Бордель: Когда зайдёт солнце

Одиночество

Изумруды как-то грустно посмотрели вниз с кровати. Да, теперь всё поменялось в его жизни, даже если не вспоминать о потере важного человека, которая физически находится вот, рукой подать, а мысленно унесена, как можно, дальше от него. Зато всё-таки его сердце согревается: она ведь никуда не уходит. Да, отстранена, постоянно скована, но эта эгоистичная мысль, что Тереза только с ним даже в самые отвратительные, тёмные периоды его жизни, как-то всё равно делает его счастливее. Ох, это его внутреннее состояние. Словами сложно описать, насколько там пусто, мерзко и как-то даже промозгло, отчего душа гниёт. Причина довольна глупа, но понятна. Вроде бы ещё несколько лет назад он ни капли алкоголя не брал в рот, имел прекрасную жену, только что родившуюся малышку на руках, карьера была в самом разгаре, куча предложений.

Не то, чтобы сейчас у него ничего не было. Но, по правде говоря, та жизнь до сих пор кажется ему золотым веком, его «эпохой». Ладно, уберём тот факт, что он популярен сейчас так же, как и тогда, может даже закрепил авторитет одного из лучших бойцов в стране и даже в мире, но… Эта авария. Она подорвала его здоровье, что в его карьере равнозначно кресту. Оглядывая эти загипсованные, перебинтованные конечности, теперь Гарри не мог сказать, когда снова зайдёт в октагон.

В это время девушка не хотела раскрывать тот факт, что восстановление может занять не какие-то пару недель, а целые месяцы. Поэтому была рядом, не в силах уйти. Больше она не вдавалась в этот бесконечный мыслительный процесс: любит или нет, простила бы или уже навсегда оставила его в прошлой главе. Как-то зациклилась на том, что уже решено и перестала мечтать о великом исправлении грешника.

Если всё же попробовать убрать их временное напряжение, то следующие два дня они проводили прекрасно. Впервые, чего давно не было, лёгкость появилась между ними. Девушка говорила то, что думала, и уже не рекомендовала, допустим, воздержаться от резких действий при таких травмах, а приказывала. Взгляд такой строгий был, отчасти даже недовольный. Слушаться стало просто необходимо, и дело не в страхе, что она уйдёт, а что он быстро поправится. Не хотелось. Это эгоистичное чувство, вызванное холодным одиночеством, не давало покоя. Лучше быть всегда под её опекой.

Ведь уже не раз в его кудрявую голову приходила мысль: вдруг однажды уйдёт, уедет, сменит номер и пропадёт среди остальных прохожих. Тут же перед глазами крутилась иллюзия его возможного скорого будущего. Одинокое такое. Неудачник, которому придётся лишь только следить за дочерью и отдавать все силы ей, чтобы она никогда не стала похожа на отца. Не была такой же жестокой к любящим её людям, не скрывала настоящих чувств, не обманывала, не ослепляла брошенными словами на ветер. Так Гарри видел себя. И это оказалось правдой.

Никакую женщину он уже не представлял рядом. Да и тем более сколько можно подпускать к себе, к Ханне, а затем терять? На сердце не так много свободного места осталось, чтобы поставить ещё один шрам. Зато он стал первым шрамом на её сердце. Болючим таким, постоянно ноющим. И да, Тереза — полная мазохистка, когда остаётся вечером подольше, когда сквозь боль улыбается ему, прячет серые глаза и даже внутри ликует, что он не прогоняет, как обычно прогонял.

Пусть иногда они давали веселью или какому-то задору промелькнут, остальное время он был понурым, в себе, молчалив. Причина хоть и не оговаривалась, но была на уме каждого. Произошедшая авария хоть и сохранила ему жизнь, но унесла другую. Та девушка. Она, к сожалению, была обсуждаема в интернете. Куча фотографий всплыло. Молодая такая, счастливая и улыбчивая. Платиновый блонд. Тёмные брови. Чёрные глаза. Выглядела она необычно по людским меркам, но, не поспоришь, была очаровательна. Гарри не мог простить себе той «оплошности».

