Битва за Иерусалим

1

Пока три парашютных полка овладевали кварталами иорданского Иерусалима северней стены Старого города и захватывали ключевые позиции, сжимающие его со всех сторон железными объятиями осады, орудия легиона продолжали обстреливать еврейский Иерусалим. Эта часть города тонула в тучах дыма, жители отсиживались за мешками с песком, в убежищах и коридорах, с напряжением ожидая дальнейшего. Опустевшие с началом первого артналета улицы вот уже сутки были безжизненны. В короткие паузы между вулканическим артиллерийским грохотом здесь царила мертвая тишина. Лишь бойцы гражданской обороны появлялись то тут, то там. Их вызывали тушить пожары, десятками занимавшиеся на иерусалимских улицах. Они бежали спасать семьи, не успевшие укрыться от обстрела; сопровождали в госпиталь сотни раненых, беспрерывный поток которых плыл с места сражения парашютистов из иорданского Иерусалима.

И в этот час можно было увидеть группу людей из гражданской обороны, шагающих по пустынной улице. Они направлялись в подразделение минометчиков, которое стояло в самом городе. С ними были две женщины из соседних домов — они несли солдатам холодный лимонад и печенье.

Группа вышла на склон холма, укрепленный песчаной насыпью. За насыпью торчали стволы минометов. Угрожающе рявкая, они изрыгали мины в сторону врага. Иехуда Хаэзрахи, в своей погоне за войной добравшийся и сюда, смотрел с насыпи на стрелявшие без устали минометы. Казалось, вся вселенная была заполнена их гулом и пороховой гарью. Он смотрел на минометчиков — как безмолвно и ритмично они работают; на их командиров и корректировщиков, которые вычисляли прячущиеся на горизонте цели с сосредоточенной тщательностью фармацевтов, колдующих над составлением опасных лекарств. Этот контраст заставил Иехуду подумать, что ему удалось попасть в самое шумное и одновременно самое спокойное место в городе.

«Самое шумное, — писал он после войны, — из-за неумолчного гудения рации, из-за надрывных криков командира Нери, адресованных минометчикам или связным, носящимся взад и вперед, но в основном, конечно, из-за ужасающего гула со вспышками огня и плотным дымом при вылете мин из стволов. Самое спокойное — потому что среди всего этого шума под маскировочными навесами принимали исходные данные от наблюдателей, вращали диски вычислительной аппаратуры, подсчитывали углы, расстояния, азимуты, словно занимаясь математическими головоломками».

Уполномоченные гражданской обороны прошли на позицию, и отовсюду к ним потянулись минометчики, усталые и грязные, с запыленными, щетинистыми лицами, воспаленными от бессонницы глазами и покрытыми копотью руками. Они столпились вокруг сосудов с холодной водой, которую им подавали женщины, и пили ее с наслаждением.

— Что в городе? — спросил один из них.

— Много разрушений? — допытывался другой.

Как вообще настроение? — интересовался третий.

Во время этой минутной паузы нашлось место и шутке, и смеху, но очень скоро окрик командира «Всем на позиции» покончил с передышкой.

Гудящие рации передавали все новые и новые просьбы об огневой поддержке полкам.

Битва продолжалась.

В 10.00 утра командир полка Иерусалимской бригады Михаэль Файкес вместе с начальником своего разведотдела Джонни прибыл к комбригу в дом Гистад- рута за получением окончательно сформулированного приказа атаковать иорданский Абу-Тор. Задача захватить Абу-Тор была возложена на их полк ранним утром, и для ее выполнения в Эйн-Керем с холмов Иерусалимского коридора были вызваны роты полка (где они находились с дней готовности). Но поскольку накануне один бой уже был полком упущен (вы помните, бронетанковая бригада Ури Бен-Ари захватила опорные пункты Абдель-Азиз, Радар и Неби-Самуэль, тогда как готовились их атаковать солдаты Иерусалимского полка), на сей раз было решено заранее окончательно согласовать все вопросы между командиром полка Файкесом и комбригом и назначить время выступления. Полку же Файкеса поручалось в послеобеденные часы овладеть самым южным кварталом города и, таким образом, фактически завершить окружение Старого города.

Файкес и Джонни поднялись на крышу здания Ги- стадрута и оттуда наблюдали за финалом атаки парашютистов на самый северный квартал иорданского Иерусалима — Шейх-Джарах.

Пограничной линией, проходившей по самой середине Абу-Тор, до этого дня служило высокое и широкое заграждение, делившее квартал на две части. По обе стороны границы друг против друга стояли восемь основательно укрепленных каменных домов. Четыре дома были позициями иорданцев, четыре др; лгих — израильтян. На северной оконечности квартала находилась арабская позиция Бет-Хатрисим, а против нее — позиция Бет-Хатрисим израильская. За ней — позиция «взводного дома», прозванного так потому, что в доме размещался взвод легионеров. Напротив — ее израильский двойник. Затем позиция Арье в центре и позиции Лулав на южном конце квартала, напротив — их израильские двойники под теми же названиями. Задача полка Файкеса заключалась в захвате четырех ключевых иорданских позиций, что открыло бы доступ ко всему иорданскому Абу-Тор и овладению им.

