Когда Джозеф-Мари узнал Дока поближе, Док ему полюбился. Любовь рождается от тайны — такой тайной была честность Дока. Джозеф-Мария силился ее постичь: ведь должен в ней быть хоть какой-то умысел!
Зашел он как-то к Доку в гости и увидел шахматную доску. Поинтересовался, что такое. Игра. Научи. (По части игр Джозеф-Мария был мастак.) Он без труда усвоил, как фигуры ходят, как едят, кто главнее. Сели играть. Вскоре Док отлучился: зазвонил телефон.
— Э-э, так не годится, — сказал Док, вернувшись. — Ты сдвинул фигуры. Мою пешку, своего ферзя и еще коня…
— Почем знаешь?
— Что ж тут не знать? Шахматы, может, единственная в мире игра, где не сжульничаешь.
На лице Джозефа-Марии выразилось изумление:
— Как это?
— А вот так. Иначе б не было игры.
Слова эти Джозеф-Мария запомнил, и дома весь вечер раздумывал: может ли такое быть? Кончилось тем, что он снова пришел к Доку: объясни, пожалуйста; говоришь хорошо — а понять не могу.
— Все дело в том, — объяснял Док терпеливо, — что это игра умственная и оба игрока знают одинаково, поровну. Вот и все.
— Не понимаю…
— Ну смотри, нельзя же сжульничать в математике, в поэзии, в музыке. Они основаны на ис-ти-не! Какая ж тут может быть ложь? Какое надувательство? А шахматы — та же арифметика…
Но Джозеф-Мария только качал головой:
— Не понимаю…
Он был потрясен и заворожен. В неуязвимости доковых слов ему чудилось какое-то новое, неслыханное сверхмошенство! «А что если, — зашевелилась мысль, — взять да скрестить честность с обманом? Тогда такие дела можно делать, и никто не подкопается!.. Знать бы только, как это обстряпать…» Ум отказывался воспринимать эту дикую мысль, но она навязчиво лезла в голову. Глаза у Джозефа-Марии сузились, как у кота. «Он-то, поди, знает. Ну, Док, ну, хитрец!..»