Глава 21

Весной 1956 года в офисе ранчо для приезжих «Пирамид-Лейк», в пятидесяти милях к северо-востоку от Рено, штат Невада, на протяжении восьми недель ежедневно раздавался телефонный звонок. Женщина, называвшая себя миссис Лесли, просила пригласить к телефону мистера Лесли. Настоящий краснокожий индеец спешил к крошечной хижине передать сообщение мистеру Лесли, и тот с трубкой в руках торопливо шел к телефону.

«Миссис Лесли» была Мэрилин Монро, снимавшаяся в «Автобусной остановке», а «мистером Лесли» — Артур Миллер, нашедший убежище в пустыне и ожидавший развода. Свои кодовые имена они позаимствовали из романа Вины Деламар «О мистере Лесли», где повествуется о любви певицы из ночного клуба и женатого мужчины, которые шесть недель в году жили вместе как муж и жена. В реальной жизни Мэрилин и Миллеру скоро уже не нужно будет прибегать к такому обману.

Артур был осторожен, как и подобает мужчине, затеявшему развод. Разговаривая с репортером журнала «Тайм» в салоне припаркованного автомобиля, он старательно обходил стороной вопрос о женитьбе на Мэрилин. «Я долгое время не смогу позволить себе жениться, — говорил он, — где мне взять столько денег, чтобы содержать две семьи? Показ на Бродвее моей пьесы «Вид с моста» только что прекратился. Я получил тридцать пять тысяч долларов, их нужно распределить на два года, пока я не напишу другую вещь. К тому же она также не готова к замужеству. Она фанатично работает над претворением в жизнь своих проектов».

Мэрилин же не смогла избежать соблазна и не поделиться новостью с близкими ей людьми. Так же, как и перед вступлением в брак с Ди Маджо, она не преминула познакомить с планами своих любимых репортеров. Мей Менн из нью-йоркской «Геральд Трибьюн» была удивлена, получив телеграмму от Мэрилин, которая просила в определенный час ждать от нее телефонного звонка. Свое слово актриса сдержала и, позвонив в назначенный час, по секрету призналась, что они с Миллером собираются пожениться и что это случится «в середине лета, — только пока это не для печати».

2 июня, когда «Автобусная остановка» была завершена, Мэрилин немедля вернулась в Нью-Йорк. Миллер тоже собирался последовать ее примеру, но тут возникли непредвиденные обстоятельства. Находясь в Неваде, он получил от Комитета конгресса по расследованию антиамериканской деятельности повестку с требованием явиться на слушание дела. Конгрессмены намеревались допросить ведущего драматурга страны по поводу его предполагаемого членства в коммунистической партии. Миллеру хорошо было известно, что могло его ожидать, — за минувшее десятилетие более десяти его коллег уже подверглись этой пытке, погубившей их.

Голливудская кинообщина, включавшая большое число идеалистически настроенных представителей левого крыла тридцатых и сороковых годов, также попала под прицел Комитета. Артур Миллер с ужасом наблюдал за тем, как кампания, развязанная против писателей и режиссеров, набирала обороты. Рушились карьеры, совершались самоубийства, некогда видные творческие работники становились отбросами общества. Сценарист Алвах Бесси, начало творческого пути которого обещало обильные плоды, закончил техником в ночном клубе. Автор детективных книг Дэшил Хеммет сел в тюрьму, но не выдал имена известных ему сторонников левого крыла.

До 1956 года Комитет никак не мог найти причины, чтобы пригласить для дознания Артура Миллера, хотя устные нападки на него велись постоянно и давно. Возмущение, вызванное его ранней пьесой «Все мои сыновья», привело к тому, что в оккупированной Германии она была запрещена. Причиной послужило «уродливое» изображение порочных военных поставщиков и мягкотелых военных инспекторов. В 1949 году сторонники правого крыла пикетировали кинотеатр, где демонстрировался фильм по его пьесе «Смерть коммивояжера». В самый разгар этой кампании Миллер создал «Тяжкое испытание», мощное обличительное произведение, направленное против истерии «охоты на ведьм», начавшейся еще в семнадцатом веке. Едва ли кто мог не заметить, что смысл произведения перекликается с современностью, но и тогда Артура Миллера не тронули. Черный список, ходивший в Голливуде и не позволявший предполагаемым сторонникам левого крыла работать, на Бродвее так и не нашел поддержки. Теперь, в 1956 году, Комитет по расследованию антиамериканской деятельности нашел наконец предлог вызвать в суд Артура Миллера.

