Боговы дни

Домик окнами в сад

Большой новый дом из тех, что называют «домами повышенной комфортности», с утра до вечера гудел от стука молотков и воя перфораторов, как храм от органной мессы. Бригада отделочников — Андрей, Виктор и Сергей — пришла в него в начале зимы. В квартирах ещё не было воды, по пустым комнатам с наспех оштукатуренными стенами и кучами строительного мусора гуляли сквозняки, а на подоконники через выбитые стекла наметало языки пушистого снега. Они долго ходили по этим похожим на пещеры сумрачным комнатам стометровой квартиры, оговаривая условия работы с хозяином-новосёлом, Виталием Сергеевичем. Спускались ранние сумерки, становилось совсем темно. Огонёк сигареты в руке хозяина выписывал дуги, когда Виталий Сергеевич показывал, что и где он планирует сделать. На следующий день этот начертанный сигаретным огоньком план мужики начали воплощать в жизнь.

Дом наполнялся рабочим шумом, голосами прибывавших отделочников, таких же «обживавших» хозяйские квартиры «новосёлов». У мужиков, впервые за долгое время случайных заработков получивших крупный заказ, всё это пробуждало давно забытое ощущение постоянной работы. А Андрею, единственному из бригады профессионалу, запах стройки напомнил даже старые добрые времена на домостроительном комбинате. Но это была иллюзия — так в жаркие дни ранней осени кажется, что возвращается лето. На дворе стоял конец девяностых, и вернуть домостроительный комбинат, разваленный в их начале, или расформированный НИИ, в котором когда-то работал Виктор, или распроданный по кускам бывший завод Сергея, вернуть время, когда они каждый день ходили на работу и не думали о завтрашнем дне, было невозможно. Запах сгоревшей солярки от «КамАЗов», подвозивших к дому песок, был тот же, но атмосферы прежней стройки, которой Андрей дышал смолоду, уже не было. На доме работала разношёрстная публика, сметённая ветрами демократических реформ в «дикие бригады», отряды огромной нелегальной армии отделочников. Такие же бедолаги, как они трое — физик, инженер и штукатур, оказавшиеся не у дел, случайно сведённые жизнью так, как, наверное, она никогда не свела бы их в том счастливом упорядоченном мире, в котором они когда-то жили.

Виталий Сергеевич, заведующий отделом в одном из коммерческих банков, экономя на посреднике, контролировал работу сам, появлялся на «объекте» почти каждый день. Вместе с ним в сумрачных комнатах с заляпанными шпаклевкой полами появлялся запах дорогого дезодоранта и сигарет «Марлборо». Запах другой жизни, в которой были отделанные «под евро» офисы с длинноногими секретаршами, шикарные машины и коньяк «Хеннеси». Он вторгался в суровую реальность стройки и, казалось, защищал хозяина от её грубых прикосновений, тесня запахи шпаклёвки и краски. Когда же всё-таки эта реальность касалась Виталия Сергеевича, неосторожно прислонявшегося к пыльной стене рукавом новой дубленки, он озабоченно и тщательно обтряхивался.

Он расспрашивал мужиков, как лучше выставить подвесной потолок, чем выравнивать половую стяжку, как укрепить оконные откосы… Наклонив красивую голову с модным ёршиком седеющих волос, выслушивал советы, выяснял варианты, серьёзно кивал, говорил: «Понято», — и уезжал. А когда дня через два возвращался к той же теме, становилось ясно, что он консультировался где-то ещё. Наконец, давал указание делать то, что советовали сами мужики. Это было забавно.

— И прогадать боится, и нам довериться, а деваться некуда, — ворчал Андрей, когда они оставались одни. — Наверное, все стройфирмы обзвонил.

После ухода хозяина запахи красивой жизни таяли, возвращалась потеснённая ими прежняя, пахнущая шпаклевкой реальность. Мужики облегчённо вздыхали, включали погромче старенький, прошедший огни и воды радиоприёмник и шли работать дальше.

