Боговы дни

Классовый враг

Они сидели на старой железной крыше с высокими, из потемневшего от времени кирпича, вентиляционными выходами и говорили о Великой французской революции и Робеспьере. Рядом горела верхушка поднимавшегося над домом золотого тополя, нападавшие на крышу листья узкой дорожкой желтели вдоль кровельного стока. Тополь отгораживал их от мира, за золотой листвой глухо шумел город, а оттуда, где они сидели, были видны лишь несколько соседних крыш да голубое небо над головой, в котором плыло белое облако.

— Между прочим, раньше туз был младшей картой в колоде, а после французской революции стал старшей, выше короля, — развалившись на ещё тёплом, пригретом нежарким осенним солнцем железе, поблёскивая прищуренными глазами, говорил Макар. — Прикольно, да, Андрюха? Так они кошмарили своих королей.

Андрей, привалившись спиной к вентиляционному выходу, с улыбкой слушал Макара. Знал, что он любитель исторической литературы.

— Где это вычитал? — спросил он.

— Где — в книгах.

— А-а… — Андрей лениво протянул руку, взял упавший рядом жёлтый лист, повертел в пальцах. — Революционные книги читаешь, пора тебя в ссылку…

На первом этаже этого старого трёхэтажного дома из бывшей двухкомнатной квартиры они делали магазин, а тёплыми полднями через чердак вылазили на крышу, поближе к небу и подальше от земной суеты. Перекуривали, разговаривали об истории, о хитростях монтажа подвесных потолков и новой водке «Ностальгия». Им нравилось убегать сюда, где не было никого, кроме облаков, изредка мелькавшей в слуховом окне худой серой кошки да верхушки золотого тополя, где никто, а, главное, хозяин-заказчик не мог их достать. Нравилось, сидя на припорошённой палыми листьями крыше и отдыхая от тяжёлой работы, слушать, как шумит город, вдыхать горьковатый осенний воздух. Тут было больше богов и героев древности, чем дня сегодняшнего. И всё же приходилось в него возвращаться.

— Ладно, пошли, — Макар стрельнул окурком, с хрустом потянулся. — А то прибудет начальство, а нас нет. Оно сегодня собиралось шпаклёвку привезти.

С Макаром Андрея свела безработица: оба искали заработок, случайно познакомились, сошлись и вот уже несколько лет выживали-работали вместе. Их маленькая бригада из двух человек стала одной из тысяч в том диком строительном цунами, которое захлестнуло страну после развала Советского Союза. Макар, в прошлом строитель и недоучившийся инженер, был главным, Андрей, филолог и бывший редактор заводской многотиражки, — просто рабочая сила.

За эти годы Андрей научился не только штукатурить, бетонировать и шпаклевать. Он узнал другую, открытую всем ветрам жизнь, где обо всём договаривались только на словах, вкалывали без выходных и без гарантий получения денег, а во время простоев пили водку. И где он стал делить людей на своих и врагов.

Поначалу он подсмеивался над Макаром, для которого все заказчики и вообще бизнесмены были «упырями».

— Да ты большевик, это ж классовая теория, — подначивал он приятеля. — Я-то, конечно, прослойка, а вам работягам они — исконные враги.

— Смейся-смейся, — играя прищуренными глазами, отвечал Макар. — Ещё насмотришься. Я с ними уже работал…

И слова эти сбылись, в бригаде отделочников-нелегалов Андрей испытал чувства, каких никогда не испытывал раньше. В прежней жизни все были равны, и вдруг он, обладатель университетского диплома, стал бесправным люмпеном, подвергавшимся той самой эксплуатации, с которой, как его учили, было покончено ещё в девятьсот семнадцатом году. И другой человек, с которым вчера они мирно жили в едином социалистическом обществе, сегодня нанимал его за деньги и больше не был ему «другом, товарищем и братом». Они вдруг оказались по разные стороны невидимой черты, которую кто-то провёл в их ещё недавно общей жизни.

Насмотрелся и нахлебался. Они месяцами ждали расчёта после окончания работы. Их «нагревали» с деньгами, недоплачивая за это и за то. Проверяли уровнем каждую положенную плитку и каждую смонтированную панель… Выручал Макар, специалист опытный, знавший себе цену и умевший разговаривать с заказчиком. Крутые бизнесмены, суровые и недоступные поначалу, вдруг начинал поглядывать на него с интересом, прислушиваться к рекомендациям, а вскоре уже обращался к нему не иначе как «Петрович»… Но с некоторыми тяжело было контачить даже ему. Они не хотели ничего понимать, кроме того, что, раз они платят деньги, то они всегда правы.

