Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро

Глава 7

«Она, определенно, не ребенок, — скажет в будущем с проницательной горечью Наташа Лайтес. — Ребенок наивен, открыт и доверчив. Мэрилин практична. Мне хотелось бы обладать хотя бы одной десятой частью ее деловых качеств, ее ловкого расчета, позволяющего продвигать то, что полезно для нее, и отбрасывать прочь все, что мешает». В начале 1949 года Мэрилин в очередной раз осталась почти без средств к существованию. Она лишилась работы и потеряла Фреда Каргера, первого мужчину, которому по-настоящему отдала свое сердце. В двадцать три года Мэрилин уже успела немало повидать, и этот опыт оказался для нее бесценным багажом. Она хотела играть и уже научилась действовать решительно и энергично.

Джимми Старр, имевший когда-то в «Лос-Анджелес Геральд-Экспресс» колонку, сказал, что знает секрет походки Мэрилин Монро. «Она применила один трюк, для чего отпиливала каблук одной туфли на четверть дюйма, в результате, когда она шла, ее маленькая попка вихляла из стороны в сторону. Это здорово помогло ей».

Это помогло Мэрилин в один весенний день того года, когда она осталась без работы после неудачных проб в роли ассистентки иллюзиониста и трюкача по игре в гольф, а также серии сеансов позирования для «обнаженных» календарей. Мэрилин сидела в аптечном магазине Швабса, когда услышала, что братьям Маркс нужна была сексапильная девушка для небольшой роли в картине под названием «В любви счастлив». Мэрилин немедля отправилась на съемочную площадку и встретилась сначала с режиссером, а потом с Граучо и Харпо Марксом. «Ты умеешь ходить? — спросил, пыхтя сигарой, Граучо. — Для этой роли нам нужна девчонка, которая могла бы, пройдя мимо меня, пробудить такие желания, чтобы у меня из ушей повалил дым».

Мэрилин прошлась, — предполагают, что один каблук был подпилен. Когда она повернулась, от Граучо Маркса и в самом деле повалил дым. Он назвал Мэрилин: «Мей Уэст, Теда Бара и Бо-пип, соединенные в одной». Сцена эта была заснята на следующий же день.

Продюсер картины «Счастлив в любви» решил привлечь Мэрилин для рекламы фильма. С этой целью был создан образ актрисы — голливудской «сиротки», пытавшейся заработать хоть немного денег. Снарядив Мэрилин, он отправил ее в рекламное турне по стране. Именно тогда Мэрилин впервые побывала в Нью-Йорке. Кстати сказать, Фред Каргер не пришел на вокзал, чтобы проводить ее.

Нью-Йорк припас для Мэрилин приятные сюрпризы. У нее взял интервью Эрл Уилсон, репортер колонки шоу-бизнеса, который станет ее другом и поможет завязать знакомства с прессой Западного побережья. По просьбе работников отдела рекламы студии он представил ее как «Мммммм девушку». Мэрилин здесь повстречалась со своим бывшим любовником Андре де Дьенесом, которому она когда-то позировала на пляже.

В Манхэттене ее повели в «Эль Морокко», самый элитарный ночной клуб в стране, Мэрилин, представленная как скромная «туристка», была тут же приглашена в «правую» часть клуба Генри Розенфельдом, тридцативосьмилетним миллионером, промышленником, королем одежды.

В этот день Мэрилин приобрела себе друга на долгие годы. Она станет приезжать в гости к Розенфельду в его дом на побережье Атлантики. Они будут кататься на катере и коротать тихие вечера за разговорами, прерываемыми смехом. Друг-миллионер проявит к ней участие в трудные минуты жизни, будет находить докторов и психиатров, спасать ее от финансовых затруднений. В 1984 году в своем офисе в Эмпайер-Стейт-Билдинг семидесятитрехлетний Розенфельд только нахмурится и взморщинит моложавое лицо, когда его спросят, были ли они с Мэрилин любовниками. Но он признается, что «Мэрилин считала, что секс делает людей более близкими друзьями. Она сказала мне, что очень редко испытывала оргазм, но по своему характеру не была эгоистичной. Больше всего на свете ей хотелось доставлять удовольствие партнерам. Не обязательно половым путем. Как хорошо я помню ее смех!».

Из Нью-Йорка Мэрилин перекинули на Средний Запад, где заставили позировать в роли «снова прохлаждающейся горячей штучки в купальнике». Желание Мэрилин рекламировать картину изрядно охладело. Она вернулась в Лос-Анджелес, где ее ждала небольшая роль в вестерне, добытая стараниями человека, давшего ей новое имя, Беном Лайоном. А еще, к великому своему сожалению, Мэрилин узнала, что Фред Каргер по-прежнему не хочет жениться на ней. Зато на приеме в доме Палм-Спрингс она встретила мужчину, который хотел этого. Он также стал человеком, усилиям которого Мэрилин Монро была обязана своим успехом.

