Bronza

1 глава

Сан-Франциско, 1987 г. Небесная Гончая

– Что с тобой, Марк?! Ты меня совсем не слушаешь!

Звонкий, с требовательными нотками, мальчишеский голос разрушил его мечту, и бисквит в шоколадной глазури, восхитительно пахнущий карамелью, растаял, оставив во рту комок вязкой, голодной слюны.

– А-а, это ты, Байя! – сглотнув, с укором посмотрел он на светлоголового, похожего на девчонку, подростка. – Лишить меня мечты! Как ты жесток, отрок!

– Да, я уже заметил, когда ты голоден, то совсем перестаешь соображать, – проворчал мальчик. – Я же и говорю, что ты меня не слушаешь! – он помахал пакетом перед носом Марка. – Я принес тебе бисквит. Ну, хоть запах-то ты должен был учуять?!

– Что? Ты купил мне пирожное! – радостно оживился Марк, не спуская заблестевших глаз с пакета в руках Имонна.

Тот виновато замялся.

– Прости, я прочел твои мысли…

– Но разве я не запретил тебе? Разве мы не договорились?!

– Договорились, да… Но твоя жажда… она оказалась такой сильной, что не услышать… было нельзя! А я знаю, ты просто развалина, когда без сладкого… Вот, держи.

Марк забрал у него вкусно пахнущий пакет. Потеснившись на скамейке, уступил мальчику часть своего темно-синего кашемирового пальто. Прощая, шутливо взъерошил его мягкие, стриженные под «пажа» волосы. Открыл пакет.

– Ты, конечно, не будешь? – засовывая в рот почти половину бисквита, спросил он с надеждой в голосе.

«Что я, маленький, что ли?» – презрительно фыркнул Имонн, приглаживая густую челку. Кутаясь в пальто Марка, с теплотой подумал, что этот сладкоежка за воздушное безе с ломкой корочкой мог бы продать душу дьяволу, догадайся тот пригласить его на чай.

Прикончив пирожное и по-кошачьи сыто сощурившись, Марк потянулся, разминая затекшие от долгого сидения мышцы. Под дорогим костюмом успешного яппи скрывалось поджарое, хорошо тренированное тело.

– Ты спас мне жизнь, отрок! – воскликнул он весело и полез обниматься.

– Ну, не умри тут от счастья… – отчего-то смутившись, грубовато осадил его Имонн. – Тоже мне, теленок нашелся! – проворчал он вроде бы недовольно.

На самом деле мальчику была приятна непосредственная радость друга. Она согревала сердце, запертое ото всех. Не подпускавший к себе никого, ни с кем не друживший, он доверял только Марку, за удивительную доброту прощая этому большому ребенку все его недостатки.

Беззаботно рассмеявшись в ответ, Марк заложил руки за голову и о чем-то задумался, провожая взглядом чаек, чиркающих крылом по воде. Грубость Байи не задевала. За ней прятались мальчишеская стеснительность и желание подростка выглядеть по-взрослому, независимым.

Наверное, для редких прохожих, торопливо спешащих мимо них по набережной, они представляли собой довольно странную парочку. Двадцати трех лет от роду пижон с замашками сибарита. С вечно падающей на лоб непокорной каштановой прядью и глубокой, как вечернее небо, синевой глаз, молодой человек, развалившийся на скамейке, вытянув длинные ноги, казался беспечным прожигателем жизни. И подросток, с нежным лицом херувима и печальными глазами олененка Бэмби. Весь такой хрупкий, изящный, словно бутон, что решил не распускаться, мальчик выглядел совершенно беззащитным.

И только тварь, за которой они охотились, могла бы знать, что эти двое – Переселяющиеся. Понтифики Чаши Весов. Безжалостные охотники за головами. Судьи и палачи в одном лице. Гончая и ее Щит.

– Можешь подремать немного, если хочешь, – предложил Марк.

Глянул на солнце, начинающее садиться, отдернул манжету, посмотрел на часы. Плоский золотой брегет на кожаном ремешке, будучи левшой, он носил на правом запястье.

– Ждать придется долго. Эта тварь выползет из темноты…

Стояла осень, было холодно, особенно у воды. Он обнял мальчика, и тот, пригревшись, действительно задремал. Подняв воротник пальто от дующего с залива пронизывающего ветра, Марк тоже закрыл глаза.

«…не простивший, выбрал он путь, ведущий в Никуда… Имару, Священный Зверь. Сын матери Двенадцати Богов. И бремя свободы от кровных уз гноилось на плече незаживающей раной. Печатью Отступника.

– Марк, проснись!

Получив локтем в бок, он охнул и открыл глаза. Уже стемнело. Вдоль набережной зажглись фонари, отражаясь желтыми пятнами в черной воде. Но возле них фонарь почему-то не горел.

– Вон она… соберись, – тихо сказал Имонн, и он проследил за его взглядом.