Вскоре стало ясно, что дело это касалось не только самого Миллера, но и Мэрилин Монро: пресса распространяла слухи о намерении Мэрилин выйти замуж за драматурга. И председатель Комитета конгрессмен Фрэнсис Уолтер увидел шанс попасть на страницы газет. До сих пор деятельность Комитета не освещалась в первых колонках. По секрету Миллеру предложили компромисс — попросить Мэрилин сфотографироваться рядом с конгрессменом Уолтером. Миллер отказался.

Перед Комитетом он предстал 21 июня 1956 года. Было это в просторном помещении для закрытых совещаний в старом административном здании палаты (Old House Office Building). Миллер был в синем костюме и очках в роговой оправе. Он признал, что примерно в 1939 году, на курсах по марксизму «заполнял какие-то анкеты». Он добавил, что о подаче заявления с просьбой принять в Коммунистическую партию «знать ничего не знал».

Настоящая схватка Миллера с Комитетом началась, когда он отказался назвать имена людей, с которыми встречался на коммунистических митингах. «Я не мог упоминать имя человека и доставить ему неприятности, — говорил он конгрессменам. — Насколько мне известно, те люди были писателями и поэтами, а жизнь литературного работника, какой бы она ни казалась со стороны, и так довольно тяжела. И мне не хотелось бы для кого бы то ни было создавать дополнительные трудности. Я прошу вас этот вопрос мне больше не задавать».

Отказ Миллера назвать фамилии стал поводом для его легального судебного преследования. Через месяц после его первого появления перед Комитетом палата представителей, рассматривая его дело о неуважении к конгрессу, большинством голосов признала драматурга виновным по статье, которая грозила ему тюремным заключением на год. Его признали виновным, но он подал апелляцию и через два года был оправдан. Мэрилин Монро в этой тяжбе приняла его сторону и неизменно поддерживала Артура.

Когда ее попросили прокомментировать свидетельские показания, даваемые Миллером конгрессу, она прикинулась заурядной обывательницей. «Я не слишком сильна в политике, — сказала она. — Мне нужно было бы поговорить с ним, и я думаю, что он очень устал». Два года спустя, когда дело наконец решилось в пользу драматурга, она заметила, что никогда не сомневалась в его исходе, «потому что я уже много лет изучаю Томаса Джефферсона, а по Томасу Джефферсону выходило, что его дело должно было обернуться именно таким образом…».

Разыгрывая из себя наивную простушку ради Миллера, Мэрилин на самом деле училась применять природную смекалку в делах политического порядка. Встречаясь с журналистами во время выпавшей Миллеру тяжбы с Комитетом, она была образцом достоинства и молчаливой поддержки. Сама аура Мэрилин защищала Миллера от враждебного настроя общественности, чего не было ни у одной из жертв Комитета. Благодаря прессе и усилиям Мэрилин Миллер предстал миру не в образе писателя левого толка, подвергнувшегося нападкам, а в образе измученного возлюбленного секс-символа страны. Позднее Мэрилин помогла Артуру и материально. По совету своего финансового помощника, Генри Розенфельда, она оплатила за Миллера львиную долю устрашающих по своим размерам государственных пошлин.

Мэрилин снова доказала, — если это еще нуждалось в подтверждении — что умеет быть смелой. В 1960 году она сказала английскому корреспонденту У. Уиттерби: «Некоторые из тех ублюдков в Голливуде хотели, чтобы я бросила Артура, они говорили, что он погубит мою карьеру. Они родились трусами и хотели бы, чтобы и другие были подобны им. Одна из причин того, почему я хочу победы Кеннеди, состоит в том, что Никсон причастен к происшедшему».