Джонни Хайд, один из наиболее влиятельных людей в стране, сказал Мэрилин Монро, что мог бы сделать из нее звезду. Ему было пятьдесят три года, на тридцать лет больше, чем Мэрилин. Он был очень богат, но страдал от серьезной болезни сердца, которая и свела его в могилу через полтора года. Эти последние месяцы жизни Хайд почти полностью посвятил Мэрилин.

Известно, что Фред Каргер нашел ей дантиста, исправившего неровные зубы. Теперь Хайд отыскал косметолога, который убрал два небольших, но нежелательных пятнышка на подбородке Мэрилин1. Он нанял парикмахеров, которые, начиная с этого момента, будут неизменно обесцвечивать ее волосы. По некоторым данным, он и был тем самым человеком, по рекомендации которого, как позже рассказывала Мэрилин, она подверглась стерилизации.

Но самым важным было то, что Хайд имел доступ ко всем воротилам шоу-бизнеса в Голливуде. Дни он посвящал тому, что восхвалял таланты Мэрилин, а вечерами водил ее по гостям. Вдвоем они посещали дома знаменитых и влиятельных людей. Перед самой смертью ему удалось обеспечить Мэрилин первой ролью в значительном фильме и новым контрактом со студией, которая однажды вышвырнула ее на улицу, «XX век — Фокс». На сей раз ей гарантировались 500 долларов в неделю. Контракт заключался на семь лет и предусматривал постепенное повышение жалования до 1500 долларов в неделю.

Значительный фильм, где она снялась благодаря Хайду, назывался «Асфальтовые джунгли». Его режиссером был Джон Хьюстон. Три года назад этот самый Хьюстон намечал провести экранные пробы Мэрилин, но потом отменил их, считая, что она больше годится не для актерской игры, а для плотских утех репетитора. И вот она снова попала к нему, на этот раз стараниями трех людей: Джонни Хайда, ее краткосрочного любовника Билла Бернсайда и простившей ее хозяйки дома, где она проживала, Лусил Раймен. На первую встречу ее привел Хайд, после чего она ушла изучать сценарий.

Ее преподавательница по актерскому мастерству Наташа Лайтес говорила, что они трудились вместе «три дня и три ночи почти без перерыва», чтобы подготовиться к читке. Она пришла снова в сопровождении Хайда — смущенная и неуместно возбужденная. Мэрилин подбила ватой и без того роскошную грудь, но Хьюстон бесцеремонно убрал все лишнее. Она играла, и день прошел незаметно. Хьюстон говорит: «Мэрилин получила роль не благодаря Хайду. Она получила ее потому, что была чертовски хороша».

Джонни Хайд, расторгнув свой двадцатилетний брак, теперь всецело посвятил себя Мэрилин. Как она относилась к нему — трудно судить, поскольку сведения противоречивы. Сценарист Наннелли Джонсон, который был достаточно близок к Хайду, считал его «хорошим, мягким человеком, которого женская красота волновала сильнее, чем кого бы то ни было».

На самого Джонсона Мэрилин особого впечатления не произвела. «Когда я ее увидел тогда, — вспоминал он, — я посчитал само собой разумеющимся, что она из тех молодых бесцеремонных дамочек, которые расталкивают всех вокруг локтями. Обычно мы виделись за обедами у Романова. Иногда я подсаживался к ним. Она почти не принимала участия в наших разговорах, несмотря на все наши усилия вовлечь ее в беседу, которая большей частью сводилась к банальным сплетням. Слушала она внимательно, вежливо не сводя с нас взгляда, в то время как глаза посетителей Романова только и следили за тем, кто пришел и с кем. Но не могу припомнить случая, чтобы она произнесла хоть одно слово».

Глория Романова, муж которой был владельцем ресторана и которая хорошо знала Мэрилин, считала ее несколько безразличной к мужчинам. Но она утверждает, что: «Джонни Хайд очень многое значил для нее. Ее очень трогала его искренняя забота. Ему ничего не было нужно от нее, и она становилась иной раз мишенью для насмешек».

Когда Хайд бросил жену и купил дорогостоящий новый дом, то устроил в обеденном зале четыре кабины из белой кожи и танцевальную площадку посредине. Мэрилин называла зал «мой собственный «Романов» в миниатюре». Билли Уайлдер, который снимал ее в двух фильмах, вспоминает о встрече с Мэрилин, когда он и Сэм Шпигель играли в карты с Джонни Хайдом: «Она в ожидании, когда Джонни закончит кункен2, просто сидела в углу и читала роман».