— Богу — богово, кесарю — кесарево, а нам надо семьи кормить, — язвил балагур-Виктор…

Но они никуда не могли деться от запаха хозяйского дезодоранта, когда садились с Виталием Сергеевичем в его «тойоту» и ехали по магазинам и оптовым базам закупать гипсокартон, краску или кафельную плитку. Хозяин обстоятельно советовался, что выбрать, где дешевле найти. Он погружался в сверкающий ёлочными огнями мир предновогодней торговли, праздничных скидок, сложных вычислений, и с этим миром уже гармонировал вполне…

Прошли новогодние праздники, постепенно вырисовывались очертания новой квартиры. Комната за комнатой мужики монтировали подвесные потолки, железнили половую стяжку, закрывали гипсокартоном отопительные стояки. Повернувшее на лето солнце уже играло на белых, аккуратно зашпаклёванных стенах. Виталий Сергеевич расплачивался, как и договаривались, поэтапно, но с непринужденной небрежностью, порой на три-четыре дня позже обещанного срока. Как бы замотавшись с делами и подзабыв о таком пустяке, как расчёт.

Когда спали морозы, на перекурах они начали выходить на открытую лоджию, где в затишке февральскими полднями уже оплавляло на перилах снег солнышко. Курили, смотрели на отходящий от зимнего оцепенения мир. В нём стояли солнечный свет и голубоватая морозная дымка, которую, как вуаль, набрасывала на себя дряхлевшая зима. Виктор рассказывал забавные истории из жизни «доцентов с кандидатами», Андрей вспоминал дээсковские заработки, Сергей — свой бывший сборочный цех…

Под ними в заметённом сугробами дворике ютился ветхий деревянный домик. Старичок дремал под пышной снеговой шапкой, зализанные ветром края её нависали на окна второго этажа. Снег крыши сверкал прямо перед лоджией. На нём лежали голубые тени от полуразрушенной кирпичной трубы и нависавшей над домиком ветки старого клёна, чернели точки нападавших сухих парашютиков. Голубела чуть заметная тропинка, пересекавшая крышу и обрывавшаяся у чердачного окна. Она поднималась по сугробу на низенькую, полузаметённую пристройку, а с неё по длинному снежному языку — на сам дом. Существо, протоптавшее её, вскоре было обнаружено. Большая рыжая кошка появлялась в окошке первого этажа, рядом с лопоухим фикусом. Она забиралась в открытую форточку, устраивалась поудобнее и, презрительно игнорируя шутливое шиканье мужиков, долго умывалась. Наведя гигиену, удовлетворённо облизывалась, потом спрыгивала на наметённый до самых наличников снег, шла к пристройке, по твёрдому занастившемуся сугробу в два прыжка взбиралась на неё, затем на крышу. Неторопливо прошествовав по голубой тропинке, мурка скрывалась в чердачном окне.

— Прямо заповедник, — улыбались мужики.

Иногда во дворик выходила сухонькая старушка с лопатой, отгребала от крыльца снежок. Её голова в пуховом платке ныряла вверх-вниз над огромными сияющими, в голубых складках, сугробами, а по веткам клёна, рассыпая трели, прыгали синички и с любопытством поглядывали на неё.

Мужики знали, что домик вместе с клёном, старушкой и кошкой, был обречён. Рано или поздно его должны были снести, как снесли уже половину старого деревянного города, чтобы построить ещё один «новорусский» дом. Старичку сочувствовали: все трое выросли в таких же «деревяшках». У Сергея, до сих пор жившего в деревянном доме, щемило в груди, когда он глядел на этот кусочек старого N-ска, над которым нависло безжалостное краснокирпичное «цунами». В том стремительно исчезающем городе у них остались молодость, прежняя работа, память о близких людях. В новом же, казалось, не было ничего, кроме тяжёлых нелегальных калымов. «Домик окнами в сад, ты приснился мне просто в той стране-стороне, где пошло всё под снос», — вспоминались слова песни братьев Радченко. И Сергей, а за ним и мужики тихонько напевали-наборматывали:

Пришла весна, навесив сосульки на оба дома: высоченный краснокирпичный, гудевший от стука молотков и треска перфораторов, и тихий деревянный, с трудом удерживавший подталую, но ещё огромную снеговую шапку. Тропинка на ней потемнела, разорвалась. Снеговой намёт, по которому мурка без труда взбиралась на пристройку, осел вместе с тропинкой, и, чтобы преодолевать расширявшийся разрыв, с каждым днём кошке приходилось делать все более длинные прыжки. Но она упорно, с тем же независимым видом, продолжала ходить по своему маршруту.

