Примерно на протяжении недели в трубке контактного телефона радиостанции Ки-Ди-Эй-Уай в Лос-Анджелесе раздавался один и тот же женский голос. На звонки отвечал Том Клей, известный в ту пору диск-жокей. «Я спросил имя женщины, — рассказывает Клей, — потому что это единственный способ представить человека в эфире; она ответила, что назовет себя при условии не объявлять имени. Было похоже, что она очень напугана, и я пообещал. Тогда она сказала: «Я Мэрилин Монро». На что я возразил: «О'кей, в таком случае — я Фрэнк Синатра», — и повесил трубку. Она снова позвонила и была по-настоящему взбешена. Три или четыре дня спустя она спросила, не могу ли я выпить с ней чашечку кофе».
Том Клей все еще не верил своей заочной знакомой, однако пошел по адресу, названному женщиной. Сейчас он с точностью не может припомнить, где это было, но, судя по описанию, скорее всего он оказался в квартире на Дохени. Женщина, которую он там увидел, на самом деле была Мэрилин Монро.
Она в пляжном халате, с шампанским в руках пригласила Клея пройти в дом. Дело было в 9.30 утра. Соблазнить его, рассказывает он, хозяйка и не пыталась, она позвала его для того, чтобы излить душу. По всему чувствовалось, что женщина пребывала в глубоком смятении.
«На протяжении трех недель, — вспоминает Клей, — я заходил к ней почти через день и оставался там около часа. Больше всего ее интересовала моя семейная жизнь, моя жена и мои дети. Ей хотелось узнать о моих детишках мельчайшие подробности. Она интересовалась моей малышкой, которую я называл «Рибел»1, потому что она была сущим дьяволенком. Однажды я спросил ее: «Как вы можете быть такой одинокой?» Мэрилин ответила: «Вы когда-нибудь были в доме, где сорок комнат? Умножьте мое одиночество на сорок».
Жизнь Мэрилин в Лос-Анджелесе теперь была в опасном вакууме, более опасном, чем представлялось окружающим. Глория Романова, часто встречавшаяся с Мэрилин Монро летом 1961 года в пору их сближения с Фрэнком Синатрой, говорит: «Несколько раз она мешала спиртное и снотворное, тогда ее приходилось откачивать. Это были очень опасные моменты».
После очередного такого случая с передозировкой снотворного начальство киностудии «XX век — Фокс» наняло специальных консультантов, которые должны были заботиться о том, чтобы дело не получило огласку. Для студии подобное поведение Монро, угрожавшее ее жизни, было чревато негативной рекламой и более высокими суммами страхования при создании нового фильма с ее участием.
Одновременно консультантам было поручено замять еще одно дело, касавшееся некой голливудской дамы, хваставшей тем, что состояла в лесбийской связи с Мэрилин Монро. Замолчать ее заставила солидная сумма наличными, хотя до сих пор точно не известно, правду она говорила или нет.
В психиатрическом лечении Мэрилин в то лето учитывались и проблемы гомосексуализма. Доктор Гринсон встречался с Мэрилин семь раз в неделю, «потому, прежде всего, что она чувствовала себя очень одинокой и никто не навещал ее, и, если бы не я, ей даже нечем было бы заняться». Он четко выделил две задачи, которые стоило решить: навязчивый страх Мэрилин перед гомосексуализмом и ее неспособность переносить какую бы то ни было боль, как душевную, так и физическую.
«Она не выносила малейшего намека на гомосексуализм, — писал доктор Гринсон. — Хотя у нее была явная боязнь гомосексуализма, она против воли все же попадала в ситуации с гомосексуальной окраской. Но стоило ей почувствовать это, как она тотчас обвиняла в этом других людей и они становились ее врагами». Например, говорил Гринсон, был случай с одной из подруг Мэрилин, которая обесцветила волосы, сделав их примерно такого же цвета, как волосы Мэрилин. «Мэрилин тотчас пришла к скоропалительному выводу, что девушка «пытается посягнуть на нее, что сходство означает гомосексуальное посягательство». И она обрушила на бедняжку всю свою ярость».
В переписке доктора Гринсона девушка появилась под именем «Пэт». Кроме Пэт Лоуфорд, среди близких знакомых Мэрилин в последние годы ее жизни была еще одна Пэт, ее пресс-секретарь Пэт Ньюком. Она действительно вспоминает, что бывали громкие скандалы по поводу цвета волос, она очень хорошо помнит «частые приступы ярости» Мэрилин. Однако ей ничего не было известно о повышенной чувствительности Мэрилин к проблеме гомосексуализма.
Что касается отношения его пациентки к мужчинам, то доктор Гринсон отмечал склонность Мэрилин к полной неразборчивости в половых связях. В последние месяцы жизни она рассказывала ему, что имела половые отношения с одним из рабочих, переоборудовавших ее дом. Однажды она пригласила к себе таксиста, который доставил ее домой поздно ночью. Один, не пожелавший назвать себя, следователь окружной прокуратуры Лос-Анджелеса рассказывал, что на одном голливудском приеме однажды наткнулся на Мэрилин, занимавшуюся с мужчиной любовью в одном из темных коридоров.
В конце 1961 года Мэрилин для доктора Гринсона была не только пациенткой, но и другом семьи. Довольно трудно было добиться важного в деле лечения разделения врачебных и личных отношений. Мэрилин, как он выяснил, страшно обижалась при малейшем его раздражении и не терпела даже намека на частичное несовершенство «некоторых идеальных цифр в ее жизни».