Вина. Сквозила. После услышанного по телевизору молчание сохранялось ещё около часа, может больше. Тогда он успел покушать, выпить сока, а затем бездумно глядел свежие и ещё свежее новости о себе. Что-то было похоже на правду, а что-то оказывалось полным бредом. Говорили про какие-то вымышленные операции. Будто он ещё не пришёл в себя, но порываться в социальные сети, чтобы скорее опровергнуть сплетни, он не намеревался. В какой-то момент было решено сдаться, мужчина попросил выключить телевизор.

До этого хоть голоса репортёров, которые, как мухи, прилипли к окнам больницы, разряжали обстановку. Тереза нервно тогда покосилась на него, точнее пыталась поймать гуляющий по палате взгляд. Он помнит, как девушка подсела рядышком на кровати и положила руку поверх его, здоровой.

— Ты в порядке? Может, позвать доктора? — хоть она и подозревала, что причина перемены настроения явно не самочувствие, а смерть молодой девушки, всё равно прикрывалась за ширмой безразличия.

— Нет, не надо. — Изумруды погасли, и она успела уловить грусть в глазах.

— Я уверена, что ты невиновен. — Слова разрезали напряжённую тишину в палате. Она сильнее сжала его ладонь, чтобы он снова посмотрел на неё.

— Тереза, — мужчина обратился к ней тяжёлым тоном, как бы говоря: «Не вмешивайся в мои дела», но затем он произнёс, — Я пролетел на жёлтый. Возможно если бы я подождал какие-то две минуты, она сейчас бы была дома или… Куда она там ехала?

Да, спорить с ним было бесполезно. В прозвучавших словах есть вся правда, поэтому девушка не стала пререкаться, замолчала, но руку не отпустила. Около пяти минут они просидели так, пока в палату не зашла Миссис Твист вместе с Ханной на руках.

Как тяжело ему было улыбаться, даже при виде своей девочки. Та не сразу его узнала, но только мужчина нарушил тишину, произнеся: «Малышка, пойдёшь ко мне?», Ханна вырвала свою ручку из ладошки бабушки и побежала к отцу. Конечно, она уже забыла про тот страх, что когда-то испытывала. Прижимая к себе дочку, Гарри лишь мог надеяться, что больше она никогда не посмотрит на него затравленным взглядом. Если у Энн стало всё спокойно на душе, так у Терезы от открывшейся картины сердце сжалось в маленький комочек. Невозможно поверить, что человек, имея, считай, все блага на свете, пал на самое дно. И это показатель, что не каждое счастье можно купить за деньги, ведь отчего он такой несчастный?

Долго они не смогли находиться в больнице: Ханна быстро устала, тем более она была с дороги, вымотанная, немного голодная и полусонная. Распрощавшись, Энн уже запланировала поездку следующим утром. Конечно, она успокоилась, видя Терезу рядом со своим сыном. Ещё при их первой встрече стало понятно: девушку привлекали в Гарольде не деньги и слава, а… Кто его знает, что её привлекало!

Он часто вёл себя грубо, неотёсанно, что-то там скрывал, неумело открывался, но всего лишь на мгновение, а так представал непробиваемой стеной. Хотя не просто так говорят, что девочки любят не идеальных ангелов-мальчиков, а самых плохих, таинственных и полных загадок. Так и Тереза: в попытке разгадать все его тайны, влюбилась, а затем быстро оказалась на самом дне, подле него.

— О чём думаешь? — когда она зациклилась на одной строчке в журнале, обдумывая всё произошедшее с ней в течение нескольких месяцев, он подловил это смятение. За окном уже садилось солнце, но в тот день, как и в последующий она не хотела уходить.

— Ничего дельного, — закрыла журнал и отложила в сторону. Сидя напротив кровати, в кресле, в метрах трёх-четырёх от него, она мечтала оказаться рядом с ним.

