Битва за Иерусалим

1

Около 12.00 часов командующий Центральным сектором Узи Наркис позвонил командиру Иерусалимской бригады и сообщил, что в одиннадцать часов радио Каира объявило о захвате Джебель-Мукабра, иначе говоря, горы Злого Совета, вершину которой венчает Резиденция Верховного комиссара, где размещен штаб наблюдателей ООН. «Как там обстоят дела? — спросил Наркис. — Вы что-нибудь видите?»

Полковник Амитай связался с подразделениями на этом участке и, хотя ответ гласил, что иорданцев на горе пока не видно, принял в расчет, что раньше или позже, но Резиденция все равно будет взята. Уже при разработке планов в дни готовности, взвешивая, что может произойти в Иерусалиме и каким образом иорданцы подключатся к общим военным усилиям арабов, он предполагал возможность демонстративного захвата в южной части Иерусалима. Резиденция Верховного комиссара, — как мы уже пояснили, — объект, важный для арабов в силу своей уязвимости, а главное, потому, что его захват поднимет их престиж. Он идеален для захвата, с военной точки зрения простого и легкого, который позволит легиону овладеть важной стратегической высотой без всякого соприкосновения с частями Цахала.

Было ясно, что если Хусейн захочет представить себя в глазах «арабских братьев» полноправным участником войны, причем так, чтобы самому в ней не участвовать, он попытается как можно быстрее добраться до Резиденции, которая обеспечивает тому, кто ею владеет, контроль над всей южной частью Иерусалима.

В час, когда радио Каира объявило о захвате Резиденции, вторая рота полка Ашера Драйзина находилась на учебной ферме, поблизости от западной стороны Резиденции. Личный состав роты высадился из автобусов под сильным огнем, нацеленным на главное здание фермы. Одиночный пост тотчас направился к самым дальним заграждениям фермы, откуда было рукой подать до каменного портала Резиденции и роши. Один из посланных вперед провалился по пояс в грязь. «К дьяволу! — выругался он. — Неплохо распахали за ночь эту дерьмовую плантацию». Повсюду свистели снаряды, и верхушки деревьев, прочесываемых огнем, ломались и осыпались. Два снаряда прямым попаданием врезались в группу бойцов, укрывавшихся за одной из стен фермы. Десятками падали и рвались с противным воем мины. Один солдат спрятал голову в грязь в напрасной попытке найти укрытие в этой зыбкой массе… Его напарник, присевший рядом на корточки, был уже весь перемазан кровью. Ее алые ручейки всасывались в черное болотное месиво… Солдаты двинулись дальше, миновали загородки с шиншиллами, которых разводили на ферме, и растянулись со своими автоматами под крайним заграждением.

В то же время трое полицейских пограничной службы сидели в одиноком домике, прилепившемся к ограде Резиденции, — в дни мира их задача заключалась в демонстрации израильского присутствия на северозападной части ничейной полосы. Они сидели на своем передовом посту, и когда внезапно увидали иорданских легионеров, устремившихся с востока к Резиденции, попрятались. Когда же снова выглянули через амбразуру, их глазам представилась пугающая картина: иорданцы, очень быстро добравшись до ограды Резиденции, граничащей с домом, в котором- они находились, начали ее разрушать, чтобы открыть путь для атаки на учебную ферму.

Полицейские, изолированные в этом всеми позабытом доме, тотчас передали донесение о захвате Резиденции, а также запросили разрешения покинуть позицию. Уходили они один за другим, спрыгивая вниз из окон второго этажа, выходящих на тыльную сторону, так как нижние двери вели в сторону Резиденции, а иорданцы находились уже в считанных метрах от дома.

Всем троим удалось уйти. Они прибыли к командиру роты Ашеру Драйзину, который тотчас после объявления египтянами о захвате Джебель-Мукабра покинул свой командный пункт в Абу-Торе и продвинулся вперед до лагеря Алленби, неподалеку от учебной фермы. Этот путь он проделал под огнем; машина Ашера была повреждена, но никто не пострадал.

Пока Ашер Драйзин занимался подготовкой заградительного минометного огня, который должен был задержать наступление иорданцев от Резиденции в сторону Иерусалима, он получил приказ командира бригады Амитая об атаке на Резиденцию. Следовало осуществить захват Резиденции и соседнего укрепления «Колбаса». В приказе сообщалось, что, в соответствии с бригадным планом, полку для атаки придается разведка бригады под командованием Иоси, а также танковая рота Аарона. Ответ Ашера гласил: «Сделано и заметано».

Обстрел продолжался с гнетущей монотонностью, что однако совсем не мешало Ашеру быстро обдумать и начертить в воображении схему атаки Резиденции. Решил осуществить захват объекта и близлежащего Антенного холма[11] силами разведан и танков, которые вскоре должны были к нему присоединиться. Расчистку рощи, окаймляющей северную сторону Резиденции, он поручил ведущему взводу роты. Второй взвод, засевший на учебной ферме и задерживающий продвижение иорданцев огнем автоматического оружия и минометов, оставался, как и планировалось, на месте. Он продолжал торчать в грязи и нести потери от обстрела.

Люди взвода понимали, что легче не станет, пока не появятся и не пойдут в атаку разведка и танки.

Они ждали в нервном, изнурительном напряжении. Среди свиста, грохота, осколочного града…

В 13.50 в школу трудотерапии, в подразделение разведки под командованием Иоси примчался бригадный вестовой, доставивший записку: «Тотчас двигай к лагерю Алленби. Рота легионеров овладела Резиденцией Верховного комиссара. Приготовься к атаке».

Известие («Будем штурмовать Резиденцию») немедленно распространилось среди разведчиков и для большинства оказалось полным сюрпризом. Во время занятий в дни готовности учитывалась вероятность атаки многих объектов в Иерусалиме — кроме одной Резиденции Верховного комиссара, так как объект этот был вне зоны ответственности разведаи.

За два дня до войны Иоси обсуждал с бойцами подразделения действия на всех участках передовой в Иерусалиме. «Мы приготовились к любой возможности, — сказал ему тогда Ури Кац, — но что же с Резиденцией Верховного комиссара?»

«Резиденция не наша забота, — ответил Иоси. — Это в порядке. Ею безусловно занимаются другие».

Пришлось им теперь убедиться, что «другие» — это, в конечном счете, они. Колонна бронетранспортеров и джипов из центра Иерусалима взяла курс на лагерь Алленби, чтобы оттуда продвинуться к учебной ферме.

Иерусалим, каким он представился глазам разведчиков теперь, когда они шли в бой, был уже мертвым городом. Воодушевления, растроганности, тепла, в которые они окунулись каких-нибудь три часа назад, как не бывало. Казалось, город обезлюдел и обесцветился, мгновенно поседел, как человек под бременем невыносимого несчастья. Пустынные дороги, безжизненные дома, мертвые улицы, бледное пустое небо. Узи Бен-Рони, свернувшийся клубком в бронетранспортере, высунул голову и опешил: он увидел пустыню («Как Иерусалим в Иом-Кипур»). Вдруг ему помере-щилось, что перед ним не его родной город. Это был лик другого города — города мертвых!

«Тяжелое было чувство, — рассказывает Мони, — я в жизни не видел Иерусалим в таком угнетающе-жутком облике. Все было серым-серо — словно присыпано пеплом. Пустые серые тротуары, пустые серые улицы».

Стрельба продолжалась, колонна, продвигаясь к лагерю Алленби, была вынуждена искать обходные пути, поворачивая на улицы, которые не простреливались с иорданских позиций на вершине стены.

Погасли светофоры, и город лишился последних красочных, живых бликов. По дороге Мони заметил несколько женщин: на их лицах жили только глаза, ошеломленные и испуганные, «Жуткая вещь, — вспоминает он, — просто жуткая. Дай Бог, чтобы никогда больше у евреев не было таких глаз».

Эти испуганные глаза снова напомнили ему рекогносцировочную поездку (вместе с другими офицерами- разведчиками) по кварталу Абу-Тор в дни готовности. По ту сторону пограничной черты собралась целая толпа арабов. Некоторые, подойдя к самым заграждениям, принялись показывать, что ждет евреев — ребром ладони проводили по горлу. Тогда Мони не испугался и даже не рассердился. Тоскливые глаза женщин заставили его теперь отнестись к этому жесту совсем по-другому.

На одной из пустых улиц сидевший за рулем командирского бронетранспортера Зерах вдруг заметил парня, отчисленного из их части несколько лет назад (в иерусалимской разведке не наказывают. Вместо самого сурового наказания говорят: «Ступай домой. Тебе среди нас не место»). Увидев разведчиков, парень заплакал. Зераху казалось, что только он понимает этого парня.

В то время как разведка продвигалась к лагерю Алленби окольными путями, командир танкистов Аарон принял решение достичь лагеря как можно быстрей, а посему ехать мимо иорданских позиций на Стене в открытую. Танки двинулись вниз по спуску к улице, просматривавшейся со Стены, и когда головные бронетранспортеры оказались в поле зрения легионеров, те открыли по ним беглый пулеметный огонь. Аарон скомандовал танкистам развернуть пушки в сторону Стены. В этот момент его водитель Иосеф бросил короткий взгляд на следующую за ними колонну и увидел строй поднятых орудийных стволов. При виде этого олицетворения мощи он испытывал прилив сил и уверенности. «Если откроют огонь, — скомандовал Аарон по рации, — отвечать немедленно из всех стволов».

Бронированная колонна катила вперед, и как только в поле зрения иорданцев оказались танки с нацеленными на Стену стволами орудийных башен, стрельба прекратилась.

— По вас еще ведут огонь? — запросил свой авангард Аарон.

— Нет. Вообще больше не стреляют.

— Вот видите, с каким почтением они относятся к танкам.

Водителя Иосефа это не слишком успокоило. Они нас все-таки засекли, — подумал он. — Кто знает, что они готовят нам там, наверху, в Резиденции!

Колонна въехала в лагерь Алленби и выстроилась на шоссе, пересекающем лагерь во всю длину. Здесь царила сумятица. Люди в страхе искали укрытия между домами. Рвались снаряды. Визжали пули. В воздухе гремели разрывы. С места на место перетаскивали окровавленных раненых.

К тому же появившаяся колонна танков заперла главную транспортную артерию лагеря. Лишившись выезда, автомобили в поисках путей к спасению принялись взад и вперед разъезжать по лагерю. Снаряды, угодили в заросли колючек, подожгли их, и воздух наполнился дымом. От гари першило в глотке и спирало дыхание.

Водитель Иосеф выразительно взглянул на одного из танкистов:

«Третья мировая война… Ей-ей!»

Среди всей сумятицы особенно бросался в глаза один из искавших спасения от обстрела. Это был полицейский пограничной службы — из тех трех, что ушли из дома рядом с оградой и успели уже добраться сюда. Он в испуге выкрикивал: «Легион захватил Резиденцию. Они нас преследуют. Они движутся к учебной ферме. Счастье, что мы смылись вовремя». Аарон пытался его успокоить: «Ты же видишь здесь танки. Легион не пройдет, будь уверен».

Аарон предполагал встретить в лагере Алленби комбрига, по приказу которого прибыл, но не нашел его. Тогда он связался с бригадой и получил указание ждать. А сверху, дробясь и рассыпаясь, обрушивались все новые глыбы грохота.

В 2.15 пополудни лагеря Алленби достигла также колонна бронетранспортеров разведки. Она рассредоточилась на шоссе вдоль западной окраины лагеря. Танки Аарона все еще стояли на внутреннем шоссе, ведущем к Резиденции Верховного комиссара.

Иоси подошел к Аарону:

— В чем дело? Когда начнем атаку?

— Ждем, — ответил Аарон, — Комбрига нет на месте. Нет и распоряжений.

— Кто командует атакой?

— Не знаю.

Иоси вернулся к своим. Вокруг по-прежнему метались «старички». Терпеть вой снижающихся снарядов и разрывы стало невмоготу. Многие потеряли самообладание и взирали на разведчиков как на спасителей.

Иоси сообщил Мони, что необходимо ждать; и это ожидание окончательно истощило его силы и выжало остатки энергии и воодушевления. «Ты не знал что, и ты не знал как, — говорит Мони, — а когда не знаешь, что тебя ожидает, это смерть».

Чем сильнее затягивалось ожидание, тем оно делалось невыносимее. Люди чувствовали, что если так будет продолжаться, их нервы не выдержат. На самого Мони словно накинули петлю. «В такие минуты подчиненные ждут, что скажет командир. Так скажи же им что-нибудь, черт тебя подери, в самом деле! — твердил он самому себе. — И говори, ради всего святого, спокойно. Постарайся сделать невозмутимое лицо. Нервы — сами по себе, дело — само по себе. Не путай одно с другим и не задыхайся: это производит нехорошее впечатление. Ну, скажи же что-нибудь, скажи…». Но он так и не нашелся, что сказать, и поэтому тихим, ровным голосом начал отдавать обычные распоряжения. Минометчику сказал: «Мины можно убрать». Другому солдату приказал: «Не подставляй голову под дуло». Говорил же он так размеренно и неестественно бодро, что невозможно было не догадаться, как он волнуется. Солдаты догадывались и молчали.

После получасового ожидания под обстрелом Аарон получил по рации распоряжение перебросить свои танки на учебную ферму, так как там ждет его прибытия командир пехотного полка Ашер Драйзин, который будет командовать атакой на Резиденцию.

Колонна двигалась под аккомпанемент автоматных очередей и тяжких, давящих разрывов («Откуда, дьяволы, бьют? Из Абу-Тора? Из Силуана?»). Аарон приказал немедленно ответить на огонь, и все танки открыли и повели на ходу стрельбу из пушек. Танки мчались, стволы изрыгали дым и пламя. «В этот момент я был уверен, — говорит Аарон, — что, двигаясь таким образом, я должен с ходу обрушиться на Резиденцию и занять ее».

Около ворот фермы к колонне подбежал толстенький коротышка, вооруженный пистоле-том. Он взобрался на машину Аарона и представился: Ашер Драйзин — командир, которому поручено возглавить наступательные действия.

Незадолго до этого Ашер получил от комбрига команду: «Подожди». Ему было неясно, почему надо ждать и сколько времени. Он попытался связаться с КП бри^^^т^! но его рация вышла из строя. Теперь, увидев колонну, не защищенную в зоне поражения артогнем от удара противотанковыми снарядами, он приказал Аарону остановить движение и окопаться на плантациях учебной фермы до получения нового приказа.

Обстрел усиливался. «Сейчас же под деревья, — закричал Аарон. — Не стесняться. Валить их».

Колонна рванула в сторону плантаций, вперед, и тут почти сразу же выяснилось, что допущен серьезнейший просчет, который может всю операцию свести на нет.

«Я слишком поздно увидел, — рассказывает Аарон, — что мои танки проваливаются в глубокую грязь. Я не мог ни развернуть их, ни сманеврировать. Я застрял».

— Что ты наделал! — крикнул он Ашеру Драйзину.

— Тут ничем не поможешь, — парировал Ашер. — Сверху есть указание ждать и пока не штурмовать».

Аарон растянул свои танки по топким плантациям, против рощи, и, поскольку огонь иорданцев не прекращался, приказал бить из пушек в сторону Резиденции, по Силуану и по Абу-Тору.

Ашера охватила неуверенность и сомнения. Он полагал, что еще не успеет пойти в атаку, как при посредничестве ООН будет объявлено прекращение огня, и ему придется убираться.

Тем временем к ферме уже приближались бронетранспортеры разведки. Резиденция теперь подвергалась обстрелу с израильской стороны; Ури Кац, выглянув из бронетранспортера, успел заметить у подножия холма, напротив ворот Резиденции, пять танков, которые расположились полукругом и вели огонь.

Разведчики подъехали к воротам фермы. Их бронетранспортеры становились в затылок друг другу под кипарисами северной ограды фермы, укрытой от огня с арабских позиций в Абу-Торе. Обстрел продолжался. К Иоси, возглавлявшему разведчиков, подошел Ашер Драйзин, получивший тем временем долгожданный приказ атаковать Резиденцию. Он представился как командир подразделений, сконцентрированных для атаки.

