Библиотека литературы Древней Руси. Том 6 (XIV - середина XV века)

ОРИГИНАЛ

6954. <...> О ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИЗЫМАНЬИ,[955] КАКО ПОИМАН БЫСТЬ КНЯЗЕМЪ ИВАНОМ ОНДРЕЕВИЧЕМ[956] У ТРОИЦИ В СЕРГЕЕВЕ МОНАСТЫРЕ. Князю же Дмитрею Шемяке[957] вложи дьавол в мысль хотети великого княжениа, и начат посылати ко князю Ивану Можайскому с темъ, что, рекши, царь на том отпустил великого князя, а он ко царю целовал, что «царю седети на Москве и на всех градех русских, и на наших отчинахъ, а самъ хочеть сести на Тфери».[958] И тако по дьяволю научению обсылающеся и здумавше съ своими советники злыми, иже тогда быша у них, — Костянтинъновичь и прочии бояре их,[959] не хотящеи добра своим государемъ и всему христьяньству. И посылають съ предречеными речми к великому князю Борису Тферьскому.[960] Он же слышевъ то и убояся, и бысть единомысленик с ними. Мнози же от москвичь в думе с ними бяху, бояре же и гости, беша же и от чернцев в той думе с ними. И тако начаша князи и съ своими советники безвестно вооружатись и искати подобна времени, како бы изгонити великого князя. Усмотривше же си таковъ получай подобенъ ихъ злому совету.

Въсхотевъшю великому князю ити поклонитись живоначальной Троици и мощемъ Сергия чюдотворца, пошедшу же ему и с своими благородными чады, со княземъ Иваном и княземъ Юрьемъ,[961] и с малыми зело людьми, ничто же иного чая, но токмо накормити тамо сущую братью великиа тоя лавры, а ко княземъ Дмитрею Шемяке и Ивану Можайскому вести по вся дни посылаеми бяху с Москвы от изменниковъ. А они совокупившесь, стояху в Лузе,[962] готови суще, яко пси на лов или яко диви зверье, хотяще насытитися крове человечя.

Бывши же к нимъ вести той, что князь велики изыде изъ града, они же часа того поидоша изгоном к Москве. И приидоша февраля месяца, в суботу, в 9 час нощи, противу недели, иже о блуднемъ,[963] и взяша град, не бяше бо противящагося имъ, и никому видящу сего, токмо единомыслеником ихъ, иже и град отвориша имъ, они же въшедше въ град, великих княгинь изнимаша, Софею и Марью,[964] и казну великого князя и матери его разграбиша, а бояръ, сущих ту, изнимавше и пограбиша, иных многих, и горожан.

И тоя жа паки нощи отпускаеть князь Дмитрей князя Ивана Можайского на великого князя Василья к Троици изгоном съ многими людми своими и сь его.

В самую же литургию пригонил к великому князю в неделю о блуднемъ, Бунком зовуть, поведая ему, што идуть на него князь Дмитрей Шемяка да князь Иванъ Можайской ратью. И не ятъ ему веры, понеже бо тотъ Бунко за мала того преже отъехал къ князю Дмитрею, и рече: «Си смущають нас. А яз съ своею братьею въ крестномъ целованьи. То какъ можеть быти такъ?»

И повеле того из монастыря збити и назад воротити его. И яко бывшу тому на Вори,[965] яша его ратни сторожи и биша его. А князь великий, хотя и не имя ему веры, а единако посла сторожи к Радонежу.[966] Они же, пришедше, сташа на горе над Радонежомъ стеречи, и познаша ихъ ратных сторожи издалеча, а си тех ратных не усмотриша, не имяху веры тем вестем. А те сторожа сказаша князю Ивану, что есть сторожи за Радонежемъ на горе. Он же повеле сани многы изрядити, какъ возы с рогозинами, а ини с полъстьми, а в нихъ по два человека в доспесе, а третий после идеть, какъ бы за возом. И какъ уже преднии минуша ихъ, и тако выскакаше вси изъс саней, изнимаше ихъ, а убежати имъ никако бяше, понеже убо тогда снег был девяти пядей.[967]

И тогда въскоре поидоша к манастырю. И какъ явишася, скачюще на конех з горы тоя, к селу Климентиевьскому,[968] яко же на ловъ сладок.

И яко увидевъ ихъ князь велики, потече на конюшной дворець, и не бе ему коня уготована, самъ се яко ложь вмени, надеяся на крестное целование, и не повеле ничего уготовити. А люди вси въ уныньи быша, въ торопе велице, яко изумлени. Ведевъ князь великий, яко несть ему никакия помощи, скоро поиде на монастырь къ церкви святыя Троица каменыя. Пономарь же, именем Никифоръ инок, притек и отомче церковь. Князь же велик вниде въ церковь, и онъ замкнувъ его, отшед, схоронися.

А они, убийци, яко сверепии волци, взгониша на монастырь на конех, преж всех Микита Костянтинович, и на лествицу на коне къ преднимъ дверемъ церковным. Пошедшу ему с коня, и заразися о камень, иже предверми церковными възделан на примосте. И притекше прочии, воздняша его, он же едва отдохну, и бысть яко пиянъ, а лица его, яко мерьтвецю бе. Потом же и самъ князь Иванъ возъгони на монастырь, и все воиньство ихъ. И начат вопрошати князь Иванъ: «Где есть князь велики?»

Князь же велики внутрь церкви услыша князя Ивана глаголюща и воспи велми, гляголя: «Брате, помилуйте мя, не лишите мя зрити образа Божиа[969] и Пречистыя матери его, и всех святыхъ его! А не изиду из монастыря сего и власи главы своея урежу зде».