— Думаю, ты можешь идти, на сегодня помощи было предостаточно.

— И чем будешь заниматься? Снова спать? — не заметив ложный посыл, в котором он её не хотя прогонял, Тереза встала с кресла.

— Не знаю, спать не хочется, как и лежать… — уже тише отозвался.

— Тогда зачем спроваживаешь? Тебе же тут будет скучно, — расстроенно темноволосая покачала головой, но все действия прекратила, — Давай что-нибудь поделаем… Скоротаем время, — пожала плечиками, а глазами начала искать какой-нибудь источник веселья.

Ничего, конечно же, не нашлось. Это же больница, а не развлекательный центр, тем более он не может ходить, да и вообще сейчас передвигаться. Хмыкнула и не сдалась.

— Я могу тебе почитать, — в голове промелькнул тот день, когда она читала ему какую-то статью… Про Эрнеста Хемингуэя.

— Давай, узнаю что-нибудь новое, — поджал губы и уже начал елозить по кровати, чтобы принять удобное положение. Настроение заметно поднялось.

Боже, она читала ему около двух часов, все журналы перебрала, а он всё слушал и слушал, иногда высказывал своё мнение. И как ей было приятно, что Гарри не уснул на первых двух страницах, вместо всего этого, когда она поднимала глазки на него, проверяя, он всегда смотрел в ответ. Внимательный такой, задумчивый и готовый слушать дальше. За окном уже стемнело, а учесть, что на пятки наступало лето, темнота — знак позднего времени. Пришлось прощаться на ночь, чтобы на следующий день снова встретиться, но напоследок Тереза вынула из кармана толстовки плеер с наушниками и вложила в его прохладную руку.

— Не знаю, понравится ли тебе мой плейлист, но вдруг поможет скоротать ночь… — она так тепло ему улыбнулась, что он построил уже воздушный замок, именуя его: «Перемирие».

На следующий день она пришла бодренькой, спокойной, с лёгкой улыбкой на лице, несмотря на довольно ранний подъём. В больнице девушка была уже в восемь. Может она хочет побольше времени побыть со мной? Прав он или нет, судить другим. Зато в этот раз она пришла подготовленной. С домашней едой, над которой порхала весь прошедший вечер. Наготовила ему и завтрак, и обед с ужином. Постаралась на славу. А ещё она прихватила с собой игральные карты, чтобы точно было, чем заняться. Первым делом Гарри перекусил приготовленные оладьи с джемом. Ух, хоть не живёт на этой больничной еде.

— Впустим немного солнца, — и девушка начала открывать жалюзи.

— Как погода на улице? — он уже начал скучать по свободе.

— Жарко, я даже порывалась надеть платье, но… Тут будет крайне неудобно, — на носочках она потянулась, чтобы поправить жалюзи.

— Всё бы отдал, лишь бы прогуляться. Пять минут на улице — роскошь сейчас.

— Поверь, ты сразу перехочешь, когда увидишь количество камер на улице.

— Много? — скорчился неприятно. Его всегда раздражало излишнее внимание.

— Не представляешь, насколько. Каждый раз пробираюсь по несколько минут.

Гарри замолчал, абсолютно недовольный всем происходящим. Сколько известно случаев, когда папарацци пересекали эту черту и могли даже навредить окружающим.

— Ты молчишь, а это плохой знак… — быстро выдала темноволосая и пододвинула стул к его кровати, чтобы занять место близь к нему.

— Мне не нравится, что они проявляют излишнее внимание. Могут быть последствия, тем более они знают, как выглядят мои мама и дочь. И ты можешь попасть под их внимание, вдруг догадаются, — он озвучивал каждую мысль.

— Не думаю, что привлеку их к себе. Поэтому не бери в голову, хорошо? — она мило улыбнулась, спустив всю ситуацию и не восприняв серьёзно, — Доел?

Девушка потянулась к контейнеру, на дне которого осталось немного джема и кусочек оладья. Изумруды благодарно обратились к ней.