Командиры рот, которым эту задачу предстояло осуществить, с утра прибыли в израильский Абу-Тор и разошлись по своим участкам, дабы каждому досконально изучить его, определить исходные точки прорыва и до полудня представить командиру полка детальную программу наступательных действий.

Моше, один из ротных Файкеса, отправился на самый южный участок и приблизился к позиции Лулав, где накануне мы оставили Менахема любующимся, подобно Пьеру Безухову, красотой поля боя. С того времени он успел побывать в огне уже не в качестве эстетствующего наблюдателя, а в шкуре рядового бойца. Когда в 2.00 началась огневая подготовка, сосредоточенная на пограничной линии и готовившая прорыв парашютистов в Полицейскую школу и Американский квартал, его пулемет строчил вместе с сотнями других пулеметов, базук, минометов и ружей. Когда вражеские орудия начали обстреливать позиции Абу-Тор, он лежал под снарядами, и все пространство вокруг него было словно начинено зажженными светильниками. «Ляжет одна из этих штучек рядом, — прошептал его сосед, — и запросто выпустит из тебя кишки».

Сегодня утром Менахем вновь издали наблюдал за страшными огненными стрелами, летевшими с гребней Азарии и Абу-Диса на Резиденцию Верховного комиссара и испепелившими вокруг него рощу. Обстрел тянулся уже очень давно, а Менахем различал на горизонте лишь зеленое пятно рощи да вздымающиеся клубы дыма. Он не знал, что в эту зелень с воем, один за другим, ложатся снаряды, и многие солдаты из охраны Резиденции окрашивают рощу кровью и оглашают ее душераздирающими криками («Бежать в убежища! Артналет!» — «А-а-а-аа… Моя нога! Ногу оторвало!..»). Некоторых так искалечило, что их невозможно было опознать. Другие очевидцы этого кошмара буквально окаменели. Их приходилось подолгу расталкивать, чтобы заставить выбраться из зоны пожара. «Никто из нас не верил, что мы выйдем из этой Резиденции живыми», — говорит один из солдат.

Артналет на Резиденцию длился около двадцати минут, и Менахем следил за ним, пока не увидел израильские самолеты, пикирующие на гребни Азарии, освобождаясь от бомб и взмывая затем к зениту. После авиационной бомбежки на горизонте стихло, и над Азарией показался дым. («как от сожженной нефти»), черные клубящиеся облака поднимались со всех отрогов. Менахем вглядывался в этот дым, радуясь тому, как точно и эффективно поработала авиация. Поскольку самолетам действительно удалось подавить почти все орудия и танки, беспокоившие окрестность, Менахем смог теперь только вспоминать пылающие горизонты и размышлять о трагическом порадоксе жизни, когда ужасный смысл явления не лишает его внешней красоты. Возможность эстетического восприятия независимо от нравственной сути явления напомнила ему императора Нерона, с наслаждением созерцающего охваченный пожаром Рим.

Пока Менахем был погружен в размышления на тему о красоте и разрушении, ротный Моше обошел позицию Лулав, изучил местность и составил план наступления своей роты. Поначалу все его внимание сосредоточилось на округлом каменном двухэтажном доме — арабском Лулаве. На крыше и на первом этаже виднелись мешки с песком, бетонированные парапеты и амбразуры, изрыгавшие огонь. Моше было ясно, что в столь поздние часы атаковать укрепление с фронта под беспрерывным огнем, извергаемым из этих амбразур, рискованно. Более приемлемым ему представлялся глубокий обход в конце квартала и по южному склону, с тем чтобы в итоге выйти к укреплению и штурмовать его с тыла, гак как все входы в дом были расположены там, и только оттуда можно было в него проникнуть. Правда, этот путь должен был неминуемо оказаться под обстрелом снайперов, но с этой проблемой Моше предполагал справиться при помощи дымовых шашек.

В 12.30 командир полка Файкес получил от комбрига последнюю санкцию на атаку арабской части квартала Абу-Тор и отправился на позицию Арье, где его ждали командиры рот и Аарон, командир танков, приданных его полку. Были рассмотрены и утверждены планы наступления каждой роты, после чего ротные командиры вышли в Немецкий квартал на соединение со своими подразделениями, которые тем временем прибывали сюда из Эйн-Керема.

С появлением командиров обстановка начала проясняться. Солдат посадили в автобусы, но так как весь полк не мог вместиться в них, многие устроились на крышах. Достаточно было одного из падающих вокруг снарядов, чтобы вывести целую роту из строя. В те минуты, однако, солдаты не обращали на это никакого вниманйя. Они уже были ' в возбуждении, которое охватывает перед боем, и пели: «Хевену шалом алехем, хевену шалом алехем!»[18]. Женщины, старики и дети, прятавшиеся за запертыми ставнями, приоткрыли жалюзи и аплодировали едущим солдатам. «Их лица, на которых испуг смешивался с надеждой, — рассказывает Дан, — точно походили на те, что я видел в Иерусалиме в детстве во время Войны за Независимость».

Бойцы еще продолжали петь, когда колонна уже рассыпалась по подступам к Абу-Тор. Ротный Эли высадил своих бойцов из автобуса и рассредоточил их по подвалам, коридорам, позади оград. Тут они дождались сигнала «в атаку».

