Благостный четверг

9. Дураком родился… президентом помрешь

Поверхностному наблюдателю могло показаться, что Консервный Ряд состоит из обособленных мирков, существующих независимо друг от друга. Кафе «Ла Ида», лавка Джозефа-Марии (все еще известная как лавка Ли Чонга), «Медвежий стяг», Королевская ночлежка, Западная биологическая лаборатория, — казалось бы, какая между ними связь? На самом деле их связывает множество незримых уз, — тронь одного — ополчатся все. И если у кого-то горе, то слезы льются тоже у всех…

Самым уважаемым, самым любимым человеком в Консервном Ряду был Док. Он умел врачевать не только телесные, но и душевные раны. Ради друзей он готов был поступиться своей порядочностью и нередко оказывался пособником мелких правонарушений. Наконец, он всегда позволял выманить у себя доллар-другой. Стоит ли удивляться, что докову беду все восприняли как свою собственную?

Что это была за беда, Док и сам не ведал. Он лишь чувствовал, что глубоко несчастлив. Выстроив в ряд карандаши, часами просиживал над желтым блокнотом. В иные дни писал — и зачеркивал, и опять писал — стремительно наполнялась мусорная корзинка; в другие дни не мог выжать из себя ни строчки. Подходил к аквариуму, смотрел в прозрачную воду. И снова напускались на него голоса. «Пиши» — яростно приказывал верхний голос; «Ищи!» — громко пел средний; а нижний жалобно вздыхал: «Одинок ты! Одинок!» Док не хотел сдаваться без борьбы: воскресил все старые Амуры; купался в волнах музыки; читал «Страдания молодого Вертера», но все напрасно — голоса не смолкали. Желтые страницы, окликавшие взгляд, сделались алыми недругами… Один за другим умирали в аквариуме осьминоги… Все трудней становилось обманывать себя отговоркой, что нет-де хорошего микроскопа. Когда скончался последний осьминог, Док ухватился за новую отговорку. «Понимаете, — объяснил он друзьям, я не могу работать без подопытных организмов. А где их взять раньше весенних приливов? Вот будет с чем работать, да новый микроскоп — тогда монография сразу сдвинется с места…»

Друзья чуяли его боль, проникались ею. Друзья понимали: скоро настанет время, когда нужно будет что-то предпринять.

И вот в Королевской ночлежке случилось маленькое собрание — именно случилось, потому что никто его не созывал и не говорил речей.

Посреди комнаты необъятно восседала Могучая Ида. «Медвежий стяг» представляли Агнесса, Мейбл и Бекки. Присутствовали все ребята во главе с Маком… Разговор — как всякий серьезный разговор — повелся издалека.

— Вчера, — сообщил Элен, — Ида вышвырнула пьяного из кафе. Растянула себе плечо.

— Да, старость не радость, — мрачно отозвалась Ида.

— Он на нее первый напал. Зато потом летел — через тротуар прямо на мостовую. Вот бы устроить чемпионат по самообороне. Наша Ида всех бы победила!

— До сих пор плечо болит, — пожаловалась Ида.

Друзья пока что избегали главного.

— Как там Фауна поживает? — спросил Мак.

— Хорошо, — ответила Агнесса. — Чудит помаленьку.

— Да уж, чудить она любит, — подтвердила Бекки, осторожно счищавшая лак с ногтей. — Учит нас столовому этикету. Вынет сорок разных вилок, и давай спрашивать, для чего они нужны…

— Как для чего? Для еды! — сказал Элен.

— Эх ты, невежда, — сказала Бекки. — Тебе что десертная вилка, что навозные вилы…

— А предохранительная вилка, знаешь для чего? — воинственно спросил Элен.

— Для чего?

— Дерни, тогда узнаешь! Тоже мне, умная нашлась…

— У Дока все по-старому? — спросила Могучая Ида.

— Ага, — вздохнул Мак. — Был я вчера у него… Давайте подумаем, как ему помочь.