Пожилая нищенка, колыхаясь своими жирными телесами, направлялась в их сторону, толкая перед собой покореженную тележку из супермаркета, забитую всяким хламом. Отлично! Марк притворился спящим. Противный скрип тележки затих рядом со скамейкой, на которой они сидели.

– Молодой человек, не стоит спать на улице в такой час! Так и заболеть недолго! – проявила женщина заботу о его здоровье. Неискренне и уж очень льстиво.

С хрустом потянувшись, он широко зевнул, делая вид, что она его разбудила. Нищенка окинула его цепким, оценивающим взглядом и тут заметила Байю.

– Ах, простите старуху глупую! – запричитала она плаксивым голосом профессиональной попрошайки. – Ты не один? С тобой дитя…

Морщинистое лицо старухи расплылось во все понимающей гаденькой ухмылке.

– Что ж не ведешь к себе домой? По одежде вижу, живешь небедно. Смотреть тут на ваши шалости… – она порыскала глазами по сторонам и продолжила: – Народ здесь разный ходит, могут и обидеть… Полиция, эти тоже сюда заглядывают! – толстуха заговорщически подмигнула обоим.

– Да вроде бы никого нет… – Марк непонимающе огляделся вокруг. – А вы о чем, собственно, добрая женщина? – спросил он.

Имонн громко фыркнул.

– Тупица! Она нас за воркующих голубков приняла! – пояснил он.

Вспыхнув, Марк отдернул руку, обнимающую плечи мальчика, и как-то неестественно выпрямился. «Как она смеет? Жаба!» – потемнели от гнева его глаза. Заметив, с какой злостью он смотрит на нее, нищенка вновь запричитала.

– Ах, ошиблась я, старая… Простите-простите! – всплеснула она руками в рваных перчатках, опять оглядываясь по сторонам. – Здесь часто разные парочки милуются… Теперь разве разберешь, кто у вас там кто… У нынешней-то молодежи!

Оправдывалась перед ним старуха и все кланялась и кланялась. В такт ее кивкам противно скрипела тележка, в которую она вцепилась так, словно Марк собирался покуситься на это «сокровище». Но по выражению ее лица было видно, что на их счет она осталась при своем мнении. Он с трудом сдерживался, чтобы не врезать старой карге по-простому, без всяких там магических заклинаний. Наконец, перестав кивать и кланяться, нищенка вроде бы собралась уходить.

– А не найдется ли у вас, молодой человек, какой мелочи? Старухе на гамбургер! – поклянчила она на прощание.

– Найдется! – Марк полез в карман. Подобравшись, ощутив приятную дрожь охотничьего азарта. Игры закончились.

В темных глазах нищенки мелькнул плотоядный огонек, когда его руки замерли над ее раскрытыми ладонями. Во рту, на языке, зашевелились присоски. «С-сладкая, с-сладкая… Вот сейчас, еще мгновение, она схватит доверчивого глупца за руки и высосет его сладкую жизнь… А после закусит и мальчишкой!» Выпущенное щупальце незаметно уже подкрадывалось к кроссовкам Байи.

Марк разжал пальцы. Горсть монет прожгла ей ладони насквозь.

– А-аш-ш! Ищ-щей-ка! Проклятая пси-и-на! У-уу! Нне-на-вижу-у!! – зашипела, заметалась в Заклинающем Круге старуха, теряя человеческое обличье.

– Марк, ты идешь? – зябко поежившись, окликнул его Байя.

Работа была сделана, торчать здесь и дальше не имело смысла. До «Маленькой Италии», как любовно называли местные жители район Сан-Франциско, где они жили в последнее время, путь был неблизкий. К тому же от воды тянуло промозглой сыростью, он продрог в своей короткой вельветовой курточке и потертых джинсах: хотелось поскорее очутиться дома, в тепле, поужинать, если ресторан еще не закрылся, и завалиться спать. «А у него такое лицо… Можно подумать, он собрался поставить ей тут надгробный камень!»

Оторвав задумчивый взгляд от горстки пепла, потихоньку сдуваемой ветром, Марк поднял воротник пальто и, ничего не ответив, зашагал вдоль набережной. «Да что с ним такое? Откуда такая серьезность!» – Имонн удивленно смотрел ему вслед. Не понимая, зачем тот упрямо тащится пешком, стирая подошвы своих щегольских лоферов, если можно было просто мерцануть до сквера за небольшим уютным отелем с декором эпохи Ренессанса. Правда, Монсеньор строго-настрого наказывал «мерцать» только в исключительных случаях. Но разве тут удержишься? Это же как русские горки! Бац, и ты летишь вниз! Бац, и ты уже дома!

«Неужели слова этой потрескавшейся от сала вонючки, от которой и пепла-то не осталось, так сильно задели Марка? Подумаешь, приняла их за любовников… Вот он бы не стал заморачиваться на этом! На все сто!» – юный философ бросился догонять друга, ушедшего далеко вперед.