— Да, спасибо. Было очень вкусно, — его рука потянулась куда-то под одеяло, а затем он вытащил плеер, — И за это спасибо, выручила. Я долго не мог заснуть.

— Почему? — обеспокоено оглядела его лицо.

— Мыслей много крутилось в голове, я не могу перестать думать о той девушке. Шерон. Даже порывался попросить телефон у кого-нибудь из медсестёр, чтобы узнать о ней в интернете, о её родственниках… Не знаю… Я чувствую вину.

— Ты занимаешься самопоеданием, — Тереза положила руку поверх его.

— А ты бы этим не занималась, зная, что кто-то умер по твоей вине?

— Тебе нельзя думать об этом сейчас. Наоборот. Сфокусироваться на восстановлении, лечении. Сейчас идёт расследование порядка аварии. Не волнуйся, — она гладила его руку, стараясь принести только успокоение, гармонию.

— И всё равно она не выходит из моей головы, — как-то обречённо выдал и откинулся назад. Прикосновения Терезы казались божественными, потому что стали редкими.

— Давай поговорим о чём-нибудь другом. Например, что с твоим телефоном? Сломался в аварии? — серые глаза опустились на его руку, она нащупала маленькую царапину и начала медленно проводить вдоль.

— Нет. Вообще он мне запрещён, только иногда, по особо важным случаям выдают.

— Запрещён? — девушка переспросила.

— Да, отобрали в реабилитационном центре, сказали, что утилизируют, а сейчас мне три месяца нельзя заводить новые смартфоны, как и прочие средства связи.

— Часть твоей реабилитации? — она произнесла это как-то воодушевлённо, будто до этого не верила в его трезвость, и в то, что он бросил. Наконец-то.

— Да, там куча пунктов. Но я подписал договор, поэтому вынужден придерживаться правилам. Уже тошнит от них, — и было понятно, почему. В свои двадцать восемь не иметь возможности даже отправить сообщение или поболтать по телефону, потому что нельзя, потому что запретили, смешно даже.

— Как ты… Работаешь над своей трезвостью? — до этого она старалась не задевать этот больной вопрос, но наконец решилась.

— У меня наставлено куча уроков в виде постоянной терапии. Есть тренер по трезвости, который стал моей тенью. Он следит, чтобы я не сорвался, не принял наркотики или алкоголь… — Тереза его перебила.

— Ты и алкоголь бросил? — волнующий вопрос.

— Да, это тоже зависимость, возможно не первостепенная, ведь я никогда не был алкоголиком… Хотя мы все понимаем, что напитки могут нас пододвигать к ошибкам ближе. Никто не даёт гарантию, что, когда я выпью, я не захочу принять и наркотики.

— Да, это логично. — Тереза качает головой, вглядываясь в его зелёные, яркие такие, глаза. Приятная волна пробегает вдоль каждого миллиметра тела: он и правда лечится, — То есть Скотт и есть твой тренер по трезвости?

— Да, мне поставили его в в реабилитационном центре. Ещё я два раза в неделю встречаюсь с психологом.

— А зачем тебе психолог? — ей становилось всё интереснее и интереснее.

— У нас с ней тоже своего рода терапии. Сначала мы пытались найти истоки моей зависимости, копались в причинах, а сейчас искореняем желание, роясь в моих извилинах. На самом деле, это довольно странно… Говорить кому-то всё.

— Обычно так люди находят себе друзей, — усмехнулась она в ответ.

— У меня сейчас нет друзей, все мои знакомые проходят сначала через Скотта.

— Что ты имеешь в виду? — непонимающе девушка склонила голову набок.

— Он контролирует каждого человека, который входит в мой круг. Беседует с ними.

— Странно, мы с ним ни разу не говорили, или я настолько простая?

— Нет, причина кроется в другом. Не хочу об этом говорить, сменим тему? — Гарри тогда искусно перешёл с болевой точки. Конечно, ему не хотелось признаваться, что почти на каждой терапии с психологом или тренером он говорит о ней. Ведь она и причина его желания поправиться, и причина снова сорваться.