Все задумались… Да, трудно Доку— трудно и верным его друзьям. Еще бы, пошатнулся их кумир. Прежде все удавалось Доку легко — не оттого ли, что не замахивался он ни на что большое? И хотя по-прежнему сильна любовь друзей, примешивается к ней легкое презрение. Великим слабостей не прощают! Люди, боготворившие Дока, возвысились в собственных глазах, потому что бог оказался обычным человеком…

— С какой стороны подступиться, ума не приложу, — сказал Мак.

— А пускай Фауна ему по звездам погадает, — предложил вдруг Элен. — Сейчас она мне гадает.

— Тебе? — удивился Мак. — Как же можно гадать человеку, для которого не существует будущего?

— Почему это — не существует? — обиделся Элен. — Нет, правда, давайте Фауну позовем на подмогу.

— Давайте, — сказал Мак, слегка оживившись. — Это хоть какая-то надежда. Эдди, раскопай-ка бочонок из военных запасов. А ты, Элен, позови Фауну к нашему столу. И пускай захватит свою астрологию…

— Может, она мне уже погадала… — сказал Элен.

Фауна, к немалому своему огорчению, сама не слишком верила, что звездам есть до нас дело; однако утешалась тем, что в это верят другие. Астрология давала ей отличную возможность подсказывать людям, как жить, а уж как кому жить — лучше Фауны не знал никто.

Впрочем, иногда Фауне — несмотря на скрытый скептицизм — становилось не по себе от какого-нибудь гороскопа. Гороскоп Элена поверг ее в ужас и изумление. Может, лучше сжечь эти бумажки и никому не рассказывать?

Фауна с Эленом проследовала в Ночлежку. Мак налил Фауне из бочонка — гостья выпила залпом, не выходя из задумчивости…

— Ну как, ты мне погадала? — с волнением спросил Элен.

Фауна взглянула на него скорбно:

— Лучше не спрашивай…

— Почему? Там что-нибудь плохое?

— Не то слово.

— Ладно, говори, я ничего не боюсь.

— Я уж и так, и этак проверяла… — Фауна вздохнула. — Ты день рождения, случайно, не перепутал?

— Нет, не перепутал.

— Тогда никакой ошибки. — Фауна устало оглядел собравшихся. — По звездам выходит, что Элен станет президентом Соединенных Штатов.

Наступило потрясенное молчание.

— Не верю! — сказал наконец Мак.

— Не хочу быть президентом! — молвил Элен со всей искренностью.

— Хоти не хоти, а звездам виднее, — сказала Фауна. — Поедешь в Вашингтон.

— Не хочу, я там никого не знаю!

— Давайте тогда и мы куда-нибудь поедем, — предложил Уайти II. — Я знаю островки в Тихом океане — заглядение. Может, туда и махнем? Кстати, это подмандатная территория Штатов! Слышь, Элен, твои острова-то!

— Не надо мне никаких островов!

— Может, лучше его убить? — спросил Мак.

— Нельзя, — сказала Фауна. — В гороскопе этого нет. Он проживет до семидесяти восьми лет и помрет от тухлой устрицы.

— Не люблю устриц!

— Ничего, в Вашингтоне полюбишь.

— А может, это все-таки ошибка? — спросил Мак.

— Если бы. Знаешь, сколько раз я проверяла! Нет, ничего тут не попишешь, быть Элену президентом.

— А может, оно и ничего? — раздался одинокий голос Эдди. — Мы ведь еще и не таких президентов видели…

— А нельзя мне пойти отказаться? — Элен был в отчаянии. — Нельзя? Тогда я спрячусь!

— Бесполезно, — мрачно покачала головой Фауна. — Хочешь, проверим еще раз, но надежды никакой. Сколько у тебя на ногах пальцев? Ведь девять?

— Не знаю.

— Посчитай!

Элен снял ботинки, зашевелил губами. Потом объявил горько:

— Ага, девять.

— Вот видишь, и в гороскопе так написано. Так что остается молить бога, чтобы все хорошо обошлось.