На лоджии становилось всё теплее, мужики подолгу перекуривали, подставляя горевшие от шпаклевочной пыли лица свежему весеннему ветерку. Под его тёплыми порывами шевелил оттаивавшими ветвями старый клён возле старого дома, который с лёгкой руки Сергея так и прозвали — «домик окнами в сад». Хотя никакого сада, кроме этого клёна да черёмухи у сараев, при нём не было. Домик, может, уже в сотый раз в своей жизни просыпался от зимней спячки, вырастал из опадавших сугробов.

— Для монстра нынче первая весна, — стукнув кулаком по бетонной стенке лоджии, сказал на одном из перекуров Виктор. — А для старичка, может, последняя.

— Смотри, накаркаешь, — буркнул Сергей.

— Э-э, тот ворон уже давно каркнул, — махнул рукой Виктор. — И скушал полгорода. Лезет в самый исторический центр, паскуда.

— Домам по сто лет, деревянная резьба, а их под снос, — медленно выдыхая дым, поддакнул Андрей. — А потом орут: «Деревянная архитектура, неповторимый облик города!..»

— Орут, что расселяют людей из ветхого жилья, — добавил Сергей.

— Да, десять лет «перестраивались», жильё не поддерживали — вот и стало ветхим, — усмехнулся Виктор. — Расселяют! Распихивают по малосемейкам у чёрта на рогах! Особенно когда «красный петушок» помогает. Сидишь на узлах на свежем воздухе и соглашаешься на любой вариант.

И он со злостью сплюнул, «стрельнув» окурком. Хищно рассыпая искры, он описал в воздухе дугу и упал в снег…

Постепенно, вслед за кошкой и старушкой, они знакомились и с другими обитателями домика.

Окутанными морозной дымкой утрами, когда горящие на солнце сосульки домика еще не начинали плакать, на ветхое крылечко выходила девушка в короткой шубке, с сумочкой через плечо. Похоже, студентка. Надевая рукавичку, она смотрела на то, как позванивали друг о друга ледяные гирлянды вчерашней капели на ветках клёна, по которым прыгали синички, весело сбегала с крыльца и скрывалась за углом. Иногда её провожала беленькая, похожая на болонку собачка. Она быстро возвращалась, пулей вылетая из-за сугроба, и начинала звонко лаять на синичек. На крыльце появлялась знакомая старушка, впускала собачку в дом.

Ближе к вечеру во двор выходил мужик средних лет в камуфляжной куртке. Он шёл к лепившимся друг на друга деревянным сарайчикам, к которым вели похожие на ущелья тропинки в высоких сугробах, открывал свой и подолгу чем-то побрякивал, копался в нём.

Две-три пожилых женщины устало проходили с тяжёлыми сумками по тропинке к крыльцу, а в большом осевшем сугробе в углу двора пацан лет десяти копал пещеры, строил крепости и швырял из них снежками в двери сараев…

Высившийся над всем этим «монстр» с каждым днём все ярче сверкал остекляемыми лоджиями, пластиковыми окнами. Его будущие обитатели подъезжали на «мерседесах» и «тойотах», посвистывавших, как канарейки, системами дистанционного закрывания дверей. Вокруг «монстра» оттаивали кучи строительного мусора. Они напирали, валили ветхий заборчик «домика окнами в сад». Наступающая краснокирпичная жизнь катила перед собой мусорный вал.

Работу закончили в середине мая. Подобрали «сопли»-недоделки, прибрались, увезли инструмент. Виталий Сергеевич назначил время — к десяти утра привезёт расчёт.

