Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро

Глава 46

В первые недели после смерти Мэрилин хирурга-патолога Томаса Ногучи волновали не детали судебно-медицинской экспертизы, а другие проблемы. Сидя в кресле здания суда, он говорит, что им «безраздельно владело чувство, что расследовать дело не спешили и картина смерти изменена».

В 1962 году, до того как был создан институт следователей коронера, судебному эксперту для получения нужных доказательств приходилось пользоваться сведениями, собранными полицией. Ногучи говорит: «На основании того, что я видел, мне казалось, что полицейское управление скрывало факты. С этим я часто сталкивался в работе, особенно, если дело касалось кончины важных людей…» Факты подтверждают его предположение.

В то трагическое утро, перед тем как дом Мэрилин опечатали, опытные репортеры были свидетелями самого начала полицейского расследования, которое проводится во всех случаях неестественной смерти. «Была типичная полицейская сцена, — вспоминает Джеймс Бейкон из «Ассошиейтед Пресс», — фараоны что-то проверяли, ставили меловые отметки, проводили измерения и т. п.». Было сделано множество фотографий, как заметил в своем обзоре 1982 года окружной прокурор Лос-Анджелеса. По словам одного вышедшего в отставку офицера полиции, пожелавшего остаться неизвестным, снимались отпечатки пальцев. Джо Хайемс из нью-йоркской «Геральд Трибьюн» видел, как детективы накрывали спальню Мэрилин «большим полотном с целью сохранить вещественные доказательства».

Сперва казалось, что расследованием занимались детективы из отделения Западного Лос-Анджелеса, поскольку смерть произошла в их районе. Тем временем шеф полиции Паркер намеревался начать собственное расследование, о чем он говорил своей жене. Оно длилось несколько недель. Но официально об этом не объявлялось.

Возглавлявший следственный отдел Тэд Браун, отозванный в день смерти Мэрилин из отпуска, был человеком, который предпочитал беседовать со своими подчиненными, когда те вели расследование, и знать все подробности. «Делом Монро Тэд занимался лично, — вспоминает один из коллег Брауна, бывший инспектор Кеннет Мак-Каули. — К нему он проявлял особый интерес. Мальчикам приходилось много работать». Брат Брауна и его сын, сами бывшие полицейские, подтверждают это.

Канцелярскими делами шефа занимался адъютант Брауна, Пит Стендерап. «Тэд внимательно следил за ходом этого расследования, — вспоминает он. — Если кто-то из ребят хотел его видеть, я прилагал все усилия, чтобы они встретились. Я следил за тем, чтобы он своевременно показал почту, все сообщения. Помнится, в день поступало от трех до восьми страниц текста, и это продолжалось на протяжении многих недель. Тут были офицерские докладные записки, которые мы называли «пятнадцать семерок». Они носили конфиденциальный характер и не относились к числу тех документов, которые можно было передать для рассмотрения в суд, — неофициальные суждения о происшедшем. В тех докладных имя Роберта Кеннеди упоминалось неоднократно…»

Сам Браун расследованием дела Монро не занимался. Круг его обязанностей ограничивался делами об убийствах. И, вероятно, из-за предварительных данных судебно-медицинской экспертизы люди его к этому делу отношения не имели. Оно было передано другой известной личности, капитану Джеймсу Гамильтону, возглавлявшему отдел разведки. Вел он его в обстановке полной секретности, не допуская к нему даже самых доверенных сотрудников.

Первый помощник Гамильтона, лейтенант Марион Филлипс, вспоминает: «Мы знали о расследовании, но нас к нему не допускали. Чертовски горячим оно представлялось. Им занимались капитан Гамильтон и шеф Паркер. Длилось оно довольно долго, потом дело легло на стол шефа».

Сегодня почти ничего не уцелело от того бумажного урагана, который обрушился на рабочие столы полицейских. В 1974 году, когда прокатилась новая волна интереса к давней трагедии, Кеннет Мак-Каули, получивший уже должность командира, затребовал дело Монро. Специальный сектор отдела по расследованию убийств информировал, что:

Отдел по расследованию грабежей и убийств подобными материалами не располагает. Следователи связались с отделением Западного Лос-Анджелеса, которое известило, что в их файлах криминальных сообщений, относящихся к смерти мисс Монро, не имеется.

В заключение говорилось, что отсутствие материалов — это простое следствие рутинной нормы, по которой документы уничтожаются каждые десять лет. Через год, под давлением прессы, голословно утверждавшей, что шеф Паркер, заискивая перед Кеннеди, прекратил расследование по делу Монро, шеф полиции предложил разведывательному отделу, занимавшемуся борьбой с организованной преступностью, заново в этом разобраться. Оказалось, что в папках не было даже обычного рапорта, удостоверяющего факт смерти, то есть основного документа, составляемого во всех случаях неестественной смерти. Начался в какой-то степени унизительный поиск бумаг по всему городу.

Наконец нужный рапорт вместе с пачкой других документов был обнаружен в пригородном гараже. Шеф следственного отдела, Тэд Браун, не удовлетворенный результатом, на ранних этапах расследования изъял несколько документов. Теперь его сын передал их команде из разведывательного отдела. Те, в свою очередь, сравнили их и доставили в оперативный отдел.

