Большой день в жизни Кости

15. ГДЕ БЫЛ КОМАНДИР

Петр Гаврилович вышел из каземата и поднял голову. Медленно обвел он глазами небо с ярко-белыми крутыми облаками, зеленый вал, ребят, молча стоящих перед ним. Словно и не чаял опять увидеть все это.

«Живой! — думал Костя. — Живой остался!» И вся коренастая фигура Петра Гавриловича, и его лицо с длинными глубокими морщинами вдоль щек, прямые темные волосы, которые свесились на лоб, даже синий пиджак с чуть помятыми отворотами и блестящей на солнце Золотой Звездой — все стало Косте каким-то очень милым, дорогим. И «колхозник» тоже чудом уцелел, и военный… Новыми, по-особому теплыми глазами смотрели на них ребята.

Но вот военный начал беспокойно поглядывать по сторонам.

— Петр Гаврилович, такая вещь, — сказал он, подходя к нему, — мне там надо кое-что подготовить, уточнить, — он таинственно подмигнул Петру Гавриловичу, — ведь встреча со знаменем будет. Так я пойду, а?

— Ну-ну, — кивнул Петр Гаврилович. — Значит, скоро увидимся.

— Ребята, увидимся, я не прощаюсь! — военный закивал головой, повернулся и почти побежал к выходу из дворика. Митя поглядел ему вслед: отчаянный, видно, а французской борьбой-то как здорово занимался!

— Я ведь не один раз погибал, — Петр Гаврилович озорно улыбнулся, — тут-то и начались мои самые главные приключения. А сейчас я вам покажу, что эта двухтонная бомба наделала…

Ребята уже несколько часов были на ногах, но усталости не чувствовали — впереди были новые и самые главные приключения героя.

— Вот она, воронка, — Петр Гаврилович остановился.

— Воронка? — Костя ожидал увидеть яму и даже не сразу понял, что гигантская выбоина в высоком и широком земляном валу, скорее похожая на высохший и заросший травой пруд, и есть воронка. Трава, поблескивая, развевалась на ветру, сильно пахла полынь. Петр Гаврилович стоял у самой выбоины, пряди его прямых темных волос тоже развевались на ветру и блестели на солнце.

— Все заросло… — говорил он как бы про себя. — А тогда что было?.. Ни травы, ни листьев на деревьях.

— Ну и бомба была, вот это бомба! — перешептывались ребята.

— Этой бомбой нас оглушило, как рыбу в реке. Кто живой остался, тех фашисты в бессознании в плен позабирали, — сказал «колхозник». — Мы тогда думали: где-то наш командир? Говорили, что застрелился…

Петр Гаврилович помотал головой — и не застрелился он, и бомбой не убило, и в плен тогда не попал.

— Дядя Петя, где же вы были? — спросила Ира Круглова.

— Сейчас вам покажу, где я был! — Петр Гаврилович повернул назад. Он остановился у входа в одно из помещений в земляном валу. — Заходите, — пригласил он, — все поместитесь, ящиков нет, просторно.

Ребята битком набились в каземат. Справа и слева низенькие арки ведут в соседние помещения. Петр Гаврилович подошел к задней стене. В ней пробито отверстие. Оттуда на земляной пол струйками стекает песок. Его насыпалась целая горка.

— Ну, кто-нибудь, ну, хоть ты, — сказал Петр Гаврилович, указывая на Костю, — можешь туда залезть? Попробуй!

Костя весь порозовел.

— Тут песок, — прошептал он.

— А ты не бойся, разгребай песок и полезай! — настаивал Петр Гаврилович. Костя робко ступил на подножие песчаной горки, набрал полные сандалии песку, оперся рукой о край пробоины и заглянул в темное пространство справа от вершины песчаной горки. Оттуда пахнуло сыростью. Как туда залезть?

— Отставить! — скомандовал Петр Гаврилович и засмеялся коротким, добродушным смешком. — Ну как? Хорошо там?

— Хорошо, — смущенно сказал Костя, — только темно очень!

— Вот и нам тут было хорошо — пуля не доставала. В этой норе, — Петр Гаврилович обернулся к ребятам, — нам с одним бойцом пришлось просидеть двое или трое суток.

— Как же вы туда залезли? — удивились ребята.

— Как говорится, пищишь, а лезешь! — пошутил Петр Гаврилович.

— Ой, там, наверное, страшно было сидеть! — сказала одна из девочек.

— Уж молчала бы! — прикрикнул на нее Митя. — Такой пигалице, конечно, страшно, а Петру Гавриловичу…

— И мне было страшно, — серьезно посмотрев на Митю, сказал вдруг Петр Гаврилович. — Страшнее, может быть, чем в бою. Когда враг на тебя лезет, а у тебя хоть какое оружие в руках, тут не до страха, тут действовать надо, драться. Страшно другое — страшно, когда ты ничего сделать не можешь, страшно, когда ты растерялся, точку опоры потерял. Вот очнулся я после взрыва… Где я? Что со мной? Землей меня засыпало, обломками кирпича, а пол подо мной качается, как лодка на плаву. Выкарабкался я, вышел из каземата — пыль, дым, огонь, ничего не понимаю, брожу, как слепой. И чудится мне в дыму какая-то фигура. Свой? Чужой? Не знаю. Остановился. Что делать? Тут он вынырнул из дыма — связной мой. Обрадовались оба! «Где наши все?» — спрашиваю. «Не знаю, — говорит, — завалило нас всех, отрезало…» И верно, все кругом обвалилось, тот уголок в каземате, где я сидел, чудом цел остался. Отрезан я от своих людей, разрушено все мое хозяйство, и тут во мне словно тоже все закачалось. Командир, и всех потерял. Что же я один-то буду делать? Страшно мне стало. Но раздумывать не пришлось. Слышу — тар, тар, тар… Автоматы стреляют. Мы с бойцом бросили гранаты, стали перебегать из каземата в каземат. Видите, они все между собой арками соединяются. Дым горячий по ним стелется, мы бежим, отстреливаемся, автоматчики нас уже настигают, патроны кончаются, гранаты последние… И прибегаем мы как раз в этот каземат. А тут я сам приказал несколько дней тому назад туннель рыть. Мы думали на ту сторону вала проход сделать и выйти из форта. Это нам не удалось — грунт песчаный, сыплется. Проход не прорыли, а нора осталась. Она тогда не так была засыпана. Дал я моему бойцу команду прорываться сквозь песок налево, а сам направо прорываюсь. Копаем песок, продвигаемся вдоль стены, скорей, скорей, песок отбрасываем, путь за собой засыпаем… А гитлеровцы все ближе, ближе, а мы все копаем, копаем, ни один крот, наверное, так быстро не работал. Глубже, глубже уходим, я — направо, он — налево. Слышим, в соседнем каземате шарят. Успеем или нет? Прямо как бешеные копаем! Вдруг слышу — голоса здесь, в этом каземате. Я замер. Гитлеровцы постояли, поговорили что-то, потом дали пулеметную очередь прямо в нашу нору. Очередь-то они дали по прямой, а мы успели уйти в стороны. Меня не задело. Как он — не знаю.

Слышу — голоса удаляются, вроде пронесло.