Глава 10

«Нет ничего радостного в браке с электрическим светом».

Ди Маджо

В наши дни еще появляются книжки и газетные статьи, посвященные патриарху бейсбола, которого величают «Последним героем». Джо Ди Маджо, взмахнувший последний раз бейсбольной битой в 1951 году, прожил с тех пор еще тридцать четыре года1, и каждый его шаг сопровождался аплодисментами. Потом он играл в гольф и, навевая ностальгические воспоминания на преданных болельщиков бейсбола, неоднократно участвовал в различных шоу. Для тех, кто смотрит коммерческие телевизионные передачи, он стал «мистером Кофе» и человеком Сбербанка Бауери. Тысячи раз в солнечное калифорнийское утро собирался он со своей свитой в пивной сан-франциского ресторана, носящего его имя. Несмотря на то, что Ди Маджо дожил до семидесяти одного года и за тридцать лет практически ничего не сделал, его лавровый венок, похоже, остался неувядаемо-зеленым.

Каждый год в издательских кулуарах Нью-Йорк-Сити редакторы вспоминают, что Последний герой до сих пор не написал свою автобиографию. Из года в год ему предлагают контракты, но всякий раз он отказывается. Это вовсе не означает, что Ди Маджо вообще не любит говорить о своей лучшей поре или о тонких материях кофейного бизнеса. «Им меня не одурачить, — сказал Ди Маджо года два назад. — Люди хотят узнать о Мэрилин, но распространяться об этом мне как раз и не хотелось бы».

Темой, которой Ди Маджо не хотел касаться, было девятимесячное чудо — жизнь со звездой, вспыхнувшая ослепительным светом и тут же погасшая, подобно вспышкам репортеров, которые сделали все это достоянием гласности. Вернее было бы сказать, что Ди Маджо не выносит упоминаний о десятилетии в целом, поры, начавшейся так блистательно и закончившейся столь печально.

* * *

Весной 1952 года по предложению пресс-агента Роя Крафта Мэрилин с двумя игроками чикагской команды «Уайт Соке» снялась во время тренировки. Фотография была помещена в газете, которую читал Ди Маджо, и тот очень внимательно рассмотрел ее. Мэрилин, выглядевшая в свитере и шортах свежо и невинно, стояла с бейсбольной битой в руках, опершись на пятки. Ди Маджо, у которого было своеобразное хобби знакомиться с молодыми артисточками, навел справки у Гаса Зерниала. Этот бейсболист был одним из двух парней, стоявших на снимке рядом с Мэрилин.

Кстати, Ди Маджо знал коммерческого агента по имени Дэвид Марч, который собирался предложить Мэрилин целый комплекс своих услуг. Ди Маджо переговорил с Марчем, и тот пообещал устроить первое свидание. Когда он позвонил Мэрилин, особого интереса та не проявила.

«Мне незачем встречаться с ним, — ответила Мэрилин. — Мне не нравятся люди в кричащих одеждах, в клетчатых костюмах, с накаченными мускулами и в голубых галстуках. Меня это нервирует».

Слабо представляя себе разницу между футболом и бейсболом, Мэрилин призналась, однако, что имя Ди Маджо ей знакомо. Она, правда, рискнула заметить, что так, вероятно, зовут одного итальянского актера. Но в конечном счете согласилась на обед с участием Ди Маджо, Марча и еще одной молодой актрисы. Свидание должно было состояться в 6.30 вечера в итальянском ресторане — несомненно — под названием «Вилла Нова».

В ресторан Мэрилин не пришла, и Ди Маджо усомнился в том, что человек, взявший инициативу в свои руки, знает ее. Марч позвонил Мэрилин, которая пробурчала, что слишком устала и никуда не пойдет. Но все-таки два часа спустя она предстала перед глазами Ди Маджо. Человек в строгом костюме, которого увидела Мэрилин, был крепкого телосложения, с тронутыми сединой волосами и выглядел лет на десять старше ее.

«Он был не похож на того, кого я ожидала увидеть, — скажет она Сиднею Сколски. — Я представляла его с черными прилизанными волосами в аляповатой спортивной одежде, с нью-йоркским говором». Как вспоминает Марч, в тот вечер Ди Маджо едва ли проронил хоть слово.

О подробностях той первой встречи почти ничего не известно. Правда растворилась в бесчисленных вымыслах журналистов. По словам Мэрилин, сказанным еще до распада их брака, она, к собственному удивлению, предложила Ди Маджо отвезти его домой. И тут оказалось, что им есть что сказать друг другу. Они три часа катались по Беверли Хиллз. Закончилось дело тем, что Ди Маджо выпросил у нее номер телефона, а до Мэрилин дошло, что Ди Маджо уже был всенародным любимцем и большой знаменитостью в своей области.