И шед къ дверемъ южным, отпре их самъ и взятъ икону, иже на гробе святого Сергия — Явление святыя Богородица съ двема апостолма святому Сергею — и срете князя Ивана в тех же дверехъ церьковных, глаголя: «Брате, целовали есмя животворящий крестъ и сию икону въ церкьви сей живоначалныя Троиця, у сего же чюдотворцева гроба Сергиева, яко не мыслити намъ, ни хотети никоторому же от братьи межи себе никоего лиха. А се ныне не вемъ, что сбысться надо мною».

Князь же Иван рече к нему: «Господине государь, аще ти въсхощемъ лиха, буди то и над нами лихо. Но се сътворихом християньства деля и твоего окупа: видевши бо се татари, пришедши с тобою, облегчать окупъ, что ти царю давати».[970]

Князь же велики поставль икону на место свое и пад ниць у гроба чюдотворцева Сергеева, слезами обливаяся и велми въздыхая и кричаньем моля, захлипаяся, яко удивитися всем сущимъ ту, и слезы испусти злодеемъ темъ противным. А князь Иванъ мало поклонься къ церкви, изыде, рече Никите: «Възми его». И князь велики много молився и вста от ничанья своего, и възревъ, рече велми: «Где брат князь Иванъ?»

Приступле же злый рабъ, гордый немилосерды мучитель Никита, ятъ за плече великово князя, глаголя: «Поиманъ еси великим княземъ Дмитреемъ Юрьевичемъ». Оному же рекшу: «Воля Божиа да будеть».

Он же, злодей, выведе его изъ церкви и с манастыря сведе, а посадиша его в голы сани, а противу его черньца. И тако отидоша с нимъ к Москве, а бояръ его всех поимаша, а прочихъ всех пограбиша, нагих попущаша.

А сынове великого князя, князь Иванъ да князь Юрьи, ухоронишася в томь же манастыре: а они, кровопийцы, якоже некоторый сладкы ловъ уловивше, отидоша, а о сихъ небрегоша, ниже пытаху о них. Си же великаго князя сынове, Иоанъ и Юрьи, в ту же нощь побегоша из манастыря съ оставшими людьми, с ними кои ухоронишась. Прибегоша ко князю Ивану Ряполовьскому въ Юрьевъ в село его Боярово. Князь же Иванъ съ своею братьею, с Семеномъ и съ Дмитреемъ, и со всеми людьми своими, бежаша с ними к Мурому[971] и тамо затворишася съ многими людми.

А князя великаго Василья в понеделникъ на ночь, на мясопустной недели, февраля 14, приведоша на Москву и посадиша его на дворе Шемякине, и самъ князь Дмитрей Шемяка стоял на дворе Поповкине. В среду на той же недели на ночь ослепиша князя великаго и отослаша его на Углече поле[972] и съ его княгинею, а матерь его, великую княгиню Софью, послаша на Чюхлому.[973]

Слышав же то князь Василей Ярославич[974] да побеже в Литву, да князь Семенъ Иванович Оболеньской[975] с нимъ же, а прочии дети боярьские и вси люди биша челом служити князю Дмитрею. И приведе ихъ къ целованью крестному всех, один Федоръ Басенокъ[976] не въсхоте служити ему. Князь же Дмитрей повеле възложити на него железа тяжки и за сторожи держати его. Он же подговори пристава своего и убежа из железъ, и беже къ Коломне, и тамо лежал под своимъ прителемъ,[977] и многих людей подговорил съ собою, пограби уезды Коломеньские, побеже в Литву съ многими людми. И прибеже в Дябреньскъ къ князю Василью Ярославичю: дал бо бе король князю Дебряньскъ Василью в вотчину, да Гомей, да Стародубъ, да Мстиславль и иные многие места. И князь Василей Ярославич дал Дебряньскъ князю Симиону Оболеньскому да Федору Басенку.[978]

А князь Дмитрей услышевъ, что дети князя великаго, пришед, сели в Муроме со многими людьми, и не въсхоте на них посылати, бояся, понеже бо все людие негодоваху о княженьи его, но и на самово мысляху, хотяще великаго князя на своем осподарьстви видети.

Князь же Дмитрей умысливь сице: призва к себе епископа рязаньскаго Иону на Москву, и пришедшу ему, обеща ему митрополью.[979] И начат глаголати ему: «Отче, чтобы еси шелъ въ свою епископъю, в град Муром, дети великого князя на свой пертахиль взял, а язъ рад ихъ жаловати, и отца ихъ, великаго князя, выпущу, и отчину дамъ доволну, как мощно имъ быти съ всем».

Владыка же Иона поиде к Мурому в судех и с теми речми княжи Дмитреевыми приде в Муром, и начать говорити речи его боаромъ великаго князя детей, тремъ княземъ Ряполовьским и прочимъ с ними. Бояре же много о томъ думавше, смыслиша себе сице: «Аще мы ныне святителя не послушаем, не поидемъ ко князю Дмитрею съ сими великаго князя детми, и онъ, пришед ратью, городъ възмет, и сихъ поимавъ, что хощет, то сътворит имъ, такоже и отъцу ихъ, великому князю, и всемъ намъ. И во что будеть крепость наша, не послушавше сихъ глаголъ святителевых?» И рекоша Ионе владыце: «Аще пришелъ еси с сими глаголы от князя Дмитрея к нашим государемъ, великого князя детем, да и к намъ, но мы сего не дьръзнемъ сътворити, что отпустити нам с тобою дети великаго князя безъ крепости. Но шед в соборну церковь Рожества Пречистыя и възмеши ихъ у Пречистыи с пелены на свой петрахиль, и тако отпустим ихъ с тобою, и сами с ними идемъ».

Владыка же Иона обещась тако сътворити. И вшед въ церковь, начат мольбен Пречистой и, свершивъ молебная, взятъ ихъ ис пелены у Пречистые на свой петрахель. И поиде с ними князю къ Дмитрею в Переславьль, тамо тогда ему сущу. Приде же в Переславль месяца мая 6. Князь же Дмитрей мало почти их с лестью, и на обед к себе зва их, и на третий день после того с темъ же владыкою Ионою посла их къ отцу на Углеч в заточенье. Он же дошед с ними до отца ихъ, и оставивъ ихъ тамо, и възвратися къ князю Дмитрею. Он же повеле ему итти к Москве и сести на дворе митрополиче. Иона же сътвори тако.