Таким оказался и их нынешний заказчик, хозяин будущего магазина Валера. Они прозвали его «классовый враг».

Не успели они спуститься в магазин, как Андрей увидел в окно Валерину «тойоту», въезжающую во дворик позади дома. Она въезжала всегда как-то вызывающе, и весь серенький дворик с покосившимся детским грибком и ржавыми железными гаражами, казалось, настораживался. А молодая мамочка с коляской у подъезда, неприязненно глянув на вставшую рядом иномарку, недовольно перекатывала коляску на другое место. Старый дом и старый двор «тойоту» не любили, она приносила им беспокойство.

Зайдя в магазин, Валера молча сунул Андрею пакет-«майку» с баллончиком монтажной пены и банкой краски и сразу уставился на дальнюю стену, которую шпаклевал Макар. Подошёл, ковырнул ногтем штукатурку. Он никогда не здоровался, начинал сразу с производственных вопросов, будто продолжая прерванный разговор.

— Ложится нормально? Грунтовали? — отрывисто, словно отдавая команды, спросил он, рыская глазами по стене.

— Грунтовали, — Макар не прерывал работу. — Грунтовку ещё вези — штукатурка сухая, тянет.

Валера не ответил. Он встал за спиной продолжавших шпаклевать Макара и Андрея и надолго замолчал. Приехав, он всегда вставал вот так и молча смотрел, «сканировал» обстановку: сколько в его отсутствие положили плитки или залили стяжки, насколько убыла стопка мешков с цементом, много ли осталось листов гипсокартона… Казалось, было слышно, как в голове его бешено щёлкали цифры, что-то отнималось, прибавлялось, множилось. Он ни о чём не спрашивал, на лице было написано: «Какой смысл спрашивать? Мухлюете и воруете, правду всё равно не скажете. Правду мне глаза скажут».

Его маленькие выпученные серые глазки на красном лице ничего не пропускали. В них стояло какого-то загнанное бешенство, со стороны могло показаться, что у человека нестерпимо болит зуб. Он напоминал Андрею раздражённую, готовую броситься крысу: заскакивал в магазин, вечно куда-то спеша, дотошно всё осматривал и проверял, бегал с уровнем от стены к стене, считал пустые мешки и коробки из-под использованных материалов… Когда наконец уезжал, они облегчённо вздыхали, устраивали перекур, чтобы привести в равновесие нервную систему, и Макар, сплюнув, говорил: «Вот, Андрюха, что значит частная собственность, как скрутила человека. Аж рожу ему перекосило!»

…В этот раз Валера закончил осмотр быстро, повернулся к Макару:

— Пошли, шпаклёвку заберёте.

Андрей с Макаром вышли во двор, Валера открыл багажник «тойоты», из которого они вытащили и унесли в магазин два мешка сухой шпаклёвочной смеси.

— Это — для торгового зала, на все сопли доделки, два мешка вам хватит, — подчёркивая значимость сказанного, Валера выпучил глаза на Макара.

— Два — в обрез, — Макар говорил неторопливо, даже лениво. — Не хватит — довезёшь.

— Я сказал должно хватить, это ваши проблемы, — Валерины глаза ещё больше вылезли из орбит.

— Мамма миа! Это будут твои проблемы, Валера! — лицо Макара дёрнулось, но он снова заговорил подчёркнуто ровно. — У тебя через полгода всё отвалится, не у меня. Тогда не жалуйся.

— Я сказал тут за глаза! Всё, вперёд!..

Валера выкатился из магазина, хлопнула дверца машины. «Тойота» растаяла, как дурной сон.

— Достал, упырина! — Макар бросил шпатель, присел боком на козла. — Воруем мы его шпаклёвку, таскаем домой в карманах!.. Говоришь ведь, как лучше, для его же пользы — как будто себе выпрашиваешь!.. Пошли перекурим, не могу работать.

И они опять полезли на крышу, с которой спустились пятнадцать минут назад. Курили, смотрели, как над головой плывут облака, как весело трепещут на солнце листья золотого тополя, и в этих листьях и облаках медленно таял, растворялся ненавистный Валерин образ.