На другой день в студии об этой встрече Мэрилин не замедлила рассказать агенту, занимавшемуся ее рекламой. «Она все время прыскала от смеха, как школьница, — вспоминает Рой Крафт. — Она встретила этого замечательного человека, но сначала из его имени сделала тайну. Можно было подумать, что она пятнадцатилетняя девчонка, которая вернулась с первого свидания».

Крафт отнесся к делу с чисто профессиональной сметливостью. Он предложил Мэрилин сфотографироваться с любимым чемпионом Америки. Когда Ди Маджо появился на съемочной площадке, где с участием Мэрилин снималась картина «Обезьяньи проделки», его уговорили сфотографироваться в компании с Мэрилин Монро и Кэри Грантом. Снимок с Ди Маджо, который выглядит так, словно ему очень хотелось быть кем-то другим, тотчас опубликовали во всех изданиях страны. Лицо Кэри Гранта было аккуратно отрезано. Так Америка стала свидетельницей рождения новой романтической истории.

Сплетни о любовной парочке будут муссироваться в прессе на протяжении двух лет, пока заголовки газет не запестрят сообщениями о браке. Для самих виновников слухов, особенно Ди Маджо, все было не так просто.

Джозеф Пол Ди Маджо — коренной итальянец. Он был восьмым в семье сицилийской четы, иммигрировавшей в Соединенные Штаты на стыке веков. Его отец, Зио Пепе, был рыбаком. После неудачной попытки прижиться в рыбацкой деревушке на Севере, он перевез детей в Сан-Франциско. Произошло это за год до рождения Джозефа. В то время Сан-Франциско был еще неиспорченным городом, но портовая жизнь изобиловала трудностями. Не только рыболовный промысел, но и жизнь на берегу была полна опасностей, и, чтобы завоевать свое место под солнцем, приходилось вертеться. Вместе с иммигрантами пересекли океан и жестокие сицилийские нравы. Насилие считалось нормой.

Молодого Ди Маджо ждала участь рыбака, но он разочаровал своего отца. Он не слишком любил лодки и страдал от морской болезни. По этой причине отец и братья даже за человека его не считали. Он предпочитал держаться подальше от их насмешек и где-нибудь на песке учился играть в бейсбол, взяв вместо биты сломанное весло. Такое времяпрепровождение считалось несерьезным, и Ди Маджо на многие годы утратил то, что ценится итальянцами больше всего, — уважение братьев.

Уважение к нему вернулось, когда ему исполнилось девятнадцать. Играя за команду «Тюлени Сан-Франциско» (San-Francisco Seals), юноша установил рекорд Тихоокеанского побережья, благополучно получая очки на протяжении 61 игры. К нему стали присматриваться искатели молодых талантов, и в 1936 году двадцатидвухлетний Ди Маджо уже играл в бейсбол на стадионе «Янки» в Нью-Йорке. В течение следующих пятнадцати лет, за исключением короткого перерыва на заключительном этапе войны, когда Ди Маджо служил в военно-воздушных силах, публика, как завороженная, следила за спортивным мастерством своего любимца. В 1941 году — за несколько месяцев до событий в Пирл-Харборе — Ди Маджо в 56 играх подряд выбил 56 очков — причем одно было получено с помощью чужой биты, когда его собственную украли. Таким образом, достигнутый спортсменом результат превзошел последний рекорд, который и сегодня остается непобитым. «Нью-Йоркские янки» выиграли призовой вымпел и Американский чемпионат по бейсболу. Музыкальные автоматы по всей стране распевали песенку, написанную специально для него:

В Храме бейсбольной славы будет он царить,

И будут дети внуков наших его боготворить.

Имя Ди Маджо у всех на устах,

Удар его противникам внушает страх.

После войны Ди Маджо продолжал играть, приводя публику в неистовство, но его преследовали травмы и болезни. Годы славы достались ему с невероятным трудом. Он и сам не берег себя, предаваясь бражничеству больше, чем выносил его измученный язвами желудок, и выкуривая по две-три пачки сигарет в день. Некоторое время он даже состоял в браке — с блондинкой, будущей звездой экрана. Дороти Арнольд подвизалась в качестве певицы в одном из ночных клубов Нью-Йорка. С Ди Маджо они поженились в 1939 году, под радостные песни жителей Сан-Франциско, вышедших на улицы города и в знак приветствия размахивавших итальянскими флагами. Четыре года спустя Дороти, обвиняя Ди Маджо в жестокости, подала на него в суд, и они развелись.

