Боярышня-попаданка, или Любовь князя

Глава 29

Мы неслись прочь от ненавистного поместья. За нашими спинами полыхали крыши панского дома и надворных построек.

Домой! Неужели скоро я окажусь дома?

Я плакала и улыбалась сквозь слезы.

В голове все кружилось, было страшно, что вдруг я проснусь и опять увижу тот страшный подвал или столб, к которому меня привязывают.

Я вдыхала запах Добрыни, прижимаясь к его груди, и не могла им надышаться.

После нескольких часов бешеной скачки, всадники спешились, чтобы перекусить и напоить коней.

Князь бережно поставил меня на землю:

— Скажи, с тобой ничего там не случилось? — он коротко кивнул назад, — Тебе ничего не сделали?

Добрыня пытливо всматривался в мое лицо.

— Нет, меня не трогали, — я положила руку на грудь князя, — Конечно, мне было очень тяжко, но насилия не было.

Я уткнулась князю в шею и разрыдалась:

— Если бы вы не успели… Меня бы сожгли сегодня.

Князь прижал меня к себе и судорожно вздохнул:

— Ну, полно, милая, теперь все позади, скоро мы будем дома, — он погладил меня по плечам, — Ты поплачь, если тебе от этого легче будет, — князь поднял мое мокрое от слез лицо и нежно поцеловал меня, осушая губами слезы, — Ты теперь со мной, не бойся больше никого.

Я кивнула и тут к нам подбежал Матвей.

Он схватил меня в объятия:

— Сестренка, боже, жива, как же я боялся, что мы опоздаем!

— Матвей, спасибо вам, — я все никак не могла успокоится, — Какой сегодня день счастливый.

Я заметила, что Матвей тоже украдкой смахивает слезы.

Князь хлопнул Матвея по плечу:

— Давайте, други, подкрепимся. Нас ждет долгий путь.

Мы сели на поваленное дерево и съели по ломтю хлеба, запивая эту нехитрую еду, холодной речной водой.

Спутники Добрыни и Матвея возбужденно переговаривались, рассказывая друг другу подробности этой внезапной битвы.

Матвей набросил мне на плечи свой плащ, князь прижимал меня к себе, и мне было так спокойно и радостно рядом с этими мужчинами.

Но вот князь дал команду своим дружинникам, все оседлали коней и мы опять помчались, обгоняя ветер.

Кони, видимо, чувствуя, что дом становится все ближе, бежали резво и весело, люди тоже торопились в родные стены, и еще не наступила ночь, как впереди замаячили деревянные башенки и послышался колокольный звон.

Сердце застучало быстрее. Что я узнаю о судьбе семьи? Я пока не решилась расспросить Матвея, что стало с родителями и Настей. Вдруг их больше нет?

В груди заворочался тяжелый ледяной камень, было трудно дышать, пересохло во рту.

Я всматривалась в знакомые улицы и дома — некоторые так и остались стоять полуразрушенные, с покосившимися оградами, но какие-то отстраивали и я даже заметила, что вдоль палисадников опять стройно цвели мальвы, гордо поднимаясь к солнцу.

Мы свернули на нашу улицу… Кольнуло сердце. Я увидела терем, высокое крыльцо…

На первый взгляд мне показалось, что дом не пострадал, но подъехав ближе, я заметила пепелище на том месте, где были сараи и конюшни.

Вот я подошла к крыльцу и мое сердце готово выскочить из груди от волнения.

Дверь отворилась и я увидела Настю, которая бросилась в мои объятия.

— Марьюшка, неужто ты? Какое счастье! — заплакала Настя.

— Настенька, милая, — реву я, обнимая сестренку.

К нам подходит Матвей и берет нас с Настей в охапку:

— Девки, вы сейчас нас в слезах утопите, пойдемте в дом уже, — Матвей подтолкнул нас к крыльцу.

Я оглянулась на Добрыню, тот махнул мне рукой:

— Иди, Марья, позже увидимся, — он развернул коня и уехал.

Мы же, обнявшись пошли в дом.

На лавке возле стола сидела маменька. Я бросилась в ее объятия.

— Марьюшка, дочка, живая! — маменька обнимала меня и гладила по лицу.

Я взглянула на Настю, та лишь вздохнула.

— Маменька, скажите, как вы? Все хорошо? — я заметила, что в волосах у маменьки прибавилось серебряных прядей, а глаза ее смотрят будто мимо меня.

— Ничего, Марьюшка, ничего, — маменька прижала меня к себе, — Вот только после того, как я ударилась головой об угол лавки, вижу я плохо, — она заплакала, — Свет вижу, тени… Но разглядеть лица не могу!

Я обняла маменьку:

— Все пройдет, мы справимся, — я огляделась, — А отец?.. Что с ним?

Маменька всхлипнула:

— С той ночи мы его не видели, Марьюшка. Все жду, вот и ты вернулась, может и он жив?

— Конечно, мы должны верить, — я взглянула на Настю, — Я теперь дома и тебе будет полегче, правда, Настя?

Настя кивнула:

— Конечно, маменька, ты не волнуйся, мы все умеем делать. Ты только отдыхай, а мы сами управимся. А там и папенька вернется.

Мы долго сидели за столом в тот вечер.

Я рассказывала о том, что случилось со мной, о Ядвиге и Федоре.

Чтобы не расстраивать маменьку, я опустила некоторые особенно болезненные моменты моего пребывания в плену.

Маменька не отпускала мою руку и утирала слезы, бежавшие из ее глаз.

Настя с маменькой рассказали, как они справлялись без нас с хозяйством.

Матвей строил планы на будущее, как поправить дела и восстановить все то, что было разрушено и разграблено.

Когда Настя и маменька ушли спать, я рассказала Матвею про Наталью.

Он промолчал, но я видела, как сжались его кулаки.

— Давай, мы не будем ее вспоминать больше, — наконец сказал Матвей.

— Хорошо, — согласилась я, — Но ведь сердцу мы не можем приказать. Оно будет еще долго болеть…