За год до ее смерти о комитетских слушаниях говорил с Мэрилин студент Дэнни Гринсон, сын ее психиатра. «Мэрилин рассказывала, — вспоминает Гринсон, — что якобы сказала Миллеру: «Ты не можешь позволить этим ублюдкам пинать себя. Ты должен дать им отпор». Конечно, в политике она была совершенно неискушенным человеком, но инстинктивно всегда становилась на сторону жертвы несправедливости, — как мне кажется — на сторону того, кто прав. В Мэрилин было много такого, чего с первого взгляда и не увидишь».

* * *

Если не считать Миллера, среди знакомых Мэрилин было много людей, которые, по терминологии пятидесятых годов, относились к левым крайним. В Комитете по расследованию антиамериканской деятельности имелись сведения и на Ли и Паулу Страсбергов, что давало повод причислить супругов к так называемому «коммунистическому фронту». Паула, бывший член Коммунистической партии, была теперь репетиторшей Мэрилин. Для ФБР эти обстоятельства не остались незамеченными.

Повторные мои обращения в ФБР с просьбой выдать для ознакомления документы, касающиеся Мэрилин, благодаря закону о свободе информации, все же увенчались успехом. Первые записи, датированные 19 августа 1955, относились к начальному периоду пребывания Мэрилин в Нью-Йорке. С момента новых знакомств прошло всего несколько месяцев. Прежде чем выдать мне материалы, цензор, руководствуясь пунктом Б-1 об изъятии, вымарал из них почти все сведения. Категория Б-1 включает материалы, относящиеся к национальной безопасности, но часто применяется для изъятия сведений, имеющих отношение к иностранным делам, Судя по резолюции, наложенной на этот рапорт, документ также направлялся помощнику директора отдела планирования (Deputy Director of Plans) в Центральном разведывательном управлении.

Другие документы по Монро того периода выдаче не подлежат, так как причисляются к высшей категории секретности, поскольку имеют отношение к государственной безопасности. Читатели, которых раздражают порядки ФБР, возможно почувствуют некоторое облегчение, узнав кое-какие подробности о его директоре. Дж. Эдгар Гувер, у которого в сороковые годы был только один близкий друг, его коллега по службе, с гордостью показывал в своем доме оригинальное издание «обнаженного» календаря Мэрилин.

21 июня 1956 года, в самый разгар дачи свидетельских показаний конгрессу, безопасность Артура Миллера по его вине оказалась под угрозой. На вопрос, почему он недавно хотел получить разрешение посетить Англию, тот ответил: «У меня две цели. В Англии готовится к постановке моя вещь, «Вид с моста». Идут переговоры. Туда я намерен отправиться с женщиной, которая в скором времени станет моей женой. Вот — моя цель». Потом, разговаривая с репортерами в Вашингтоне, Миллер уверял, что неблагоприятную рекламу ожидать не приходится. Он прямо сказал, что собирается жениться на Мэрилин Монро «очень скоро».

В тот же день за обедом в Нью-Йорке Мэрилин позвонила Норману Ростену. Она была на грани истерики. «Ты слышал? — спросила она. — Он всему миру заявил, что собирается жениться на Мэрилин Монро. На мне! Ты можешь поверить в это? Ты же знаешь, что по-настоящему он никогда не просил меня об этом. Ты должен приехать ко мне немедленно. Я нуждаюсь в моральной поддержке. Вернее в помощи. Я здесь в осаде, сижу, запершись в номере. Газетчики пытаются прорваться, они повсюду — в фойе, в коридорах».

Пока репортеры толпились снаружи, Мэрилин у себя в номере болтала с рабочим, налаживавшим у нее кондиционер. Выходя, он с триумфом сообщил: «Она сказала мне: «Точно, я собираюсь выйти замуж»». Журналисты бросились к телефонным аппаратам, так началась свадебная карусель.