— Танки Аарона, — сказал он, — вы и рота моего полка тотчас начинаем штурм Резиденции.

— Как насчет разгранлиний? — спросил Иоси.

Ашер, который так долго ждал наступления, хотел, получив наконец «добро», немедленно начинать атаку. У него не было времени на детальные разъяснения. «Танки первыми войдут в прорыв, — объяснил он коротко. — Взводы ваших бронетранспортеров захватят территорию Резиденции и ее тылы. Одновременно моя пехотная рота, двигаясь на левом фланге, достигнет северной рощи Резиденции и очистит ее».

Время поджимало, обстрел продолжался, однако Иоси попросил внести поправки и дать дополнительные разъяснения. Скоропалительный инструктаж показался ему крайне туманным и не устраивал его. «Захватят территорию Резиденции и ее тыл», — для него это звучало слишком общо. Он знал, что на территории Резиденции есть здания ООН и Антенный холм, есть южное укрепление — так называемая Колбаса, протяженностью в целый километр. Кому что следует захватить? Это он хотел знать досконально.

Ашер Драйзин пылал от волнения. У него не было времени. Ясно, что, обнаружив танки, легион тотчас постарается подтянуть для контрудара свои бронетанковые войска. Ашер хотел добраться до Резиденции немедленно, прежде чем будет встречен противотанковыми пушками и иорданскими танками, которые могут сорвать атаку.

Переминаясь, как на горячих углях, он пояснил, что разведка берет на себя главное здание Резиденции и «все, что справа». Иоси попросил короткой отсрочки, чтобы разъяснить приказ бойцам: ведь территория Резиденции совсем им незнакома. Нетерпение Ашера превратилось в гневный пожар. «Отправляться немедленно! — рычал он, весь кипя. — Нет времени для допол-нительных объяснений!»

Иоси вернулся к бронетранспортерам и, вперемежку с перестрелкой и подготовкой к движению, начал передавать по рации полученный приказ взводным. Поскольку в это время у него не было под рукой ни аэрофотоснимка, ни планов Резиденции и укреплений Колбасы, все распоряжения и наставления передавались приблизительно, без подробностей о сооружениях, земляных фортификациях и рубежах, которые следовало занять.

С этого момента и до конца боя разведчиков словно окутал туман. Никто не знал, откуда начнется атака, как она должна развиваться и какие силы им противостоят. Поспешные и неопределенные указания вроде «силами «А» слева и «силами «Б» справа» только запутывали дело и сбивали с толку, так как никто не имел понятия, где у него «слева» и где «справа». То немногое, что удавалось себе уяснить, тонуло в дыму и огне. Люди с растущей тревогой, недоумевая, следили за обстрелом. «Навстречу чему мы идем, что, собственно, от нас требуется, и какой вообще смысл этого?» За неимением лучшего, некоторые принялись считать взрывающиеся вокруг снаряды.

В 3.10 поступило окончательное разрешение на атасу. Колонна приготовилась к немедленному движе- шю, однако, во главе ударных сил должны были идти ганки Аарона — а они-то, как мы помним, засели на топких плантациях фермы. Аарон распорядился ломать деревья, которые мешают движению, и взобрался на свой командирский бронетранспортер, чтобы оттуда управлять танками. Вдруг его машина каким-то образом врезалась в ограду из кипарисов — один кипарис, рухнув, накрыл тяжелой путаницей своих ветвей бронетранспортер со всем экипажем. Самый сильный удар при этом пришелся по Аарону, так как он ехал стоя и без каски («Когда я в каске, у меня начинаются головные боли, я не могу работать. Поэтому я не ношу каску»). Макушка кипариса ударила его, и он упал на дно бронетранспортера. Одновременно на голову Аарону свалился пулемет с раскаленным от стрельбы стволом. Он попытался оттолкнуть от себя ствол и обжег руки.

Через несколько минут бронетранспортеру удалось выбраться из-под дерева. Высвободившись из цепких объятий кипариса, Аарон на ходу выстроил часть для атаки. Несколько танков, которые застряли в болоте, пришлось оставить позади — времени было в обрез.

Иоси попытался использовать проволочку, вызванную историей с танками, чтобы немного рассеять туман вокруг приказа об атаке, однако не слишком в этом преуспел.

Особенно серьезным было положение взвода Шаи: испорченная рация вообще лишила его возможности получить какой-либо приказ. Его люди, чтобы чем-нибудь себя занять и успокоиться, заряжали и перезаряжали оружие. Шая слушал свист пуль и смотрел, как они долбят борты бронетранспортера. «Коль скоро ты уже здесь, — размышлял он, — надо идти до конца». Вдруг до него по линии донесся устный вызов Иоси, который в последний момент затребовал его к себе на инструктаж. Шая побежал под пулями, но не успел добраться до Иоси, как колонна тронулась с места и, набирая скорость, помчалась в сторону Резиденции. Началась атака.

«В момент, когда мы двинулись вперед, — говорит Зерах, водитель Иоси, — я понял, что законы обычной жизни упразднены. Там, куда мы мчались, они не имели силы. Мы уходили в другой мир — мир войны».

2

Танковая колонна во главе атакующих приближалась к Резиденции, за нею двигались бронетранспортеры разведки (взводы джипов остались внизу в резерве для последующей стадии боя) и пехотная рота. Аарон, глядя на белокаменные ворота парка Резиденции, обратился к бойцам по рации: «Солдаты, мы идем на штурм Резиденции Верховного комиссара. Мы начинаем делать историю».

По сторонам факелами пылали разбитые и подожженные джипы. Подле них валялись обугленные трупы легионеров, разорванные и сожженные прямыми попаданиями снарядов. То тут, то там встречались и живые легионеры, оглушенные и ошеломленные. Некоторые, пытаясь спастись из ловушки, в которую они попали, побежали к стоящим неподалеку тягачам джипов с готовыми к бою пушками. Командир полка Ашер, находившийся в броневике Аарона, заметил это и схватился за пулемет. В момент, когда легионеры разворачивали орудийный ствол, он нажал на гашетку и одной длинной очередью поджег три джипа.

Вскоре его ранило в руку и плечо. Из артерии хлынула кровь. Связной наложил командиру жгут, и Ашер, даже не дождавшись конца перевязки, вновь схватился за «узи». Рука не разгибалась, локоть раздулся, но командиру было не до раны…

Танки вышли к Антенному холму в восточной части Резиденции и с ходу, не встретив сопротивления, захватили его. Колонна ринулась дальше на восток. Аарон торопил танкистов, не подозревая, что боевая задача его полка уже выполнена. Ашер остудил его рвение, рявкнув: — Куда идут танки?

— В Старый город, — ответил Аарон.

— Немедленно останови, — пока достаточно будет захвата Антенного.

Прежде чем овладеть Старым городом, им предстояло пройти долгий и нелегкий путь. Пока он еще не был устлан сотнями убитых и раненых, которые в последующие 50 часов зальют улицы Старого города реками крови.

Ашер расположился у Антенны и внимательно оглядел окрестность, чтобы установить, полностью ли контролирует территорию. Он также решил проверить, как обстоят дела у разведки, которая должна была войти в Резиденцию вслед за танками. Посмотрев в сторону ворот, он увидел, что разведчики как раз въезжают в парк и несутся вперед.

На головном транспортере ехал Иоси, который в данную минуту влетел в хвост дыма и гари, стелющийся за танками. Танки мчались вперед, — куда, он не имел понятия. Бронетранспортеры разведки на ходу поливали огнем все без разбору и даже раз пять выстрелили из базук в благородное белокаменное здание Резиденции.

На дороге валялись искареженные и перевернутые автомобили, сожженные орудия и почерневшие от огня трупы.

Иоси увидел перед собой центральный корпус Резиденции и свернул с магистрали на большой цветник перед фасадом. Неподалеку стояли два танка и били по Резиденции прямой наводкой. Фасад курился черным дымом.

Иоси приготовился штурмовать Резиденцию и хотел было уже скомандовать всем, в том числе и танкам, прекратить стрельбу, чтобы при атаке не попали под огонь свои. Он оглянулся, недоумевая, куда подевались его бронетранспортеры. И тут увидел, что его машины вовсе не свернули вслед за ним на цветник, а проскочили мимо, в направлении Антенны. Это было первое недоразумение, результат скоропалительного инструктажа. Иоси знал, что слишком поздно оста-навливать и заворачивать к Резиденции бронетранспортеры. Теперь лишь оставалось выяснить, кто находится поблизости, и найти хотя бы горсточку людей, чтобы вместе с ними атаковать Резиденцию. Он осмотрелся и подле себя обнаружил водителя, фельдшера, связного, стрелка, а также двух штабистов. Негусто…

Иоси собрал одиннадцать человек и пошел с ними в атаку. Перебежками от дерева к дереву ему удалось добраться до убежища возле цветника. Здесь он швырнул гранату в легионера, удиравшего в его сторону, а затем, под прикрытием огня бронетранспортеров, достиг входа в Резиденцию.

То были огромные дубовые двери, придававшие входу царственное великолепие. Они были на запоре. Иоси немедленно вызвал подрывника Шмулика (парашютист-ветеран, участник ответных операшш), и он прикрепил взрывчатку к дверям.

Мощный взрыв потряс резиденцию. Двери выбило и разорвало. Во все стороны полетелеи куски горящего дерева. Холл и коридор наполнились удушливым черным дымом, затянувшим весь вестибюль.

Иоси с бойцами ринулись внутрь. Огромная баррикада нагроможденной мебели перекрывала доступ в Резиденцию. Мебель развернуло и расшвыряло взрывчаткой. Разведчики прокладывали путь через обломки столов, кроватей и полок, тонувших в дыму и преграждавших дорогу. Им удалось одолеть эту баррикаду и вырваться в боковые коридоры с симметричными рядами дверей. Перебегая от двери к двери, они убеждались, что все они заперты и вскрыть их не просто. Не тратя времени, они принялись через окошки, имеющиеся в каждой двери, швырять в запертые комнаты гранаты.

Большая часть нижнего этажа была захвачена очень быстро.

Одна из комнат в конце коридора была открыта. Оттуда навстречу разведчикам неслись крики на английском: «Не стреляйте, не стреляйте!» Там находились около тридцати служащих ООН, оказавшихся в ловушке между двумя воюющимим сторонами. Были среди них и женщины с детыми, забившиеся в угол, ошеломленные и подавленные. Заговорив одновременно, они пытались объяснить, что не принадлежат ни к одной из враждующих сторон и что иорданцы завладели Резиденцией против их воли и желания.

«Их спас опыт, — говорит Гершон, командир бронетранспортера, посоветовавший им оставить дверь открытой. Если бы они заперлись, туда полетели бы гранаты».

Иоси начал их успокаивать. «Сидите спокойно, мы не причиним вам никакого вреда, — сказал он. Я обещаю, что мои солдаты позаботятся о вашей безопасности».

Он оставил с ними одного из разведчиков, а сам вернулся и нырнул в непроницаемый дым, к этому времени заполнивший весь этаж. Закончив осмотр первого этажа, Иоси бегом поднялся на второй, оттуда — на третий. Там, в конце одного из коридоров, навстречу Иоси выбежал солдат, крича: «Осторожно, здесь тоже люди ООН!»

Весь в поту, ссадинах и копоти, Иоси вошел в самую крайнюю из комнат, и перед ним предстал глава наблюдателей ООН на Ближнем Востоке, генерал Од-Бул, который сидел на полу в окружении десяти офицеров. Посреди всей сумятицы, огня, дыма и крови это был, пожалуй, самый спокойный человек.

— Я узнал его по газетным портретам, — рассказывает Иоси. — Он и его люди были доброжелательны и спокойны. Я сказал им: «Не вставайте с пола — можно угодить под пулю снайпера. Я отвечаю за вашу безопасность. Оставайтесь на месте».

— Вы оказались весьма проворными, — заметил офицер ООН одному из разведчиков.

Сам Од-Бул выразил желание немедленно связаться с штабом ООН в Нью-Йорке.

Иоси вынужден был его покинуть, выставив здесь тоже охрану. Од-Бул приветствовал часового на иврите — сказал ему «шалом». Он не переставал указывать на портрет норвежского короля, висевший на стене, и спрашивал, что же будет дальше.

— Все будет в порядке, мистер Бул, — ответил ему часовой. — Это не ваша война, а наша (адъютант Була покосился на разведчика, позволившего себе назвать Була мистером, а не генералом).

Тем временем на первом этаже отдельные очаги огня после подрыва входных дверей слились в большой пожар. Иоси спустился вниз и приказал местным служащим заняться тушением: дым грозил задушить всех, находившихся в Резиденции.

Гершон был снаружи и занимался перетаскиванием пулеметов на верхние этажи Резиденции. Поскольку парадный вход был объят огнем, Гершон предпочел в пламя не лезть, а вскарабкаться по наружной стене наверх. Он перебирался от окна к окну, в то время как снизу ему передавали тяжелый пулемет. Так этаж за этажом. Не будь он хорошо тренированным атлетом, вряд ли ему удалось бы добраться до верха. На третьем этаже он обнаружил веревочную лестницу и подал ее вниз, чтобы облегчить разведчикам подъем. Сам он полез дальше на крышу, а оттуда на башенку Резиденции, на которой развевался флаг ООН. Башенка была теперь превосходной мишенью для снайперов, но Гер- шону удалось взобраться на нее невредимым и спустить со шпиля флаг ООН.

— Ребята, передайте мне сюда флаг Израиля! — закричал он сверху.

Его просьбу услыхали, но вокруг ни у кого не было израильского флага. Просьба Гершона полетела из уст в уста, пока не достигла расположения танкистов. Там Аарон внезапно сообразил, что под руками у него есть бело-голубой ротный вымпел, который в такой момент может вполне заменить государственный флаг. Пропутешествовав из рук в руки и с этажа на этаж, вымпел очутился у Гершона, торчавшего в небе под градом пуль. Ударившиеся в бегство, но еще находив-шиеся на территории Резиденции легионеры, очевидно, заметили спуск флага ООН и, взбешенные, открыли беглый огонь по башне.

Скорчившись, Гершон зубами прокусил вымпел, чтобы проделать в нем отверстия. Стрельба усиливалась. Гершон продел в отверстия веревку и привязал вымпел к самой макушке шпиля. Град пуль, тотчас же обрушившийся на него, не смог помешать, и флаг гордо реял на ветру.

Пока Гершон поднимал над фасадом флаг, в тылу Резиденции и в роще продолжали разворачиваться события. Был там среди прочих водитель и вестовой командира Иоси — Зерах, который еще до начала боя заручился обещанием, что его действия не будут ограничены только обязанностями водителя и что он сумеет быть как все — бойцом. Теперь Иоси представилась возможность осуществить свое обещание.

Зерах вместе с двумя служащими ООН тушил в Резиденции огонь, когда его вызвали к Иоси. Командир предложил ему отправиться на тыльную сторону здания Резиденции и установить в одном из окон пулемет, с тем, чтобы держать под контролем всю простирающуюся за парком северную рощу.

Зерах отправился туда и увидел ребят из роты Ашера Драйзина, которые с учебной фермы проникли в рощу и прочесывали ее. Вскоре появился и сам командир роты. Зераха послали к нему сообщить, что Резиденция уже взята. Надо, чтобы он предупредил бойцов нена_- роком не учинить перестрелки с разведчиками, находящимися в Резиденции.

Зерах явился к командиру роты и обнаружил, что тот бродит в самой глубине рощи в полном одиночестве, если не считать двух провожатых-солдат (остальные разбрелись куда-то к подножию крутых обрывов, их было не видно и не сльпшю).

Вокруг замелькали фигуры легионеров, десятками бегущих из рощи.

Настал час Зераха.

Он решил справиться собственными силами и пустился перебежками от дерева к дереву. Удирающие легионеры стреляли в него, но он. укрывался за стволами деревьев и, в конце концов, спрыгнув под обрыв, расположился там, как в окопе. Вдруг прямо на него выскочили пять легионеров. Он уложил троих, двое оставшихся распластались в низинке. Зерах с изматывающей медлительностью полез вперед и метрах в пятнадцати от цели швырнул гранату. Когда он спрыг-нул в низину, то нашел там пять окровавленных мертвых тел.