Ясным майским утром, впервые за много месяцев праздные, они пришли на своё рабочее место, за одну ночь вдруг ставшее бывшим. То, что когда-то было «пещерой», с которой они почти сроднились, превратилось в чужую собственность, величественную, как дворец вельможи, и уже не Виталий Сергеевич, а они чувствовали себя в ней инородным телом. На покрытом новеньким ламинатом полу огромных комнат лежали квадраты яркого солнца. Оно падало из снежно-белых пластиковых окон, на месте которых когда-то стояли припорошённые снегом деревянные рамы с выбитыми стёклами, пятнало безупречно ровные стены в модных структурных обоях. Над всем этим, как небеса, тускло отсвечивали серо-голубой немецкой краской подвесные потолки с встроенными светильниками… В комнатах стоял запах свежей краски, в тишине о двойной стеклопакет окна билась первая муха.

— Духота, — сказал Виктор. — Пойдём на балкон, курнём … на прощание.

Они открыли дверь на лоджию, в квартиру вместе с шумом утреннего города ворвался запах молодой зелени, цветущей черёмухи. Вся белая, как невзначай присевшее на землю маленькое облако, она стояла во дворе «домика окнами в сад», и весь мир был наполнен её ароматом.

— Дожил старикан до тепла, — закуривая, Виктор облокотился о нагретые солнцем перила лоджии. — Ах, хорошо!

Чувствовалось, что лето близко, словно притаилось за соседними девятиэтажками: не сегодня-завтра вдруг поднимется из-за крыш вместе с утренним солнцем и накроет город. «Домик окнами в сад», казалось, тоже чуял его, смотрел бодрее, как старик, которого отпустила хворь, и который думает: «А что, может, поживу ещё маленько?..» Клён, зимой топыривший над крышей голые ветки, выкинул свежие листочки, кисточки фиолетовых соцветий, закрыл почти полдома. Окошко вросшего в землю первого этажа было открыто, молодые лопухи и крапива уже заглядывали в него, склоняясь над подоконником. На нём лежала раскрытая книга, рядом, на своём месте, сидела рыжая кошка. Вот она встала, потянулась, выгнув дугой спину, и сошла с подоконника прямо в лопухи…

Три месяца назад, глядя на заметённый снегом двор, они подумать не могли, что он окажется таким зелёным, и впрямь похожим на сад. Клён, черёмуха, которая из пучка торчавших из сугроба голых веток превратилась в развесистую красавицу, молодые, зимой почти похороненные под снегом вербочки вдоль забора, россыпи одуванчиков…

— Вот так, дед, уходим, бывай здоров, — обращаясь к домику, сказал Виктор. И строго добавил:

— Не помирай назло этим кирпичным уродам!

Тяжёлая работа закончилась, в этой внезапно наступившей праздности было непривычно и приятно стоять и просто глядеть на солнце, небо, город. Впереди был свободный день, и они испытывали облегчение от того, что, наконец, получат расчёт и уйдут отсюда навсегда. Жаль только было расставаться с домиком.

— Пойдём на наше место? — спросил Андрей.

— Конец работы — святое дело, традицию нарушать нельзя, — назидательно сказал Виктор.

У них был любимый скверик и любимая скамейка, на которую они частенько, получив аванс или расчёт после очередного колыма, приходили попить пивка и поговорить о жизни…

Прождали часа полтора, Виталия Сергеевича не было. Виктор, у которого нашлась таксофонная карта, прогулялся до ближайшего таксофона, позвонил хозяину на сотовый.

— Извини, сегодня не получается, — ответил Виталий Сергеевич. — Давайте завтра в это же время.

В трубке слышались приглушённый гул голосов, звуки, напоминающие звяканье посуды, негромкая музыка…

— Похоже, на каком-то «фуршете», — вернувшись, высказал догадку Виктор. — «Хеннеси» пьёт.

Это был сюрприз, нехорошие, до боли знакомые симптомы: объект сдан, расчёта нет, хозяин, похоже, начинает от них бегать.

— Сколько народу так «кидают», — ворчал Андрей. — Надоест мужикам свои копейки выхаживать — плюнут и бросят. А им экономия.