А Ряполовьские, то слышавше, князь Иванъ и братья, князь Семенъ и князь Дмитрей, что князь Дмитрей Шамяка слово свое изменил, во всем владыце солгал, и начаша плакати, как бы великого князя выняти. Беша в той мысли тогда с ними князь Иванъ Васильевич Стрига да Иван Ощера з братом Бобром, Юшка Драница и иные многие дети боярские[980] двора великого князя. С ними же в думе был Семен Филимоновъ с детми всеми, да Русалко, Руно и иные дети боярские многие.[981] И учиниша себе срокъ всем быти под Углечем на Петровъ день о полудни. И Семион Филимонов на тот срокъ пришел, а про Ряполовских учинилась весть князю Дмитрею, и не смеша итти на тот срокъ под Углеч, но поидоша за Волгу к Белуозеру. И князь Дмитрей послал за ними с Углеча рать с Василиемъ Вепревым да Феодора Михайловича послал[982] за ними же со многими полки, а срок был имъ сьитись в место на усть Шексны у Всех Святых.[983] И Феодоръ не успе к Василию, а Ряполовские варатишась на Василья, побиша его на усто Мологи.[984] А Феодоръ в ту пору перевезеся на юсть Шексны со всеми полки своими, а Ряполовским бысть весть про него. Они же на того воротишась; Феодоръ же, видевъ их, опять побеже за Волгу. А Ряполовские поидоша по Новгородской земли к Литве и приидоша ко князю Василью Ярославичю во Мстиславль. Семен Филимоновъ со всеми своими от Углеча поиде к Москве, яко ничтоже про тех ведая, одинъ Руно отвернувъ от него за Ряполовскими. И какъ пришедши князи Ряполовские, да князь Иван Стрига, и прочие многие дети боярские, преж писаныя речи и неписаные начаша говорити князю Василью Ярославичю, как бы выняти великого князя.

А князь Дмитрей Шамяка, видя то, что про великого князя мнози люди отступают от него, и розосла по владыки, начат думати со княземъ Иваномъ и со владыками, и з боляры, выпустити ли его, или ни. А владыка Иона на всяк день не престаша, глаголя: «Неправду еси чинил, а меня еси ввелъ во грех и в сором: князя было ти выпустити, и ты детей его с нимъ посадил. А мне еси дал свое слово правое, а они меня послушали, а нынеча во всей лжи. Выпусти его, сведи с моей души и з своей. А что может онъ учинити без века? А дети его малы. А и еще укрепи крестом честнымъ, да и нашею братиею владыками».

Многа же ина изрече. Князь же Дмитрей, много думавъ о том, положи на том, что выпустити великого князя, а дати ему вотчина, на чем бы ему мошно быти.

Того же лета родися великому князю на Углече сынъ Андрей августа въ 13.[985]

О ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ И ЕГО ДЕТЕХ, КАК ИХЪ КНЯЗЬ ДМИТРЕЙ ШАМЯКА ВЫПУСТИЛ С УГЛИЧА. Лето 6955-го. Князь Дмитрей Шамяка поиде на Углеч, хотя выпустити великого князя и дети. Поидоша с ним и вси епископи, и честныя архимандриты, и игумены. И пришедше на Углеч, выпустил великого князя и его детей, каяся и прощаяся, а князь великий смиряясь и во всем вину сам на ся возлогая, яко: «И не сие мне пострадати было грех моих ради и безаконий многих, и преступлений во крестномъ целовании и пред вами, старейшею братию и пред всемъ православнымъ християнством, егоже изгубих и еще изгубити хотелъ есмъ до конца.[986] Достоин есмъ был главныя казни, но ты, государь мой, показал еси на мне милосердие свое, не погубил еси мене со безаконии моими, но да покаюся зол моих».

Сия же имена многа изглагола, им же несть числа и списати не мощно. Глаголюще же к нему, слезам текущим от очию его, яко же быстринам, яко всем сущимъ ту дивитись таковому смирению и умилению. И плакахуся вси, смотряюще его. По сем же князь Дмитрей пир великъ сотвори на великого князя и на великою княгиню, и на детей его. Бяху же ту и вси епископи земли Руские, и боляре многих, и детей боярских. И честь великою учини великому князю и дары ему многи подавал и великой княгине и детемъ их. Да и вотчину дал великому князю Вологду со всемъ, и отпустил великого князя, и со княгинею, и з детми тамо.

Князь же великий пришед на Вологду и пожил немного, и поиде со всеми своими в Кириловъ монастырь, творяся тамо сущую братию накормити и милостину дати; несть бо лзе таковому государю в такой дальней пустыни заточено быти. Слышав же то, боляре великого князя и дети болярские, людие вси побегоша от князя Дмитрея и Ивана к великому князю. Побыв же князь великий на Белеозере, поиде прочь, а люди к нему туто мнози пребыли.

Князь же великий не возвратися к Вологде, но поиде ко Твери, сослася с великимъ княземъ тверскимъ з Борисомъ Александравичем.[987] Пришедшу же ему во Тверь, и князь великий тверский дал ему у себя опочинути и честь велику воздасть ему и дары многи. Князь великий Василей Васильевич обручал тогда за болшаго сына своего за князя Ивана дщерь у великого князя Бориса Марью.[988] Мнози же боляре со многими людьми приидоша к великому князю во Тверь.