Андрей с Макаром давно привыкли к обману, мелочности, сумасбродным требованиям, но когда при этом в них видели ещё и воров, становилось вовсе пакостно. Был момент, когда после очередного тяжёлого разговора с Валерой они совсем уже собирались плюнуть, уйти. Но это означало потерять заработанные деньги, потому что Валера выдал скупой аванс, а сделанного было уже намного больше. А семьи надо было кормить… Скрепя сердце, они решили дотерпеть.

Перекуривая на крыше, частенько гадали, кто этот Валера и откуда.

— На меня он через Эдика вышел, помнишь, год назад ему гараж делали? — рассказывал Макар. — Эдик нас порекомендовал, Валера этот мне позвонил — надо сделать магазин. Магазин так магазин, и весь разговор… Чем занимается — хрен его знает, может, ещё какой павильон держит. Но стройку знает, видно. Наверное, или прораб бывший, или мастер.

Где-нибудь хапнул удачно, в бизнес подался. Вражина!

— Вот по себе всех и судит, — заключал Андрей. — Повезло нам нынче.

И не им одним. Старый дом, который стоял на земле, может, уже лет сто, никогда не знал, что такое магазины. И вот теперь копошились в нём какие-то люди, выл перфоратор, подъезжали машины, из которых выгружали мешки с цементом… Жильцы косились, ворчали на шум и беспокойство, а старушка из квартиры над будущим магазином уже несколько раз спускалась к Андрею и Макару, просила вести себя потише, потому что у неё давление. Но что они могли поделать?

Покой старого дома закончился, Андрею самому было жаль. Чем-то нравились ему старые стены в потрескавшейся штукатурке, тихий дворик, где возле облетающей яблони по-домашнему висела бельевая верёвка… Всё это — устоявшееся, доброе, беззащитное — уходило. Наступали новые времена.

Терпеть оставалось уже недолго, но завершение работы — этап самый хлопотный. В отведённые Валерой лимиты шпаклёвки для торгового зала они с горем пополам уложились, а вот гипсокартона, которым забирали стены в подсобке, не хватило. Совсем немного. Когда сказали Валере, глаза у него сразу полезли из орбит. Он кинулся к стоявшим в углу обрезкам:

— А это что?.. Вот гипс…

Схватил обрезок, бросился к стене, приложил к незакрытому месту — мало! Схватил другой, третий… Переглянувшись за его спиной с Андреем, Макар усмехнулся:

— Говорю — не хватит, всяко примеряли.

Продолжая метаться у стены, прикладывая обрезки и так, и эдак, Валера не отвечал, только сопел. Красная физиономия его пылала. Обрезков не хватало, хоть тресни!

Он остановился, уставился на стену и впал в свой обычный ступор: в голове щёлкали цифры, в глазах стояло крысиное бешенство. Надо было покупать ещё целый лист, думать, куда пристроить излишки!

Андрей с Макаром уже с трудом сдерживали ухмылки, отводили глаза в сторону, когда, наконец, он уехал, совсем расстроенный.

— Откуда эти валеры взялись? — спрашивал Макар у неба и золотого тополя, когда они поднялись на крышу отвести душу. — Только что вместе коммунизм строили, ругали капиталистов, и вон сколько капиталистов оказалось! Как черти из табакерки…

— Да-а… — вздыхал Андрей. — Он ведь где-то с нами ровесник, не больше сорока. Могли учиться в соседних школах… Мама дорогая, как всё перевернулось!

Но окончательно врагами их сделал инцидент, случившийся незадолго до завершения работы: у них пропал перфоратор. Обыскали всё — нету. Как раз накануне в магазине проводили воду в подсобку сантехники. Уходили обиженные, потому что Валера, по обыкновению, поскупился при расчёте.

— Они и прихватили, больше некому, — определил Макар. — Компенсировали материальные и моральные издержки. Ищи-свищи их теперь.

Перфоратор был Валерин. Сказали ему, как есть.

— Сантехники… а я не знаю, сантехники или кто,

— вылупил глаза Валера. — Давал вам — с вас и вычту…

После этого видеть его спокойно уже не могли, радовались, что работы оставалось всего на несколько дней.

