Благостный четверг

17. Окрутила!

Поступь у Сюзи была легкая. Сюзи взошла на крыльцо Западной биологической и постучала, — а змеи даже не застрочили трещотками.

— Войдите! — крикнул Док, не отрываясь от микроскопа.

Сюзи стояла в дверях, на ладони тарелка с диковинным, красивым тортом, в другой руке — бумажный пакет с банками пива.

— Добрый вечер, — сказала она церемонно.

Док поднял глаза.

— А-а, здравствуйте. Боже, это еще что?!

— Торт. Джо Элегант испек.

— Зачем?

— Наверное, Фауна велела.

— Что ж, я надеюсь, тебе он будет по вкусу.

Сюзи рассмеялась:

— По-моему, этот торт не для еденья, а для гляденья… Вот еще Фауна пива прислала.

— Это уже лучше, — сказал Док. — Так чего Фауне от меня надо?

— Ничего.

— Странно.

— Куда поставить торт? — спросила Сюзи.

Тут Док посмотрел на Сюзи, а Сюзи на Дока, и обоим в голову пришла одна и та же мысль — а торт-то похож на свадебный! — и они принялись хохотать. У Сюзи аж слезы выступили на глазах. «Ой, мамочка, не могу», повторяла она, всплескивая руками и зажмуриваясь. Док закидывал голову, хохотал раскатисто, шлепал себя по коленкам. И так им было хорошо смеяться, что они нарочно еще долго не унимались.

— Ой, мамочки, — сказала Сюзи, — глаза хоть вытереть. — Она поставила торт на клетку с гремучими змеями — комната наполнилась истошным треском. Сюзи в испуге отскочила в сторону.

— Что это?!

— Гремучие змеи.

— Для чего ты их держишь?

— Беру яд на продажу.

— Ни за что б не стала жить в одной комнате с этими грязными тварями.

— И вовсе они не грязные. Они даже меняют кожу, в отличие от людей.

— Все равно, ненавижу змей, — Сюзи передернулась.

— Ты так говоришь оттого, что их не знаешь.

— И слава богу, что не знаю. Грязные, мерзкие!

Док откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу.

— Интересно у тебя получается, — промолвил он. — Змеи — одни из самых чистоплотных животных, а ты их называешь грязными. Почему?

— Сказать почему?

— Сделай милость.

— Потому что ты плохо говоришь о Фауне.

— Постой, — сказал Док. — При чем здесь… Да и не говорил я о ней плохо!

— Говорил. Ты сказал, раз Фауна шлет гостинцы, значит, хочет чего-то. А она просто так, из добрых чувств!

— Ага, понимаю. — Док медленно кивнул. — И ты в отместку называешь змей грязными?

— Угадал. Никому не позволю честить Фауну.

— Да я же просто пошутил.

— Мне так не показалось.

— Слушай, — сказал Док, — мы с Фауной лучшие друзья. Так что давай выпьем пива на мировую.

— Хорошо, — сказала Сюзи, — только прежде повинись.

— Ладно. Передай Джо Элеганту, что торт потрясный

— Еще бы, смотри, сверху — зефир с шоколадной глазурью.

— А Фауне передай, что если б не ее пиво, я бы погиб от жажды.

— Ну хорошо, коли так. — С лица Сюзи сошло напряженное выражение. — Где открывалка?

— Сзади тебя, в раковине.

Сюзи открыла две банки пива, приблизилась к рабочему столу Дока.

— Что это ты такое делаешь?

— Препараты. Видишь стеклянные чашки? В них я кладу сперматозоиды и яйцеклетки морских звезд. Через полчаса умертвляю зародышей в одной чашке, еще через полчаса — в другой, и так далее. А потом делаю срез; и помещаю вот на такие длинные предметные стеклышки. На каждом стеклышке представлен весь цикл развития зародыша.

Сюзи склонилась над чашками.

— Ничего не видать.

— Конечно. Они слишком крошечные. Могу показать под микроскопом.

Сюзи выпрямилась.

— И зачем ты все это делаешь?

— Для студентов. Им нужно изучать, как развиваются морские звезды.

— А для чего это изучать?

— Видишь ли, люди развиваются фактически так же.

— Ну и изучали бы людей.

Док рассмеялся:

— Тут небольшая загвоздочка — трудновато каждые полчаса убивать человеческого зародыша у матери в утробе… На, взгляни. — Он подвинул стеклянное блюдце пoд микроскоп.

Сюзи приникла к окулярам.

— Ух ты! Неужели я когда-то такая была?

— Да, что-то в этом роде.

— Знаешь, — улыбнулась Сюзи, — я и сейчас иногда себя такой чувствую… Ну и чуднáя у тебя работа — личинки, червяки…

— Бывает, между прочим, и почуднее, — не удержался Док.