С противоположной стороны продвигалась рота Узи. Когда он доехал до окраин Абу-Тор, ему сообщили по рации, что приданные ему танки ждут его на Дерех-Хеврон, поблизости от въезда в Абу-Тор. Узи успел перекинуться несколькими шутливыми словами с Эли, после чего отправился к танкистам согласовывать взаимодействие в бою. Только он начал договариваться с командиром танкового взвода, как послышались раскаты взрывающихся снарядов. Первым же был накрыт автобус Эли, из которого только что вышли люди. Автобус развалился на горящие куски. «Я увидел разлетающийся автобус, — рассказывает один из солдат, — и подумал: что бы сталось со мною и моими товарищами, если бы мы не вышли из него вовремя?»

Для бойцов, увы, этот обстрел не закончился так благополучно. На них обрушились снаряды, и повторилась кровавая баня, какая была на рассвете, когда 8-й парашютный полк пошел в прорыв. Так же поднялись тучи пыли и дыма, укрывшие улицу и тех, кто был застигнут обстрелом. Когда пелена рассеялась, послышались испуганные крики, появились носилки. «Я увидел, — рассказывает командир одного из пострадавших взводов, — лежащих вдоль всей улицы солдат, залитых кровью. Я понял, что раненых много и побежал к месту падения снаряда. Убитые. Крики. Стоны. Искареженное обгорелое оружие. Солдаты выносили раненых к заборам по сторонам улицы. Выли сирены примчавшихся санитарных машин. Часть погибших была в таком виде, что их вообще невозможно было опознать. Другие лежали с восковыми лицами и закатившимися глазами. На лицах застыло выражение удивления».

Время было три часа пополудни. «Операция началась, — рассказывает Аарон, который с двумя танками находился на отрогах горы Злого Совета и видел с этой высокой точки, как роты полка Файкеса устремляются по склону Абу-Тор в сторону вражеских позиций. «Мы старались предупредить их движение, «подметая» снарядами все пространство перед ними и расчищая им путь».

2

На крайнем южном участке Абу-Тор атаковали, как и следовало но плану, солдаты роты Моше. Они уже окунулись в дымовую завесу, поставленную ими, чтобы осуществить обходное движение по открытому склону. Авангард успешно проделал проходы в густых пограничных заграждениях, с юга обогнул арабскую позицию Лулав и добрался до ее восточного края — входа в каменный двухэтажный дом, нижний этаж которого был укреплен толстыми бетонными стенами с многочисленными амбразурами. Моше удалось застрелить караулившего первый этаж легионера, и дом был захвачен почти без сопротивления. После того как ключевая позиция пала так быстро и без осложнений. Моше решил отправить четырех солдат на шоссе, переходящее в улицу Абу-Тор с тем, чтобы, перекрыв легионерам, бегущим из- пограничных домов, путь отступления в глубь квартала, помочь атакующим взять следующий укрепленный пункт 5ет-Хамухтар.

Получив приказ выбрать себе позицию поудобней, четверо солдат отправились вниз по шоссе. По дороге необходимо было завернуть за угол и идти дальше. Передний дошел до угла, ступил два шага за поворот и был убит наповал снайпером, пославшим ему пулю в голову. Второй солдат не успел даже сообразить, что случилось с первым, и ступил за угол. Когда он увидел лежащее в крови тело, было уже поздно… Затем за угол выбежал следующий: раздался свист, и на двух мертвецов повалился третий. Пришел черед четвертого. Заметит ли хотя бы он ловушку, в которую угодили его предшественники?! Нет, и он выбежал за угол, даже не сбавив хода. Ему, очевидно, показалось, что три его товарища продолжают путь за поворотом. Две пули поразили его в грудь и в ногу, и он рухнул на груду трупов.

Моше очутился в отчаянном положении. Он должен был немедленно положить конец этому сатанинскому расстрелу, уничтожившему в считанные минуты нескольких его солдат, и для этого он вызвал своего заместителя Бени, оставшегося с небольшим резервом по ту сторону границы. Бени в одиночку принялся подряд прочесывать дом за домом. Все они оказались пустыми. Он не обнаружил ни единого легионера. Тем не менее он продолжал швырять гранаты в каждый подозрительный закоулок. Внезапно на шоссе, где лежали четверо погибших, он заметил железобетонную коробку. Он кинул и туда гранату, а когда подошел к коробке, обнаружил в ней изуродованного, издававшего страшные предсмертные хрипы легионера. Было несомненно, что это он застрелил всех четверых. В неудержимом отчаянии и злобе Бени вскинул оружие и прошил снайпера двумя очередями. Напротив лежала груда трупов. Зрелище было невыносимое. Бени повернулся и вызвал с израильской позиции Лулав эвакуаторов.

В то время как рота Моше ворвалась на позицию Лулав, рота Эли двигалась к арабской позиции Арье. Они пробирались сквозь чащу деревьев и кустарника, преграждавшую путь к пограничным заграждениям. Пули скашивали ветки над их головами. Штурмовая рота Эли устремилась вперед и проделала в заграждениях проходы. За ней пошли остальные группы. Часть их задержалась на арабской позиции Арье, овладела ею, оставив там шесть убитых легионеров; другая побежала вперед по склону квартала Абу-Тор с тем, чтобы достигнуть вади, который пересекает квартал в ширину, и поставить там заслон против отступающих от границы легионеров.