В 1979 году капитан Финк из разведывательного отдела, шедший по следам дознания с 1975 года, получил официальную бумагу. В ней говорилось:

Папка с делом, приготовленным для шефа Гейтса, находится в архиве ОСС. В папке ОСС содержатся все документы плюс дополнительная информация и фотографии.

ОСС (отдел специальной службы) занимался такими делами, которые не являлись обычными. Раз полицейское управление находит затруднительным для себя следить за документами, представляется благоразумным записать, где в последний раз видели уцелевшую папку с материалами по делу Монро. Бесспорно, было бы интересно изучить дело в целом, а также прилагаемую «дополнительную информацию и фотографии», но полицейское управление не приветствует исследования по делу Монро.

Человеком; занимавшимся в 1975 году просмотром дела, был Дэррил Гейтс, тогдашний начальник оперативного отдела. В 1984 году, будучи шефом полиции, он отказался показать полицейское досье, заведенное в связи со смертью Мэрилин. Как он объяснил, дело «хранилось в секретной папке». Но позже, когда эта книга готовилась к печати, он все же показал документы, которые оказались только частью первоначального досье.

Лейтенант Марион Филлипс, бывший старший секретарь в полицейском разведывательном отделе, не знает, что случилось с подлинниками. В 1962 году ему сказали, что шеф Паркер «брал досье, чтобы показать кому-то в Вашингтоне. Больше о нем ничего не слышали».

После смерти Паркера в 1966 году мэр Лос-Анджелеса Сэм Йорти, республиканец по политическим взглядам, обратился в полицейское управление и попросил прислать ему дело Монро. Он был наслышан о Кеннеди и хотел удовлетворить свое любопытство. На его запрос полиция ответила просто: «Его там нет…»

Было бы неверно думать, что в деле Монро шеф Паркер изменил своей традиционной кристальной честности. Из полученных данных можно было заключить, что дело к убийству отношения не имело, и по этой причине он передал папку с документами вышестоящему начальству, умыв таким образом руки. Вот, видимо, почему несколько недель спустя он на вопрос жены беспомощно развел руками и изобразил в воздухе вопросительный знак.

Расследованием смерти Мэрилин Монро занималось не только полицейское управление. В 1982 году после вспышки новой полемики лос-анджелесское правление наблюдателей обратилось к окружному прокурору с просьбой пересмотреть дело.

Первопричиной этого было публичное заявление бывшего помощника коронера Лайонела Грэндисона. Он сообщил, что в 1962 году, когда он работал при коронере, его силой вынудили подписать свидетельство о смерти Мэрилин Монро. Ввиду того, что он состоял на административной службе, правление наблюдателей сочло необходимым заняться этим заявлением.

Помощник окружного прокурора Рональд Кэррол проверил утверждения Грэндисона, а также некоторые другие аспекты дела. Грэндисон не вызвал у него доверия, более того, он усмотрел, что тот попал под влияние «красных», которые с годами набирали силу. После этого он заключил, что «на основании доступной информации дальнейшее расследование по факту смерти мисс Монро не требуется».

Однако запрос Кэррола выявил, что окружная прокуратура проявляла активный интерес к делу о смерти Монро. Помощник окружного прокурора, Джон Дикки, которому тогда было поручено заниматься расследованием, сегодня беседовать на эту тему отказывается. В частности, он не дает ответа» допрашивал ли он Питера Лоуфорда или Роберта Кеннеди. В сохранившихся материалах сведений об этом не имеется.

Тем не менее в результате последних исследований выяснилось, что в 1962 году немало донесений было написано следователем окружной прокуратуры Фрэнком Хронеком, который, как нам уже известно, ранее вел наблюдения за Мэрилин и домом Лоуфордов. Сегодня в папках окружной прокуратуры рапортов Хронека нет.

По свидетельству его семьи, Хронек до самой своей смерти считал, что мафия имела прямое отношение к событиям, сопутствовавшим кончине Мэрилин Монро. Все это было связано и с увлечением актрисой братьями Кеннеди. В частности, он упоминал имена Сэма Джанканы и Джонни Розелли. Говорил следователь и о том, что на какой-то стадии в дело вмешалось Центральное разведывательное управление. Хронек подозревал, что Мэрилин умерла не своей смертью.

Другой бывший помощник окружного прокурора уверен, что в досье должен быть, по крайней мере, один документ. Речь идет о Джоне Майнере, присутствовавшем на вскрытии тела Мэрилин Монро. Он говорит, что доктор Курфи, занимавший в 1962 году должность коронера, попросил его побеседовать с доктором Гринсоном. Он полагает, выбор пал на него потому, что он сам учился в институте психиатрии и лично знал Гринсона.

По словам Майнера, с доктором Гринсоном он встретился в кабинете психиатра, когда после смерти Мэрилин не прошло и четырех часов. Доктор Гринсон очень переживал. Он понимал, что обязан отвечать, и полностью доверял своему знакомому, говорил искренне и свободно. Майнер, юрист, придерживающийся старомодных этических правил, достойных восхищения, но вызывающих порой раздражение, подробно рассказывать о той беседе не стал. Но и та отрывочная информация, которой он поделился, имеет ключевое значение.