Если Скотт старается более менее сфокусироваться на его настроении, которое чаще всего зависит от Терезы, то психолог, Мисс Браун, копается в их отношениях, в их расставании и в целом во влиянии Терезы на его жизнь.

— Хорошо, сменим. — Гарднер снисходительно улыбнулась, чувствуя, как их пальцы переплетаются. Мурашки бежали по коже.

— Как дела у Тима? — вспомнив старую обиду по причине его равнодушия, мужчина всё-таки пересёк границу и залез в её личную жизнь, в её семью.

— Он, на удивление, неплохо. После смерти мамы долго не разговаривал, а сейчас даже гуляет, начал снова смотреть мультики. Я очень волновалась за него.

— А сама ты как? — прикосновение их рук стало более крепким, когда Гарри сжал свою.

— Отвратительно, не буду врать. И суть не в потере, я уже свыклась с этой болью, с грустью, которая поселилась внутри меня навсегда. Дело в том, что я столько всего успела натворить. — Слёзы показались в уголках серых глаз.

— Что натворила? — его хриплый голос стал ещё тише.

Около минуты она оглядывала его лицо, неуверенная, что ему стоит открываться именно сейчас, когда в душе не вся боль угасла. Но желание рассказать всё прямо сейчас превратилось в нужду. Ладно, хватит сомневаться!

— Мама передала для меня письмо, наверное, прощальное. Не знаю… Я… — Тереза просто не могла озвучить то, что сделала. Какой позор. Какое неуважение к последним словам матери, — Я выкинула его. Подошла к могиле и кинула поверх гроба. — Нижняя губа затряслась, а зелёные глаза мужчины расширились. Он совсем не ожидал такого поворота, не от его мягкой, милой Терезы.

Слёзы покатились по щекам, горячие такие, они, казалось, прожигали кожу. Гарри просто не мог на это смотреть: пододвинулся ближе к краю и протянул руку, начиная вытирать мокрые дорожки. Да, Тереза совершила ошибку и, скорее всего, будет платить за неё всю жизнь.

— Хей, не плачь… — он потянул её за подбородок, чтобы посмотреть в заплаканные красные глаза, — Я не могу смотреть, как ты убиваешься.

— Да, я понимаю… — темноволосая потянула рукав своей толстовки к ладошке и начала вытирать влажные щёки тканью, — Это больница так на меня влияет. Я всегда становлюсь ранимой в подобных местах, — сквозь слёзы она нервно улыбнулась.

Где-то минут через десять их идиллию прервал Скотт. Подошло время оговорённой терапии. Хоть и здоровье сейчас подводит, он хотел продолжать этот тернистый путь к трезвости. Конечно, девушка поспешила освободить палату, понимая, что терапия должна быть приватной, но Гарольд остановил. Попросил остаться. И она послушно села в кресло, в углу.

Пытаясь сделать вид, что сфокусирована на строчках в журнале, девушка так или иначе подслушивала их разговор. Странный, но искренний и живой. Скотт, мужчина лет тридцати пяти, большой такой, крупный, больше похожий на телохранителя, сидел в другом кресле, около койки. В руках у него была большая тетрадка, ручка, и он постоянно что-то записывал. Может вёл журнал? Девушка не знала.

Они говорили о его поведении, изменилось ли оно. Но это было не столь интересно. Скотт внезапно перешёл на другую тему. «Как люди из твоего списка?» — вопрос, который заставил её поднять глаза. Да, она сразу встретилась с изумрудами, которые стыдливо прикрылись.

— Я не всех ещё вычеркнул, — Гарри перевёл глаза на тренера.

— Кто остался?

— Ты знаешь, кто. Один единственный человек, — услышала довольно таинственный ответ, но тут же эгоистично подумала. Речь зашла о ней.