После того как в ходе короткого и успешного боя все ключевые позиции оказались захваченными, солдаты рассыпались по домам и начали прочесывать весь район, дом за домом. Двери домов Абу-Тор взламывались, и из каждого дома выходили перепуганные люди с поднятыми руками. Прочесывание показало, что большинство жителей Абу-Тор настолько было уверено в безусловной победе иорданских войск, что предпочло оставаться в своих домах рядом с границей, несмотря на предостережения легиона, предоставившего возможность всем эвакуироваться до часу дня.

Теперь гражданское население оказалось среди огня. «Мы продолжали стрелять во все стороны, ликвидируя последних бегущих легионеров, — рассказывает солдат по имени Кадми, — а вокруг собиралось все больше штатских. Они приходили с женами и детьми и просили пощады. Я не знал, что с ними делать, так как был уверен, что многие из них, успевшие в последнюю минуту переодеться, легионеры. Я пытался найти моего полкового командира Эли».

Эли появился, но в тот же момент послышался его крик: «Кадми, нагнись! Стреляют!». Кадми успел нагнуть голову, и пули ударили в стену, к которой он прислонился. Пуля рикошетом задела глаза. Он метнулся в дом, откуда прозвучали выстрелы, и напоролся на араба с ружьем наготове. На секунду оба застыли друг против друга. Кадми успел выстрелить первым.

После того как рота почти полностью овладела своим участком и солдаты занялись прочесыванием домов, Эли смог заняться испуганными штатскими. Он приступил к этому делу и неожиданно возле тянущегося по кварталу вади наткнулся на начальника разведотдела Джонни и командира полка Файкеса.

Каким образом здесь очутился Файкес и как он погиб — это особая страница в истории боя за Абу-Тор.

Через несколько минут после того как рота Эли вырвалась на склон и атаковала позицию Арье, командир полка Файкес вызвал начальника разведки Джонни и сказал ему: «Пошли, спустимся вслед за ними». Они начали спускаться в сопровождении двух связных и сержанта-разведчика. По дороге Файкес связался с Моше, чтобы установить, каково положение в районе Лулава. Моше еще не успел прийти в себя после гибели четырех солдат и ответил, что хотя арабская позиция Лулав занята, снайперы не дают его роте продолжить наступление на пальцевидный выступ, завершающийся позицией Бет-Хамухтар. Файкес подбодрил Моше: «Держись, мы овладеваем Абу- Тором: легионеры бегут к вади и отступают. Направляйтесь к Бет-Хамухтар и кончайте там. Твою атаку подготовим минометным огнем, откроем его в ближайшие десять минут. Атакуй «палец», как только закончится подготовка».

После разговора с Моше Файкес повернулся к Джонни: «Ступай на позицию Арье и попроси командира вспомогательной роты в течение десяти минут вести минометную подготовку для роты Моше».

Джонни возвратился наверх, поблуждав среди домов и заборов, возле каждого из которых валялись трупы легионеров, застреленных группой прочесывания Эли. Он разыскал командира вспомогательной, передал ему распоряжение Файкеса и вернулся снова на шоссе, пересекающее арабский Абу-Тор («куда, к дьяволу, запропастился командир полка?!»). Наконец он заметил на склоне позади шоссе плантацию олив и фиговых деревьев, а между ней и шоссе — небольшую траншейку и понял, что в ней укрывается командир полка, занятый наблюдением за местностью к востоку. Как только Джонни соскочил в траншею, ему немедленно предложили связаться с Эли: если рота последнего уже выполнила задачу по захвату участка Арье — пускай прекращает бой и организует оборону. Джонни приготовился идти; но тут его остановил сержант-разведчик: «Сегодня ты уже достаточно набегался. Позволь пойти мне».

В момент, когда сержант покинул траншею, в нее спрыгнул со стоявшей рядом стены… легионер. Он упал рядом с Джонни, и тот успел его обезоружить и взять в плен. Джонни и Файкес уставились на пленного… «Мне кажется, мы с тобою думаем об одном и гом же», — произнес Файкес, у которого, как у Джонни, промелькнула мысль о невероятном сходстве легионера с одним из израильских «старичков». Оба усмехнулись. Это была последняя улыбка Файкеса.

Сзади на них посыпались камни и комья земли. Вслед за этим со стены спрыгнули еще три легионера. Одновременно прогремел выстрел, сваливший командира полка. Двое из тройки легионеров сумели уйти из траншеи и после бешеного бега исчезнуть среди домов Абу-Тор. «Джонни, — с трудом промолвил Файкес, — я ранен, перевяжи-ка меня», Джонни согнулся, пробуя перевернуть его, чтобы отыскать пулевое отверстие: траншейка тесная, а Файкес мужчина дородный. С огромным трудом Джонни повернул его на бок. На спине чернела кровь пополам с грязью, и в середине пятна — отверстие. Смертельное. «Джонни, — прохрипел Файкес, — тут ничего уже не поделаешь. Это конец». Сквозная рана на спине поразила легкие, дыхание стало коротким и хриплым. Джонни склонился над Файкесом, чтобы перевязать его своей рубашкой.