Сколько раз накануне своего боевого крещения Зерах, рисуя себе подобную встречу со смертью, ужасался… Но теперь, очутившись один на один с пятью обезображенными телами, он, к своему удивлению, не испытывал ни ужаса, ни страха. В данном месте и в данную минуту все это показалось ему естественным — и убийство, и смерть, и сами тела с их раскрытыми ртами и расширенными зрачками неживых глаз.

И снова Зерах принялся маневрировать от дерева к дереву, прижимаясь к стволам и слыша, как пули долбят кору. Свист их не прекращался. Зерах знал, что теперь весь огонь направлен на него.

Во время короткой передышки он вдруг заметил, как из-за бугра во весь рост поднимается легионер и взваливает на себя раненого собрата. Взвалил и понес под огнем, тяжело раскачиваясь из стороны в сторону, весь на виду как на ладони.

Зерах следил за его спотыкающимся бегом, тронутый и пораженный доблестью вражеского солдата и человечностью его поступка. «Я вполне мог уложить их обоих, — говорит он. — Однако позволил им исчезнуть за деревьями. Этот парень был настоящий герой».

Зерах укрылся за бугром, только что оставленным легионером и его раненым товарищем, пережидая огонь. Он вспомнил, как в полдень стоял перед Резиденцией Верховного комиссара, как впереди и позади рвались снаряды и какой он при этом испытывал страх. Он знал, что каждый такой снаряд может стереть его с лица земли, и думал о своих детях. Они останутся сиротами, думал он, вот в чем беда. Но с другой стороны, еще страшней, если нам не удастся остановить ле-гион и мои дети попадут в руки иорданцев. Нет выбора. Приходится драться, отдавая все, что ты можешь, чтобы получить то, без чего твоя семья перестанет существовать.

«Если вернешься живым, — думал он далее, — значит, ты в выигрыше. Если не вернешься, ты тоже не проиграл: что-то все-таки сделал, чтобы избавить жену и детей от самого страшного».

Его самого сильно озадачил этот ход мыслей. «Не из тех я, — свидетельствует о себе Зерах, — кто любит заниматься самоанализом. Не в моих привычках умничать да размышлять. Очень меня удивило, что я вот так вдруг свожу счеты со своей совестью».

Теперь, когда он лежал в яме за бугром, его уже не беспокоили навязчивые мысли и сомнения. Миновав ворота Резиденции, он почувствовал, что все мосты сожжены и его уже ничто не остановит.

Время от времени легионеры вновь устраивали на него набеги, а затем, отстреливаясь, пускались наутек. Зерах провел приблизительно с четверть часа в своей выемке, стреляя по убегавшим. Дым, наполнивший рощу, придал ей какой-то нереальный вид. После внезапного порыва ветра мгла немного рассеялась. Зерах осмотрелся и установил, что он в роще один-одине-шенек. Тогда он пополз вперед, двигаясь как во сне, хотя физические усилия, которые ему приходилось прилагать, были совершенно реальны. Его продолжали преследовать выстрелы. «В меня стреляли в упор и не попали, стреляли слева и справа, и не попали, — рассказывает Зерах. — Я почему-то знал, что им, как ни старайся, не попасть. Вся история смахивала на игру». Зерах отстреливался и отстреливался.

Когда, наконец, он выбрался на опушку, то понял, что прочесал рощу почти в одиночку. Блаженная волна удовлетворения нахлынула на него. «Не потому, что я перебил легионеров, — говорит он, — а потому, что самому себе доказал, что способен делать хорошую работу».

В то время, как шел захват Резиденции, и Иоси свернул к ней, остальные бронетранспортеры разведки умчались вперед и доехали до Антенного холма, где уже находились Ашер Драйзин и танки Аарона. Поскольку никто из разведчиков в точности не знал, зачем они здесь, и поскольку ясно было, что холм уже взят, бронетранспортеры двинулись дальше по шоссе, что выходит из восточных ворот Резиденции и соединяется небольшой развилкой с дорогой Бет-Лехем — Иерусалим.

К развилке шли развернутым боевым строем. Поле, по которому двигались бронетранспортеры, изобиловало валунами и скальными надолбами, и одна из машин застряла — броневик командира взвода Шаи. Водитель Давид пробовал шевелить машину и так и эдак — никакого успеха. На обочинах дороги стояли брошенные иорданские пушки: здесь была рассеяна целая рота, личный состав которой бежал, не сделав даже попытки оказать сопротивление. Десятки тел устилали путь бегства. Застрявшая машина подверглась страшному обстрелу. Только чудом Шая и водитель Давид остались в живых.

В это время бронетранспортеры устремились к развилке, миновав по пути восточные ворота Резиденции. Неподалеку они встретили стоящий танк (он лишился заднего хода). Из монастыря бенедиктинцев, что на востоке, без устали били противотанковые пушки, а этого танкисты почему-то вовремя не заметили. Слева и справа по-прежнему удирали без оглядки легионеры, которым удалось спастись из Резиденции.

Когда колонна вышла на перекресток Бет-Лехем — Иерусалим, перед глазами разведчиков словно распахнулся волшебный занавес и открылся прекрасный древний пейзаж, встреча с которым для солдат-иерусалимцев была одной из самых незабываемых минут войны.

Напротив лежала белесая пустыня с пространствами и холмами, обезвоженными до цвета соли. На одном из этих бугров лепились блеклые, по-восточному сводчатые постройки села Абу-Дис. С огромного расстояния, далеко за монастырем бенедиктинцев, у подножия глубоких спусков сквозь легкую пленку поблескивала вода Мертвого моря.

Иерусалим иной, неведомый. Город сновидений, открывший наконец свой лик. Иерусалим прекрасней всего прекрасного. Иерусалим в золоте и серебре своих куполов. Иерусалим древних стен в зареве вечного солнца. Иерусалим сводчатых переулков и тонких кипарисов, стрелами возносящихся над бесчисленными полукружиями крыш и окон. Иерусалим храмовых площадей, мечетей и синагог, колоколен и древних обожженных камней. Иерусалим мерцающего света и тысяч золотистых радуг.

Увидев с высоты развилки там вдали, в самой глубине, в самом сердце пустыни Мертвое море, Ури закричал: «Какая красота! Ребята, идите сюда, смотрите! Какая сказка!» Будто сорвали железную ставню, и вот открылись волшебные горизонты самого прекрасного из видений. Он смотрел в эти жемчужные дали и дышал ими. Сильнейший контраст между белой пустыней и густой зеленью и золотом Иерусалима поразил его. То, что две эти крайние противоположности сливаются в высшую гармонию, наполняло сердце бесконечным счастьем. Он смотрел и пьянел от восторга. Вокруг рвались снаряды, автоматные очереди — он не обращал внимания. Он слышал не грохот, а великую тишину, освежающую, как сок граната.

Ури перевел взгляд на село Абу-Дис — белесое скопление домиков, за которым начиналась пустыня. Село вырастало из нее, как цветок из расщелины камня. Ему вспомнилась одна поэтическая строфа о людях, связанных с родной землей пуповиной. Так и он, Ури, всегда ощущал родину: был связан пуповиной нерасторжимой связи с ее ландшафтом.

Стоянка на развилке затянулась минут на двадцать. Командиры отделений ждали от кого-нибудь какого- нибудь приказа. Но его не было. Здесь тоже никто не знал, куда идти и что делать дальше. Огонь становился все более плотным. «Мы решили, — говорит Мони, — что раз Магомет не идет к войне, войне остается преследовать Магомета». Они возвратились на Антенный, по пути вызволив из беды бронетранспортер Шаи.

На холме их уже давно дожидался командир полка Ашер Драйзин, который никак не мог взять в толк, куда подевалась разведка, следовавшая за ним по пятам при въезде в Резиденцию. Он уже, по своему обыкновению, клокотал, как вулкан.

Командиры взводов подошли к нему, но поскольку перед боем никто не потрудился его представить или хотя бы уведомить о его существовании, они понятия не имели, кто этой такой. Перед ними стоял полковник-коротышка, набитый претензиями, как взрывчаткой, который с ходу огорошил их язвительным замечанием насчет того, что «наконец-то, кажется, есть с кем разговаривать». Однако это знакомство было концом дурацкой ситуации, когда командир искал, кому бы отдать распоряжение, и не мог найти бойцов, а бойцы ждали распоряжений и не могли найти командира.

Ашер Драйзин приказал разведчикам занять позицию вокруг Антенны. Мони с его взводом он послал в Резиденцию, чтобы выяснить, как справляется с прочесыванием здания немногочисленная группа, действовавшая во главе с Иоси.

«Подъезжаю я к Резиденции, — рассказывает Мони, — и что же я вижу? Большой фестиваль. Торжество Гога и Магога. На стоянке горят десятки машин, во всех направлениях снует масса служащих ООН, Иоси ведет беседы с генералами всех мастей. Подле бегает подполковник, сколачивая длинную колонну средств транспорта для выезда из Резиденции. Вся эта сцена показалась мне чрезвычайно странной».

Мони протер глаза и спросил себя: «К дьяволу!.. Что здесь, собственно, происходит?»

Незадолго до появления Мони в цветнике перед Резиденцией, сюда прибыл офицер-оперативник из штаба Иерусалимской бригады. Иоси поставил его в известность, что в занятом помещении находится Од-Бул со своим штатом. «Положение крайне деликатное, — добавил он. — Свяжись, пожалуйста, с штабом бригады и выясни, что с ними делать».

Спустя некоторое время из штаба пришел приказ направить генерала и всех его людей в еврейскую часть Иерусалима. Иоси передал это Булу и дал ему десять минут на сборы. Служащие ООН тотчас вспорхнули с места, как стая птиц с макушки горящего дерева. Было заметно, что они уже немного приободрились и радовались освобождению из ловушки, в которую они попали в своем доме.

Иоси предложил Од-Булу и его людям взять с собой все ценности и имущество. Он также попросил, чтобы генерал собственноручно запер свою комнату. Это было исполнено, а ключи переданы часовому-разведчику по имени Тувия. В комендатуре Резиденции Тувия нашел губную помаду и написал на двери громадными красными буквами: «Не входить. Здесь комната Од-Була».

Внизу перед фасадом уже строилась колонна средств транспорта служащих ООН, покидающих Резиденцию, — та, что привела Мони в изумление. Иоси предложил главе наблюдателей ООН отвезти его в Иерусалим на одном из джипов разведки. Од-Бул вежливо отказался, объявив, что не уедет, прежде чем не убедится, что весь его штат до последнего человека покинул Резиденцию.

Когда прибыл бригадный адъютант и приступил к исполнению своих обязанностей, Иоси смог наконец вернуться к своим. Он нашел их вместе с другими подразделениями на Антенном холме. Сюда уже успел прибыть небронированный транспорт (джипы и джипы- тягачи безоткатных пушек), стоявший в резерве возле учебной фермы, пока основные силы штурмовали Резиденцию. Командовать резервом было поручено Иораму — заместителю командира разведки.

Как он очутился на Антенном? Это особая история. Обстрел учебной фермы усиливался и продолжался без передышки. Иорам приказал проделать в заграждениях фермы проходы и укрыть легко уязвимые машины под разбросанными по местности деревьями. Чтобы хоть немного разрядить напряженность находившихся под непрерывным артиллерийским огнем, он предложил водителям, пока суть да дело, заменить на джипах поврежденные колеса.

Из Резиденции тянулись черные столбы дыма и доносились звуки стрельбы и разрывов. Снова и снова пытался Иорам связаться с Иоси и Ашером, но их рации молчали. Тогда он решил «не упустить войны» и на собственный страх и риск отправиться в зону боя.

На пути к Резиденции он встретил командира полка Ашера, который приказал ему взять восемь человек из «академического» резерва полка, идти на Антенный и готовиться к штурму укреплений Колбасы. Командиром штурмовой группы был назначен возводный Дани.

Джипы разведки сконцентрировались вокруг Антенны, в то время как танки развернулись у подножия холма и начали обстрел Колбасы, укрепления которой находятся к югу от Резиденции, на возвышенности протяженностью около 800 метров, формой смахивающей на колбасу — отсюда ее название. Легион использовал топографические преимущества Колбасы, приподнятой в виде террасы над ничейной полосой, и построил по всей длине десятки блиндажей, разветвленную сеть траншей, заграждения, позиции и огневые рубежи. Все это придавало укрепленному району, при рассмотрении его с воздуха, сходство с исполинской тысяченожкой.

Дани принял под командование резерв, которому вместе с ним предстояло атаковать траншеи и укрепления Колбасы; это были восемь необученных юношей, не имевших своего командира. «Кто из вас берется быть командиром?» — спросил Дани. Ответом было молчание. Выяснилось, что на вооружении у восьмерых имелись две базуки без положенных к ним реактивных гранат и два пулемета без патронов.

Дани саркастически переглянулся со своими товарищами-разведчиками, и тут же, без долгих слов и разговоров, было решено, что Колбасу будет брать разведка. Разведчики тотчас разделились на группы и под прикрытием танков и пулеметов отправились проделывать проходы в многорядных заграждениях между Резиденцией и траншеями Колбасы.

С момента, когда в заграждениях заработали саперные ножницы, началось интенсивное движение: сверху — от Антенного вниз по склону — к Колбасе. Дани, а с ним и его напарник Иоси Охана прыгали из траншеи в траншею, из блиндажа в блиндаж, забрасывая их гранатами, и неслись вперед. Легкие, стремительные прыжки придавали им неожиданное сходство с бегущими оленями. Они прикрывали друг друга и бежали, бежали, сметая на своем пути все попытки сопротивления. Все глубже и глубже вонзалось острие атаки. Увесистый арьергард завершал дело с полной основательностью, как каток, трамбующий полотно уже проложенной дороги. Пара-лизованные страхом легионеры даже не сопротивлялись.

Добравшись во главе штурмовой группы почти до самого окончания Колбасы, Иоси Охана и Дани притормозили свой бег. Рукопашная, накал борьбы, огонь, взрывы, истощили силы и многих довели до окончательного изнеможения. На самого Иоси это оказало прямо противоположное действие: у него словно выросли крылья. Охваченный восторгом победы, он перелетал через окопные рвы, как освободившийся от поводьев скакун. «Дани, — вдруг обратился Иоси к своему счастливо улыбающемуся напарнику, который никак не мог отдышаться, — кажется, есть смысл не-много убавить темп. Иначе мы скоро обнаружим, что вдвоем овладели Заиорданьем».

За ними следовали восемнадцать солдат, которые захватили позиции и перебрасывали в дальний конец Колбасы боеприпасы и гранаты, нехватка которых четыре раза останавливала продвижение вперед. Каток двинулся дальше.

В 4.30 пополудни, после того как Колбаса была почти целиком прочесана и захвачена, стало ясно, что силы, которыми командовал Ашер на горе Злого Совета, опрокинули роту легиона и рассеяли ее.

Этот успех был чрезвычайно важен для поднятия воинского духа Иерусалимской бригады, поскольку это был ее первый настоящий бой после девятнадцатилетнего перерыва и первая схватка с иорданскими войсками, которые со времени Войны за Независимость и ответных операций имели репутацию лучших, наиболее обученных арабских войск.

Комбриг полковник Амитай воевал в Войну за Независимость на иорданском фронте и, помня кровопролитные бои бригады Харэль в районе Иерусалима, понимал, что для поднятия боевого духа было чрезвычайно существенно на практике доказать, что неудачи 1948 года не распространяются на 1967-й. Знал он также, что настоящая проверка сил еще впереди, так как предстояло овладеть укрепленным районом Колокол, расположенным перед арабским селом Цур-Бахр, Если падет и Колокол, доминирующий над юго-западом Иерусалима (Рамат-Рахель), то раз и навсегда будет развеян миф о грозном иорданском легионе, Поэтому для захвата этих укреплений он выделил надежнейшую часть своих сил в составе бригадной разведаки, танков и полка Ашера Драйзина — под общим командованием последнего, А так как эти подразделения уже с трех часов дня вели изнурительные схватки на горе Злого Совета и поскольку Амитай считал очень важным, чтобы Колокол был взят до наступления темноты, он решил принять дополнительные меры, которые при всех условиях гарантировали бы успех: придать штурмовой группе иерусалимский полк под командованием командира полка Гид’она, Этому полку, находившемуся с утра в Немецком квартале[12], было приказано прибыть в Рамат-Рахель и быть готовым к атаке Колокола с самого трудного, фронтального, направления. Укрепление в этом месте широко опоясано минными полями, которые предстояло преодолеть на виду и в зоне досягаемости для многочисленных пулеметных гнезд врага.