Якобы безразлично Тереза опустила глаза на бумагу и начала делать вид, будто потеряла бдительность, а сама уже навострила уши.

— У тебя ведь есть возможность попросить прощения. Почему тянешь? Или что-то не даёт тебе извиниться? Какие-то чувства? — он копал в нём.

— Я обязательно это сделаю, просто не хочу сейчас.

Вот и всё. Всё, что она услышала возможно о себе, возможно и нет. Затем их разговор перешёл в другое русло. Скотт спросил о каком-то Малкольме, и Тереза не сразу поняла, что это за новый человек, появившийся в знакомых у Гарри. Но спустя минут пять обсуждений стало предельно ясно: Малкольм — его напарник, которого выбрали в реабилитационном центре. Какой-то новый вид терапии, когда два наркомана пытаются помочь друг друга. Создали такую терапию по одной причине: люди с одинаковыми проблемами понимают друг друга лучше.

Их терапия длилась около часа, и она отметила про себя, что он был довольно разговорчив со Скоттом, отвечал на все вопросы честно и даже старался развёрнуто. Как только они закончили, подоспели с визитом Энн и Ханна. В этот раз они пробыли в больнице дольше. На удивление, малышка липла не только к отцу, но и к самой Терезе, спрашивала у неё всякую ерунду, хихикала, в общем вела себя, как обычный ребёнок. Гарри же нарадоваться не мог от этой картины, а желание запрещать Ханне время от времени называть Терезу мамой не появлялось ни на секунду.

Сама же девушка иногда косилась на мужчину, только девочка обращалась к ней таким личным словом — мама. А тот и внимания не обращал. Унесённый куда-то далеко взгляд Энн сразу заметила, Гарри даже умудрялся не отвечать вопросы маме, попросту не слыша их уже. И она не была против. Радость одна — корабль держался на плаву.

Ближе к вечеру, когда пара осталась наедине, время вынуждало их снова заговорить. В больнице было тихо, поэтому беседа обязывала быть личной, интимной и близкой. Началась, конечно, глупо и непринуждённо. Но в какой-то момент шатен поинтересовался её планами, выбором университета и был крайне удивлён, получив: «Не знаю, чего я хочу. Теперь идея поехать в Нью-Йорк кажется мне смехотворной». На вопрос, почему, узнал, что её амбиции подбили пробные экзамены, которые она сдавала не так уж хорошо. Нет-нет! Хорошо, конечно, но не так, как требуют многие учебные заведения.

— А чего ты вообще хочешь? Есть у тебя хобби?

— Я люблю рисовать, люблю моду, смотрю показы и мечтаю однажды стать законодателем моды… Как смешно это звучит.

— Нет, все с чего-то начинают. Надо работать и стремиться. Какие тебе дома нравятся?

— Ты же знаешь, что я без ума от Gucci. Но… Не настолько гениальна, как Алессандро. Поэтому склоняюсь к Versace или Dior.

— Возьму на заметку, — хмыкнул Гарри, — А ты никогда не хотела быть моделью?

— Ты шутишь? Я низкая! — звонко рассмеялась.

— Не думаю, что это бы остановило тебя. Значит, ты хочешь быть за кулисами, создавая одежду для других? — глаза прищурились пытливо.

— Это моя детская мечта, но я даже не знаю, с чего начать. Надо, наверное, отучиться где-то. Только я не знаю, куда податься.

— Попробуй подать свои эскизы в какой-нибудь дом моды, может, получится.

Она замолчала и начала обдумывать эту идею. Звучит соблазнительно, поэтому припасла этот план на случай, который возможно выпадет.

Как же девушка не хотела уходить, даже не понимая причину этого желания. Уже вроде и тело болит от постоянного сидения то в кресле, то на стуле. Но лучше ещё немного потерпеть, зато поболтать с ним, либо просто комфортно помолчать. Да, уже и карты шли в ход, и книги, даже музыка побывала их темой для разговора. За этот день они узнали друг друга намного больше, чем за прошедшие пару месяцев, Даже иронично, что может сделать резкая перемена ролей. Когда она нуждалась в подобных беседах, где можно обнажить душу, он воротил нос, сейчас — всё по-другому.