В момент, когда он начал перевязку, на стене возник еще один легионер и прыгнул на него. Оба сцепились и покатились. Джонни думал лишь об одном: «Только бы не дать столкнуть себя на дно траншеи, тогда я пропал». Он изо всех сил старался одолеть иорданца, и ему удалось, перевернувшись, сбросить его на дно. Теперь легионер лежал на спине, а Джонни сидел на нем верхом. Во время борьбы оружие легионера отлетело в сторону, под ним остался лишь кинжал, засунутый глубоко в ножны, к тому же легионер не мог до него добраться. «Узи» Джонни висел у него на шее и болтался между ним и легионером. Легионер ухватился за автомат, лишая Джонни возможности использовать его. Все усилия высободить свое оружие из рук противника ни к чему не привели. После нескольких секунд борьбы Джонни убедился, что овладеть «узи» не удастся, тогда он высвободил руку и начал шарить по дну траншеи:, авось попадется камень или как<ы-нибудь железяка и помогут справиться с противником. Ни того, ни другого его рука не нащупала; зато легионеру это позволило снять одну руку с автомата Джонни, и он схватился за ножны, чтобы выхватить кинжал. Джонни, заметив это, выпустил автомат, который, свободно раскачиваясь, повис у него на шее. Он сжал горло легионера обеими руками. Легионер вонзил в него ногти. Руки Джонни смыкались все туже. Сопротивление легионера слабело. Джонни воспользовался этим, чтобы молниеносно снять с себя «узи». Раздался выстрел, окончательно решивший исход схватки.

«Не знаю, как долго это продолжалось, — рассказывает Джонни. — Мне лично казалось, будто боролся я с ним часы. На самом же деле, возможно, это заняло минуты или секунды».

Разнеслась весть о том, что командир полка тяжело ранен. Сразу же после схватки Джонни с легионером в траншее появился Эли с несколькими солдатами. Они пришли, чтобы оказать любую возможную помощь. «Файкес тяжело ранен в спину. — сказал Джонни, — постарайтесь связаться с полковым врачом. Скажи, пусть идет сюда. Тащить и трясти командира полка на этих откосах невозможно».

Эли тотчас послал за врачом и обнял умирающего Файкеса. Тот пытался что-то вымолвить, но не мог. Вместо слов у него снова вырвался ужасный хрип. «Он умер у меня на руках, — говорит Эли. — Врачу, появившемуся через нескольку минут, оставалось только констатировать смерть». Эли приказал своим солдатам поднять командира полка и отнести его на позицию Арье.

Вокруг мертвого Файкеса сгрудились семь человек. Они пытались поднять его. Все, что им удалось, — это перевернуть его большое грузное тело.

«Что с вами?! — вышел из себя Эли. — Семь здоровых парней, а не можете его поднять?».

«Пробуем, — не получается…»

Когда солдаты наконец справились с этим поручением, на соседнем участке Лулав, где сражались солдаты Моше, послышался грохот разрыва. Эли глянул на снопы огня, взлетевшие среди крыш в южной стороне Абу-Тор, и решил, что это контратака иорданцев.

Спустя несколько минут после того как Моше переговорил с Файкесом, он вновь выключил рацию, чтобы последить за развитием событий. И вдруг услышал: «Командир полка ранен. Немедленно явиться врачу».

Моше пытался связаться с заместителем командира полка, но его нельзя было разыскать, так как тот где- то на поле боя принимал под свое командование полк, оставшийся без командира.

Моше ждал десять минут — об этом он условился с Файкесом. Когда время истекло, а обещанная огневая подготовка не состоялась, он приказал роте начать движение к выступу Абу-Тор («палец»).

Внутрь «пальца» проникли быстро и легко. Солдаты достигли позиции Бет-Хамухтар, расположенной в конце села, и овладели ею. Некоторые успели забраться в соседний дом и разместились на его крыше. Абу-Тор был почти уже целиком взят.

Неожиданно с неизвестного направления «палец» накрыло огнем. Снаряды с вышины пикировали на солдат, бросившихся искать укрытие позади заборов и на чердаке. Но укрытия не было. Снаряды ложились с ужасающей точностью. В паузах между взрывами уже раздавались стоны первых жертв.

Один из солдат, Шмуэль, понял, что ранен. Он попробовал позвать фельдшера, но с ужасом установил, что у него пропал голос. В груди ощущалось недомогание. Пощупал грудь и перемазал ладонь в крови. Тогда он попытался подняться, пойти — и убедился, что задыхается. «Дышать не могу», — старался он вытолкнуть из себя, но слова не шли. Когда за ним явились, весь мир вокруг него скрылся в тумане.

У него в легком засел осколок, и фельдшеру пришлось заткнуть рану пальцем, чтобы он мог дышать. С трудом делая отрывистые вдохи и выдохи, он потерял сознание.

Взрывы подняли на склоне тучи пыли и дыма, усилившие сумятицу и неразбериху. Казалось, весь насыщенный порохом воздух горит и никому не удастся спастись из всеохватывающего пожара.

При эвакуации помогали солдаты Эли, вызванные сюда с соседнего участка. Они были совершенно истощены и обессилены боем и зрелищем тяжело раненных и убитых.

Рассказывает Эли: «Мои солдаты просто физически были не в состоянии поднять носилки с убитыми товарищами, не говоря уже о том, что вид мертвых отталкивал и приводил в очаяние. Пришлось надрывать глотку, чтобы вывести их из шока и ускорить эвакуацию».