Этот полк еще только неторопливо прокладывал себе дорогу по обстреливаемым улицам Иерусалима, а Амитай уже запрашивал Ашера Драйзина, находившегося в это время вместе с разведчиками и танками на Антенном — территории Резиденции Верховного комиссара: «Ты готов захватить Колокол?»

В эту минуту для захвата Колокола Ашер мог выделить не полк, а половину разведчиков (другая половина еще прочесывала укрепления Колбасы). Он, однако, считал, что с заданием можно справиться.

— Всегда готов, — заявил он в ответ, запросив дополнительное количество боеприпасов, так как большинство бойцов осталось при пустых магазинах и без гранат. Вслед за этим он тотчас приступил к переброске рот подкрепления из состава полка для охраны захваченной Резиденции. Эти роты со своими средствами транспорта начали немедленно прибывать в Резиденцию, чтобы высвободить разведчиков для атаки Колокола. Одновременно к западным воротам Резиденции двинулась колонна служащих ООН, направляющаяся в Иерусалим. Рвущиеся снаряды и встречное движение колонн привели к заторам и пробкам. Этим воспользовались несколько иорданцев, убежавших в соседнюю рощу и открывших огонь по скоплению машин.

— Немедленно передайте — пусть поднимут над своими автомобилями флаги ООН, — заорал один из разведчиков, занимающихся ликвидацией затора, — иначе перестреляют.

Подняли флаги, и после того как уничтожили пробки, колонна машин ООН двинулась в направлении еврейской части Иерусалима, ненадолго избавившись от артиллерийского обстрела.

3

Первым предвестником короткого затишья было появление интервалов между разрывами снарядов и пулеметными очередями. Однако каждый последующий разрыв действовал на слух, уши закладывало тяжелым звоном, нельзя было ничего разобрать. Когда же после этих незначительных промежутков установилась настоящая тишина, Гили Якобсон осмелилась выйти из своего убежища. Это был дальний конец квартала Талпиот, который иорданцы держали под не-прерывным обстрелом, и Гили сидела здесь с самого утра в полном одиночестве. Рядом лежал ее ребенок. Вынести его было невозможно: в нескольких десятках шагов граница, и дверь из дома под огнем. Прижимая к себе младенца, Гили втиснулась в угол за кухонным рукомойником, но все равно нельзя было укрыться от напитанного гарью воздуха, грохота разрывов и пулеметных очередей, сотрясавших стены дома.

Где-то за домом по-прежнему гремело и громыхало, но тревога уже начала отпускать сердце Гили. Ребенок лежал на своем матрасике, счастливый и улыбающийся и радостно гугукал. Гили смотрела на него. Теперь ей казалось немыслимым, чтобы неизвестно откуда посланная случайная пуля угодила в нее и ее ребенка, или чтобы сюда упал снаряд, или обрушилась стена и похоронила ее под собой. Все это казалось ей невозможным, хотя она прекрасно понимала, что это совсем не так. Еще трудней было поверить, что до ее дома могут добраться «соседи» из ближнего села. «Я верила, что наши солдаты им не позволят», — говорит Гили.

Внезапно к дому подъехала штабная машина с двумя солдатами. Они не успели соскочить с кузова машины, как дверь перед ними распахнулась. Солдаты рассказали, что на пути в Абу-Тор попали под огонь и спустились сюда.

В сопровождении Гили солдаты вошли к перепуганным соседям, где в кресле-каталке лежала парализованная женщина. Они осмотрели дыру, пробитую снарядом в потолке смежной комнаты, и обнаружили, что третий этаж дома тяжело пострадал. К счастью, жильцы вовремя его покинули. Трубы в квартире прорвало, из них лилась вода. Повреждена была и газовая проводка, в воздухе резко пахло газом.

Солдаты передохнули, напились газировки и закурили, отдыхая после сумасшедшей гонки. «Когда они отдышались, — рассказывает Гили, — к ним вернулось самообладание. Они сели в машину, и больше мы их не видели. Надеюсь, они благополучно прибыли на место».

Все, что оставалось теперь, — это в нервном напряжении дождаться прихода темноты. Их было четверо: Гили с ребенком на руках и сосед со своей парализованной женой. Они знали, что им не уйти из своих домов и не выбраться из квартала до наступления ночи. До ближайшей улицы не близко, обстрел возобновился, даже добежать было трудно, а какой уж бег с ребенком и парализованной женщиной на руках. Правда, у соседа была машина, но на ней он боялся ехать даже ночью. «Не увидят, так услышат шум мотора и начнут в нас стрелять», — заявил он. Не рискуя тронуться в путь, они решили в спускающихся сумерках хотя бы подкрепиться хлебом и сыром.

На бреющем полете пронеслись самолеты. Они спикировали к горизонту, мгновенно взмыли, и пушки умолкли. «Я сообразила, что самолеты наши», — рассказывает Гили.

Наступило безмолвие. Его нарушил только плач реб^^^а, терявшего соску. Потом снаружи послышались шаги. То был Иона, муж Гили, которому наконец удалось прокрасться к отрезанному дому. Он издали услыхал детский плач, и ему на мгновение представилось, что жена погибла и ребенок остался один. Он начал звать их, надеясь, услышать какой- нибудь звук, уловить признаки жизни. Раздался голос Гили. Она сказала, чтоб он шел в дом к соседям. Ветретившись после стольких часов страшной неизвестности, муж и жена упали друг другу в объятия.

«Невзирая на все, — говорит Гили, — мы были счастливы, потому что все остались живы».

Через несколько минут Иона усадил в свою машину Гили, ребенка, соседа и его парализованную жену. Из вещей никто не взял ничего лишнего. Автомобиль выехал из поливаемого огнем квартала на шоссе, которое ведет к Резиденции Верховного комиссара. Оттуда через обстреливаемый лагерь Алленби добрались к убежищу в центре города. По пути Гили услышала, что северная окраина Талпиота уже далека от границы. «Ребенок крепко спал в солдатской куртке отца, — рассказывает она. — Он страшно замарался. Каждый час мы слушали новости. Сквозь сон я услыхала чей-то рассказ о раненой собаке, пытавшейся укрыться в одном из убежищ. Опять начался обстрел, но теперь мы были среди друзей, обласканные их беспредельной добротой и вниманием. В последующие часы нас обстреливали все меньше и меньше. Зато мы узнавали все больше и больше. Немного отлегло от души, но ведь и под нашими снарядами по своим углам в смертном страхе тоже сидели женщины с детьми».

4

К вечеру, за полчаса до захода солнца (а в понедельник 4.6.1967 все календари одинаково свидетельствовали, что солнце село ровно в 18.44), сводная колонна бронетранспортеров разведки и танков готовились к выходу в атаку на опорный пункт Колокол, расположенный на вершине арабского села Цур-Бахр. Этот опорный пункт, как уже упоминалось, стоял напротив иерусалимских пограничных заграждений в сторону Рамат-Рахель. 19 лет готовился легион к отражению фронтальной атаки, которая может грянуть из-за самих заграждений. Лицом к ним сооружались широкие полукружья траншей, к ним были обращены бетонные и каменные доты и отдельные огневые точки. В то же время тыльная сторона, обращенная к селу Цур-Бахр, осталась незащищенной.

Неизвестно происхождение названия Колокол, но, коль скоро так его называют, заметим, что очертания этого Опорного пункта — округло-удлиненные с трех сторон и распахнутый «раструб» с четвертой — в самом деле напоминают огромный колокол.

В утренние часы в Рамат-Рахель прибыла рота из полка Ашера Драйзина и развернулась напротив Колокола, делая все возможное, чтобы приковать внимание иорданцев к западному направлению, иными словами, к Израилю. Как уже говорилось, легион дожидался этой роты долгие годы. Он приготовил для нее горы бетона, ощетинившегося оружием, километры траншей, тысячи метров колючей проволоки и широкие минные поля. Итак, если бы сюда прибыл вовремя этот Иерусалимский полк, которому было приказано в послеполуденные часы атаковать Колокол, у него было бы много шансов обильно окропить своей кровью эту линию Мажино в миниатюре, казалось неприступную для любого нападения, которого только можно ждать с запада.

Напасть, однако, вопреки всем расчетам легиона, обрушилась именно с востока — факт, предрешивший с самого начала исход боя.

Ашер Драйзин, как мы знаем, получил приказ штурмовать Колокол, находясь в Резиденции Верховного комиссара. Поэтому он предпочел избрать окружной путь — по шоссе Старый город — Бет-Лехем вдоль Колбасы — с тем, чтобы атаковать с незащищенного тыла, то есть со стороны села Цур-Бахр. Не нужно обладать слишком богатой фантазией, чтобы представить себе эффект этого ошеломляющего удара, когда легионеры, поглощенные шумной подготовкой противника, развернувшейся перед ними с самого утра, вдруг обнаружат, что на них напали со стороны их собственного дома.

И на сей раз, как и во время захвата Резиденции Верховного комиссара, основное бремя атаки Aureff Драйзин возложил на раг^^^^ку. Перед колонной ее бронетранспортеров он поставил три танка Аарона. Танкам поручалось сокрушить дот Колокола и прикрывать разведчиков, когда они пойдут в рукопашную на траншеи. Кроме того, Ашер выделил- несколько пустых бронетранспортеров в надежде, что попутно в конце кряжа Колбасы (мимо которого проходит дорога на Цур-Бахр) удастся подобрать некоторое количество разведчиков, закончивших прочесывать укрепления.

Три головных танка продолжали движение вперед по петлистому шоссе между Иерусалимом и Бет-Лехемом, изобилующему опасными поворотами, крутыми подъемами и спусками.

Вторым танком командовал Арик Кантор, чудом уцелевший под обстрелом на учебной ферме. Один из снарядов лег прямо перед его танком. Не успело рвануть и ударить спереди, как за кормой взорвался другой снаряд. Решив, что третий снаряд уже его не минует, Арик врубил газ и подал машину метров на десять вперед. И действительно, спустя считанные секунды на том месте, с которого сорвался танк, земля вздыбилась горой и взлетела на воздух.

Арик проследил за маневрами головного танка. Место открытое, если он тоже начнет копаться, иорданцы смогут засечь огнем всю колонну. И он решил сделать как можно более широкий вираж. Он надеялся, не в пример переднему танку, сразу проскочить поворот.

В момент, когда он повел машину в вираж, прямо перед его глазами, за краем шоссе, пробитого в круче, открылся почти отвесный 30-метровый спуск. Его танк уткнулся в скалу, и в это время с противоположной стороны выехали навстречу автомобили двух зажиточных арабов, направлявшихся в Иерусалим. Увидев танковую колонну, они бросили свои машины посреди шоссе, а сами попытались спрятаться в нише, вырубленной в скале.

Головной танк затормозил перед автомобилями, не зная, что предпринять. Аарон закричал по рации: «Что ты стал вдруг таким вежливым! Дуй дальше! Бодни их и отодвинь на бровку!»

Головной танк еще возился, когда Арик застрял на краю кручи. Эта остановка была роковой, так как половину корпуса машины вынесло на подпорную стенку вне черты шоссе. За стенкой проваливался далеко вниз почти отвесный спуск.

Головной танк наподдал по автомобилям и уехал вперед. Арик завел двигатель, чтобы последовать за ним, и тут же обнаружил, что успел разворотить шоссе. Новые усилия сдвинуться с места привели к тому, что танк осел- еще глубже на подпорной стенке, разламывающейся под его весом. Вдруг машина накренилась влево и потеряла равновесие. Все произошло в считанные секунды: прежде чем Арик понял, что именно стряслось, подпорная стенка развалилась. Он успел прокричать водителю: «Вправо! Скорей вправо!» — но танк уже рухнул с кручи и закувыркался вниз по' склону.

Арик втянул голову в люк и скорчился в отсеке. Танк перевернулся. В Арика полетели сорванные с креплений кассеты с боеприпасами и снаряды, приготовленные для стрельбы. Танк кувыркался, а эти предметы наносили ему по голове и по телу страшные удары. «Я старался, — рассказывает он, — войти в ритм перевертываний и приспособить положение тела к вращению танка. Мне казалось, что в этом мой единственный шанс остаться в живых».

Внезапно тяжелая кассета, до отказа набитая амму- ницией, наотмашь стукнула его по голове. У него потемнело в глазах — удар был такой силы, что он на какое-то время потерял зрение. В ту же секунду на него обрушился новый удар, сильней прежнего.

Он осознал, что следующее перевертывание танка доконает его. «Я приготовился умереть, — говорит он, — и подумал о моей маленькой дочке. Уж не знаю, как получилось, но чувствовал, что думаю о ней».

Удар по спине на третьем перевертывании лишил его возможности думать. Снаряды и кассеты, тараня пространство внутри кувыркающегося танка, смертельно молотили его. В просветах между ударами до его сознания доходил мелодичный звон какой-то полой железяки, стукавшейся о броню снаружи.

В момент, когда кувырканье танка прекратилось, удар титанической мощи швырнул его в русло пересохшего ручья — вади — и вонзил в землю. Этот факт — что танк не переворачивается более — внезапно дошел до сознания Арика. Падение кончилось, и он удивлялся тому, что спасся. Он был контужен после всех ударов, кувыркания и перевертываний, но его затопило ощущением счастья, когда он окончательно убедился, что все-таки жив. Арик попробовал подняться на ноги и немедленно посмотреть, что случилось с его экипажем, и только тут к своему изумлению обнаружил, что вышвырнут из танка и лежит в густой туче пыли. Он чуть не задохнулся от кашля.

Первые попытки пошевелиться убедили в том, что, несмотря на полученные жестокие удары, он не лишился способности двигаться. Сначала пошевелил ногой, потом рукой. Еще несколько усилий, и он даже сумел подняться. Без очков, которые он носил всегда и которые, конечно, разбились вдребезги, в глазах у него стлался черный туман.

После того, как к нему вернулось зрение, он подошел к кабине наводчика, помог ему прийти в себя и подняться. Затем отворился люк водительской кабины — и в нем тоже возник живой человек, кажется, даже более или менее невредимый. Все спасшиеся имели достаточно плачевный вид, но Арика поразила не их устрашающая внешность, а то, что никто из них не пострадал.

По-другому обстояло дело с заряжающим. При падении танка пушку сорвало с креплений и ствол придавил его. Ствол танковой пушки весит около 200 килограммов. Он пригвоздил заряжающего к плите броневой башни. Теперь часть его груди, плечо и предплечье находилось под 200-килограммовым стальным прессом. Тут были напрасны любые усилия его товарищей по экипажу. Пушку развернуло и заклинило так, что ее невозможно было даже пошевелить.

Арик подошел к придавленному парню и начал его успокаивать. Он попробовал устроить его как-нибудь, чтобы облегчить боль — и снова убедился, что не в состоянии ничем помочь.

У Арика внутри что-то надломилось. «Пойми, — заговорил он, — это невозможно. Невозможно. Еще немножко, и к нам придут и помогут».

Заряжающий, силы которого кончались, отчаявшись получить помощь у Арика, стал адресовать свои крики командиру взвода. Тот в это время ехал в Цур-Бахр в бронетанковой колонне, продолжавшей все вокруг поливать огнем.

Вдруг послышалось знакомое «тра-та-та» пулеметов. Несколько очередей достигло русла вади и загнало экипаж свалившегося танка внутрь искареженного стального корпуса. Никто из спасшихся после пережитого ужаса не хотел оказаться подстреленным своими же товарищами и сгнить в этом забытом Богом месте.

