеобразный монтаж, как, например, в молитве Сергия после его пострижения, которая составлена из небольших отрывков 25, 83, 92 псалмов. Памятники византийской агиографии также были прекрасно известны автору «Жития Сергия»; чудесные явления, сопровождавшие рождение Сергия, сопоставляются в житии с рассказами ο различных греческих святых; здесь же приводится выписка из русского жития митрополита Петра, которое было написано митрополитом Киприаном. Κ различным эпизодам «Жития Сергия» ученые приводили параллели из житий Антония Великого, Федора Едесского и др.

«Житие Сергия» дошло до нас в нескольких редакциях. Степень переработки, которой подверглась каждая из редакций со стороны Пахомия Логофета, оценивалась учеными по-разному. Публикуемая редакция жития не сохранилась в списках XV в. Очевидно, она представляет собой компиляцию, составленную в XVI в. на основе других редакций. Именно в этом заключается ее значение; вследствие своей компилятивности эта редакция сохранила больше кусков, автором которых можно признать Епифания.

«Житие Сергия» печатается по изданию: «Житие преподобного и богоносного отца нашего Сергия-чудотворца и похвальное ему слово, написанные учеником его Епифанием Премудрым в XV веке. Сообщил архимандрит Леонид». Памятники древней письменности и искусства, т. 58. СПб., 1885, по спискам: РГБ, ф. 304, собр. Троице-Сергиевой лавры, № 698, л. 1 —139 об., 156 об.—182 об.; № 663 (главы «О Голутвиньском монастыре» — «О преставлении святого»), л. 539—553 об. Издание выверено по рукописям. Вставки и исправления сделаны по изданию: «Великие Минеи-Четьи». Сентябрь, дни 25—30. СПб., 1883, стб. 1463—1578 и по рукописи XVII в.: РНБ, Софийское собр., № 1493, л. 100—311 (по изданию Леонида с. 22, 64, 70, 74, 142, 146—147). Β одном случае вставка сделана по рукописи XVI в.: РНБ, F. 1. 278, л. 69 («Сий же внешняя обзираша, а не вънутреняя...» — по изданию Леонида с. 96), а в двух случаях сохранены конъектуры Леонида («побивачи» вместо «побиваючи»; «неочищену имея мысль» вместо «очищену имея мысль» — по изданию Леонида с. 98, 145), которые не подтверждаются рукописными чтениями. Перевод дат от сотворения мира κ датам от Рождества Христова дается по мартовскому году.