Гринсон не только говорил сам об откровениях Мэрилин, но и позволил Майнеру прослушать сорокаминутную пленку с записью голоса Мэрилин. Эта запись была сделана не на терапевтическом сеансе (Гринсон не записывал своих пациентов), и голоса Гринсона на пленке не было. Должно быть, Мэрилин, купившая магнитофон за несколько недель до смерти, просто решила своими переживаниями поделиться с психиатром. Майнер говорит, что впоследствии Гринсон уничтожил запись.

Из кабинета психиатра помощник окружного прокурора ушел в смятении. Из того, что он узнал, можно было заключить, что добровольный уход Мэрилин из жизни был «совершенно невероятен». «Кроме всего прочего, — говорит Майнер, — чувствовалось, что у нее были планы и надежды на ближайшее будущее». Но он не стал уточнять, связаны ли они как-то с одним из братьев Кеннеди.

На вопрос, не думал ли доктор Гринсон, что Мэрилин была убита, Майнер ответил: «Вот этого-то я и не могу сказать».

В августе 1962 года Майнер, будучи помощником окружного прокурора, должен был представить рапорт о беседе с доктором Гринсоном. Вместо этого он написал донесение, суть которого, насколько он помнил, сводилась к следующему:

По вашей просьбе я виделся с доктором Гринсоном и беседовал с ним по поводу смерти Мэрилин Монро. На эту тему мы проговорили несколько часов. На основании сказанного доктором Гринсоном и прослушанной магнитофонной записи могу сказать определенно, что это было не самоубийство.

Свое сообщение он отправил коронеру Курфи, а копию его — старшему помощнику окружного прокурора Мэнли Боулеру. Ответа он ждал с некоторой тревогой. Он полагал, что, учитывая имеющиеся свидетельства, окружной прокурор должен созвать комиссию, куда он будет приглашен для дачи показаний. Сейчас Майнер говорит: «Но из этических соображений я бы отказался и мог бы за проявление неуважения к суду быть привлечен к ответственности».

Но волновался Майнер напрасно. Его докладная осталась без ответа, и неизвестно, где она сейчас находится. На вопрос, почему не было никакой реакции, Майнер пожимает плечами. Теперь, занимаясь частной юридической практикой, он говорит: «Знаете, Боулер, мой босс был настоящим бюрократом. Он видел рапорт коронера — но к чему раскачивать лодку? Так обычно и бывает».

Сначала в 1962 году чиновники действовали как положено. В течение тридцати шести часов после смерти Мэрилин Монро «всю доступную информацию» коронер Курфи велел передать в Центр профилактики самоубийств Лос-Анджелеса. На другой день основатель Центра, доктор Норм Фарберов, сказал: «Мы опрашиваем всех и каждого. Мы разузнаем всю подноготную, насколько это будет нужно». Двумя днями позже, пока он утверждал, что его полномочия допрашивать всех и каждого не имеют границ, в «Лос-Анджелес Таймс» появилось сообщение: «ВОЗМОЖНОСТИ СЛЕДСТВИЯ ТУМАННЫ». На другой день в Нью-Йорке «Геральд Трибьюн» дала следующий заголовок: «ЧТО УБИЛО МЭРИЛИН МОНРО? РАССЛЕДОВАНИЕ УГЛУБЛЯЕТСЯ».

Вдруг следствие прекращается. 12 августа, ровно через неделю после смерти Мэрилин Монро, газеты Сан-Франциско и Нью-Йорка печатают такие заголовки: «ЗАГАДОЧНЫЕ «ДАВЛЕНИЯ» В ДЕЛЕ РАССЛЕДОВАНИЯ СМЕРТИ МЭРИЛИН». Флорабел Мьюир, опытный репортер, писавшая на криминальные темы, отмечала, что «на полицию Лос-Анджелеса оказывается непонятное давление… о чем сегодня вечером сообщили источники, близкие к полицейским кругам… Упомянутые давления имеют загадочное происхождение. Но явно исходят от лиц, тесно общавшихся с Мэрилин на протяжении последних недель ее жизни».

Еще через пять дней коронер Курфи закрыл дело. Выслушать вердикт о «вероятном самоубийстве», вынесенный коронером и бригадой из Центра предотвращения самоубийств, пришло семьдесят представителей прессы. Много было сказано о пилюлях и прошлом актрисы, о предположительном часе смерти. Газетчики ушли удовлетворенными, на этом все и кончилось.

Доктор Гринсон, борясь с этическими соображениями, пытался рассказать правду. Когда власти обратились к нему, он помог им в установлении истины, но это ничего не изменило. Теперь он стал мишенью для злобных сплетен. Два года спустя, остановленный на ходу одним из репортеров, он сказал: «Я не могу ни объясниться, ни защитить себя, не назвав тех фактов, о которых не вправе говорить. Положение, в котором я оказался, когда не можешь говорить, ужасно. Просто я не могу рассказать всей истории».