По краю вади вздыбились клубы дыма, заставившие экипаж танка спрятаться еще глубже. На Арика откуда-то свалилась большая коробка, оказавшаяся аптечкой первой помощи. Он сделал перевязки себе и товарищам.

От холода знобило. Танкисты закутались в одеяла и вопрошающе уставились на Арика: «Итак, сидим в этой забытой дыре, как в западне. Что же нам делать дальше?»

Арик подготовил своих людей к возможности нападения. «Мы находимся на территории, не занятой нашими войсками, — объяснил он. — Местное население не бежало, а попряталось. В любой момент они могут появиться».

Потом он обнаружил, что рация на танке не повреждена. Он попробовал связаться с колонной, которая уже достигла Цур-Бахра, однако отсюда, из глубины ущелья, никак не удавалось наладить связь. Он продолжал ломать голову над тем, как же все-таки выбраться из этого опасного места, и неожиданно вспомнил о брошенных наверху и отодвинутых на обочину танком арабских автомобилях. Можно было бы воспользоваться одним из них, чтобы добраться до Резиденции Верховного комиссара и организовать оттуда помощь его товарищу, пригвожденному пушечным стволом.

Арик захватил с собой автомат «узи», фонарь и ракетницу и полез вверх по обрыву, с которого не так давно скатился вместе со своим танком. Подъем был мучительным. Он подтягивался, цепляясь ногами за камни; чем выше подымался, тем сильнее болело тело Боль становилась невыносимой. Легкая рана на голове открылась, и кровь залила ему лицо.

Он из последних сил подтаскивал себя вверх. Ценой нечеловеческого напряжения ему удалось выбраться на бровку шоссе — на ту самую подпорную стенку, которая стала причиной сегодняшнего несчастья.

Автомобили были на месте, дверцы заперты. Как их завести, если нет ключей?..

Арик решил вернуться вниз, к своим товарищам, на дно вади. Он повернулся, шагнул и убедился, что его больная нога совсем отказывается служить. Он запрыгал на здоровой ноге, добрался до бровки над ущельем и сел. Отдохнув несколько минут, спрыгнул на склон. И как только начал спуск, тишину дважды просверлил свист пуль.

Один из людей его экипажа там внизу, в вади, за минуту до этого видел силуэт Арика на бровке шоссе. Падение в танке, потемки, страх — как бы не напали сельчане-арабы — все это привело танкиста в такое состояние, что он уже не владел собой. В маячившем наверху силуэте он успел опознать Арика, но прыжок того на откос был так внезапен, что он не совладал с собственными руками. Палец невольно нажал на гашетку и одной автоматной очередью разрядил весь страх, накопившийся и душивший солдата с момента падения.

Очередь поймала Арика на следующем прыжке. Он почувствовал, что пули прошили ногу от ступни до промежности. Мелькнула мысль, что стрелок — его же товарищ, ост^шийся внизу.

— Стой! — закричал он. — Что ты делаешь?!

Выстрелы тотчас оборвались. К нему карабкался стрелок: «Арик, это ты?» — издали ужаснулся он.

Арик отшатнулся и упал на склон. Он побоялся опять скатиться вниз и попросил подстрелившего его танкиста добраться до него и вынести наверх на бровку. Солдат вытащил его, уложил на обочину, а сам отправился искать более надежное укрытие.

Арик остался один. Он следил за тем, чтобы его «узи» все время был у него под рукой. Не хотел попасть живым в руки арабов, но хладнокровно приготовился к такой возможности и спокойно ждал ее. «Я сознательно приготовился к самому худшему», — говорит он. Хотелось быть в полной форме, если «самое худшее» случится.

Он ждал. Голова раскалывалась от боли. Кровоточило расцарапанное правое ухо. Донимали продырявленные нога и промежность, причем особенно тревожила последняя.

Так он провел долгие часы один, в ожидании избавления, которое все не приходило.

А внизу, на ' дне вади под 200-килограммовым стальным грузом лежал заряжающий. Лежал, пока не умолк…

В то время, как Арик и его экипаж упали с обрыва в вади, головные танки колонны ушли вперед и повстречались с штатскими арабами, бросившими свои роскошные лимузины посреди шоссе. С ними была женщина. Неожиданно она разразилась причитаниями и, подбежав к танкистам, с плачем стала молить их о пощаде для себя и своего ребенка. Заплакал и ребенок, которого она держала на руках. «Мистер, плиз!», — поддержал ее представительный на вид араб. Его тоже буквально колотило от страха.

Предоставив арабов их собственной судьбе и не задерживаясь, колонна покатила дальше. На ходу Аарон успел заметить, что из опрокинувшегося танка на дне вади вылезают двое. Но его просьба позволить ему спуститься туда на выручку была отвергнута.

— Продолжать движение на Цур-Бахр! — приказал командир полка Ашер.

Село будто вымерло — все на замках и засовах. Вздымались лишь черные столбы дыма. Пулеметные очереди чиркали по стенам, оставляя на камне длинные шрамы.

— Хороший мы им сюрприз преподнесли, — заметил кто-то. — Нагрянули гости с черного хода.

— Нашлось все-таки одно пустое село, — сказал Ури. По-видимому, драпанули.

В 6.44 вечера — точно в тот момент, когда село солнце, — головные танки колонны обошли последние окраинные дома Цур-Ьахра и достигли преддверия колокола. Один из двух передних танков проник в путаницу траншей, нагромождение заграждений и батарей. Траншеи вели вглубь опорного пункта, где в центре высился крутой курган с железобетонной нашлепкой — дотом, как будто бы в форме колокола, чего, впрочем, никто никогда не проверял.

Танки заняли позицию напротив Колокола и начали бить прямо по амбразурам, раскалывая и дробя бетон и засыпая окрестность градом летящих обломков. Укрепление заволокло дымом. Несколько легионеров, быстрей других сообразивших, чем закончится для них атака, которая последует тотчас за обстрелом танков, выскочили из убежищ, чтобы занять оборону или удариться в бегство. Услыхав и^ вопли, командир полка Ашер ринулся к пулемету своего броневика. И снова доказал, что скор на руку, решителен и удачлив. Его пальцы, не выпуская гашетки, сыпали очередь за оче-редью, кося всех выскакивающих, валя и опрокидывая одного за другим. Перестав стрелять и увидев, что его экипаж никак не собирается штурмовать траншеи, он яростно закричал: «А ну-ка, вперед! Сомневаться будем после боя».

Он командовал танками, перегоняя их на более выгодные позиции, когда рядом появились два бронетранспортера разведки во главе с командиром Иоси. Опорный пункт между тем окутало тенями, предвестниками близкой ночи.

Иоси соскочил в устье одной из траншей и, как одержимый, побежал вперед. Пройдя около 40–50 метров, он внезапно обнаружил, что находится в полном одиночестве. Мони, спрыгнувший за ним следом, остался стоять на месте, в недоумении, не соображая что, как и зачем делать. Лишь услышав крик («Давай скорей к Иоси!»), побежал вперед. Впереди он увидел Иоси — невменяемого, в хмельном неистовстве человека, идущего в рукопашную схватку. «Остановись, — закричал он, — подожди! Я сейчас приведу своих». Вокруг стоял гром от пулеметных очередей и работающих танковых двигателей. В потемках только намеками угадывалась путаница окопов, блиндажей, стрелковых ниш, пулеметных гнезд и дотов, грозным лабиринтом перепоясавших всю площадь опорного пункта.

Танк продолжал крошить бетон Колокола. Как только его пушка смолкла, Иоси повел на штурм дота одиннадцать своих разведчиков («Где, ко всем чертям, остальные броневики? Где они? Куда они подевались?») и закидал дот фосфорными гранатами.

Становой хребет опорного пункта (иначе говоря, дот Колокола) был с легкостью сломлен и захвачен. Теперь дело было за флангами — левым и правым.

В траншеи правого фланга был направлен Мони и его разведчики.

Группа Мони, время от времени стреляя, продвигалась вперед. Из глубины тонущей в темноте траншеи раздался крик на арабском: «Вот оно!» Вот оно, подумал Мони. — Встреча «двоюродных братьев»… Гершон, шагавший первым, крикнул по-арабски: «Руки вверх!» — и забросал позицию гранатами. Тотчас они снова услыхали арабскую речь. На этот раз в соседнем блиндаже. Мони послал туда Гершона, но тот робко пробормотал: «Заело винтовку». Он казался испуганным. «Пропусти», — сказал Мони и пошел к блиндажу.

«Голова у меня была совершенно ясная, и я не спешил, — рассказывает он. — Не надо дурости. Меня совсем не привлекала мысль оказаться первым. Я тихонько подошел к самому блиндажу. Сунул внутрь ствол моего «узи». Темно. Выпустил туда целый магазин. Если после этого кто и остался в живых, жильцом он уже не был. Вдруг блеснуло — набок упал пулемет. Я добрался до трупа и забрал пулемет. (Примерно через месяц я снова наведался в блиндаж. Труп все еще был там. Никто из арабов села, за которых этот легионер сложил свою голову, не потрудился похоронить его)».

Мони и его разведчики продолжали наощупь двигаться вперед, в сторону других блиндажей. Стояла абсолютная тишина. Если даже они еще здесь, подумал Мони, они не осмеливаются выйти нам навстречу и драться. Надо просто позволить им смыться. «Кто там?!» тут же заорал он («мы орали друг на друга без всяких церемоний — никто не хотел, чтобы его застрелили свои»). И снова мертвая тишина. Прочесывание продолжалось.

В то время, как Мони и его подразделение пошли от кургана направо, Зерах один спустился в траншеи, ветвившиеся в левой стороне. Он побежал по ходу сообщения, швыряя гранаты, пока не добрался до огневой позиции и тихо, на цыпочках вошел туда… Никого. Он двинулся дальше, заметил двух легионеров, метнул в них пару гранат и точно попал. Побежал дальше: еще одна огневая позиция. Влетел туда со стрельбой. Послышались крики. Он попятился и увидел, как оттуда выбираются трое перепуганных иорданцев. «Все, что было до сих пор, — рассказывает Зерах, — напоминало призрачную игру. И вдруг напротив тебя три иорданца! За спиной во всю длину траншеи никого. Я был совершенно один. Я начал стрелять в них, и они попадали один за другим.

Сегодня я бы в них не выстрелил».

Можно рассказывать еще и еще о подобных эпизодах, имевших место в десятках других траншей, по которым рассыпались разведчики, дерясь врукопашную с последними из обращенных в бегство легионеров…

Итак, очень скоро после прорыва в опорный пункт Колокол иорданский гарнизон был сломлен, не проявив признаков подлинного стремления отстоять свою важную стратегическую позицию. Было очевидно, что внезапность штурма с непредусмотренного направления с самого начала разоружила иорданцев. Те из них, что не успели бежать куда глаза глядят, закрепились в нижних траншеях.

В 7.46 вечера установилась непроглядная тьма. Группы разведчиков, рассеянные по лабиринту Колокола, его нишам и путаным ходам сообщения, в потемках чувствовали себя одинокими и оторванными друг от друга. Боеприпасы и гранаты иссякли, и если бы сломленные иорданцы решились на контратаку, события, возможно, приняли бы печальный оборот. Но у отступающих легионеров не было подобных планов… Тем временем Ашер получил по рации приказ от командира бригады.

В приказе говорилось: «Поскорей заверши захват Колокола. Как только закончишь, собери броневики разведан и часть танков и немедленно возвращайся в Резиденцию. Ты срочно нужен. Полк Гид’она уже находится в Рамат-Рахель и продвигается в сторону Колокола. Его люди займут опорный пункт, как только ты его освободишь. Оставь им один танковый взвод. Повторяю: выполняй все как можно скорее!» Приказ встревожил Ашера, хотя никаких причин для беспо-койства не было.

Его вызов в Резиденцию не был следствием каких- либо осложнений, возникших во время боя за Колокол. Просто комбриг решил организовать назавтра два ударных полка для отражения возможной контратаки легиона. Горькие воспоминая времен Войны за Независимость заставляли его быть предусмотрительным.

Ашер тотчас отдал распоряжение завершить прочесывание опорного пункта и сконцентрироваться вокруг- центрального дота Колокола. На вершине кургана поставили солдата с фонарем, который начал сигналить Иерусалимскому полку, приближающемуся к Колоколу со стороны Рамат-Рахель, чтобы тот не открывал огонь по своим. Там же собрались Ашер, Иоси, Аарон и некоторые из разведчиков, уже начавших возвращаться из захваченных лабиринтов окопов. Все считали, что бой закончился просто и легко.

«Как сон», — проговорил один. «Как игра», — добавил второй. «Как боевые учения», — заключил третий.

Однако тут-то в «игру» вмешалась смерть — и учение вновь обернулось настоящей войной.

Первым из убитых был разведчик Иехошуа Вальцер, который, миновав курган Колокола, спустился к крайней позиции, имевшей форму буквы «П». Ему удалось проникнуть внутрь позиции и убить легионера, который стерег его в одном из углов «буквы». Не имея ясного представления о расположении позиции, Вальцер решил двинуться еще глубже и завершить дело. Он сделал шаг вперед и был застрелен другим легионером, прятавшимся в другом углу.

Узнав, что его солдат убит и лежит в дальнем конце опорного пункта, Иоси тотчас попросил двух разведчиков вынести тело. Даниэль Ашури и Шрага Менахем отправились с носилками в указанную сторону и исчезли в темноте. Сигнальщик тем временем продолжал передавать пересекающей прежнюю границу роте, что опорный пункт захвачен. Зерах, расположившись на откосе кургана у ног сигнальщика, с наслаждением закурил сигарету. Ощущение было такое, что все закончилось благополучно — «конец войне».

Напротив виднелись силуэты Ашера, Аарона, Иоси, командира танка и корректировщика, выстроившихся рядком возле Колокола.

Внезапно тишину разорвали выстрелы. «Легионеры поднимаются в контратаку», — подумал Зерах.

«Кто стреляет?» — заорал Ашер, — на миг ему показалось, что стреляют из полка, достигшего тропы от Рамат-Рахель к Колоколу, не поняв смысла передаваемых сигналов. «Не отвечать огнем, — продолжал он кричать, — это наши люди». Он хотел немедленно прекратить перестрелку, чтобы она не привела к братоубийственной стычке.

Спустя несколько секунд он убедился в своей ошибке. Выяснилось, что стрельбу открыл не приближающийся Иерусалимский полк, а пять отчаявшихся, окруженных со всех сторон легионеров, решивших принять смерть в самоубийственной атаке. Они бросились с яростными криками «Алейум!..» и тотчас же уложили одного из посланных за Вальце ром. Второй отпрянул назад, спрятался за деревом и выпустил по нападающим две очереди. Он промахнулся и также был застрелен.

В момент, когда Ашер крикнул «Почему стреляете? Прекратить огонь!», первый из легионеров добежал до подножия кургана и выстрелил в вестового Ашера — Гид’она Халвица. Тот упал замертво. Ашер этого не увидел. Тотчас же был застрелен и корректировщик. Ашер, заметив это, рванул предохранитель своего «узи», но не успел: смертник-легионер всадил пулю в руку смельчака. Ашер метнулся назад, крича: «Убить их! Убить их!» Однако легионеры тем временем выстрелили еще в двоих. Командиру взвода танкистов пуля попала в глаз.

Уцелевшими в группе людей, стоящих под курганом, оказались Аарон и Иоси. Легионеры прицелились было и в них, но и на сей раз спасли положение 'золотые руки Зераха. Он находился позади сраженных выстрелами людей и, хотя несколько секунд назад слышал крик «Это наши», навел ствол автомата на темные силуэты легионеров. Он решетил их трассирующи- мими пулями, пока в магазине не котились патроны. Все пять теней повалились одна за другой.

Ашер между тем успел с быстротой молнии перевязать рану (это была третья за день) и вспомнить, что до сих пор нет никаких известий от двух солдат, посланных с носилками за погибшим. Он отправился впотьмах на их поиски и по дороге наткнулся на двух агонизирующих раненых. Поначалу он не мог разобрать в темноте, кто они, и не спешил стрелять. Убедившись, что перед ним те самые легионеры, что кинулись на них в самоубийственную атаку, стоившую столько жертв, он покончил с ними одной автоматной очередью. Неподалеку он нашел трупы двух разведвдков, которые ушли за погибшим товарищем.