Теперь в возрасте тридцати семи лет Ди Маджо был богат, свободен и, вероятно, очень одинок. Король бейсбольного поля вышел в путь на поиски королевы. Ему показалось, что в Мэрилин Монро он нашел ее. После встречи в «Вилла Нова» Ди Маджо стал усиленно ухаживать. Последовали новые свидания и, возможно, физическое завоевание. Рассказывали, что поначалу Ди Маджо, знававший и другие постельные триумфы, как будто даже бахвалился. Потом для прессы Мэрилин скажет, что она «вечером другого дня снова ужинала с ним, и в другие вечера тоже, так продолжалось до его отъезда в Нью-Йорк».

Менее чем за два года отношения их стали чем-то большим, чем простой материал для рекламной кампании Мэрилин. Доктор Рабуин, выполнявший аппендэктомию у Мэрилин, вспоминает беспрестанные звонки из Нью-Йорка от Ди Маджо. Розы приносили охапками. К дню ее двадцатишестилетия, 1 июня 1952 года, в газетах уже вовсю писали о возможном браке. Давать свои комментарии по этому поводу Мэрилин отказывалась, правда, снисходительно заметила (эксклюзивно): «Больше всего на свете мне хочется любить и быть любимой». Еще она добавила: «Мужчины подобны вину: с возрастом они становятся лучше. Но и против молодых людей у меня нет предубеждений».

Год спустя репортер Дик Уильяме в этой связи процитирует Мэрилин: «Меня вечно окружают сплетни о других мужчинах, якобы увивающихся вокруг меня, — произнесла она, отпив из бокала глоток воды и лениво глядя на меня своими альковными глазами. — Я, честно говоря, не понимаю, о чем это они толкуют. Кроме того, это страшно злит Джо. Как бы ему хотелось хорошенько отдубасить кое-кого из этих людей».

Гнев стал бы действительно неизбежным, если бы Ди Маджо знал, что происходит на самом деле. Выяснилось, что в течение двух лет ухаживания и даже иногда во время пребывания Ди Маджо в Лос-Анджелесе Мэрилин имела любовную связь, по крайней мере, с четырьмя мужчинами. С одним из них она всерьез обсуждала замужество, с другим, возможно, — тайно — очень короткое время даже состояла в браке.

* * *

Весной 1952 года на съемочной площадке «Обезьяньих проделок» она заметила одного, еще неоперившегося, юнца — молодого актера лет двадцати, то есть на шесть лет моложе ее. Нико Минардос, смуглый грек приятной наружности приехал из Афин совсем недавно. Актерскому мастерству он обучался в. Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Курс включал прохождение класса кинопроизводства на студии «XX век — Фокс». Мэрилин попросила другого грека, работавшего в ту пору на «Фоксе», познакомить ее с Минардосом. Так начался этот любовный роман.

В настоящее время Минардос, старый актер, ставший удачливым продюсером, не стремится делать себе рекламу, распространяясь о своей связи с Мэрилин Монро. Работая над книгой, я узнал о Минардосе из случайно оброненной фразы врача, который также знал Мэрилин. При нашей встрече он сказал, что в конце весны 1952 года у них с Мэрилин возник роман, продлившийся около семи месяцев. Затем они время от времени виделись до самой ее смерти. Знакомство завязалось еще до встречи Мэрилин с Ди Маджо.

«В то время я был совсем молодым щенком, — вспоминает Минардос, — а она была такой прелестной девушкой. Одной из самых красивых девушек, каких я когда-либо видел. Когда по утрам она просыпалась без грима, то была просто ослепительна. Она была умна, — вернее, обладала больше природной сметливостью, чем глубоким интеллектом, — такое чувственное дитя, и в то же время грязная подстилка. Но все же я любил ее. Я был очень молод».

Несмотря на «грязную подстилку», Минардос и Мэрилин стали близки. Они встречались либо в ее отеле, либо в его квартире на Уилширском бульваре. Иногда, приезжая на своем зеленом «Понтиаке», она заставала его за игрой в карты с кем-нибудь из приятелей. Двое молодых людей, в нижнем белье из-за нестерпимой летней жары, доигрывали партию, а Мэрилин ждала. Казалось, что она ничего не имела против.

Ясно, что Мэрилин больше не была существом, исполненным сексуального чувства, какой описывал ее первый муж Джим Дахерти. «Бывало, что высшей точки она так и не достигала, — говорит Минардос, — хотя очень старалась. Ее одолевали всевозможные проблемы психологического плана. Она была очень и очень несчастна».

В беседе Минардос заявил, что ничуть не сомневается в том, что Мэрилин постоянно использовала секс для достижения своих целей. При этом он упомянул имя Спироса Скураса, тогдашнего босса киностудии, который продвигал Мэрилин, пользуясь своим влиянием.