А коли князь Дмитрей выпущал еще великого князя, а князь Василей Ярославич в Литве будя, а того не ведая, здумал с боляры великого князя, что, оставивъ жены и дети в Литовской земли, поити искати великого князя, как его выняти изо Углеча, и учиниша себе срок всем снятись в Литовской земли волости в Пацине.[989] И еще не вышедшим из Литовской земли, князь Василей Ярославич иде во Мстиславль, а с ним Ряполовские три да и князь Иванъ Стрига, да Ощера, и иные многи дети боярские с ними, а в Дебрянце князь Семен Оболенской да Басенокъ да многие же дети боярские с ними, и в то время прииде весть князю Василию во Мстиславль, что князь велики выпущенъ, а дана ему Вологда, и пригонил Данило Башмак.[990] А в Дебряньскъ пригонилъ къ князю Семиону некто киянинъ Полтинкою зовут, а лежалъ тотъ на Москве от княгини Настасьи Олелковы[991] на вестехъ про великого же князя да из Дебряньска погонилъ к Киеву, а сказал имъ ту же весть, с чемъ и Башъмакъ пригонилъ. Князь же Василей Ярославичь со всеми людьми и с бояры, и женами, и с детми поидоша изо Мьстиславля, а изъ Дебряньска князь Семенъ да Басенок, такоже съ всемъ, и снидошась в Пацине.

И пригонилъ къ нимъ туто Дмитрей Ондреевъ, что уже князь великий пошол с Вологды къ Белуозеру, да оттоле и къ Твири. Они же оттоле поидоша вси вместе со многими людьми. Пришедшимь же имъ в Елну, и сретошась с ними татарове, и начаша межи собе стрелятися. По сем же татарове начаша Руси кликати: «Вы хто есть?» Они же отвещаша: «Москвичи, а идемъ со княземъ с Васильемъ Ярославичемъ искати своего государя великого князя Василья Васильевича, сказывають его выпущена. А вы кто есте?» Татарове же рекоша: «А мы пришли из черкас съ двема царевичи Махметевыми детми, и с Касымом да съ Ягупомъ».[992] Слышели бо про великого князя, что братья над нимъ зраду учнили и они пошли искати князя великаго за передьнее его добро и за его хлебъ: «Много бо добра его до нас было». И тако сшедшеся и укрепившеся межю себе, поидоша вкупе, ищущи великого князя, како бы ему помощи.

А князь Дмитрей Шемяка и князь Иванъ Можайской еще стояли тогда на Волоце.[993] А князь великий послалъ в ту пору к Москве изгоном боярина своего Михаила Борисовича Плещеева[994] с малыми зело людми, какъ мощно бы имъ проити мимо рать княжу Дмитрееву. И тако проидоша мимо всю рать, никим же видимы, и приидоша к Москве в нощи противу Рожества Христова, в самую же завтреню приидоша к Никольскимъ воротомъ. А в ту пору въ град въехала к завтрени княгини Ульяна княжа Васильева Володимерича[995] къ празднику, и вратом отвореным бывшимъ. Они же часа того внидоша въ град. Намесьтник же княж Дмитреевъ Федоръ Галичский[996] Пречистые от завтрени убеже. А княжа Иванова наместника Василья Чешиху, бежаща из града на кони, изнимал истобничишко великие княгини, Ростопчею звали, и приведе его к воеводамъ, и оковаша его; а прочих детей боярьских, княжихъ Дмитреевых и княжихъ Ивановых, имающе, грабяху и коваху. А гражанъ приведоша к целованию за великово князя за Василья, а град начаша крепити.

А князь велики поиде к Волоку на Шемяку и на Можайсково со многою силою. Они же в недоумени бывше: се от Тфири на них князь велики идеть, а се прииде к ним весть, что царевичи идут да князь Василей Ярославичь со многою же силою, а Москва уже взята, а от них люди одинако бежатъ. И тако побегоша къ Галичю, а оттоле на Чюхлому, и ту вземъ с собою матерь великаго князя, великую княгиню Софью, побеже на Коргополе. А князь велики поиде за ними, а княгиню великую отпустилъ к Москве, и пришед, ста под Углечемъ. Прииде же туто к нему князь Василей Ярославич да с ним бояре великого князя прежеречении; и стоявъ поду Углечем, взят его. Убиен же бысть тогда подъ градомъ литвинъ, храбрый человекъ Юшко Драница.

И оттоле поиде князь велики къ Ярославлю, и ту придоша к нему царевичи Касым да Ягуп. Изъ Ярославля же послалъ князь велики къ князю Дмитрею боярина своего Василья Федоровича Кутузова, прося у него матери своея, великии княгини Софеи, глаголя ему тако: «Брате князь Дмитрей Юрьевич, коя тебе и хвала, что держишь у себе матерь мою, а свою тетку? Чем семъ хощешь мне мьститися? А яз уже на своемь столе на великом княженьи».

И отпустив же того, поиде самъ назад к Москве, и прииде на Москву февраля въ 17, в Пяток сырный.

Болярин же великого князя пришед изглагола та вся князю Дмитрею, и множайша его. Князь же Дмитрей, обдумав з боляры своими, рече: «Что, брате, томити мне тетку, госпожу свою великою княгиню? А сам бегаю, а люди себе надобныи, а уже истомленыи, а еще бы сее стеречи, лучши отпустити ея ис Каргополя».

А с нею послал князь Дмитрей болярина своего Михайло Феодоровича Сабурова[997] да детей боярских с ним. Слышавше князь великий, что мати его отпущена, а уже близко, и поиде противу ея. И сретошась у Троицы в Сергиеве монастыри, и оттоле поиде с матерью к Переславлю, а Михайло Сабуровъ и с прочими, добил челом великому князю, не возвратишась к Шемяке, не оста-шась у великого князя служити ему.