Прошло немного времени, все новые и новые группы бойцов стали выбираться из траншей, направляясь к центру Колокола. Зерах, который бегал от позиции к позиции и из траншеи в траншею, созывая людей, первым заметил, как мало народу участвовало в схватке за опорный пункт. Когда все собрались, оказалось, что Колокол, для захвата которого было выделено две роты с добавлением резерва, практически был взят 17-ю разведчиками.

Куда делись солдаты, ехавшие на двух транспортерах? Выяснилось, что броневик одного из взводов испортился еще по дороге в Цур-Бахр и его всю дорогу толкал бронетранспортер Паи, оказавшийся позади. Обе машины отстали от колонны и достигли Колокола < опозданием. Они застряли на подходе к опорному пункту, перекрытом танками, и оставались там, в то время как на передовой не догадывались об их отсутствии.

После захвата опорного пункта водитель Аарона был послан на поиски пропавших и нашел их за укреплениями, преспокойно сидящими на стоянке. «Что вы тут делаете? — накинулся он на людей, — давайте наверх, некому принять укрепление».

Одновременно с общим сбором разведчики и танкисты сорганизовались для обороны захваченного Колокола.

Установилась тишина. Ожидание полка, приближающегося со стороны Рамат-Рахель, продолжалось часами. Там невозможно было продвинуться, прежде чем закончится расчистка прохода по всей широкой полосе минных полей, отделявших границу Израиля от Колокола.

Трупы сложили в одно место. Окровавленные, изуродованные, они производили ужасное впечатление. Иосеф, водитель Аарона, не мог выдержать этого зрелища. И все-таки стремление постигнуть загадку смерти заставляло его снова смотреть на трупы.

Мони по-прежнему сидел не шевелясь и молчал («…цена, которую всегда приходится платить»). Каждый был наедине со своей горечью и тоской. Наедине со смертельной усталостью.

«Мони, — закричал Иоси, — иди погрузи убитых на твой бронетранспортер».

«Не могу я этого… — взмолился про себя Мони. — Не могу этого… они погибли… мои солдаты… не могу».

Нашлись другие, которые сумели. Они понесли тела и погрузили в штабную машину, начиненную аппаратурой. Иосеф молча смотрел на одно из тел. Вид мертвого лица, придавленного к днищу машины, потряс его. Как мешки! — подумал он, терзаясь вечным вопросом: зачем все это, когда все равно все кончается смертью и уничтожением? Из груди вырвался тяжкий стон, разнесшийся в тишине. «Кто знает, что будет утром! — сказал он себе. — Кто знает, не ждет ли завтра меня смерть в одной из траншей»…

Штабная машина тронулась, и ее дно окропилось кровью мертвых.

Полк, двигавшийся со стороны Рамат-Рахель, проложил в конце концов проход через минные поля и расположился на Колоколе. Сразу после его появления колонна бронетранспортеров разведки и танков вышла из захваченного опорного пункта назад в Резиденцию Верховного комиссара. Бронетранспортеры были повреждены и потрепаны, и некоторые из них проделали обратный путь на буксире.

На развилке их уже долгие часы дожидались Арик Кантор и его экипаж, свалившиеся в своем танке по дороге на Колокол на дно вади.

Когда Арик с расстояния увидел яркие огни приближающихся прожекторов, он закричал: «Ребята, ребята, они идут, они идут. Мы спасены!»

— Откуда у тебя такая уверенность, что это наши? — усомнился один из членов экипажа. — Может быть, машины иорданского подкрепления.

— Неужели ты не слышишь шума моторов? Это шум наших танков.

— Ладно, дадим им приблизиться и поглядим.

— Нет, честное слово. — заупорствовал Кантор, — чего ты так боишься? Это наши. — Все-таки он дал первым двум бронетранспортерам проехать мимо, чтобы увериться, что ошибки нет. Он остановил третий бронетранспортер. Разведчики спрыгнули и подняли его и его товарищей, все еще имевших вид контуженных и смертельно перепуганных людей.

«Они уложили меня на очень мягкую скамейку, — рассказывает Арик. — Лишь позже выяснилось, что в потемках меня положили на пленного иорданца, который был там».

Когда колонна прибыла в Резиденцию Верховного комиссара, Арик подошел к командиру танкистов Аарону и сказал ему, что на дне вади лежит его заряжающий, прижатый двумястами килограммами пушечного ствола. «Мы перепробовали все, — сказал Арик — Вытащить было невозможно». Он попросил Аарона немедленно послать туда команду спасателей. После этого ему ввели морфий, чтобы снять боли от травм, полученных при падении, и он забылся в наркотичес-ком сне.

Аарон тотчас завел два танка, оснастил их и выехал по дороге в Цур-Бахр на выручку солдата. Когда он добрался до перевернутого танка на дне ущелья, то обнаружил, что заряжающий мертв. Он скончался, по- видимому, несколько часов тому назад. Его тело остыло и задеревенело.

Все попытки извлечь труп ни к чему не привели. Никоим образом не удавалось стронуть с места тяжеленный артиллерийский ствол. Команде спасателей пришлось возвращаться, оставив мертвого в вади. Его извлекли оттуда лишь через некоторое время, после того как хирург отсек руку с плечом и высободил туловище из-под 200-килограммового груза, медленно убившего юношу.

В Резиденции разведчики быстро построились и отправились в оперативный отдел бригады в Иерусалим. Откуда-то стало известно, что надо немедленно передать бронетранспортеры Парашютной бригаде Моти, которая прибыла (как было рассказано в начале нашей книги) под вечер в Иерусалим и должна была в ту же ночь пойти в атаку на иорданскую часть города. Раз-ведчики сели на три бронетранспортера, оставшиеся у них (остальные, поломанные, стояли у Колокола и в Резиденщш), и отправились в путь. Солдаты, занявшие Резиденцию и несшие там теперь караульную службу, проводили их приветственными возгласами («честь и слава разведке!»), а потом отправились согреться коньяком и кофе, добытыми на месте.

В то время, как колонна спускалась к Иерусалиму, на горе Сион горел в лучах заката купол костела Дор- мициона. Ури Кац увидел огненную громаду, как бы повисшую в лучах пламени. Это зрелище так захватило и увлекло его, что он закричал: «Ребята, глянь, какой восхитительный пожар!».

Возле улицы Усышкина мертвых сняли с машины, и Мони пошел звонить на станцию Маген-Давид Адом, чтобы приехали за телами.

Перед тем, как расстаться с погибшими, расскажем об одном из шести убитых — о Иехошуа Вальцере, ранее неизвестном солдате Иерусалимской битвы.

Двух лет отроду он остался круглым сиротой: отец и мать погибли во время Второй мировой войны. Сестра, которой тогда было тринадцать, и десятилетний брат прошли с ним всю Европу, пока не достигли Бельгии.

Детям грозила голодная смерть, когда их приютила семья христиан. Добрые люди не только ухаживали за сиротами, но и укрыли их от гитлеровцев. Последнее было связано с огромной опасностью, и бельгийцы просили детей, чтобы они постарались как можно меньше разговаривать, чтобы не выдать себя. Сестричке маленького Иехошуа пришлось тогда немало потрудиться, добиваясь от брата, чтобы он не плакал, не разговаривал и не выдал тем самым их вместе с благодетелями немцам.

С той поры стал Иехошуа молчуном. Он произносил лишь самые необходимые слова. Когда настаивали, чтобы он что-нибудь рассказал о себе, то только улыбался.

Он был прилежным студентом и перед уходом на войну успел закончить работу на соискание степени бакалавра по физике — работу, которая была высоко оценена.

Он постоянно корпел над книгами, загромождавшими весь письменный стол. Сидит, бывало, перед этими грудами и не шевелится. Как-то застала его в такой позе подруга Шаи, жившая несколько месяцев с ним на одной квартире.

— Ведь теперь-то ты не учишься, — заметила она ему.

— Нет. Не учусь, — смущенно согласился Вальцер.

— Так что же ты делаешь?

— Я мечтаю.

Жизнь Вальцера была жизнью скромного, незаметного человека; смерть его также чуть не стала анонимной.

Когда его тело было доставлено в морг, на нем не обнаружили ни солдатской опознавательной пластинки, ни документов. Труп был сфотографирован и предан земле под именем Ашер Вопросник.

Когда заместитель командира разведки начал заниматься личными делами погибших своего подразделения, он установил, что среди них отсутствует Иехошуа Вальцер. Тогда он предпринял розыски в картотеке погибших и там наткнулся на снимок мертвеца, напоминавшего Иехошуу. Подпись гласила " Ашер Вопросник». Тем временем к поискам присоединились брат и сестра погибшего, заменявшие ему отца и мать. Но и совместные розыски не дали результатов. Тогда Иорам решил заново изучить фотографию, подписанную именем Ашер Вопросник — единственную, напоми- навшую Вальцера. При повторном сличении сходство подтвердилось, и Порам решил обратиться за помощью к ЭВМ, чтобы выяснить, был ли в стране человек по имени Ашер Вопросник. Ответ компьютера был отрицательным.

Этот ответ служил лишним доказательством того, что тело, похороненное под именем Ашер Вопросник, принадлежит Иехошуе Вальцеру. Однако брат и сетра хотели быть абсолютно уверенными и обратились за разрешением на эксгумацию, дабы воочию убедиться, что перед ними их брат.

Незадолго до того, как было решено вскрыть могилу, Порам отправился в погребальное общество поинтересоваться, каким образом появилось имя Ашер Вопросник. Оказалось, что могильщики, не найдя на теле никаких документов, удостоверяющих личность мертвеца, осматривали его снова и снова, пока не обнаружили на руке надпись чернилами: «Ашер Вопросник». Они простодушно решили, что это имя погибшего.

Слушая неубедительные объяснения членов погребального общества, Порам с потрясающей ясностью внезапно осознал смысл надписи на руке мертвеца.

Перед уходом в бой Вальцер записал чернилами имя командира полка — «Ашер», прибавив общеизвестное прозвище последнего «Вопросиик».

Таблица с надписью «Ашер Вопросшик» была заменена на могиле табличкой с именем Иехошуа Вальцер.

Вальцер не умер безвестным. Иерусалимский поэт Иехуда Амихай в память своего ученика, погибшего в бою, написал:

Захват Резиденции Верховного комиссара и опорного пункта Колокол развеял, наконец, черные тучи опасности, угрожавшие столице с юга: еврейский Иерусалим отныне уже не был беззащитным городом. Иерусалим же иорданский оказался теперь отрезанным от нижней части Западного берега, что исключало возможность получения подкреплений с юга.

5

Одновременно с боями за Резиденцию и опорный пункт Колокол на другой полк Иерусалимской бригады! — полк под командованием Михаэла Файкеса — в послеобеденные часы пятого июня была возложена задача ликвидировать угрозу северным подступам города. Роты этого полка еще в дни состояния готовности были развернуты в Иерусалимском коридоре, — в его северной части напротив иорданских позиций. Командные высоты, разбросанные между Латруном и дорогой Иерусалим — Рамалла, были в руках иорданцев. О некоторых из них, таких, как Радар, Шейх-Абдель-Азиз и Неби-Самуэль, со времени поражений, которые потерпела на этих холмах в Войну за Независимость бригада Харэль, сложились мрачные мифы. Вот уже 19 лет они считались непобедимыми.

Прежде чем рассказать, как и почему полк Файкеса «прозевал» войну в тот день, заметим, что не было другого полка в бригадах, воевавших в Иерусалиме, который был бы так подготовлен к выполнению своей задачи. В то время как отряды разведки сражались за объекты, о названиях которых они даже толком не слыхали (например, Колокол), не имея понятия об их конфигурации и силе, солдаты Файкеса знали и местоположение каждого иорданского опорного пункта, и конфигурацию каждого здания и заграждения, всех блиндажей и окопов. Офицер полковой разведывательной службы Джонни позаботился об обеспечении ко-мандиров и солдат исчерпывающими подробностями, что позволяло идентифицировать каждый метр вражеских укреплений, лежащих напротив, на возвышающихся у всех на виду холмах. Мало того, Дж: онни разыскал на израильской территории холмы, в топографическом отношении похожие как две капли воды на укрепленные холмы противника и по'заботился о тренировках солдат на них.

Все было дважды и трижды подготовлено для атаки к тому времени, когда в поздний послеобеденный час поползли на восток колонны бронетанковой бригады под командованием Ури Бен-Ари. Солдаты Файкеса, встретившие бригаду возле Абу-Гош, восторженно махали танкистам, а те в знак полной солидарности показывали оттопыренный большой палец. «Мы думали, что они едут в Иерусалим, и радовались, — говорит Джонни. — Вид мощной бронетанковой колонны поды-мал дух и вселял уверенность. Хорошо было знать, что оставшийся позади нас Иерусалим не брошен на произвол судьбы, что о нем заботятся».

После прохождения колонны возобновились последние приготовления к штурму иорданских опорных пунктов. Все с нетерпением ждали команды идти в атаку.

В.числе ожидающих был солдат Миха. Командир поставил его на высокий наблюдательный пункт, обращенный к укреплениям врага. Место, где находился Миха, простреливалось артиллерийским огнем, и снаряды непрерывно налетали, ныряли и пропадали где-то над его головой. От волнения у него пересохло в горле, сердце готово было выскочить и лоб покрылся потом. «Хватит! — твердил он, топя страх в жалости к самому себе. — К черту все это. Сколько можно торчать глиняным болваном под этими распроклятыми снарядами». А затем шептал, как бы успокаивая самого себя: «Потерпи, парень, еще немножечко потерпи. Скоро пойдут в атаку на эту падаль». Съежившись в окопчике, который едва вмещал его тело, он продолжал ждать.

Он еще размышлял над загадкой грозного молчания иорданских укреплений и над тем, когда же придет спасительный момент атаки, который избавит его, по крайней мере, от стояния под снарядами, как вдруг весь горизонт заполнился пухнущими грибами дыма, взрывами, гулом орудийных выстрелов, пылающими кострами и искрами. Оказалось, что бронетанковая колонна Ури Бен-Ари пересекла иорданскую границу около Маале-Хахамиша и устремилась на те самые укрепления, атаковать которые целые две недели готовился весь полк Файкеса.

Миха остался на своем наблюдательном пункте и смотрел вместе со всем ошарашенным полком, как танки и мотопехота крадут у них из-под носа сражение, к которому они столь тщательно готовились. Некоторые возмущались, что никто не потрудился скоординировать их действия с действиями танкистов или хотя бы предупредить в последнюю минуту об изменении, внесенном в план наступления.

Теперь им ничего другого не оставалось, как только устроиться поудобнее в «зрительной ложе» своих позиций и издали («как в кино») созерцать перипетии боя. Из своей «ложи» они видели, как волна за волной подскакивают вверх шаровидные клубы дыма; слышали тарахтенье автоматов и рявканье пушек; следили за солдатами мотопехоты, опередившими танки, чтобы расчистить дорогу от мин; видели, как они бегут и один за другим падают, подорвавшись на минах, раненые и убитые.

«Укрепления этого района, — рассказывает полковник Бен-Ари, сражавшийся здесь и в Войну за Независимость, — с давних пор имеют печальную известность. Бои за Радар напротив Маале-Хахамиша запомнились мне еще 20 лет назад. Я тогда ходил в атаку несколько раз. Один раз мы его захватили, в другой — кто-то его отдал. Это грозный, сооруженный из бетона опорный пункт. То же самое Шейх-Абдель-Азиз, и Бет-Икса — укрепленное село. Проблемой проблем на этих высотах были блиндажи. Мы выделили по танку на блиндаж. В задачу каждого танка входило подавить свой блиндаж прямой наводкой, и это было сделано. Тогда вперед двинулась мотопехота и занялась расчисткой минных полей. Работали в темноте, щупами, с огромным упорством, шаг за шагом. В конечном счете, мы овладели укреплениями. Теперь надо было освободить магистрали и вывести на них танки. Это затянулось до поздней ночи. Прорыв завершился захватом Шейх- Абдель-Азиза и Радара. Оттуда пошли на высоту Биду. Там тоже был укрепленный участок, и нам пришлось его брать в ночное время. Это был тяжелый бой с большими потерями. Но когда он закончился, все северо-иеругалимское направление лежало открытым перед нами».