Вокруг раздавались восклицания: тот убит, и этот убит, и этот. Зато как радовались, когда иной из «убитых» вдруг появлялся в общем кругу живой и здоровый!..

По окончании боя за квартал ответственные за отдельные участки офицеры и их солдаты освободились, наконец, для того, чтобы заняться арабским гражданским населением, прятавшимся за наглухо запертыми ставнями и дверьми на засовах. Солдаты пошли по захваченным учатскам от улицы к улице, от дома к дому. Не раз приходилось применять силу, чтобы попасть в дома и убедиться, что очагов сопротивления не осталось. За засовами они обнаруживали подавленных, покорных людей. Судя по ошеломленному выражению их лиц, многие теперь горько жалели, что упустили предоставленную легионом возможность вовремя убраться из квартала, который превратился в поле боя.

Иные встречали бойцов истерическими воплями ужаса. Другие — льстивыми заверениями: «Мы хотим мира». Все были заметно обескуражены таким оборотом событий — быстрым поражением вместо победы, которая даст возможность отправиться в еврейский Абу-Тор и учинить там погром.

Среди гражданских затесались десятки переодетых в пижамы легионеров, которых можно было распознать с первого взгляда. Прежде всего их выдавали с головой усилия принять еще более штатский вид, нежели у всамделишных штатских. Молодых, обутых в солдатскую обувь или облаченных в одежду не по росту, брали в плен и сосредоточивали на сборных пунктах военнопленных в общественных зданиях квартала. Им завязывали глаза, а документы отбирались на проверку. Штатских, не вызывавших подозрений, отделили и поместили в большой зал местной школы. Раненные во время боев женщина-арабка и беспризорная девочка были доставлены на полковой перевязочный пункт. После того как была оказана первая помощь, их вместе с ранеными бойцами перевели в госпиталь Шаарей Цедек. Был отдан строжайший приказ не убивать штатских и не причинять им зла. Многим было позволено к ночи вернуться в свои дома, даже в те, которые были превращены солдатами Цахала в боевые позиции.

Заняв Абу-Тор, пехотный полк Иерусалимской бригады завершил создание полукольца окружения Старого города. Три четверти этого полукольца, выкованного в течение дня усилиями парашютистов, пополнились последней четвертью. Чтобы сомкнуть кольцо, нужно было овладеть вершинами Масличной горы и горы Скопус. К этим высотам с послеобеденных часов и был прикован взгляд командира парашютистов— Моти Гура.

ПРИГОТОВЛЕНИЯ ВТОРЫЕ ТАМ, НА ГОРАХ Вторник, 27 ияра 1967 года. После полудня

С полудня до вечера этого дня — во вторник 6 июня 1967 года — Моти просидел в музее Рокфеллера за разработкой второго этапа битвы за Иерусалим: штурма высоты Августы Виктории (A-Тур), покорение которой должно было сомкнуть кольцо окружения Старого города.

Передвижной командный пункт Моти перебазировался через Полицейскую школу в музей Рокфеллера примерно в 11 утра, когда район, примыкающий к музею с запада, находился уже в руках парашютистов. Моти продолжал ждать разрешения на штурм Старого города. Прошел час, а разрешения все не было. Между тем начали поступать сведения о занятии силами танков Ури Бен-Ари холмов Ги'ват-Хамивтар и Гив'а- Хацорфатит. Моти правильно предположил, что эти новости могут начисто перечеркнуть планы бригады в отношении горы Скопус. Он присел на ступеньки во дворе музея, чтобы немного передохнуть. Вся округа сотрясалась от разрывов мин. Отделы музея наполнялись все новыми и новыми пленными, облаченными в пижамы. Их потухшие, залитые потом лица отражали весь ужас войны.

Через некоторое время на КП стали поступать сведения о размерах потерь у парашютистов и о сотнях выбывших из строя раненых. Рации и сообщавшие данные связные дополняли картину мрачными красками. Список жертв все увеличивался, и чем становился он длинней, тем хуже становилось настроение Моти, который на протяжении всех ночных и утренних боев не мог себе точно представить, что происходит с его частями, и только теперь понял, какой силы удар был обрушен на его бригаду и как сильно потрепало его полки. Это был один из самых тяжких и горьких моментов в его командирской биографии. Два комполка, вызванные к нему в разные часы утра, бродили вокруг, как сомнамбулы. Особенно трудно было смотреть на Иосефа, солдаты которого на холме Гив’ат- Хатахмошет приняли на себя самый страшный из всех ударов войны. Он бродил, как тень, изнемогая под грузом ответственности за десятки потерянных им солдат. Связь с командиром 8-го полка прервалась, но уже имевшиеся сведения указывали на то, что полк этот — которому в генеральном плане Моти отводилась роль резерва, дабы сохранить его силы для удара по Старому городу, — пострадал сильнее остальных. Приходилось принять в расчет, что в таком состоянии пока не под силу выполнение той исторической задачи, которую предполагал возложить на него Моти.

В то время, когда КП Моти был перебазирован с прорванной границы в музей Рокфеллера, ко-мандующий центральным сектором Узи Наркис связался с генштабом и сообщил, что, по его мнению, бригада парашютистов в этот же день должна вступить в Старый город. Из генштаба ответили, что следует повременить. Спустя несколько часов Узи повторил звонок и заявил начальнику генштаба: «Если не позволите мне овладеть Западной Стеной, вы будете виноваты в том, что Стена останется в руках иорданцев». Тем временем он отдал Моти распоряжение разработать план штурма Старого города.