— Тут уж моли не моли, хорошего не дождешься, — сказал Уайти II. — Ну Фауна, ну астрология! Сделала из придурка президента. Лучше бы помогла Доку книжку написать…

— Это кто придурок? — грозно спросил Элен.

— Уильям Генри Гаррисон, девятый президент.

— А… — сказал Элен. — Тогда ладно.

— Что же нам делать с Доком? Он стал совсем на себя не похожий! — заверещала Агнесса своим хриплым сопрано. — Я принесла ему пинту виски, он ни разу и не приложился. Сидит, смотрит на свои желтые бумажки. А знаете, чтó он на них нарисовал?

— Головастиков?.. — предположил Уайти I.

— Нет, хуже. Неприличную картинку!

— Фу ты напугал, — сказал Мак. — Может, он наоборот, на поправку пошел. Так что там за картинка?

— Представляете, — Агнесса понизила голос, — нарисована женщина, совсем голая. А рядом с ней осьминог курит трубку! Нет, раньше Док таких картинок не рисовал!..

Могучая Ида очнулась — словно гора ожила — и сказала:

— А ведь какой раньше был легкий, веселый! Прямо как порча на него нашла. Будь это не Док, а кто другой, я бы сразу подумала, что здесь баба замешана. Да нет! Сроду еще Док от баб не плакал!..

— Зато они от него плакали, — ввернул Мак.

— А может, и правда, дело в какой-нибудь девчонке? — спросила Фауна, подбочась. — Может, водит его какая-нибудь за нос?

— Нет, — сказал Элен, — у него больше на болезнь похоже. Придешь к нему, а он молчит. Скажешь — не слышит… Скорей бы он выздоравливал.

— Давайте ему подбросим парочку девиц, — предложил Уайти II. — Глядишь, и оживет.

— Знаете, — сказал Мак, — хоть и не верю я в эти звезды, пусть-ка Фауна ему погадает. Авось в гороскопе найдем что-нибудь дельное…

— Все вы не верите, только просите, погадай, — проворчала Фауна. — Что мне, больше всех надо?.. Так когда у Дока день рождения?

Ко всеобщему удивлению, выяснилось, что никто не помнит.

— Вроде бы осенью… — неуверенно сказал Эдди.

— Мне не вроде, мне надо точно знать, — сказала Фауна. — Мак, может, ты у него спросишь?

— Ладно. Слушай, Фауна, ты это… не особо на звезды смотри, прибавь там от себя что надо.

— А что надо?

— Ну, чтоб бросил писать свою чертову книжку. Да зажил по-старому…

— А что плохого, пускай он ее напишет, — сказал Элен. — Раз уж хочется.

— Давайте по-честному, — сказал Мак и почесал живот. — Конечно, ему хочется эту книжку написать, день и ночь над ней страдает. Только знаете, что я думаю? Никогда он ее не напишет!

— Это почему?! — Элен аж с места привскочил.

— Знаете, есть такие люди, их врачи называют «предрасположенные к страданиям»? Они страдают всегда и везде. А почему? Потому что на самом деле им страдать нравится! Так и наш Док. Ему не книжку хочется написать, а пострадать.

— Выходит, он сам себя мучает? — удивился Уайти I. — Зачем?

— Сейчас объясню. Слыхали такое слово — «замена»?

— Это у футболистов, что ли? — спросил Эдди.

— Сам ты футболист, — сказал Мак. — «Замена» — это когда человеку чего-то недостает и он пытается восполнить чем-то еще. Сам того не зная.

— Врешь! — грозно вскричал Элен. — Док все на свете знает.

— Спокойно, — сказал Мак, — конечно, знает. Он и про книжку знает. Знает, что книжка — еще не самый главный вопрос! Потому и не может ее написать! Quod erat demonstrandum.

— Чего, чего? — не поняла Фауна.

— Ч. т. д. — что и требовалось доказать.

— Ах, да, — сказала Фауна. — Твоя правда…