ПЕРЕВОД

6954 (1445—1446). <...> О ПЛЕНЕНИИ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ — КАК ОН БЫЛ ЗАХВАЧЕН КНЯЗЕМ ИВАНОМ АНДРЕЕВИЧЕМ У ТРОИЦЫ В СЕРГИЕВОМ МОНАСТЫРЕ. Внушил дьявол князю Дмитрию Шемяке мысль овладеть великим княжением, и он начал сноситься с князем Иваном Можайским, говоря, что «царь отпустил великого князя под условием, скрепленным присягой, что царю достанется власть в Москве, и во всех русских городах, и в наших отчинах, а великий князь хочет править в Твери». И так по дьявольскому наущению князья сносились между собой и устроили заговор со своими советниками, которые у них тогда были — Константинович и прочие бояре, не желающие добра своим государям и всему христианству. И отправляют послов с теми же речами к великому князю Борису Тверскому. Он же, услышав эти речи и устрашившись, стал их единомышленником. В заговоре с ними были и многие из москвичей, бояре и купцы, участвовали в заговоре и некоторые из чернецов. И так стали князья со своими советниками тайно вооружаться и искать подходящего времени, чтобы внезапно захватить великого князя. И нашли удобный случай для исполнения своего злодейского замысла.

Когда великий князь отправился поклониться живоначальной Троице и мощам Сергия-чудотворца, пойдя со своими благородными детьми, с князем Иваном и князем Юрием, и с совсем немногими людьми, думая только пожаловать братию этой великой лавры, то к князьям Дмитрию Шемяке и Ивану Можайскому ежедневно посылались вести из Москвы от изменников. И они, собравшись, стояли в Лузе готовые, как псы, на лов, или как дикие звери, хотящие насытиться кровью человеческой.

Когда к ним пришла весть, что князь великий выехал из города, они тотчас же внезапно подошли к Москве. И пришли в феврале месяце в субботу, накануне воскресенья недели о блудном сыне, в девять часов ночи, и заняли город; и не оказали им сопротивления — никто об этом ничего не знал, кроме их единомышленников, которые отворили им городские ворота. И, войдя в город, они пленили великих княгинь Софию и Марию и разграбили казну великого князя и его матери, захватили и ограбили находившихся там бояр, и других многих, и горожан.

И в ту же ночь отпускает князь Дмитрий Ивана Можайского к Троице со многими своими и его людьми, чтобы застать врасплох великого князя.

В воскресенье недели о блудном сыне, во время литургии, прискакал к великому князю человек по имени Бунко, чтобы сообщить, что идут на него ратью князь Дмитрий Шемяка и князь Иван Можайский. Но великий князь не поверил ему, потому что тот Бунко незадолго перед этим перешел на службу к князю Дмитрию, и сказал: «Так сеют смуту между нами. А я со своей братьею целовал крест. Как же может быть такое?»

И велел прогнать Бунко из монастыря и воротить обратно. И когда тот был на Воре, захватил его сторожевой отряд заговорщиков и избил. А князь великий, хотя и не поверил ему, а все-таки послал сторожевой отряд к Радонежу. Они же, придя, стали на страже на горе над Радонежем, и увидел их издалека сторожевой отряд заговорщиков; те же не заметили ратников, ибо не поверили вестям, переданным Бунко. А сторожевой отряд заговорщиков сообщил князю Ивану, что на горе за Радонежем стоит стража. Он же повелел снарядить много саней, будто возы, а в них спрятать по два человека в доспехах: один под рогожами, а другой под войлоком, а третий чтобы шел сзади, как бы за возом. И когда передние сани уже миновали сторожей, тогда выскочили все из саней и захватили стражу, а тем никак было не убежать, ибо снег был тогда в девять пядей.

И так они вскоре подошли к монастырю. И вот явились, скача на конях с горы, к селу Климентьевскому, как на счастливый лов.

И как увидел их князь великий, бросился он на конюшенный двор, и не было ему готового коня, ибо он сам счел правду ложью, понадеявшись на крестное целование, не повелел ничего приготовить. А люди все были в унынии, все оторопели как безумные; князь великий, увидев, что ему нет ни от кого помощи, ринулся в монастырь, к каменной церкви Святой Троицы. Пономарь же, инок по имени Никифор, прибежал и отворил церковь, князь вошел в церковь, а Никифор запер его и, отойдя, спрятался.

А они, убийцы, как свирепые волки, ворвались в монастырь на конях, и впереди всех Никита Константинович, и въехал по лестнице на коне к передним дверям церковным. И, слезая с коня, расшибся о камень, который был вделан в крыльцо перед дверьми. И подоспели прочие, подняли его, он же едва отдышался, и был словно пьяный, и лицо как у мертвеца. Потом и сам князь Иван прискакал в монастырь, и все их войско. И стал спрашивать князь Иван: «Где князь великий?»

Князь же великий, находясь внутри церкви, услышал голос князя Ивана и громко возопил: «Брат, помилуй меня, не лиши меня счастья зреть образ Божий и Пречистой его матери и всех его святых! А я не выйду из этого монастыря и постригусь здесь».

И, подойдя к южным дверям, сам их отпер, и взял икону с гроба святого Сергия — Явление святой Богородицы с двумя апостолами святому Сергию — и встретил князя Ивана в тех же дверях церковных, говоря: «Брат, мы целовали животворящий крест и эту икону в церкви живоначальной Троицы у этого самого гроба чудотворца Сергия, чтобы нам не замышлять и не хотеть никакого зла никому из братьи. А теперь вот не знаю, что будет со мной».

Князь же Иван сказал ему: «Господин государь, если захотим тебе зла, то пусть будет и нам зло. Но делаем мы это ради христианства и из-за твоего выкупа: ибо, увидев это, татары, пришедшие с тобой, облегчат выкуп, который ты обязался давать царю».

Князь же великий поставил икону на свое место и пал ниц у гроба чудотворца Сергия, обливаясь слезами, стеная и умоляя с криком, и захлебываясь от рыданий, так что все были потрясены и даже злодеи и отступники прослезились. А князь Иван слегка поклонился в сторону церкви и вышел, сказав Никите: «Возьми его». А князь великий долго молился и, встав с земли и оглянувшись, воскликнул: «Где брат князь Иван?»