В полдень в Иерусалим прибыл Моше Даян. Он встретился с Наркисом, и оба решили выехать на израильский выступ на горе Скопус, которая благодаря занятию квартала Шейх-Джарах и гряды Ша- афат была освобождена от девятнадцатилетней осады.

Они сели в штабную машину и начали подъем на гору по серпантину — той самой дороге, по которой со времен Войны за Независимость лишь раз в полмесяца поднимался бронированный отряд, доставлявший смену, снаряжение и продовольствие 120 осажденным полицейским, оборонявшим гору.

Последнее восхождение этого отряда должно было состояться за несколько дней до войны, но было отменено то просьбе иорданских властей, которые заявили, что з связи с напряженностью, создавшейся из-за блокады Тиранского пролива, они не отвечают за последствия, если массы из Старого города ринутся на гору, чтобы расправиться с израильскими полицейскими. Правительство Израиля, старавшееся в дни состояния готовности воздержаться от малейшего инцидента на иорданской границе, уступило и отменило отправку этряда. Тогда никто не мог предположить, что больше никогда не понадобится посылать его.

После покорения Гив’ат-Хатахмошет и квартала Шейх-Джарах отряд этот стал историческим анахронизмом. Его бронеавтомобили, отправленные на разные участки Иерусалимской битвы вывозить раненых и подвозить оружие, напоминали теперь динозавров.

Даян и Наркис поднялись на вершину горы Скопус и вошли в поврежденные здания университета. Казалось, что с момента, когда в 1948 году университет был оставлен, время здесь замерло. На полу валялись бланки библиотечных заказов и тетради студентов, успевших за это время стать отцами нынешних студентов. Даян с Наркисом поспешили на крышу Национальной библиотеки, откуда возможен был обзор всего Иерусалима — еврейского, иорданского и Старого города.

Здесь, на вершине горы Скопус, Даян глубоко вдохнул кристально-чистый воздух иерусалимских холмов… Далеко на горизонте виднелась полоса свергающей синевы. Мертвое море! По сторонам здания юленели рощи, белели глыбы мрамора… из-под паутины, оставленной временем и заброшенностью.

А напротив, к западу — снова он, сокровенный герой всего нашего повествования: Иерусалим. Иерусалим открытых и недоступных Врат и священных площадей. Иерусалим ущелий, олив и рассыпанных по склонам гробниц. Иерусалим алых черепичных крыш и соснового аромата. Иерусалим золотистого солнца и освежающей, как сок граната, тишины. Иерусалим, увенчанный коронами из камня, золота и серебра, который прекрасней всех поэм, сложенных в его честь тысячами поэтов.

«Боже, это поразительнейший вид! — произнес Даян (обычно не пользующийся превосходной степенью). — И какой прекрасный день шестое июня 67-го!». Затем он сказал Наркису, что необходимо как можно скорей закончить окружение Старого города, овладев Масличной горой. И выразил опасение, что Совет Безопасности ООН может обязать прекратить огонь, прежде чем бригада Моти выполнит свою задачу, добившись удовлетворительных и стабильных результатов. Поэтому он предложил, чтобы бронетанковое соединение Ури БетьАри повернуло с Гив’а- Хацорфатит на юг, поднялось на плацдарм Августы Виктории и обеспечило бы себе позиции, контролирующие, насколько это возможно, Старый город. Нар- кис, однако, предпочел, чтобы танки немедленно двинулись на Рамаллу, в Иерусалиме предоставив до конца довести дело парашютистам. Он сказал также Даяну, что задача парашютистов будет трудной, так как в распоряжении Моти лишь одна танковая рота. Поэтому было решено придать парашютистам еще одну роту танков из бригады Ури Бен-Ари.

Даян вернулся на вертолете в Тель-Авив.

В 1.40 Наркис связался с Моти и сообщил, что санкция на штурм Старого города пока еще не получена. Он просил тем временем овладеть воротами города и параллельно — высотой Августы Виктории, господствующей над ним. Моти выдвинул встречную просьбу — он считал, что в данный момент следует отказаться от попытки взять городские ворота и пояснил, что на стенах Старого города и внутри — мощный гарнизон, контролирующий все подступы и ведущий непрерывную стрельбу. Ввязаться в борьбу сейчас, когда еще нет разрешения на штурм Старого города, значит пойти на значительные лишние жертвы. Он доложил также Наркису, что испытывает определенные затруднения и бригада к новому наступлению еще не готова. «Мы находились на точке короткого спада наших атакующих действий, — объясняет Моти, — и не по нашей вине. Бой мы начали в высоком темпе, но удержаться на том же уровне не так просто. Трудно сохранить темп на открытой местности, имея пехоту, но не располагая настоящей поддержкой танков. Приданная танковая рота понесла большие потери и нуждалась в серьезном переформировании после возвращения с улицы Шхем, а это требовало много времени.

Я отправил моего заместителя Мойшеле заниматься приемом нового снаряжения от Иерусалимской бригады, но проделанные нами проходы в районе Полицейской школы были забиты колоннами боеснабже- ния бригады Ури Бен-Ари. Наша тыловая колонна попыталась вклиниться, в результате чего была расчленена транспортом танкистов, что привело к многочисленным задержкам. Дополнительное время требовалось также на основательную реорганизацию потрепанных полков».

