В КОНЦЕ КОНЦОВ ДИНУ РЕШИЛ ЕЙ написать. Другого выхода не было. Он уже давно задумал поговорить с Ней. В последний раз, позавчера вечером, он даже поклялся перед зеркалом, сжав кулаки:
— Завтра я с ней заговорю. Во что бы то ни стало!
И, так как в это время он, нахмурившись, глядел в зеркало, отыскивая, чем бы поклясться, решение пришло само собой:
— Иначе — пусть у меня на носу выскочит прыщ!
Потирая себе нос, он подошел к зеркалу в ванной и — окаменел: как раз посередке носа назревал прыщ! Так он не мог с ней разговаривать. Значит, переговоры придется отложить… но не надолго! На пять минут. Потому что ведь можно вызвать ее по телефону… Он знал ее номер. Телефонная книга сама на нем раскрывалась. Там стояла фамилия, такая близкая — ее фамилия, и чужое имя, которого он боялся, — имя ее отца. Если ответит отец? Ведь он бросит трубку! Но если ответит Она?
— Наверняка, Она тоже бросит! — признал огорченный Дину и со злости начал тереть прыщ, вскочивший на носу.
Мама, проходя по своим делам в кухню, во второй раз обратилась к Дину с вопросом, которого он даже и не слыхал:
— Трудная задача, Дину?
Мальчик вздрогнул:
— Нам по математике ничего не задано!
И тут же покраснел: ведь он уже целый час сидел, держа перед собой открытую тетрадь по математике. Но не потому, что собирался заниматься. В тетради, среди последних страниц, была спрятана его «тайна»: фотография, стихи и начало дневника, потому что, кроме даты, он не успел написать ничего. Да и что он мог написать? Он знал ее вот уже тринадцать лет, они жили по соседству и учились в одной школе, только в параллельных классах. Ему даже и не верилось, что столько лет он с Ней встречался, разговаривал, что они вместе играли, иногда он даже ее толкал…
Дину смотрит на фотографию. Они фотографировались в прошлом году, на выпускном вечере, и он в шутку наставил ей рога. Увидев фотографию, она заплакала от огорчения, а он рассмеялся ей прямо в лицо. Потом начались летние каникулы, а 15 сентября они встретились снова. И в ту самую минуту — он и сам не знает, почему — что-то случилось; теперь каждый раз, как он ее видит, он готов провалиться сквозь землю. Если он с другими ребятами, то начинает болтать, смеяться, залезать на заборы. Если один, то переходит улицу, красный, как рак, даже не поворачивая к ней головы, а потом… горько сожалеет об этом…
Раз в неделю, в четверг, они встречались на занятиях хора. У Дину ломался голос, и однажды учитель сердито прервал занятия:
— Кто это там поет петухом?
Поднеся сложенную лодочкой ладонь к уху, он прислушался, потом указал на него дирижерской палочкой:
— А ну, спой один!
Дину почувствовал, что проваливается сквозь землю. Он пропел одну фразу, то низко, то совсем тоненько и остановился на замирающем «тра-ла-ла»… С того дня четверг остался памятен Дину на целый год. Теперь они встречались только у ворот школы после уроков, но он уходил с ребятами, весело смеясь и что-то крича, по дороге залезая на какой-нибудь забор, а когда приходил домой, ему хотелось колотить себя кулаками, он разглядывал свой «тайные заметки» и клялся, что завтра заговорит с ней непременно. Но о чем? Он спросит ее: «Что вам задали по румынскому? А по математике?» А потом? Потом он ей напишет. Но что? Он облюбовал несколько фраз из «Литературной газеты», и с удовольствием бы их ей написал, но они не имели никакого отношения к делу. Речь шла о «Метафоре, как средстве познания…»
«Ах, если бы я умел писать так же хорошо, только о другом…»
— Трудная задача, Дину? — опять спросила мама.
— Трудная! — вздохнул мальчик, совершенно забыв, что завтра у них нет математики.
— Ну ничего, придет папа, решите вместе…
Дину быстро захлопнул тетрадь. Папа?
В тот же момент раздался телефонный звонок. Это был Силе. Что он там копается? Ведь они должны были встретиться на остановке и пойти на каток.
Дину выбежал из дому… Через четверть часа вокруг него уже мелькали разгоряченные лица конькобежцев. Он начал кататься недавно, еще не слишком устойчиво держался на льду, но теперь разгорячился, осмелел и только замешался среди других катающихся, как вдруг увидел Ее. На ней был зеленый в полоску свитер и шапочка с белым помпоном. Она легко, словно танцуя, скользила по льду вместе с девочками и мальчиками из своего класса. Дину почувствовал, как его охватило желание подъехать к ним, взяться с ними за руки… Но он словно прирос к месту. Прислонившись к ограде, мальчик следил за Ней краешком глаза, впадая в отчаяние, когда проходило несколько минут и он не видел ее шапочки, но если она приближалась, притворялся, что ему нужно срочно поправить коньки. Ему было холодно, он чувствовал себя очень несчастным и одиноким, вздыхал и… щупал свой нос.
— Нехватало еще, чтобы она увидела меня с вздувшимся носом!
Он уже собирался незаметно уйти, когда прямо перед ним остановились два парня. Раскрасневшиеся, здоровые, шикарные в свитерах крупной вязки.
— Видишь ту девчонку, вон ту, в зеленом свитере и в шапочке? Давай собъем ее!
— Давай!
Парни промчались мимо девочки, как призраки. Она покачнулась, испуганная, но не упала. Проезжая возле Дину, они перемигнулись, собираясь «напасть» снова. Через несколько секунд девочка была опрокинута на лед, а те двое уже уносились в другой конец катка.
Дину почувствовал, что весь дрожит. Но не от холода. Неверно держась на коньках, в любой момент рискуя упасть, уклоняясь от конькобежцев, скользивших по льду в разных направлениях, он направился к хулиганам. Он не спускал с них глаз. А они между тем уже выбрали новую жертву и подъезжали к ней. Мальчик презрительно взглянул на них и сказал ломающимся голосом, стараясь придать ему как можно больше мужественности:
— Хулиганы!
— Тебе что, жизнь надоела? — усмехнулся один из них.
— Вы просто негодяи! — добавил Дину. — Что вам сделала эта девочка?
— Ага, это твоя возлюбленная? — хрипло засмеялся один, и ухватив его за нос, сильно сжал.
Дину почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Когда он открыл глаза, те двое уже отъехали.
Он держался за нос и… чихал, чихал без передышки. Глаза его налились слезами, и каждый чох болезненно отдавался в носу.
На другой день Дину шел в школу. Падал снег. Снежинки садились на пластырь на его носу, и ему все время хотелось чихать. Вдруг он увидел, что к нему подходит Она, и сам не заметил, как заговорил с ней:
— Когда пойдешь на каток, позови меня!
— Зачем? — спросила Она, но Дину не ответил.
На него напал новый приступ чихания, и нос ужасно болел. Но — странно! — он чувствовал себя гордым, смелым, чистым. И между двумя чиханиями вдруг спросил своим ломающимся голосом, которого больше не стыдился:
— Что вам задали по румынскому?