Возможно, молчаливость Мэрилин была вызвана чувством неуверенности и неумением вести себя в благородном обществе, либо это был тонко продуманный ход: всецело довериться Хайду и предоставить ему право пробивать ей дорогу. Режиссеру Гарсону Канину она сказала как-то: «Послушайте, у меня множество друзей и знакомых, вы понимаете, что я подразумеваю под словом «знакомые»? Но ни один из них, ни один из этих больших шишек даже пальцем не пошевелил ради меня, никто, кроме Джонни. Потому что он верил в меня…»

В Голливуде по поводу их романа передавали из уст в уста язвительные шутки, затрагивавшие и сексуальную несовместимость Мэрилин с больным Хайдом. Писатель Джеймс Бейкон утверждает, что и тогда, когда Мэрилин встречалась с Хайдом, его любовная связь с ней не прерывалась и что, лежа в постели, она насмехалась над половой немощью больного старика. Однажды Мэрилин на выходные оставила Хайда в Палм-Спрингс, чтобы навестить в Лос-Анджелесе Каргера. Мэрилин в разговоре с Каргером сказала о нем: «Он такой славный. Я очень люблю его. Но у меня нет таких чувств, как у него».

Позже Мэрилин признается, что Хайд предлагал ей выйти за него замуж, но она ответила: «Я не люблю тебя, Джонни… Это было бы нечестно». А ведь выйди Мэрилин замуж — она бы после смерти своего супруга унаследовала львиную долю его состояния. Между тек Хайд лихорадочно, неутомимо работал на благо ее карьеры. В разгар этих хлопот его и постиг первый и тяжелый сердечный приступ.

Время от времени Мэрилин жила в одной квартире со своей преподавательницей Наташей Лайтес, которая припоминает, что Мэрилин оттягивала визит к больному человеку, который ради нее бросил все. Как-то поздним вечером в декабре 1950 года, рассказывала Лайтес, по телефону позвонил Хайд и спросил: «Где Мэрилин, Наташа? Я все жду и жду ее. Наташа, никогда в жизни мне не приходилось сталкиваться с такой жестокостью, с таким эгоизмом».

Неделю спустя после ночи, проведенной Мэрилин у постели больного, Джонни Хайд скончался в больнице «Ливанские кедры». Она, похоже, упрекала себя за бесчувствие, поэтому и не вняла просьбе семьи Хайда не приходить на похороны. Она все-таки пришла и с рыданиями бросилась на крышку гроба. Ее нью-йоркские подруги Эми Грин и Морин Стэплтон рассказывают, что и через пять лет она продолжала скорбеть о Джонни, чувствуя себя несчастной оттого, что его дети «ненавидели ее как разрушительницу их семьи».

Наннелли Джонсон считал, что «Джонни был первым мужчиной, который ее искренне уважал, и был единственным человеком на свете, кто по-настоящему заботился о ней. Когда Джонни похоронили, в этом мире она снова осталась одна».

Спустя несколько дней после похорон, в канун Рождества 1950 года, Наташа ехала с работы домой. Ее не оставляла мысль, что произошло что-то нехорошее. Войдя в квартиру, она на подушке своей постели увидела записку Мэрилин, в которой говорилось: «Машину и меховой палантин оставляю Наташе».

Другая записка, прикрепленная к двери спальни Мэрилин, предупреждала, чтобы дочь Лайтес ни в коем случае не входила внутрь. Наташа ворвалась в спальню и увидела, что «комната была похожа на преисподнюю. Мэрилин лежала в постели, раздетая, щеки ее раздулись, как у кобры».

Лайтес закричала: «Мэрилин! Что ты наделала?» Но та молча моргала глазами. «Я силой открыла ей рот, сунула туда пальцы и вытащила пригоршню раскисшей зеленоватой массы, которую она не успела проглотить. На ночном столике стоял пустой пузырек из-под снотворных таблеток».

Почти двадцать лет спустя психиатры из Центра профилактики самоубийств Лос-Анджелеса скажут о мертвой Мэрилин: «В прошлом бывали случаи, когда она в минуты отчаяния или разочарованности принимала огромную дозу барбитуратов и звала на помощь».

Если мы примем на веру ее слова о том, что до девятнадцати лет она дважды пыталась уйти из жизни, то это была ее третья попытка. До двадцатипятилетия Мэрилин оставалось шесть месяцев.

1. Говорят, что Мэрилин изменила и форму носа, но это ничем не подтверждается.

2. Карточная игра.