И тут подошел к нему злой раб, гордый, немилосердный мучитель Никита, взял великого князя за плечи и сказал: «Ты во власти великого князя Дмитрия Юрьевича». Тот же ответил: «Воля Божья да будет».

Он же, злодей, вывел его из церкви и увез из монастыря, и посадили его в голые сани, а напротив него чернеца. И так поехали с ним в Москву, а бояр его всех похватали, прочих же всех ограбили, отпустив нагими.

А сыновья великого князя, князь Иван да князь Юрий, спрятались в том же монастыре: кровопийцы эти, словно завершив счастливый лов, удалились, не позаботившись и даже не спросив о них. Сыновья же великого князя, Иоанн и Юрий, в ту же ночь бежали из монастыря с оставшимися людьми, которым удалось вместе с ними спрятаться. Прибежали они к князю Ивану Ряполовскому в Юрьев, в его село Боярово. Князь же Иван со своими братьями, с Семеном и с Дмитрием, и со всеми своими людьми бежал к Мурому и там затворились с многими людьми.

А князя великого Василия в понедельник к ночи, на мясопустной неделе, 14 февраля, привели на Москву и посадили его на Шемякином дворе, а сам князь Дмитрий Шемяка стал на Поповкином дворе. В среду на той же неделе вечером ослепили великого князя и сослали его с княгиней на Углич, а мать его, великую княгиню Софью, послали на Чухлому.

Услышав обо всем этом, князь Василий Ярославич бежал в Литву, а с ним князь Семен Иванович Оболенский, а прочие дети боярские и все люди били челом в службу князю Дмитрию. И привели их к крестному целованию всех, один лишь Федор Басенок не захотел служить ему. Князь же Дмитрий велел заковать его в тяжкие железные оковы и держать под стражею. Он же, подговорив своего пристава, бежал из-под оков, и убежал к Коломне, и там укрылся под своим селом, и многих людей подговорил примкнуть к себе, пограбил Коломенские уезды и побежал в Литву с многими людьми. И прибежал в Дебрянск к князю Василию Ярославичу, ибо король дал князю Василию вотчину Дебрянск, да Гомель, да Стародуб, да Мстиславль и иные многие места. И князь Василий Ярославич отдал Дебрянск князю Семену Оболенскому и Федору Басенку.

А князь Дмитрий, услыхав, что дети великого князя, придя, засели в Муроме со многими людьми, не решался посылать за ними, потому что все люди негодовали из-за его вокняжения и замышляли против него самого, желая видеть своим государем великого князя.

Князь же Дмитрий задумал такое: призвал к себе епископа рязанского Иону на Москву и, когда тот пришел, обещал ему митрополию. И начал говорить ему: «Отче, сходил бы ты в свою епископию, в город Муром, взял детей великого князя под свою епитрахиль, а я буду рад их пожаловать, и отца их, великого князя, выпущу, и дам ему достойную его вотчину, чтобы у него там все было».

Владыка же Иона отправился к Мурому на судах и принес туда речи князя Дмитрия и стал говорить эти речи боярам детей великого князя, трем князьям Ряполовским и прочим, которые были с ними. Бояре же, подумав об этом, решили так: «Если мы теперь святителя не послушаем, не пойдем к князю Дмитрию с детьми великого князя, то он, придя с войском, возьмет город и, захватив их, сотворит с ними, что захочет; так же поступит и с отцом их, великим князем, и со всеми нами. И чего будет стоить наша присяга, если мы не послушаем слов святителя?» И сказали владыке Ионе: «Хотя ты и пришел с этими словами от князя Дмитрия к нашим государям, детям великого князя, и к нам, но мы не может так сделать — отпустить с тобой детей великого князя без присяги. Но если ты пойдешь в соборную церковь Рождества Пречистой и возьмешь их из-под покровительства Пречистой под свою епитрахиль, то тогда мы отпустим их с тобою и сами пойдем с ними».

Владыка же Иона обещал так сделать. И, войдя в церковь, начал молебен Пречистой, и, совершив молебен, взял их из-под покровительства Пречистой под свою епитрахиль. И отправился с ними к князю Дмитрию в Переяславль, где он тогда находился, и пришел в Переяславль 6 мая. Князь же Дмитрий притворно оказал им небольшие почести, пригласил их на обед, и на третий день после этого послал их с тем же владыкой Ионою к отцу в Углич в заточение. Он же дошел с ними до отца их и, оставив их там, возвратился к князю Дмитрию. Тот же приказал ему идти к Москве и сесть на митрополичьем дворе. Иона так и сделал.

А Ряполовские, князь Иван с братьями, князем Семеном и князем Дмитрием, услышав, что князь Дмитрий Шемяка нарушил свое слово, солгал владыке во всем, начали горевать и думать, как бы им освободить великого князя. Единомышленниками их были тогда князь Иван Васильевич Стрига и Иван Ощера с братом Бобром, Юшко Драница и иные многие дети боярские, придворные великого князя. С ними же в сговоре был Семен Филимонов со всеми детьми, Русалко, Руно и иные многие дети боярские. И установили срок — всем быть под Угличем в Петров день в полдень. И Семен Филимонов к тому сроку пришел, а о Ряполовских стало известно князю Дмитрию, и они не решились идти к этому сроку под Углич, а пошли за Волгу к Белоозеру. И князь Дмитрий послал за ними с Углича рать с Васильем Вепревым, послал также за ними Федора Михайловича с многими полками, и назначен был им срок сойтись в одном месте на устье Шексны у церкви Всех Святых. И Федор не успел подойти к Василию, и Ряполовские, обратившись против Василия, разбили его на устье Мологи. А тем временем Федор переправился на устье Шексны со всеми своими полками, и Ряполовские получили о нем весть. Они обратились против него; Федор же, увидев их, опять побежал за Волгу. А Ряполовские пошли по Новгородской земле к Литве и пришли ко князю Василию Ярославичу в Мстиславль. Семен Филимонов со всеми своими людьми от Углича пошел к Москве, ибо ничего обо всем этом не знал, один только Руно повернул от него, пойдя за Ряполовскими. И когда пришли Ряполовские, да князь Иван Стрига и прочие многие дети боярские, они стали говорить князю Василию Ярославичу прежде написанные и неписаные речи о том, как им освободить великого князя.