— На меня намекаешь? — Лицо у Сюзи сделалось черствое. — Работа моя не по нраву?

— По нраву, не по нраву, какая разница. Грустно, правда, что этим заменяют любовь. Неполноценная замена. Неприкаянное существование…

Сюзи подбоченилась.

— Жалеешь? Себя лучше пожалей! Как ты сам-то живешь? Со змеями да с личинками? Дом весь запаршивел. Пол сто лет не мыт. У тебя и костюма-то, поди, приличного нету. И жрешь, небось, одну сухомятку… Работу выискал — личинок разводить. Это, по-твоему, хорошая жизнь?

— Замолчи, — сказал Док, заражаясь злостью Сюзи, — как хочу, так и живу! Я человек свободный — поняла? Что хочу, то и делаю.

— Ну и что у тебя есть, с твоей свободой? Жуки, змеи, да дом загаженный? Не иначе как тебя баба какая-нибудь бросила, — вот ты и маешься, не знаешь, куда себя деть. Ну скажи, есть у тебя жена? Нет! А девушка? Тоже нет!

— На кой мне жена! — Док сам удивился, что кричит. — У меня женщин и так хоть отбавляй!

— Женщины — это одно, а женщина — совсем другое, — сказала Сюзи. — Можно все знать о женщинах вообще и ничего — о той, единственной.

— Ну и не надо. Я и так счастлив.

— Счастлив? — хмыкнула Сюзи. — Рохля! Раз тебя никакая баба к рукам не прибрала, значит, ты никому не нужен. Да и кто захочет жить с тобой в этом хлеву, с червяками да со змеями?

— Сказала бы уж, кто захочет со мной в постель, если у меня платить нечем, — резанул Док.

— Нет, вы только посмотрите, какой умник, — процедила Сюзи. — Умник-разумник. Все-то у него в жизни ладится… Ты вроде бы сочиняешь какую-то великую книжку?

— Откуда ты знаешь?

— Про это все знают. И все у тебя за спиной потешаются. Хочешь знать, почему? Потому что все видят, ты сам себя дурачишь, никакой книжки тебе не написать. Сидишь, играешь в бирюльки…

Пустив эти слова, словно стрелы, Сюзи увидела, как они вонзаются Доку в душу, — и сердце ее наполнилось болью и стыдом.

— Господи, зачем я только это сказала? Ну зачем?

— Что ж, может, и верно, — спокойно проговори Док. — Может, ты ухватила самую суть. Скажи, надо мной и вправду потешаются? Скажи… Как тебя…

— Сюзи.

— Скажи, Сюзи, потешаются?..

— А ты не обращай внимания, они просто дураки, — сказала Сюзи. — И я дура, наболтала всяких глупостей. Ты, пожалуйста, не обижайся.

— Ничего. Правда — это всегда хорошо. Даже когда колется. Человек должен знать о себе всю правду. — И, словно отвечая самому себе на какой-то вопрос: — Да пожалуй, она права. У меня действительно ничего нет за душой. Вот я и выдумал — чтоб заполнить пустоту, — будто пишу книгу. И сам в эту небывальщину поверил. Я ничтожный дурак, а возомнил себя великим мудрецом…

— Ну все, теперь Фауна меня убьет, — простонала Сюзи, — отбивную из меня сделает… Док, ты не верь, пожалуйста… мало ли что шлюха наболтает…

— Какая разница? Правда в любых устах хороша.

— Никогда еще себя такой тварью не чувствовала, — сказала Сюзи. — Почему ты на меня не злишься?

— А за что мне злиться? Может, ты доброе дело сделала — положила конец этой ерунде. Раздавила глупость в зародыше.

— Ну, пожалуйста, рассердись на меня, — взмолилась Сюзи. — Ну хочешь, ударь!

Док усмехнулся.

— Если б от этого прок был…

— Что ж, тогда ничего другого не остается, — печально проговорила Сюзи, и тут же с издевкой: — А, значит, гордый! Кем ты себя мнишь? Хлюпик несчастный!

Послышались проворные шаги, дверь отворилась. Это была Бекки:

— Сюзи! Ты опаздываешь. Уже мужики из Салинаса приехали. Пошли живо! Не забудь надеть свое томатовое платье.

— Между прочим, цвет называется «помдамур», — тихо сказала Сюзи. — Пока, Док, — и вышла вместе с Бекки

Док посмотрел ей вслед.

— Пожалуй, это единственный правдивый человек, который мне в жизни попался… — сказал он громко сам себе. Потом нечаянно взглянул на стол и зарычал: — Черт подери! Из-за нее время прошляпил! Вот зараза. Придется все снова переделывать. — И он выплеснул содержимое чашек в помойное ведро.