Но всё когда-то кончается — долгожданный день, в который они должны были получить расчёт, распрощаться с Валерой и забыть его, как кошмарный сон, наконец наступил. Они предвкушали, как отдадут ему ключи, хлопнут на прощанье новой, собственными руками поставленной дверью, стряхнут с души тяжесть.

Это был хороший, погожий день. Валера обещал подъехать к десяти, и без пяти десять они уже стояли у уличного входа в магазин, курили, смотрели, как поредевшее золото их друга-тополя весело трепещет в холодной и чистой голубизне неба. Не терпелось. Сейчас они получат деньги — и на свободу!

Но всё пошло не так.

«Тойота» подъехала неожиданно, словно выросла из-под земли, и они увидели, что Валера не один. За стеклом на заднем сиденье маячило детское лицо: бледное, мертвенно-неподвижное, с полуоткрытым ртом и выпученными глазами. Глаза были один в один Валерины, смотрели с недетской тяжестью, не мигая. Пацан, которому можно было дать лет семь-восемь, полулежал на руках сидевшей рядом хорошо одетой женщины, голова была безжизненно откинута.

Они немного опешили. Пока Валера отстёгивал ремень и что-то забирал из бардачка, Андрей переглянулся с Макаром:

— Ребёнок его что ли? Инвалид?

— Похоже на то, — тихой скороговоркой ответил тот.

Валера открыл дверцу, долетел обрывок его фразы: «…тогда не успеем в поликлинику…» Он вылез на тротуар, мельком, затравленно, глянул на них: — Чё стоите тут? Пошли в магазин…

Они сразу отметили, что Валера не такой, как обычно. Он торопился, выглядел совсем загнанным.

В магазине молча, сопя, выдал деньги:

— Считайте!

Всё оказалось правильно, как договаривались. Было даже странно.

Наступил момент хлопнуть дверью. Но Андрей чувствовал, что сжатая в нём, перекалившаяся от напряжения пружина, которая должна была взорваться — ослабла. Даже Макар, казалось, был в лёгкой растерянности, молчал и как-то сник. Они переглянулись, пошли к выходу. И вдруг услышали:

— Это, мужики… сейчас тороплюсь… разговор есть…

Они удивлённо остановились. Валера застёгивал сумочку, в которой принёс деньги, смотрел не на них, а куда-то в сторону.

— Мне гараж надо поштукатурить… Про вас подумал… Чё кого-то ещё искать…

Это был другой Валера. В выпученных глазах было уже не бешенство, а просто загнанность, даже что-то обиженное. И просительное. И он впервые обратился к ним по-человечески — «мужики».

Они ошеломлённо смотрели на него, не знали, что сказать. «Мы же тебя обворовываем…» — вертелось на языке… Андрей вдруг с удивлением почувствовал, что ненависть исчезла, и ему жалко Валеру с его красной физиономией, затравленными глазами и безжизненно лежащим в «тойоте» сыном-инвалидом. Он бросил вопросительный взгляд на Макара, Макар — на него. Они поняли, что думают одинаково.

Они шли по улице и смущённо молчали. Они были свободны, но свобода оказалась не такой, как они думали. В ней осталось то, от чего хотели освободиться — Валера, и они всё ещё не могли до конца это осознать.

Вдруг Макар остановился.

— А пойдём, Андрюха, на нашу крышу, курнём на посошок, попрощаемся. Зайдём через подъезд. Валера всё равно уехал…

Через десять минут они сидели на своей излюбленной крыше.

— Одного не пойму: чего он в нас-то вцепился? — говорил Андрей. — Не нашёл, что ли, кто гараж оштукатурит?

— Бог его знает, — Макар задумчиво выпускал дым. — Может, не нашёл. Может, надо срочно… Чёрт с ним, сделаем ему гараж, работы на три дня. Язык не повернулся отказать… Богатые тоже плачут. Кино.

— Где же твоя классовая непримиримость, товарищ марксист? — подначил Андрей.

Макар искоса глянул на него, усмехнулся.

— Там же, где и твоя. Что это у него с пацаном, как считаешь?

— Не знаю, наверное, церебральный паралич. Даже голову не держит.

Макар долго смотрел на уже явственно видный сквозь ветки полуоблетевшего тополя, бодро шумевший утренний город. Наконец, вздохнул:

— Да, хреновые мы с тобой марксисты, Андрюха.

Помолчал и добавил:

— Мягкотелые…