Вскоре жилой дом в фешенебельном районе Нью-Йорка Саттон-Плейс со всех сторон окружало примерно три сотни зевак. Мэрилин и Миллер, забравшись в старенький автомобиль фургонного типа, умчались из города в Роксбери штата Коннектикут и укрылись в уединенном сельском доме. Газетчики поспешили за ними и совершенно вывели Миллера из себя, разбив лагерь чуть ли не на крыльце. Но все же он убедил их разъехаться, пообещав в конце недели устроить пресс-конференцию.

В те несколько дней относительного покоя пара занялась обсуждением свадебных планов, одновременно ожидая разрешения на поездку в Англию. Вместе с ними в доме жили семидесятидвухлетний отец Миллера, Айзадор, и его мать, Августа. Мэрилин со слезами на глазах говорила им: «Впервые в жизни у меня появились люди, которых я могла бы назвать отцом и матерью». Миллеры были иудеями, хотя и не воинствующими. Но Мэрилин пожелала вступить в иудейскую веру и справить свадьбу по иудейскому обычаю.

В течение всего этого года невесту Миллера окружали друзья-евреи — Ростены и Страсберги. По этой причине она уже была знакома с их традициями. Во время работы над «Автобусной остановкой» она вместе с Милтоном Грином даже отмечала еврейскую пасху и с Эли Уолэчем ела бейгели1 и фаршированную рыбу. Друзья объяснили ей значение мезузахов, цилиндрических сосудов с Десятью Заповедями, которые висят на парадных дверях еврейских домов.

Дело дошло до того, что Мэрилин стала более пылкой блюстительницей еврейских обычаев, чем сам Миллер. В доме в Роксбери она перенимала у его матери еврейские рецепты. В ту неделю по настоянию Мэрилин позвонили раввину, принадлежавшему к Реформированной ветви иудаизма. Он согласился проинструктировать Мэрилин и провести церемонию бракосочетания согласно еврейской традиции.

Артур Миллер был счастлив. Мэрилин тоже вела себя так, как если бы была счастлива, но в ней чувствовалась какая-то исступленность. Прессе удалось узнать, что она исполняла «наказ доктора отдохнуть». Отец Миллера, ставший одним из преданнейших друзей Мэрилин, сокрушался: «Тщательно ли они продумали этот шаг?»

Репортеры следовали за ними по пятам. Они выяснили, что пара сделала анализ крови, как того требовал местный закон о браке. Пробирки с кровью отвез в лабораторию на своей машине кузен Миллера, Мортон. Ходили слухи, что пара уже выправила брачную лицензию. Журналисты проверили пять десятков регистрационных отделов, но это ни к чему не привело.

На другой день, 29 июня, должна была состояться обещанная Миллером пресс-конференция. Газетчики снова понаехали, число их выросло до четырех сотен. Вся эта шумная орда толклась в районе пересечения двух дорог — Олд-Тофетс и Голдмайн. Но вскоре того места им стало мало и они разбрелись по всей территории частных владений Миллеров, разместившись на Траве и на деревьях.

Около часа дня откуда-то донесся звук удара и скрежет металла. Через несколько минут в толпу вкатил автомобиль и изрыгнул из своего чрева Мэрилин и Миллера, которые, ничего не говоря, бросились к дому.

А несколько минут спустя, кузен Миллера, едва сдерживая слезы, рассказал, что случилась трагедия. Он вез Мэрилин и Миллера домой, несясь на полной скорости по сельской дороге, чтобы уйти от мчавшейся за ними машины репортеров. Водитель этой машины, не знавший местной дороги, потерял управление и врезался в дерево. Его пассажирка, Мара Щербатова, аристократка из русских белоэмигрантов, представитель «Пари-Матч» в Нью-Йорке, вылетела, пробив ветровое стекло. У нее из поврежденной артерии на шее фонтаном била кровь. Она умрет через некоторое время на операционном столе.