— У нас ключи, — напомнил Сергей.

— Замок сменить дешевле, чем с нами рассчитаться, — не унимался Андрей. — А квартиру он, может, не себе делал, а на продажу, а нам лапшу вешал. Сим-карту сменит — ищи ветра в поле.

— Ладно наговаривать на хорошего человека, — ёрничал Виктор. — Отдавать деньги сразу тяжело, надо «созреть». Завтра отдаст…

Назавтра Сергей пришёл последним, Виктор и Андрей уже курили на лоджии. Вид у них был хмурый.

— Позвонил утром, извинился — опять не сможет, — сказал Виктор (у него одного дома был телефон). — Но завтра, говорит, буду точно.

Он криво усмехнулся и полез за новой сигаретой. Андрей отрешённо смотрел куда-то вдаль. Некоторое время молча курили. Притихший под утренним солнцем, «домик окнами в сад», казалось, сочувственно глядел на них.

— Не верится, что такой респектабельный дядя будет позориться из-за нескольких тысяч, — подумав, сказал Сергей. — Он же не базарный напёрсточник…

— Да хуже напёрсточника! — взорвался, наконец, Андрей. — Работяга разве человек! Больше мы ему не нужны, жаловаться никуда не пойдём — ни договора, ни лицензии.

— Может, конечно, и «кинуть», но… не должен, — Виктор задумчиво барабанил пальцами по перилам лоджии. — Задерживал же он нам деньги, потом отдавал. А вспомните, сколько у других ждать приходилось…

Снова все замолчали. Откуда-то из большого мира прилетела красивая разноцветная бабочка и села на перила рядом с ними. Андрей смотрел на нее отсутствующим взглядом.

— Плюнул бы да ушёл, — проговорил он уже спокойнее. — Для кого-то это не деньги. А моя бы семья две недели жила.

Помолчал и вслух сказал то, о чём каждый думал про себя:

— Да и не в деньгах дело. Противно.

Казалось, они были в чём-то виноваты, приставали к занятому человеку, от них отмахивались, как от надоедливой мухи…

Снова разошлись ни с чем…

На следующее утро над городом так же сияло солнце, пахло цветущей черёмухой. Шагая по улице, Сергей чувствовал, как к её тонкому аромату примешивается горьковатый запах дымка. «Жгут прошлогодние листья», — подумал он. Но, чем ближе он подходил к дому Виталия Сергеевича, тем сильнее становился запах. От нехорошего предчувствия у Сергея дрогнуло сердце. Издали он увидел, как из-за угла краснокирпичника выехал «жигуленок» с привязанными на крыше узлами, за ним вышла кучка людей… Он ускорил шаг, добежал до угла и остановился, почувствовав на спине противный холодок.

Пустырь, за которым виднелся «домик окнами в сад», был изрыт колёсами тяжёлых машин, засыпан обгоревшими досками, обломками шифера. Выбитые окна домика жутковато зияли изуродованной пожаром внутренностью комнат, прогоревшая крыша провалилась, но старый клён по-прежнему упрямо растопыривал над ней обугленные ветки, словно запоздало пытался защищать от уже обрушившейся беды. Неподалёку стояла пожарная машина. В нос бил тяжёлый запах залитого водой пожарища.

Кто-то тронул Сергея за плечо — рядом стоял Виктор.

— Говорят, загорелся в три часа ночи, — сказал он. — Вещи из окон выкидывали. Вход, лестница сгорели к чертям. Думают — поджог.

Сергей ошеломлённо смотрел на домик.

— Вот и дожил дед до весны…

— Поджог или нет — застройщика всё устраивает, участок освобождается, — Виктор с хрустом раздавил ногой осколок закопчённого шифера. — Восстанавливать «деревяшку» никто не будет.