А князь Дмитрий Шемяка, видя, что из-за великого князя многие люди отступились от него, послал за владыками и стал совещаться с князем Иваном, с владыками и с боярами, выпустить ли его или нет. А владыка Иона каждый день, не переставая, говорил: «Совершил ты неправду, а меня вверг в грех и в срам: тебе следовало князя выпустить, а ты посадил вместе с ним еще и детей. А мне ты дал честное слово, и они меня послушались, и нынче вся эта ложь на мне. Выпусти его, сними грех с моей души и со своей. Что он может совершить без глаз? А дети его малы. А кроме того, вели ему поцеловать крест, и наша братия, владыки, будут свидетелями».

Много и другого говорил. Князь же Дмитрий, много думав об этом, решил выпустить великого князя и дать ему вотчину, в которой он мог бы жить.

В том же году родился у великого князя в Угличе сын Андрей 13 августа.

О ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ И ЕГО ДЕТЯХ — КАК КНЯЗЬ ДМИТРИЙ ШЕМЯКА ВЫПУСТИЛ ИХ ИЗ УГЛИЧА. В год 6955 (1447). Князь Дмитрий Шемяка пошел в Углич, чтобы выпустить великого князя и его детей. И пошли с ним все епископы, честные архимандриты и игумены. И, придя в Углич, выпустил великого князя и его детей, каясь и прося прощения, а великий князь выразил смирение и возложил на себя всю вину такими словами: «Должно было мне и не так пострадать за грехи и беззакония мои, и за нарушения крестного целования, данного вам, моим старшим братьям и всему православному христианству, которое я губил и хотел погубить окончательно. Достоин я был смертной казни, но ты, государь мой, проявил ко мне милосердие свое, не лишил меня, отягченного грехами, жизни, но дал мне возможность покаяться в них».

И еще много говорил таких речей — их же перечислить и записать невозможно. И когда он говорил, а слезы потоками текли из его очей, то все бывшие там дивились такому смирению и благочестию. И плакали все, глядя на него. Потом князь Дмитрий устроил великий пир в честь великого князя, великой княгини и их детей. Были же тут и все епископы Русской земли, и бояре многие, и дети боярские. И честь великую оказал великому князю, и дары многие ему давал, и великой княгине, и детям их. И дал в вотчину великому князю Вологду со всеми землями, и отпустил его туда с великой княгиней и детьми.

Князь же великий, приехав в Вологду, пробыл там немного и пошел со всеми своими людьми в Кириллов монастырь, как бы для того, чтобы накормить тамошнюю братию и дать милостыню; нельзя ведь такому великому государю оставаться заточенным в столь дальней и пустой земле. Услышав об этом, бояре великого князя, и дети боярские, и многие люди побежали от князя Дмитрия и князя Ивана к великому князю. Побыв же на Белоозере, князь великий пошел прочь, и тут к нему прибыли многие люди.

Князь же великий не возвратился к Вологде, но пошел к Твери, снесясь с великим князем тверским Борисом Александровичем. Когда же он пришел в Тверь, то князь великий тверской пригласил его отдохнуть с дороги, оказал ему великую честь и дал многие дары. Тогда князь великий обручил своего старшего сына князя Ивана с дочерью великого князя Бориса Марией. Многие же бояре с многочисленными слугами перешли к великому князю в Тверь.

А когда князь Дмитрий еще только выпускал великого князя из заточения, то князь Василий Ярославич, будучи в Литве и еще не зная этого, договорился с боярами великого князя, что они, оставив жен и детей в Литовской земле, попытаются добраться до великого князя и похитить его из Углича. И установили срок, когда всем встретиться в Литовской земле в городе Пацине. И когда они еще не вышли из Литовской земли, князь Василий Ярославич пошел в Метиславль, а с ним трое Ряполовских, да князь Иван Стрига, да Ощера, и иные многие дети боярские с ними, а в Дебрянске были князь Семен Оболенский да Басенок и также многие дети боярские; как раз в то время пришла весть к князю Василию в Мстиславль, что князь великий выпущен и дана ему Вологда. И прискакал с этой вестью Данило Башмак. В Дебрянск же прискакал к князю Симеону некий киевлянин, прозванный Полтинкой, который был послан в Москву княгиней Настасьей Олельковой для получения вестей про великого князя, а из Дебрянска поскакал к Киеву и рассказал им ту же весть, с которой примчался Башмак. Князь же Василий Ярославич со всеми людьми, и с боярами, и с женами, и детьми отправился из Мстиславля, а из Дебрянска — князь Семен и Басенок, также со всеми людьми, и сошлись они в Пацине.

И тут к ним прискакал Дмитрий Андреев с вестью, что князь великий пошел из Вологды к Белоозеру, а оттуда к Твери. Они же тогда пошли все вместе с многими людьми. Когда же они пришли в Ельню, встретились с ними татары, и началась между ними перестрелка. Потом татары стали кричать русским: «Вы кто такие?» Те же ответили: «Мы москвичи, а идем с князем Василием Ярославичем искать своего государя великого князя Василия Васильевича, говорят, что он выпущен. А вы кто такие?» Татары же сказали: «А мы пришли из черкас с двумя царевичами, сыновьями Махмета, — Касымом и Ягупом». Ибо они слышали про великого князя, что братья ему изменили, и пошли его искать, чтобы отплатить ему за оказанное им добро и угощение: «Много он сделал нам добра». И так, сойдясь и договорясь между собой, они пошли вместе, ища великого князя, чтобы ему помочь.