Весть о танках Бен-Ари, которые приближаются к Неби-Самуэль, чтобы блокировать северные подступы к Иерусалиму, достигла под вечер северных позиций столицы. На этих позициях мы оставили, как помнится, в знойные послеобеденные часы роту «стариков» Хаима Гури под тяжелым обстрелом, в угнетенном состоянии фатальной готовности принять самое страшное.

С того времени и до 7 вечера враг продолжал деловито и размеренно стегать огнем окопы и траншеи городской черты. Страх, пулеметные очереди, артиллерийские снаряды и безжалостная жара усугубляли до предела эту напряженность отчаяния.

Сумерки принесли с собой западный ветер, который чуть-чуть освежил людей и улучшил их моральное состояние; но стрельба продолжалась с той же силой, оставался и возникший с самого утра бередящий вопрос: " Почему они по-прежнему так тупо стреляют, почему ничего не предпринимают?»

Один из «стариков» запрокинул голову и увидел в спускающихся сумерках четверку летящих «ураганов». «Самолеты!» — закричал он, усилив недоумение товарищей. Гул самолетов вызвал новые вопросы: куда и зачем летят? Атаковать самолеты противника? Или иорданские подкрепления, приближающиеся к Иерусалиму?

Стемнело, и вся северная сторона загромыхала от яростных ударов наступающей бронетанковой бригады. Пороховой дым заполнил все воздушное пространство. Со всех сторон вспыхивали темно-алые розы пламени. По мере того, как усиливалась пальба, постепенно стихал град снарядов, весь день посылаемый иорданцами из Полицейской школы. Вместе с передышкой до солдат Гури дошли новые добрые вести: «Идут парашютисты! Резиденция Верховного комис-сара взята». Для обессиленных, вконец измученных «старичков» это было как глоток холодной воды.

К тому же свежесть западного ветра превратилась в настоящую прохладу, и на позициях, смахивавших в послеобеденные часы на раскаленный горн, стало совсем сносно. Настроение улучшилось. Солдаты начали выбираться из своих нор и даже обмениваться шуточками по поводу пережитого. На бледных, помятых лицах вдруг разгладились морщины и зацвели улыбки Усталые легкие задышали широко и свободно.

«У всех появилось такое чувство, — рассказывает Гури, — что колесо фортуны наконец-то стронулось с места завертелось и вместе с этим наступит перелом». Но некоторые солдаты продолжали глядеть на Полицейскую школу. Что сулила им она?

Гури смотрел на чернеющую глыбу, как на мифическое чудовище, которое требует человеческих жертв. Судьба связала его с этой гидрой еще в далекие времена Синайской кампании. Ему вспомнился теперь тот октябрьский день 1956 года, когда он попал сюда впервые. Ему сказали тогда, что если иорданцы поднимутся на гору Скопус, то Иерусалимская бригада двинется туда через укрепления Полицейской школы и Гив’ат-Хатахмошет. На их полк возложили фронтальную атаку школы, и когда командир пригласил его вместе с остальными ротными для распределения наступательной задачи, у всех на душе заскребло: «От нашего полка останется одно знамя».

Когда выяснилось, что центр тяжести военных действий — на юге, легион сидит и не рыпается и мы не пойдем на Полицейскую школу, почувствовал огромное облегчение.

Теперь, десять лет спустя, ему вновь выпало вернуться сюда — на сей раз с позиционной задачей оборонять границу. Грозная тяжелая глыба оставалась такой же пугающей, как и 10 лет назад. Стало известно, что ее, как и дьявольский соседний холм, защищает бедуинский полк, самый отборный из всех полков легиона.

Гури думал о тех, кому раньше или позже придется двинуться на это чудовище и покорить его. Кто они? Где сейчас находятся? И когда придут?

Поздно вечером к нему привели парашютиста в высоком офицерском звании, доктора Ури Франда, врача одного из парашютных полков. «Прежде всего, — сказал тот, — хочу сообщить вам несколько хороших новостей. Стоит передать их всем солдатам. Наши военновоздушные силы уничтожили авиацию Египта, Сирии и Иордании. Наши танки продвигаются вглубь Синая». Потом он перешел к делу: «Сегодня ночью через ваши позиции мы двинемся на Полицейскую школу и Гив’ат- Хатахмошет. Я полковой врач. Свой перевязочный пункт я размещаю в квартале Паги. Если к вам поступят наши раненые, направляйте их туда. Хорошо?»

Гури крепко пожал ему руку, пообещал сделать все возможное, и пожелал ему и всем парашютистам удачи. Франд исчез в темноте.

«Если б я тогда мог связать пару слов, — говорит Гури, — я бы прошептал что-нибудь вроде мольбы за них, за этих парашютистов. Я бы взмолился перед Всевышним, чтобы он оборонил их от гибели на заминированных заграждениях, под убийственным огнем блиндажей и в траншеях, где полно врагов и ни зги не видно.

Чем выше мы их оценивали и сопоставляли боеспособность этих двух отборных частей, тем тверже приходили к выводу, что нам предстоит штурм самого страшного из всех укреплений арабского легиона».

Теперь время потекло быстро. Огонь по гряде Шаафат продолжался. К артиллерии присоединились самолеты, они тоже бомбили гряду. Солдаты Гури, сгорая от нетерпения, ждали прихода парашютистов.

Пока они ждут, мы расстанемся со всеми частями, овладевшими южными и северными подступами к Иерусалиму, взяв его в клещи…

Итак, возвратимся к героям, с которых начали наш рассказ: к парашютистам. Мы расстались с ними в тот час, когда они вступили в столицу, придя сюда, чтобы выполнить главное; овладеть иорданским Иерусалимом.

Теперь они занимались последними приготовлениями к большому кровопролитному штурму. Все, о чем было рассказано до сих пор, не более чем увертюра к этому наступлению.

ПРИГОТОВЛЕНИЯ ПЕРВЫЕ ТАМ, ЗА КОРДОНОМ Понедельник, 26 ияра 1967 года. Вечер

В час, когда полки парашютистов вступили в Иерусалим, все выглядело так, словно город, находящийся на пороге великой битвы, сам не подозревал об этом. Десятки тысяч иерусалимцев, сжившихся в продолжение 19 лет с границей, приучились относиться к закордонному Иерусалиму, как к недосягаемой сказочной крепости, которую можно издали созерцать, но к которой никогда не будет дано приблизиться. В дни состояния готовности, во время поездки на позиции в Абу-Тор, генерал Наркис спросил одного из солдат, что тот чувствует, когда с расстояния в несколько десятков метров смотрит на распростертый перед ним иорданский Иерусалим.

«Иногда я мечтаю, что мы там будем, — проговорил солдат и, словно извиняясь, добавил: — А что? Я же только мечтаю. Нельзя и помечтать?»

Редко кто осмеливался мечтать вслух, как тот иерусалимский поэт, который, глядя с монастыря Нотр- Дам на Старый город, писал: «Я чувствовал себя, как на Нево[13]. (Дано увидеть святыню, — но не достичь ее)».

Теперь, когда великая мечта была на пороге осуществления, события начали развиваться с такой быстротой, а их повороты оказались столь крутыми и неожиданными, что только немногие иерусалимцы успели почувствовать, как серьезно дело, завязывающееся вокруг; дело, благодаря которому будет вписана новая страница в историю их города и всей страны. «Быть может, такова уж атмосфера всех звездных часов», — говорит один из командиров Иерусалимской бригады.

Мистики и историки скажут, что в этот день История Сама творила себя, не заботясь о том, чтобы люди отдавали себе отчет в происходящем.

Менее всех угадывали, что происходит, главные герои и жертвы события — парашютисты. Их командир, Мотй, прибыл в Иерусалим под вечер, после того как закончил переговоры с генералом Наркисом. Вначале обсуждалось осуществление прорыва силами бригады на гору Скопус через Полицейскую школу и Гив’ат- Хатахмошет с тем, чтобы соединиться с постом, несущим охрану израильского выступа, превратившегося в Ахиллесову пяту. Моти принял задание, но по собст-венной инициативе просил внести изменение, которому предстояло оказаться решающим: овладеть также районом музея Рокфеллера, для того, чтобы в подходящий момент и при наличии разрешения генштаба бригада смогла немедленно атаковать Старый город. Он также попросил генерала избавить его полки от выхода на открытую местность между иорданским Иерусалимом и горой Скопус, поскольку место это находится в пределах досягаемости иорданской артиллерии и пушек иорданских танков, которые смогут сорвать атаку.

Генерал согласился с предложениями Моти, и, как следствие этого, было решено захватить холм с гостиницей «Амбассадор» в квартале Шейх-Джарах, через который проходит шоссе на гору Скопус. Захват этого холма — подытожили они — позволит при необходимости предпринять немедленную атаку самой горы.

Во время возвращения из штаба командования в столицу Моти разработал и нанес на аэрофотоснимок детали наступления на лежащий вне стен Старого города иорданский Иерусалим. Он решил его осуществить по двум главным направлениям:

Первое: Полицейская школа — Гив’ат-Хатахмо- шет — «Амбассадор» (подробности ниже).

Второе направ.^^^^^: Вади Джоз — музей Рокфеллера, одно из самых слабых в военном отношении мест иорданского Иерусалима (подробности ниже).

Параллельная атака по двум направлениям должна была позволить бригаде осуществить немедленный выход к ее обеим целям: горе Скопус и музею Рокфеллера, а также иметь в запасе удобную дополнительную возможность (захват «Амбассадора» с юга через Вади Джоз) на случай, если атака по первому направлению захлебнется.

«Решительно, воздержись от пути через ворота Ман- дельбаум, — предупредил Моти начальника своего оперативного отдела, — потому что это самый укрепленный в городе участок. Нет никакой нужды расшибить себе о него лоб фронтальной атакой».

Моти планировал распределение заданий полкам во всех вариантах, в качестве подкрепления оставив 8-й полк, в связи с тем, что в этом полку, как уже упоминалось, служили ветераны, сражавшиеся вместе с ним в большинстве операций возмездия и в Синайскую кампанию. Он, ни минуты не сомневаясь, решил на первой стадии боя их попридержать, дабы сохранить «свежень-кими», когда придет час штурма Старого города. «Я считал, — говорит он, — что эти ветераны-парашютисты завоевали право стать покорителями города». Правда, такая перспектива пока оставалась чисто умозрительной, но Моти все-таки посвятил ей часть своих мыслей и разработок. Прорыв в Старый город он решил осуществить через Ворота Ирода, имея в виду относительно удобный подход через них. Кроме того, эти ворота вели в затылок иорданцам, стоявшим в Старом городе вдоль Западной стены: от Дамасских Ворот и до Ворот Сиона. И, наконец, третье соображение было продиктовано желанием не ввязываться в уличные бои там, где этого можно было избежать: против Ворот Ирода есть открытое место, которое ведет к Храмовой горе. Эта гора, несмотря на свое низинное местоположение в Старом городе, представлялась Моти конечной целью действий его бригады.

Сразу же по приезде в Иерусалим он собрал полковых командиров на улице Цфания и приказал разместить штаб бригады в угловом доме, выходящем на улицу Ханевиим — по пути к воротам Мандельбаум. «В одной из комнат здания — рассказывает он, — мы сорганизовали импровизированную штабную группу, и тотчас нам предложили свою помощь все жильцы. Пре-доставили в наше распоряжение телефон, заварили чай и кофе и принялись для нас стряпать. Разведслужба тоже сорганизовала себе точку, и фактически отсюда мы повели работу».

В этой комнате, являвшейся, по сути дела, прихожей, находились члены семьи Ясиных (хозяева, принявшие у себя командиров парашютистов), которые удостоились первыми услышать историческую диспозицию захвата Иерусалима.

Моти распределил задания между полковыми командирами, и офицер-оперативник записал тогда приказы по каждому полку сле;^ющим образом:

1. 6-й полк под командованием Иосефа осуществляет прорыв через Полицейскую школу в северном конце города, овладевает ее зданием и позади него захватывает Гив’ат-Хатахмошет. Затем атакует квартал Шейх-Джарах и подножия горы Скопус и, после взятия квартала, сосредоточивается в его центре — в гостинице «Амбассадор».

2. 7-й полк под командованием Узи продвигается по ничейной территории, занимает Американский квартал и позиции Вади Джоз, что за ним внизу, — с выходом к музею Рокфеллера.

3. 8-й полк под командованием Иосека поначалу остается в резерве, затем приступает к действиям, проходит через прорыв в направлении, проложенном 7-м полком, прочесывает начало улицы Шхем на западе иорданского Иерусалима, выходит по улице Салах ад-Дин к Воротам Ирода и входит в музей Рокфеллера.

4. Танковао яота снасаач подавляет позпции на участке прорыва; затем продвигается через Полицейскую школу и поддерживает 6-й полк в Шейх-Джарахе и 8-й полк на его пути к музею Рокфеллера. Джипы с безоткатными орудиями поровну распределяются между 6-м и 7-м полками.

Улица Салах ад-Дин, Ворота Ирода, Вади Джоз, Шейх-Джарах, Ворота Цветов — названия звучали как колдовской шифр, скрывающий что-то чуждое и непостижимое. Семья Ясиных слышала эти названия впервые и не понимала значения услышанного. Все это представлялось далекой мечтой на фоне реальной действительности — со всех сторон падающих и рвущихся снарядов. Госпожа Ясина смотрела на командиров, склонившихся в тусклом свете фонарей над картами, и следила за ними с тревогой и любовью, пока они не ушли. «Пускай только Бог хранит вас», — шептала она, подавая им снова и снова чай, и глаза у нее блестели. На улице разорвался снаряд и сотряс стены дома. В соседнем доме громко заплакал ребенок. «Малышу не совсем приятно слышать этот шум», — сказал Моти. «Я уверен, что завтра ребенок сможет спать спокойно», — отозвался один из офицеров.

Приказ был зачитан по бригаде, и с этого момента инициатива перешла к командирам парашютных полков и ротным командирам. Было очевидно, что наступление на иорданскую часть города пойдет по системе полковых «дорожных катков»: каждый полковой командир знал свою полосу, которой должен был овладеть — любой ценой, но располагая при этом полной свободой при выборе путей для достижения цели.

Хотя в открытую этого сказано не было, само собой подразумевалось, что такая операция не допускает возможности отступления или срыва. На сей раз — более чем когда-нибудь — каждый из командиров понимал, что он обязан сделать все, чтобы осуществить на своем участке прорыв и овладеть своей полосой.

Иосеф и его ротные уехали на север города в сторону домов Пати. Узи и Иосек с командирами своих рот отправились в район Нахалат-Шимон. Они поднялись на крыши пограничных построек, ненадолго превратившиеся в подобие театрального балкона, обращенного к сцене, где через несколько часов развернется битва. Перед ними простиралось пространство будущего боя; однако попытки рассмотреть на этой сцене ее декорации и подробности оказались несостоятельными: пришлось убедиться, что в полутьме много не разберешь, не говоря уже о пулях и снарядах, мешавших опознать и то, что было возможно.

«К глубокому моему сожалению, — рассказывает Моти, — оказалось, что командиры были знакомы с местностью в значительно меньшей степени, чем я предполагал. Поэтому на первых порах мы были вынуждены прибегнуть к помощи людей из Иерусалимской бригады, которые основательно знали этот участок.

Солдаты бригады очутились примерно в том же положении, что и командиры. Большинство, и более того, подавляющее большинство, не были иерусалимцами и ни разу в жизни не видели места, где им предстояло драться. Может быть, во время регулярной службы они кое-что тут и посмотрели, но отнюдь не всю полосу прорыва, на всем ее протяжении, и уж никоим образом не под углом зрения людей, которым придется прорыв этот осуществлять. Есть разница между взгля-дом того, кто просто смотрит, и того, кто очень скоро пойдет в атаку».