Они подошли ближе. Возле изуродованного «домика окнами в сад» кучковался народ, стоял старенький «москвич», в который грузили какие-то одеяла, обшарпанные табуретки… Ещё вчера сиявшие, как маленькие солнца, одуванчики были втоптаны в грязь. У клёна обгорела верхушка, ниже не успевшие как следует распуститься листья, обваренные бушевавшим ночью свирепым жаром, висели обмякшие и безжизненные. У домика словно выпотрошили внутренности, он стоял расхристанный, залитый водой, порушенный топорами пожарных. Казалось, кто-то неумолимо-жестокий вырвал, выкинул наружу шедшую в нём много лет человеческую жизнь, трепетную и теплую, разорвал на куски, разбросал под открытым небом… У забора лежал ветхий диван со сломанными ножками и наваленным сверху ворохом тряпья. Неподалёку стоял старенький холодильник «Бирюса», точно такой же, как у Сергея дома. Возле обугленного крыльца валялись детские книжки, разлетевшиеся по земле страницы с разноцветными картинками были втоптаны в грязь…

Сергей с Виктором прошли к сараям, рядом с которыми лежала куча узлов. Старушка, хозяйка беленькой собачки, тяжело шаркая ногами, таскала в свой сарай тощие подушки с вылезающими перьями, а собачка то путалась у неё под ногами, то яростно лаяла на ходивших по двору незнакомых людей. Голова старушки мелко тряслась. Тут же на чурбаке сидел знакомый мужик. Камуфляжная куртка его, надетая прямо на голое тело, прогорела в нескольких местах, он курил, глядя перед собой, и, казалось, не замечал окружающего.

На крыше сарая сидела рыжая кошка. Она нервно водила из стороны в сторону хвостом, с удивлением смотрела на свой разрушенный мир. Ещё вчера он был цельным и прочным — и пахнущий пылью чердак, и тёмная скрипучая лестница, и открытое в зёленый двор окошко, в котором она отдыхала… Этот мир исчез. Исчез навсегда.

Остались лишь сараи да красавица-черёмуха. Она чудом не пострадала, только за ночь облетел почти весь цвет, накрыв землю, словно белым саваном. Но еле уловимый аромат ещё стоял в воздухе, диковато мешаясь со смрадом пожарища.

Подошел Андрей. Они стояли, смотрели…

Когда они поднялись в квартиру Виталия Сергеевича и вышли на лоджию, перед ними предстала обугленная крыша, через огромную дыру в ней виднелись внутренности искалеченных комнат. Сверху «домик окнами в сад» походил на живое существо, которому пробили голову.

Они молча курили, глядя, как возле пожарища суетились погорельцы, толкались зеваки, уже приглядывавшие, как бы поживиться выбитой оконной рамой или вывороченной плахой. Никто не услышал, как в глубине квартиры стукнула входная дверь. Когда Виталий Сергеевич выглянул на лоджию и поздоровался, Сергей вздрогнул от неожиданности.

Хозяин благоухал знакомым дезодорантом, имел деловой вид. С ним был какой-то паренёк в рабочей одежде.

— Сейчас ребят отпущу, потом с вами, — сказал ему Виталий Сергеевич. — Пока, вот, посмотрите.

Паренёк, с рулеткой и засаленным блокнотом в руках, начал мерить лоджию. «Фирма по остеклению балконов», — поняли они.

— Так, сколько я вам должен? — рассеянно, как бы забыв сумму, спросил Виталий Сергеевич.

Они сказали. Хозяин сунул руку в карман, спокойно отсчитал и подал им деньги, как подают кондуктору за трамвайный билет. Они ни о чём больше не спросили, он ничего не сказал, и Сергей подумал, что глупо было подозревать его в попытке «замылить» остаток. Просто они были для него уже двадцать пятым делом. И если бы не необходимость привести другого мастера, возможно, он не появился бы и сегодня.

Сдержанно распрощались. Андрей, чтобы не пожимать Виталию Сергеевичу руку, сделал вид, что торопится, вышел первым.

Они спускались по лестнице, а навстречу им поднимали обтянутые упаковочным целлофаном велюровые кресла. У подъезда стоял грузовик, из которого выгружали чью-то новенькую мебель. Прислонённый к стене, красовался цветастый диван с отвинченными ножками…

Не оглядываясь, они пошли прочь. Деньги лежали в кармане, город утопал в майской теплыни… Но они шагали молча.