Оставалось где-то минут десять до конца приёма посетителей, время поджимало, но она не торопилась, не хотела уйти пораньше, чтобы наверняка без проблем. Их пальцы переплетались на простыне, его рука сверху. Положив голову ему на живот, Тереза всматривалась в изумруды и не могла принять тот факт, что всё между ними разрушилось. Глаза-то родные, запах тела, руки, ноги, всё безумно родное, безумно своё. Мужчина про себя жалел о всём совершённом, обвиняя прошлого себя в ошибках. Но, как говорится, потерявши плачем. Ох, горька эта правда.

— Не хочу, чтобы ты уходила… — он чувствовал, что время на исходе, и уже вот-вот должна войти медсестра, чтобы итак об этом напомнить.

— Какие-то десять часов ты будешь один, будешь спать, а завтра я снова приеду.

— Нет, я не про это… — всё стало понятно, девушка сразу поёжилась. «Нет, нам не быть вместе. Я уже всё решила». Да, она противилась чувствам внутри, — Когда меня выписывают? — по одному только затянувшемуся молчанию он понял, что тему продолжать даже не стоит.

— Завтра, после двенадцати. Я узнала сегодня у твоего доктора. Какое-то время тебе придётся лежать дома. Но я заказала коляску, чтобы ты мог гулять.

— Гулять? Это позор. Я не хочу даже выходить из дома, потому что папарацци будут шнырять повсюду.

— В любом случае, больница предоставит тебе коляску, которой надо управлять двумя руками, но я заказала автоматическую. Там есть пульт.

— Спасибо, — еле слышно отозвался.

— Ладно, мне пора идти. — Тереза подняла голову, неохотно вытащила ручку из его большой и такой тёплой. Надо было быстренько скинуть все вещи.

Как только всё было готово: она сама и сумка, темноволосая всё же развернулась, ища своими глазами его изумруды. Улыбка озарила её уставшее лицо.

— Плеер я зарядила и оставила. Окно приоткрыла, чтобы ночью тебе не стало жарко. Если проголодаешься, на тумбочке контейнер. — Ещё раз подойдя к его кровати, Тереза заботливо поправила одеяло, подоткнула простынь, чтобы она за ночь не спуталась.

— Не уходи, я сойду тут с ума в одиночестве. — Он просил так искренне, зная ответ. Либо откажется мягко, либо переведёт всё в шутку.

— Гарри… — прошептала нежно.

Тысячи вопросов, тысячи голосов, и всё в одной голове. Но она решила чересчур быстро. Плевать! Щёлкнула замком двери. Скинула сумку на пол. Распустила волосы из тугого пучка. Стянула кроссовки. Обрадованный неожиданным решением, мужчина начал передвигаться по койке, освобождая место рядом. И Тереза нырнула под одеялом, рука легла на его торс, свою он поместил под её шею. Как было приятно. Им обоим. Желаемое стало реальностью — и вот они в объятиях друг друга.

— Даже не смей себе чего-то надумывать. Это ничего не значит, — пригрозила тихо-тихо, утыкаясь в его шею. Этот запах…

— Ничего не значит… — повторил, но продолжал глупо улыбаться в потолок.

— Я просто скрашиваю твоё одиночество своим одиночеством.

И он это прекрасно понимал. Происходящее лишь временная пилюля. Наступит тот день — она уйдёт. Подумает, что не так уже и нужна ему. Хотя зачем врать? Она нужна всегда. Но как эту пилюлю из временной превратить в постоянную? С этим вопросом он и уснул под тихое сопение малышки. Но перед этим искусился и впечатал поцелуй в её щёку.

Комментарий к Одиночество

Вы также можете подписаться на меня в Wattpad, там больше моих историй!

https://www.wattpad.com/user/Lion_official