Командующий, оценив ситуацию, согласился с мнением Моти по поводу захвата городских ворот и решил отложить атаку высоты до наступления темноты.

Большую часть послеобеденного времени Моти провел за планированием второй стадии операции по освобождению Иерусалима. Стоя на верхней площадке музея Рокфеллера, он долго вглядывался в холмы, которые предстояло брать и которые должны были обеспечить его полкам полный контроль над Старым городом. К северу высилась гряда горы Скопус, называемая еще Рош-Ханишкаф, с больницей Хадасса, зданием университета и британским военным кладбищем на вершине. Эта высота, где два тысячелетия тому назад стояли лагерем войска Тита, осадившие Иерусалим, не слишком заботила Моти. Его внимание было приковано главным образом к небольшому холму за ней, над коробочками арабского села A-Тур. Возвышение это венчалось заостренными башнями Августы Виктории. Он разглядывал этот холм и другой — по соседству с отелем «Интерконтиненталь». Мысленно он сравнил эти два холма с горбами опустившихся на колени верблюдов. Проблема заключалась в том, как этих верблюдов оседлать и посадить на них свои полки.

Моти продумал план овладения грядой и определил место восхождения на гряду. В 17.00 после полудня он пригласил к себе командира 7-го полка Узи и майора Миху Капусту — командира разведки, приданной для усиления.

Эта парашютная разведка (не путать с иерусалимской разведкой Иоси), с которой мы до сих пор еще не встречались и солдатам которой предстоит стать трагическими героями продолжения нашего рассказа, не была в составе бригады Моти. В первый день войны она предназначалась для операции в Синае. «Однако уже первый этап войны, — говорит ее командир Капуста, — показал, что авиация там отняла у нас весь хлеб и не оставила ровно никакого дела».

Капуста, один из самых доблестных и опытных участников операций возмездия, сумел заблаговременно подготовить свое подразделение к любому возможному варианту развития событий. Он позаботился загодя об оснащении подразделения, чтобы оно было легким, подвижным, способным на импровизации в соответствии с различными вариантами возможных действий на всех фронтах. Когда с началом боев оказалось, что его часть «повисла между небом и землей», он сумел быстро сориентироваться и «найти себе хлеб» на других участках военных действий. Так он появился в Иерусалиме и был направлен к Моти.

Когда предыдущей ночью он прибыл на улицу Иоэль на КП Моти, выяснилось, что операция уже началась и полки отправились в бой на свои участки. Ему пришлось дожидаться нынешней встречи с Моти в музее Рокфеллера, чтобы присоединиться к его частям на втором этапе битвы за Иерусалим.

Моти развернул перед Капустой и Узи план атаки гряды:

(1) Одна танковая рота остается в районе музея Рокфеллера и обстреливает Августу Викторию.

(2) Другая танковая рота спускается по шоссе и поднимается на Августу Викторию.

(3) Часть Михи Капусты движется за наступающей ротой танков на простых джипах и джипах с безоткатными пушками.

(4) 7-й полк поднимается пешим маршем на Августу Викторию, после того как ею овладеют танки.

(5) 8-й полк остается на месте на подступах к Воротам Ирода и Дамасским Воротам.

(6) 6-й полк остается на месте в квартале Шейх- Джарах.

Задачи и способы их решения были ясны, но сам объект пока оставался загадкой. Было понятно, что кроме крупных сил пехоты, здесь находится и артиллерийская рота, которая уже с утра использовала преимущество своего местоположения над Иерусалимом для артиллерийской дуэли с гарнизоном на горе Скопус и с артиллеристами в еврейском Иерусалиме.

Примерно через час после того, как программа наступательных действий была определена, Моти принял командиров двух танковых подразделений. Отряду из четырех танков, полученных из бригады Ури БенАри в качестве подкрепления, было поручено (в соответствии с программой) развернуться в районе музея Рокфеллера в сторону Августы Виктории и обстреливать ее. Танковые взводы Рафи, участвовавшие утром в бою на улице Шхем (в основном, вместе с 8-м полком) и за квартал Шейх-Джарах (вместе с 6-м полком), должны были идти на Августу впереди других подразделений и атаковать ее.

Рафи получил от Моти следующий короткий инструктаж по поводу боевого задания. При подъеме на Августу он должен был воспользоваться следующим маршрутом: по дороге от музея Рокфеллера до перекрестка, а затем повернуть на юг по магистрали, которая соединяется с дорогой на Иерихон. Спускаясь по этому шоссе, он увидит поворот налево и свернёт там, спустится в Вади Джоз и из вади пойдет вверх по узкому шоссе, ведущему на гряду.

Рафи трассу себе уяснил, но увидеть место, где ему предстояло повернуть налево, было невозможно: снайперы на стене продолжали поливать музей огнем, не позволяя даже высунуть голову. Место поворота оказалось для него до конца не уточненным. Это обстоятельство через несколько часов привело к одному из самых серьезных недоразумений во всей битве за Иеру-салим и обошлось очень дорого.

Выступление было назначено на 7.30 вечера. Танкисты Рафи и разведчики Капусты напряженно ждали сигнала начала штурма.