Тем временем в доме Роксбери Мэрилин пребывала в состоянии между истерией из-за случившейся трагедии и гневом на своего пресс-агента, потому что на улице были установлены телевизионные камеры. Телевидение Мэрилин ненавидела. Но все же вместе с Миллером и его родителями она появилась на этой странной пресс-конференции.

Милтон Грин обегал всех присутствующих, отдавая распоряжения и пытаясь призвать аудитории к спокойствию. В Мэрилин проснулась актриса, и она являла собой воплощение безмятежности. Миллер с неприкуренной сигаретой, свешивавшейся с одного уголка рта, едва сдерживался, чтобы не нагрубить репортерам. Он по-прежнему отказывался говорить, где или когда они собираются пожениться.

Во второй половине того же дня Мэрилин пригласила в спальню Милтона Грина и спросила его совета по делу, которое он считал давно решенным. «Артур хочет, чтобы я вышла за него замуж, — сказала она, — сегодня вечером. Скажи, не совершаю ли я ошибки, как ты думаешь?» Потрясенный Грин отошел было к окну, но потом снова вернулся. Запинаясь, он пробормотал: «Мэрилин, ты должна поступить так, как будет, на твой взгляд, лучше».

В тот вечер, после судорожно сделанных звонков юристам и местным властям, Миллер и Мэрилин пересекли на машине границу штата, направляясь к Белым Равнинам, штата Нью-Йорк. Второе за неполных три года бракосочетание Мэрилин Монро помешало мировому судье устроить званый обед.

Судья Сеймур Рабинович, отложив празднование собственного юбилея, поспешил в здание суда. Мэрилин в свитере и юбке в очередной раз заполнила брачную лицензию. Она сказала, что ее отцом был Эдвард Мортенсон, о браке с Робертом Слэтцером она не упомянула. Что касается возраста, то на этот раз она сказала правду. В начале месяца Мэрилин исполнилось тридцать лет. А Миллеру уже минуло сорок два. Он был одет в синий полотняный костюм, без галстука. Он вытащил позаимствованное для церемонии кольцо.

Бракосочетание состоялось в 7 часов 21 минуту. Стоял влажный жаркий летний вечер. О случившемся событии пресса ничего не знала.

Два дня спустя, снова тайно, для Мэрилин сыграли еврейскую свадьбу, как она этого хотела. Краткий курс по основам иудаизма прочел ей раввин Роберт Голдбург. Мэрилин утешила его, сказав, что дети, родившиеся от этого брака, будут воспитываться в духе иудаизма.

Вторая церемония проходила перед мраморным камином в доме литературного агента Миллера, в Ваккабуке, штат Нью-Йорк. На этот раз Мэрилин в свадебном наряде, с фатой была похожа на невесту. Миллер завязал галстук и воткнул в петлицу цветок. Новобрачные выпили вина и обменялись кольцами, потом жених разбил бокал в память о разрушении Иерусалима древними римлянами.

Недели Напряжения закончились сценой из сельской жизни. Двадцать пять приглашенных на свадьбу гостей вышли на открытый воздух, чтобы насладиться обедом, включавшим блюда из омаров, индейки и шампанское. Мэрилин и ее муж разрезали свадебный торт. Его накануне испек один нью-йоркский кондитер после того, как восемь других отказались исполнить заказ, сделанный за двадцать четыре часа. Невеста и жених целовались и обнимались без всякого стеснения. За последние месяцы Миллер преобразился и теперь демонстрировал полную физическую раскрепощенность.

«Это было похоже на сказку, ставшую явью, — вспоминал потом Норман Ростен. — Появился принц — принцесса была им спасена».

К этому дню Миллер купил золотое обручальное кольцо. На нем была выгравирована надпись: «M. от A., июня 1956. Сейчас и всегда». Мэрилин, в свою очередь, на обороте свадебной фотографии написала три слова: «Надежда, Надежда, Надежда».

Примечания

1. Черствый хлеб в форме кольца.

Загрузка...