Большие каникулы

РЫЦАРЬ СПРАВЕДЛИВОСТИ

ПРИЗНАЮСЬ ЧЕСТНО И ДАЖЕ с удовольствием: я завидую Гогу Буздугану. И не столько его стальным (или, если нужно, резиновым) мускулам, сколько мужественному и благородному характеру, и особенно, да, особенно его поистине рыцарской чести. «Честь превыше всего» — вот девиз, хотя и не начертанный на знамени или шарфе, сверкает в его пламенном взгляде. Ничто не ускользает от этого взгляда. Даже самое мизерное, самое микроскопическое отступление от правил рыцарской чести. Пессимисты могут сколько угодно оплакивать закат рыцарства. Их причитания меня не волнуют. Они не знают Гогу Буздугана! Они не видели нового Аргуса (с примесью древнего Геракла), бросающего вокруг проницательные взгляды, а если надо, пускающего в дело и кулаки для защиты благородного идеала — справедливости!

Вот он! Весь трепещет. Глаза пылают.

Откуда-то с верхнего этажа раздается плач, время от времени прерываемый иканием, как шипение патефонной иглы на сломанной пластинке. Рыцарю этот звук знаком: это плачет, всхлипывая, девочка. Жертва? Несколько прыжков — и он уже наверху. Здесь, скрючившись и уткнувшись носом в полочку живого уголка, плачет какая-то девочка. Так, сгорбленная, заплаканная, с растрепанными косичками она кажется плакучей ивой, выросшей в цветочном горшке.

— Чего ревешь? — громовым голосом вопрошает рыцарь.

— Мальчиш-ка по-бил… — отвечает девочка.

— Какой? Как посмел?

В глазах рыцаря, под сведенными бровями, делается темно, как в небе. В грозовом небе, полыхающем молниями.

— Вон тот, — указывает девочка на мальчишку в матроске.

— Пошли.

Он берет ее за руку и, мрачный, взъерошенный от возмущения, полный мстительных замыслов, направляется к агрессору.

— Послушай, ты, хулиган, почему ты ударил эту девочку? Негодяй, несчастный, не видишь, какая она слабенькая?

— Я? Я ее ударил? — растерявшись, защищается матрос. — Я только толкнул ее немного… в шутку. Да, по правде сказать, даже и не задел. А потом… — ноет хулиган, поглядывая на бицепсы рыцаря, — она тоже меня злыднем назвала!

Девочка всхлипывает, заплетая косички.

— Он подставил мне подножку и стал дергать за косы, — объясняет она. — И тогда я сказала ему «злыдень», а он стал толкаться.

Рыцарь несколько секунд молчит, обдумывая ситуацию. И вдруг набрасывается на девочку:

— Значит, ты сказала ему «злыдень»? Ты, несчастный мышонок, позволяешь себе оскорблять мальчика? А ну, катись отсюда, не то как дам — своих не узнаешь!

Дрожа от сдерживаемой ярости, он смотрит вслед улепетывающему по лестнице «мышонку», затем, повернувшись к моряку, по-рыцарски хлопает его по плечу:

— Знаешь, друг, ты меня прости. Я думал, ты побил ее так, без причины… Но если она тебя оскорбила, я согласен.

Вот почему я сказал вначале: пессимисты не правы. Рыцарство не исчезло. Они просто не знакомы с Гогу Буздуганом!