«Однажды вечером в ее отеле, — продолжает рассказ Минардос, — Мэрилин спросила меня: «Не будешь ли ты против оставить меня на часок? Между семью и восьмью у меня здесь назначено деловое свидание». Тогда мне показалось, что в том, как она это сказала, было что-то странное. Тогда я был молод и ревнив, и не привык спешить. Тут в дверь постучали, и послышался голос: «Дорогая, это я». Деваться мне было некуда. Я надел штаны и открыл дверь, за которой стоял Скурас. Он пришел в такую ярость, что прогнал меня со студии. Позже, когда мы с ним сошлись, он никогда не называл меня по имени, а только «приятель Мэрилин». Тогда и потом я ругал Мэрилин за то, что она делает. Частично успеха она добивалась неправедным путем — манипулируя людьми».

В ноябре 1952 года, через шесть месяцев после начала ухаживания Ди Маджо, Мэрилин приведет Минардоса на его первый обед в честь дня Благодарения, в дом Фреда Каргера, своего любовника, отвергнувшего ее четыре года назад. В семье Каргера, ставшей для Мэрилин роднее, чем любая из ее приемных семей, молодого Минардоса встретили радушно. Однажды по просьбе Мэрилин Минардос взял ее посмотреть греческие обычаи — на пасхальную службу, проходившую в местной православной церкви. Бесконечно долгая церемония очаровала ее. К большому огорчению Минардоса, она захотела остаться до конца службы.

К осени 1952 года, рассказывает Минардос, Мэрилин заговорила о замужестве. Отношения зашли настолько далеко, что было решено позвонить в далекие Афины и переговорить с его родителями, которых Мэрилин удивила своим театральным заявлением: «Я хочу иметь от вашего сына ребенка».

У молодого Минардоса, правда, были свои причины увильнуть от брака. Теперь он рассказывает: «Я никогда не собирался становиться «мистером Монро». Если бы я женился, то моя жена стала бы «миссис Минардос»».

Минардос с содроганием вспоминает, как в тот год или немного позже в газетах стали появляться ссылки на Джо Ди Маджо, «приятеля Мэрилин». Однажды, когда он еще встречался с актрисой, он застал ее трудившейся над любовным письмом, адресованным Ди Маджо. Перед ней на столе лежала раскрытая тонкая коричневая книжка. Оказалось, это был томик писем английского романтического поэта, и Мэрилин переписывала оттуда целые куски. Письмо к Ди Маджо заканчивалось строками, которые родились на свет из совместных усилий Мэрилин и Минардоса.

Вскоре, однако, вспоминает Минардос, он узнал, что Ди Маджо был «страшно ревнив». Упоминания об этом встречались даже в популярных изданиях, которые, тем не менее, избегали распространяться о женских «шалостях» Мэрилин. Газетчики усвоили, что Ди Маджо претит реклама, в то время как Мэрилин только этим и жила. В отеле «Беверли Хиллз» он будет бесцельно шататься по коридору, очень хорошо зная, что в это время она внизу в полном одиночестве принимает пищу. Итальянцу, родившемуся в Сан-Франциско, очень не нравилось, когда Мэрилин всему свету выставляла напоказ свое тело. Она говорила, что пытается несколько изменить свой образ, но жившая в ней эксгибиционистка все же одерживала верх.

Модельер Билли Травилла, который теперь одевал Мэрилин для фильмов, напрасно пытался ее отговорить носить слишком тесные вещи. Однажды, когда во время съемок сцены катания на роликах в фильме «Обезьяньи проделки» ей пришлось надеть пышную юбку, Травилла подумал, что наконец сумел победить ее. Он одел ее, полагая, что подготовил для сцены, затем в растерянности наблюдал, как она, изогнувшись, «буквально раздвинула руками половинки и затолкала в образовавшуюся щель несколько складок, чтобы сделать юбку уже. «Ну что, обдурила тебя, Билли, правда? — сказала она, вернувшись с площадки. — Тебя и твою дурацкую широкую юбку»».

Поведение Мэрилин в жизни, вне всяких сомнений, должно было опечалить Ди Маджо. Однажды во время визита на одну из военно-морских баз США она явно дразнила десять тысяч собравшихся муж: чин, когда говорила: «Право, не знаю, почему вы, ребята, всегда так возбуждаетесь при виде девочек в обтягивающих свитерах. Снимите с них свитера, и что у них останется?»

Через год Мэрилин на конкурсе «Мисс Америка», являясь гранд-маршалом парадного шествия, надела нелепое платье с вырезом почти до пупка. Говорят, Ди Маджо испытал боль обиды и стыда. Если бы он знал, что таит в себе эта выставленная на всеобщее обозрение красотка, его обида превратилась бы в муку. На природе, вдали от Лос-Анджелеса, Мэрилин развлекалась с очередным мужчиной.

Примечания

1. Книга была написана Саммерсом в 1985 году.

Загрузка...