А князь Дмитрий Шемяка и князь Иван Можайский тогда еще находились на Волоке. Князь же великий послал тогда тайно к Москве своего боярина Михаила Борисовича Плещеева с совсем немногими людьми, чтобы они могли пробраться мимо войска князя Дмитрия. И они прошли через все войско никем не замеченные, и пришли к Москве в ночь на Рождество Христово, подошли к Никольским воротам в самую заутреню. А в ту пору в город въехала к праздничной заутрене княгиня Ульяна, жена князя Василия Владимировича, и ворота были отворены. Они же тотчас вошли в город. Наместник же князя Дмитрия Федор Галицкий бежал с заутрени из церкви Пречистой. А наместника князя Ивана Василия Чешиху, убегавшего из города на коне, захватил истопничишка великой княгини по прозвищу Ростопча, и привел его к воеводам, и посадил его в оковы; прочих же детей боярских князя Дмитрия и князя Ивана, забирая в плен, грабили и заковывали. А горожан привели к присяге великому князю Василию и начали укреплять город.

А князь великий пошел к Волоку на Шемяку и на Можайского со многой силой. Они же были в смятении: вот от Твери на них идет князь великий, а вот к ним приходит весть, что идут царевичи и князь Василий Ярославич со многими силами, Москва уже взята и люд от них все как один бегут. И тогда побежали они к Галичу, а оттуда на Чухлому и, взяв там с собой мать великого князя, великую княгиню Софью, бежали в Каргополь. А князь великий пошел за ними, великую княгиню отправив к Москве, и, придя, стал под Угличем. Туда же пришел к нему князь Василий Ярославич, а с ним уже упомянутые бояре великого князя и, осадив Углич, взяли его. Убит же был тогда под городом литовец, храбрый человек Юшко Драница.

И оттуда князь великий пошел к Ярославлю, а там к нему пришли царевичи Касым и Ягуп. Из Ярославля же послал князь великий к князю Дмитрию своего боярина Василия Федоровича Кутузова, прося у него отпустить свою мать, великую княгиню Софью, говоря ему так: «Брат мой, князь Дмитрий Юрьевич, что тебе за добро, что ты держишь у себя мою мать, а свою тетку? Чем ты мне так отомстишь? А я уже на своем престоле, на великом княжении».

И, отпустив посла, пошел сам назад к Москве, и пришел в Москву 17 февраля, в Пяток сырный.

Боярин же великого князя, придя, сказал это все князю Дмитрию, и многое сверх того. Князь же Дмитрий, посовещавшись со своими боярами, сказал: «Зачем, брат, мне томить мою тетку, госпожу великую княгиню? Сам я в бегах, люди самому надобны, а уже утомлены, и еще ее стеречь. Лучше отпустить ее из Каргополя».

А с нею князь Дмитрий послал боярина своего Михаила Федоровича Сабурова и с ним детей боярских. Князь великий, услышав, что мать его отпущена и находится уже близко, пошел навстречу ей. И встретились у Троицы в Сергиевом монастыре, и оттуда пошел он с матерью к Переяславлю, а Михаил Сабуров с прочими, бив челом великому князю, не возвратились к Шемяке, но остались у великого князя служить ему.

КОММЕНТАРИЙ

Летописная повесть ο пленении, свержении и ослеплении Василия II входит в число рассказов ο феодальной войне между Василием и его соперниками в борьбе за великое княжение — князем Галича-Костромского Юрием Дмитриевичем Галицким и его сыновьями Василием Косым и Дмитрием Шемякой. Β 1445 г. Василий II потерпел поражение в Суздальской битве с татарским ханом Улу Мухаммедом, отколовшимся от Орды и захватившим Белев и Нижний Новгород, и был взят в плен. Выпущенный из плена Василий II обязался выплатить хану огромный выкуп за освобождение. Этим обстоятельством воспользовались Дмитрий Юрьевич Шемяка и его союзники для выступления против великого князя.

«Повесть об ослеплении Василия II» появляется в летописании не ранее 50-х гг. XV в. — после окончательной победы Василия II (Темного). Β общерусском своде середины XV в. (Софийская первая летопись младшего извода) читаются лишь самые краткие упоминания ο феодальной войне, изложенные без явного сочувствия той или иной стороне. Наиболее ранний текст «Повести об ослеплении Василия II» содержится в неизданном Музейном летописце — памятнике московского великокняжеского летописания, доведенном до 1452 г. Рассказ был заимствован великокняжеским сводом начала 70-х гг. (Никаноровская и Вологодско-Пермская летописи) и вошел с незначительными изменениями в летописание последуюшего времени (начиная с Московского свода конца XV в.). Уже М. Д. Приселков высказывал предположение, что этот рассказ имел источником воспоминания самого Василия Темного, доживавшего последние дни при фактическом управлении сына (Ивана III) и располагавшего «в условиях вечного мрака только воспоминаниями и образами прошлого» (Приселков М. Д. История русского летописания XI—XV вв. Л., 1940, с. 172).

Текст «Повести об ослеплении Василия II» публикуется по Музейному летописцу — РГБ, ф. 178 (Музейное собр.), № 3271, л. 224—231 об. Между л. 229 об. и 230 в этом списке обнаруживается значительный пропуск в тексте (от слов «князь Иванъ и братья» до «что князь велики выпущенъ»), окончание (от слов «назад к Москве») также отсутствует. Мы восполняем этот текст по другому списку того же летописца — БРАН, 34. 2. 31, л. 433 об.— 435 об. и л. 437. Пропуски и погрешности обоих списков летописца исправляются по Вологодско-Пермской летописи (ПСРЛ, т. XXVI. М.—Л., 1959).