«Мэрилин не могла успокоиться, пока мир не был восстановлен, — писал доктор Гринсон. — Но психиатр боялся, что она увидит только один выход который принесет давно желанный полный покой. Ее неспособность справляться с ситуациями, которые она расценивала как болезненные, наряду с патологической фобией, испытываемой к гомосексуализму, — отмечал Гринсон, — стали теми решающими факторами, которые привели Мэрилин к смерти».
В декабре 1961 года Гринсон писал: «У нее развились тяжелые депрессивные и параноидальные реакции. Она говорила об уходе из кинобизнеса, о самоубийстве и тому подобных вещах. Ввиду того, что Мэрилин могла покончить с собой, мне пришлось прикрепить к ней медицинских сестер, дежуривших и днем и ночью, и взять под строгий контроль прием лекарственных препаратов. Мэрилин отчаянно боролась с постоянным присутствием посторонних в своем доме, и по прошествии нескольких недель стало ясно, что оставаться у нее они больше не могут».
Записная книжка Мэрилин с адресами, относящаяся к тому времени и обнаруженная автором в 1986 году, содержала фамилии более трех десятков докторов и нескольких медсестер. Они нужны были не столько для лечения, сколько для того, чтобы выписывать рецепты на лекарства.
Последнее Рождество Мэрилин встретила не в одиночестве. Джо Ди Маджо, делавший ее праздники более или менее сносными, и на этот раз пришел на помощь. Вероятно, это был его отклик на просьбу доктора Гринсона. Мэрилин, чтобы придать своему жилищу праздничный вид, купила крошечную елочку и фонарики. Послеобеденное время в Рождественский день провели они в доме Гринсонов, где, к большой радости Мэрилин и всеобщему удовольствию, центром внимания стал Ди Маджо, герой бейсбола.
В Новогоднюю ночь, сразу после полуночи, в гости к Мэрилин и Ди Маджо зашла со своим приятелем дочь доктора Гринсона Джоан. Они пили шампанское и на открытом огне жарили каштаны.
Ди Маджо казался «предупредительным, внимательным и заботливым, как член семьи, — вспоминает Джоан. — Что касается Мэрилин, похоже, ей нравилось делать что-то для него. Они производили впечатление давнишних супругов».
После того как праздники закончились и Ди Маджо уехал, Мэрилин на миниатюрном рождественском деревце еще долго зажигала огоньки. Оно стояло до тех пор, пока не засохло и пока не осыпались с него украшения.
В начале 1962 года, по совету доктора Гринсона, Мэрилин начала присматривать для себя новый дом. Собственного дома у нее никогда не было, и Гринсон надеялся, что это приобретение принесет Мэрилин долгожданное чувство уверенности и защищенности и положит конец ее мыслям о бездомном сиротстве.
Поиском нового дома Мэрилин занялась вместе с Юнис Меррей, шестидесятилетней женщиной, имевшей опыт по уходу за психиатрическими пациентами. Ее привел доктор Гринсон незадолго до Рождества. Это произошло после того, как квалифицированные медсестры отказались дальше терпеть выходки Мэрилин. С тех пор миссис Меррей и стала мастером на все руки и помощником актрисы. Сама она предпочитала, чтобы ее называли «преданный ассистент».
Поиски дома были сопряжены с трудностями. В одном намеченном на продажу доме хозяйка, увидев, что ее покупательница Мэрилин Монро, пронзительно закричала: «Убирайтесь с моей территории!» Все же в конце января дом был найден — довольно скромное одноэтажное здание в жилом районе, носящем название Брентвуд, построенное, как и дом Гринсонов, в мексиканском стиле, с обшитыми деревом потолками, с большой гостиной, расположенной в центральной части постройки, маленькими спальнями.
Здание это разительно отличалось от вызывающе богатых домов, в которых жили голливудские звезды, но Мэрилин была довольна покупкой. Стоял дом в тупиковой части переулка и создавал впечатление уединенности. К тому же в близком соседстве были дома, где Мэрилин искала и находила утешение. В нескольких минутах езды жили доктор Гринсон и Питер Лоуфорд, в доме которого актриса время от времени встречалась с братьями Кеннеди.
Дом купили довольно быстро, воспользовавшись услугами юриста, который занимался также делами и Фрэнка Синатры. Пришлось, правда, взять деньги взаймы. Мэрилин не снималась в кино уже год, а ее процентные отчисления с прибыли за последние фильмы на ее счет не поступили. Большая часть этих денег придет уже после смерти Мэрилин. Когда она покупала новый дом, у Мэрилин было мало наличных денег, и умерла она, оставив на текущем счету всего 5000 долларов.
Подписывая контракт на владение домом в Брентвуде, Мэрилин разразилась слезами, о причине которых позже сказала: «Я чувствовала себя так плохо, потому что покупала дом одна».
В начале 1962 года доктор Гринсон убедился, что проблема лекарственного злоупотребления взята под контроль. Он надеялся, что теперь дела его подопечной действительно пойдут на поправку. Похоже, никто не обратил внимания на странный маленький герб, украшавший наружную плитку дома. Написанный по латыни девиз гласил: «Cursum Perficio». В переводе это означает: «Свое путешествие я заканчиваю».
Мэрилин было почти тридцать шесть лет. Жить ей оставалось только шесть месяцев.
1. Возмездие (англ.)