Благими помыслами

Эпилог

М-да, не такой благодарности от окружающих ожидал Рябов за предотвращение очередного черного ритуала. Совсем не такой! Уже неделю он пребывал в камере местной, Александровской тюрьмы, отвечая на многочисленные вопросы следователей. И, судя по характеру вопросов, выпускать его отсюда в ближайшее время никто из них уж точно не собирался.

Хорошо еще, что принадлежность к полицейской братии оградила молодого сыщика от близкого знакомства с разномастной арестованной уголовной публикой, а общение с невидимым миньоном, регулярно приносившим с воли вместе с пирожками новые интересные сведения, не позволяло Андрею в его одиночке уж окончательно заскучать. Ну, и еще тот момент, что он смог спасти от ужасной смерти восемь из девяти потенциальных жертв, тоже изрядно грел его душу. Девятый мужчина, доставленный в дом своей сестры самим Абашевым в самый последний момент, не имел счастья быть вовремя спрятанным в подвал и погиб не то в зубах одного из мелких дракончиков, не то от попавшего в него заклинания. Во всяком случае, по растерзанным в куски останкам тела даже его личности полицейским установить так и не удалось.

Из мрачных размышлений героического практиканта вывел очередной скрежет засова, отпираемого с той стороны двери.

— Ну, что, Рябов, думаю, теперь уже можно совершенно точно сказать, что твоя практика в этом городе завершилась досрочно, — объявил арестованному парню неожиданно появившийся в его камере старший экспедитор Тайной канцелярии, Николай Петрович Уланов. Собственной персоной! Андрей его с самого момента своего отправления в училище ни разу не видел.

— Николай Петрович, поверьте, я правду говорю, все эти жертвоприношения устраивал надворный советник Александр Аристархович Абашев, — несломленный арестант решил еще раз попытаться донести свое мнение до окружающих. Тем более, Уланов совсем даже не абы кто. Это Андрей, как когда-то по молодости, запросто к нему по имени-отчеству обратился, а не как положено: ваше превосходительство.

— Я читал материалы твоего допроса и вообще, чуточку вник в это дело, — покивал головой господин старший экспедитор. — И знаешь, несмотря на то, что ни один из штатных менталистов так и не смог прочитать твою память, я склонен тебе верить….

— Так в чем же дело? Почему я сижу здесь, и меня числят чуть ли не за самого главного виновника едва не случившегося демонического прорыва?

— Просто, никому из власть предержащих, — Николай Петрович сделал паузу в своей речи и демонстративно возвел глаза к потолку, — совершенно точно не нужно, чтобы окружающий народ вдруг узнал о том, что один из самых главных полицейских чинов губернии устраивал вот этакое. Тем более, никому не нужны сплетни, что облеченный доверием самого государя губернатор пошел у преступника на поводу и даже поставил его на пост своего полицмейстера.

— И что же мне делать? — В который уже раз за последние дни Андрей озвучил этот буквально преследующий его вопрос.

— Тебе? В сущности ничего особенного. В первую очередь, конечно, не болтать. А так, сейчас мы с тобой выйдем из этого здания и расстанемся на ближайшие два месяца. Как я уже сказал, твоя практика в Александрове завершена досрочно. По причине преждевременного отбытия твоего последнего куратора практики в мир иной, характеристику на тебя я попросил написать Павла Никитовича Подъяпольского. И, кстати сказать, она у него вышла просто-таки блестящей. Так что поздравляю, губернский секретарь, с получением первого государственного чина в твоей жизни и уведомляю, что после положенного тебе двухмесячного отпуска ты должен будешь явиться в столичное управление Тайной канцелярии, что расположена на Подъяческом мосту для получения своего первого назначения на должность.

После полумрака и спертого воздуха камеры солнечные лучи с голубых небес, сопровождающиеся теплым летним ветерком, несущим ароматы цветущих трав, воспринимались особенно пронзительно. Свобода — она такая, пьянит голову не хуже самого изысканного вина.

— Силон, что у нас там с этим амулетом Локи, будь он неладен? — Вопросил Андрей своего невидимого миньона. Зря вообще он на допросах об этой штуке рассказал. Следователи потом его об амулете больше, чем обо всех остальных событиях вместе взятых, пытали. Как выглядел? Не видел ли, куда в процессе боя подевался? Не сам ли его часом припрятал? Признаться, Рябов думал, что и Уланов тоже в первую очередь будет его на эту тему пытать. Обошлось. Видать, в самом деле, поверил в рассказанное своим давним протеже. Хотя… и Андрей кое-что во всей этой истории недоговаривал. М-да, недоговаривал. Уж о том, кто призвал на Землю всех этих демонов, — так уж точно.

— Ни монахи, ни люди из Тайной канцелярии, разбирающие завалы дома Тамары, этот амулет не нашли. Подозреваю, у Абашева было что-то вроде пространственного кармана. После смерти его владельца все вещи, помещенные в такой карман, пропадают из мира навеки. Дух самого Абашева, который бы, теоретически, мог дать доступ к этому карману, никому из следователей призвать также не удалось.

— Ну, и, слава богу. Не для простых людей сия вещица. — Уже состоявшийся губернский секретарь кивнул головой, после чего задорно тряхнул головой. — Как же хорошо, Силон, жить на белом свете!

Недолго музыка играла. В смысле, уже совсем скоро это задорное высказывание парня подверглось тяжкому испытанию.

— Прости меня, Рябов, но быть вместе с экспедитором тайной канцелярии я не могу! — Высказалась Надежда Калмыкова, в гости к которой Андрей примчался практически сразу после освобождения. Ну, почти сразу, все же в свою квартиру, смыть с себя тюремные ароматы и перекусить лежащей под стазисом свежеприготовленной, с золотистой, хрустящей корочкой уткой, он все же ненадолго заглянул.

— Но ведь я все тот же Андрей Рябов, — в отчаянии попытался воззвать к голосу подруги несчастный брошенный кавалер, — ничего же не изменилось.

— Не-ет, умоляю! Не уговаривай, — замотала головой прикусившая губки девица. — Ты имеешь дело с чернотой. Я не могу связать свою жизнь с таким человеком.

Что ж, покупать билеты до родимой стороны Андрей направился в полнейшем одиночестве. Не сбылась его мечта, покрасоваться перед приятелями детства под ручку с красавицей-подругой. Хотя… собственно, если положа руку на сердце, не было это окончательное решение Калмыковой, что называется, как снег на голову, давно к тому все шло. Но все равно грустно и обидно!

Паровоз, пыхая во все стороны парами, подал на посадку подтащенную им за собой вереницу вагонов. Молодой человек, щеголяющий форменным сюртуком с петлицей, украшенной двумя маленькими звездочками, расположившимися в ряд на единственном узеньком серебристом просвете, словно что-то мысленно решив для себя, мотнул головой и начал подниматься по ступенькам пахнувшего свежей краской светло-коричневого вагона. Жизнь продолжается.