В то время как командиры осматривали арену предстоящей битвы, парашютисты со своими средствами транспорта и обеспечения расположились в центре квартала Бет-Хакерем. Никто из них уже не обращал внимания на снаряды, падавшие тут и там, в частности, рядом с джипами безоткатных пушек и арсеналом боеприпасов. Что касается последних, достаточно было одной скромной вспышки огня, чтобы еще до начала боя привести к тяжелейшему несчастью.

Бойцы рассыпались по домам, подъездам, тротуарам, и последний отблеск заходящего солнца погрузил их в то тревожное волнение перед неизвестностью, которое накануне боя обрекает людей на молчание и гулкий стук сердца.

Многие еще не прошли боевого крещения и, хотя были хорошо подготовлены, не имели опыта уличных боев. За тенью волнения на их лицах нельзя было угадать, какая удивительная кроется в них сила. Тот, ктс сидит, неподвижно уставившись своими угольно-черными блестящими глазами в пространство, спустя считанные часы не выпустит из раздробленной руки базуки и будет тащить ее по всем извилинам и поворотам, через весь адский мрак вражеской траншеи, — лишь бы не оставить ее врагу. Другой — тот, кто укладывает индивидуальный перевязочный пакет, — этой ночью, увидев снижающийся снаряд, прикроет своим телом раненого и, оберегая товарища, будет разорван на куски. Третий, заряжающий сейчас магазин автомата, завтра в продолжение нескольких часов будет драться один против четырех групп снайперов. А четвертый героически ринется на пулеметные гнезда легионеров и будет биться в траншеях, держась в полный рост и не сгибаясь перед пулями, пока его всего не изрешетит.

Никому из этих людей, казалось, не подходила роль эпического героя, но многие на деле проявили себя героями этой битвы, самой выдающейся и жестокой из битв войны. Все они собрались сюда, сознавая, что от них потребуются жертвы. Большинство было готово к этому.

И жители иерусатптмского района Бет-Хакерем, ставшие в эти дни, как и все жители Израиля, добрей, щедрей и нравственно чище, принимали их с открытым сердцем и старались, чем только могли, украсить их последний час перед тем, как они пойдут в огонь. Их зазывали в квартиры, поили соками, чаем с бисквитами, кормили бутербродами. Часами в Бет-Хакереме не умолкали телефоны — раздавались звонки во всех концах страны. Солдаты уже отправились на исходные ру-бежи, а жители продолжали обзванивать сотни семей, чтобы сообщить о них родителям и женам. Осиротелые родители, получившие возможность в последний раз услышать голоса сыновей, перед тем как те шли в бой, всегда будут благодарны жителям Бет-Хакерема.

Моти записал в свой отчет: «Удивительное отношение жителей Иерусалима не только помогало солдатам одолеть перед боем страх, но и восстановили в их душах чувство дома. Они сражались, согретые этим чувством. Нет сомнения, что тепло помогло им справиться с волнением, овладевшим ими за долгие часы непрерывного артиллерийского обстрела».

Комбриг и полковые командиры вернулись тем временем из поездки вдоль исходных рубежей прорыва и собрались в штабе. Было решено не откладывать боя, поэтому время начала наступления назначили на полночь.

Перед тем, как офицеры, распрощавшись с Моти, отправились в свои части, к нему подошел один из ротных командиров по имени Замуш и попросил у комбрига пообещать ему, что, если предпримут наступление на Старый город, его рота непременно пойдет на штурм Храмовой горы и Стены Плача.

Замуш просил об этом потому, что был единственным религиозным среди офицеров командования бригады. Несколько лет назад он демобилизовался в звании командира парашютной роты. Между демобилизацией и призывом на войну он учился в иерусалимской ешиве. Тогда-то он полюбил Иерусалим и издали — Старый город. Он часто приходил на границу с биноклем и часами рассматривал места, на которые никогда не ступала его нога. По возвращении домой он по памяти делал маслом зарисовки святых мест и присоединял к своим эскизам десятки карт и планов Нового и Старого Иерусалима, которые знал наизусть.

Когда он услыхал о возможности овладения Старым городом, он весь загорелся. «Я считал, — говорит он сегодня, — что тот, кто первым достигнет Стены Плача, чтобы вернуть ее после тысячелетий заброшенности, обязан понимать ее религиозный смысл и значение для народа Израиля. Мне казалось, что тот, кто овладеет Стеной, должен уметь молиться у ее подножия, чтобы осмыслить связь веков.

Я мечтал стать тем, кто вновь восстановит эту связь. Для меня это больше, чем надежда, выше высочайшей мечты».

Моти торжественно пообещал Замушу, что он будет тем, кто первым подойдет к Стене — если только последует приказ на штурм Старого города.

В 8 вечера генерал Наркис выехал из своего прежнего командного пункта в Иерусалим на встречу с Моше Даяном. В Кнесете Даян должен был в этот день на специальной церемонии дать присягу в качестве министра обороны, а теперь хотел получить от Нар- киса полный отчет о положении в иерусалимском секторе. По дороге в Иерусалим Наркис успел увидеть обозные части бронетанковой бригады Ури Бен-Ари, которая в то время уже атаковала опорные пункты Абдель-Азиз, Радар и Бет-Икса. Ему также повстречались жертвы обстрела Иерусалимского коридора — их везли санитарные автомобили в больницу Хадасса. Дорога была забита машинами, образовалась пробка. Наркис двинулся в объезд и, когда, наконец, добрался до Кнесета, там было почти пусто. Даяна уже не было.

В 8.25 генерал Наркис встретился с Моти, который изложил ему план наступления на иорданский Иерусалим. «Пойдем в атаку в полночь», — сказал Моти. Наркис одобрил план и время операции, и Моти отправился в дом Эвелин де Ротшильд для согласования его с командирами Иерусалимской бригады. Первым был вопрос о снаряжении и боеприпасах. Большая часть его бригадного снаряжения осталась на аэродроме, и пока он не имел разрешения воспользоваться им (никто не предполагал, что война окончится к концу недели). К его просьбе отнеслись с большой отзывчивостью, хотя те, с кем он имел дело, тоже только собирались вступить в войну и не знали, что и сколько им потребуется завтра.

После этого Моти пошел в здание Гистадрута и согласовал с командиром Иерусалимской бригады полковником Амитаем тактические действия полков и артиллерийскую поддержку, на которую они смогут рассчитывать. Оттуда он вернулся в штаб на улице Цфания, где стал ждать своего заместителя Мойшеле, вызванного в Бет-Хакерем для организации сил бригады и завершения ее оснащения. Пока он ждал, ему представилась превосходная возможность позвонить по телефону.

Набрал номер 419040.

Громкий звонок прорезал тишину маленькой виллы, в которой осталась его жена Рита и трое маленьких детей. По сравнению с утром настроение Риты переменилось. То, что наконец началась война, несколько сняло нервное напряжение ожидания. Но неожиданный звонок ее напугал. («Хоть бы это был звонок, обещанный Моти. А вдруг, это кто-нибудь другой — хочет сообщить, что с ним что-то стряслось?»).

— Рита? — произнес полковник.

— Да! — сказала она срывающимся голосом, не справляясь с волнением. — В известиях услышишь об обстреле Тель-Баруха. Я с детьми чувствую себя хорошо. За нас не волнуйся!

— Рита, я говорю из Иерусалима.

— ???

— Я в Иерусалиме!

Она была сбита с толку. «Это тот самый звонок, что ты мне обещал?» (В ночь, когда они простились, он обещал ей позвонить перед десантным вылетом в

— Да! Я в Иерусалиме.

Она поняла смысл его лаконичных слов — большего по телефону нельзя было сказать — и перестала теперь бояться. По пути в убежище она увидела снопы огня, взлетавшие в темноте в направлении Калькилии, и подумала: «Вот оно. Будь что будет, Моти должен воевать. Какая глупость была молиться, чтобы война прошла мимо него. Если б это случилось, он вернулся бы сломленным и потерявшим веру в себя. Это лежало бы у него на совести всю жизнь. Раз я вышла за него замуж, я обязана понимать, что война — часть его существа. Я не могу хотеть, чтобы это было иначе. Я должна примириться с тем, что он живет в условиях постоянной опасности».

Спустившись в убежище, она спокойно сказала матери, словно невзначай: «Мама, Моти еще немножко повоюет».

Моти уединился в одной из маленьких комнат, которые освободила для него госпожа Ясина в своем доме по улице Цфания. Он растянулся на матрасе, повернулся на бок и попытался задремать. Напрасно. В его мозгу проносились сотни возможных вариантов. Постепенно он полностью отдался этим «военным играм». «Если в Полицейской школе дело не пойдет, — прикидывал он, — я ввожу 8-й полк через прорыв Узи и атакую «Амбассадор» изнутри. Если не добьется успеха Узи, я ввожу резерв через Полицейскую школу. Если будет получено разрешение на атаку Старого города, ввести туда технику через Ворота Ирода будет невозможно. Надо поискать…»

Мысли оборвал телефонный звонок. На другом конце провода был его заместитель Мойшеле.

— Моти, я думаю, в полночь мы не сумеем начать, — произнес он. — Мы еще не справились со снаряжением. Многое еще не сделано и требует подготовки.

Моти счел за лучшее не оказывать давления. Его пугала перспектива прорыва на открытой, заминированной местности под убийственным огнем хорошо защищенного противника. Без необходимого снаряжения, подумал он, начинать нельзя. Нельзя никоим образом.

— Я согласен отложить, — ответил он, — Начнем между 12.30 и 1.00 ночи.

Через некоторое время Мойшеле позвонил снова.

— Не верю, — сказал он Моти, — что успеем начать до 2.00.

Моти согласился и на эту отсрочку и поздней ночью связался с генералом Наркисом, чтобы доложить о ней. Наркис с отсрочкой согласился, но в это время к обсуждению присоединился заместитель начальника генштаба генерал Бар-Лев. Он знал, что парашютисты не иерусалимцы и не ориентируются в городе. Кроме того, до него дошли известия, что Полицейскую школу и Гив’ат-Хатахмошет обороняет самый отборный из бедуинских полков Хусейна; легко было предвидеть, что в рукопашном бою он окажет сильнейшее сопротивление. Бар-Лев хотел поэтому отложить наступление до утра завтрашнего дня. «У нас есть возможность облегчить вашу задачу, — сказал он. — Если вы отсрочите атаку, мы привлечем всю возможную поддержку с воздуха».

Наркис стоял на своем и возражал против отсрочки, считая, что для этого имеются веские основания, а именно:

1. Время: военные действия в Иерусалиме неизбежно привлекут пристальное внимание всего мира, и нависнет постоянная угроза соглашения о прекращении огня, которое может сорвать наступление еще до начала. По его мнению, надо было действовать немедленно и тотчас («то, что можешь сделать сегодня, не откладывай на завтра»), до того, как соглашение о прекращении огня не станет актуальным. Наркис, воевавший во время Войны за Независимость в Иерусалиме, помнил, что его части теряли целые участки, потому что заявляли: «Сегодня мы устали. Сделаем это завтра». На этот раз он был полон решимости не допустить повторения старых ошибок.

2. Опасность поддержки с воздуха: Наркис принимал в расчет, что Полицейская школа и Гив'ат-Хатах- мошет находятся так близко от израильской пограничной линии, что любая бомба, которая отклонится от цели на несколько десятков метров, может упасть на дома Паги, в которых остались жители.

3. Обилие священных мест:.Наркис, хорошо знавший иорданский Иерусалим, боялся, что бомбежка объектов поблизости от святынь города повлечет за собою много бед и душевной горечи. О бомбежке квартала Шейх-Джарах нечего было и думать, так как в квартале находилось большинство иностранных ' дипломатических представительств.

4. Пехотная бригада легиона находилась в Маале- Хаадумим и в течение двух часов могла добраться до Иерусалима и начать атаку. Другая, бронетанковая, бригада ждала в Иерихоне приказа к маршу, ей тоже нельзя было давать время для продвижения.

Заместитель начальника генштаба выслушал доводы Наркиса, однако продолжал настаивать на том, что лучше отсрочить наступление до утра следующего дня и осуществить его при поддержке авиации.

Около полуночи решение было принято, и от начальника генштаба поступил окончательный приказ наступать ночью. Как мы еще убедимся по результату штурма Гив’ат-Хатахмошет, этот выбор оказал решающее влияние на ход битвы за освобождение Иерусалима.

Начало атаки было назначено на 2.00 ночи.

Тем временем к Наркису прибыл генерал Горен — главный раввин Цахала. «Тебе предстоит вершить историю, — сказал Горен. — Все, что происходит теперь на южном фронте, — ничто по сравнению с этим фронтом».

Наркис улыбнулся и ответил: «Ты уже можешь приготовить рог».

Добравшись до места сбора своих полков в Бет-Ха- кереме, командиры засели в нижних этажах и подвалах квартала над планированием прорыва и продвижения каждого из полков. Оставшееся у них время они использовали на поспешное инструктирование подчиненных. Подготовка затягивалась из-за трудностей, проистекавших от незнания местности по ту сторону кордона и невозможности ориентироваться в еврейской части Иерусалима.

В процессе планирования стало несомненным, что не удастся избежать серьезных потерь, и потребовалось своевременно организовать эвакуационную службу, с тем, чтобы полки были в состоянии как можно скорей доставлять раненых в центральные больницы. «Все это, — говорит Моти, — требовало еще несколько минут, и еще несколько минут… Так перевалило за полночь».

За несколько минут до двенадцати командир 7-го полка в доме господина Кохена в Бет-Хакереме при свете фонаря приступил к отдаче последних распоряжений командирам рот в связи со сжатым инструктажем, который им предстояло провести с бойцами.

Семья Кохен следила за приказами и планами атаки с выражением тяжкой тревоги, застывшей на их измученных лицах. На востоке полыхали зарницы, вспыхивали оранжевые искры: по-прежнему била артиллерия. Один из солдат, взглянув на осунувшиеся лица Кохена и его жены, сказал им: «Завтра больше не услышите обстрела».

Установилась тишина, и в ней с особой четкостью выделились звуки разрывов.

— Вам даже присниться не может, что произойдет завтра, — продолжал подбадривать солдат.

— Завтра будем в Старом городе.

— Пусть смилостивится над вами Господь. Лишь бы все вы вернулись живыми и здоровыми, — сказала госпожа Кохен.

Через несколько минут появился господин Кохен, неся свернутое белое полотнище. Он подошел к Замушу: «У нас здесь моя старенькая мать… Она была в 48-м в Старом городе перед сдачей… Это флаг из Старого города. Был там изготовлен во время осады. Если дойдешь до Стены Плача… Если удастся… Повесь его гам».

Замуш взял флаг и спрятал под своим боевым обмундированием. «Двое с половиной суток он лежал у меня за пазухой, — рассказывает он, — пока не настала великая минута». (Сегодня флаг находится у него дома. На флаге надпись: «Поднят над Западной стеной на Храмовой горе в Иерусалиме в среду 28 ияра 1967, в 10.15 1-ой ротой 7-го полка Парашютной бригады — бригады освободителей Иерусалима».)

Стрелки часов приблизились к полуночи. Посланец Моти офицер-оперативник Амос метался в это время между полками, торопя их с выходом на пограничную линию. Когда он приехал в 7-й полк, Замуш построил бойцов, чтобы отправиться в дорогу. В отданных до сих пор приказах захват Старого города вообще не упоминался. Несмотря на это, Замуш решил сообщить, что рота выбрана для штурма Храмовой горы, конечно, в том случае, если решено будет овладеть Старым городом. Он хотел еще от себя добавить пару слов на тему о том, какая эго историческая и единственная в своем роде задача, но не успел вымолвить ни слова. Один из его солдат отреагировал на сообщение громким «ура», которое было подхвачено всей ротой. «Я увидел, — говорит Замуш, — что люди вполне готовы к тяжкой битве и прекрасно понимают ее значение. Сло-ва были лишними».

Замуш вернулся в Иерусалим — и город был беспощаден и не ведал милосердия.