Метрдотель глянул на часы. Он и так достаточно тянул время. Пора было закрываться. Обычно эта парочка ужинала поздно, появляясь к закрытию ресторана, но сегодня ребята что-то сильно запаздывали. Приятный молодой человек и хорошенький подросток, такие вежливые, воспитанные, – они нравились ему. Особенно его умиляла забота младшего о старшем. Поэтому он всегда старался оставлять для них на десерт что-нибудь вкусненькое. Но не сегодня.

В номере Марк бросил пальто на кресло, оно упало на пол. Пиджак постигла та же участь. Скинув туфли, он плюхнулся на застеленную покрывалом кровать, ослабил узел галстука, заложил руки за голову и уставился в потолок.

«Он что, думает, что он – змея?» – ворчал про себя Имонн, собирая за ним по всему полу разбросанные вещи. Сердце воина и душа лентяя – в этом был весь Марк. Потому что в повседневной жизни (во всем, что не касалось охоты за нечистью, гонок на карах, походов по магазинам за дорогущими шмотками или поедания разных там сладостей) тот превращался в настоящего разгильдяя.

Но и это не беда! Попробуйте вот убедить его не петь по утрам в ванной, если медведь оттоптал оба уха! Та еще, скажу вам, задачка! А сколько раз предлагал ему перебраться в Чайна-Таун! Так нет же, Марку нравилось все такое вычурное, изящное, перегруженное художественными деталями, напоминающее старую Европу. «Нам дворцы подавай, всякие там львиные головы да кудрявых малышей с крылышками! Вот и любовался бы сам сколько влезет! – продолжал негодовать подросток, наводя порядок. – Мне-то за что такое наказание?!»

– Слушай, отрок, а почему ты всегда такой? – вдруг спросил Марк. Теперь он смотрел на мальчика, подперев рукой голову, и что-то было в его взгляде.

– Какой «такой»? – переспросил Имонн, слегка порозовев щеками. Вопрос застал его врасплох.

– Ну-у, – протянул Марк, – Монсеньор вроде бы говорил: ты умер в шестнадцать… – его взгляд скользнул обратно на потолок. – Я же сколько тебя помню, – ты все время мальчишка! Неужели тебе ни разу не хотелось стать взрослым? Завести подружку? Влюбиться, наконец! Стать мужчиной… или женщиной… – вздохнул он. – Наверное, я мог бы влюбиться в тебя…

Байя уставился на него: того и гляди, боднет.

– Или мне стать женщиной… – Марк опять вздохнул. – Тогда и ты мог бы влюбиться в меня… – он снова лежал на спине и, продолжая созерцать потолок, не замечал, что рассуждает вслух. – Может, в следующий раз мне переселиться в женское тело, как ты думаешь, а? – спросил он у гипсового амурчика, смотревшего на него с потолка. – Интересно… – в голосе Марка появилась задумчивая мечтательность, – красить губы, носить все эти штучки. Ходить на каблуках. Черт, а если это неудобно… ходить на каблуках? Вдруг у меня не получится! – встрепенулся он, но тут же хлопнул себя по лбу. – Дубина, ты же будешь женщиной! Им удобно…

Имонн некоторое время слушал, как тот разговаривает сам с собой. Потом с похоронным видом подошел к кровати, взял за руку, нащупал пульс.

– Н-да, тяжелый случай… – произнес он голосом врача, собирающегося сообщить пациенту дурную весть, – мозг скончался… – и посмотрел на часы Марка, – еще до полуночи! Примите мои соболезнования, сэр!

Отпустил его руку, та безвольно упала на покрывало. Оставалось только одно средство.

– Ладно, сладкоежка… схожу тебе за мороженым. Пока ты окончательно не спятил! – улыбнулся мальчик. – Знаю тут одно место, кажется, они пока не закрылись.

Это подействовало. Марк сразу оживился.

– Я люблю тебя, отрок! – воскликнул он и, молитвенно сложив ладони, попросил: – Пожалуйста, если можно, то две порции. Ванильного, с фисташками!

«Ну, совсем идиот…» – покачал головой Имонн, сдернул с вешалки куртку и хлопнул дверью. Ворвавшийся следом сквозняк затих у окна. Комната вновь наполнилась тишиной. Марк остался лежать на кровати, продолжая изучать лепнину на потолке. Его взгляд постепенно ушел в себя.

«…в час обезьяны, расположившись полукругом, Десять Священных Зверей следили за схваткой двоих. И один должен будет умереть для них, чтобы они и впредь – тысячи лет, могли править своими Царствами…

Огромный серебристо-голубой Кот, в неимоверном усилии напрягая могучие мышцы, снова и снова раздирал когтями сверкающую на солнце чешую врага своего. Рубиновые глаза его пылали ненавистью. Огромный нефритовый Дракон, обвившись вокруг тела врага своего, сжимая тугие кольца, душил его в своих объятиях.

Они уже обагрили друг друга своей кровью, и капли ее, упав на землю, проросли горькими, убивающими дурманом, красными цветами джошуаге. Но ни один из них не желал проиграть в этом смертельном поединке.

Огромная аспидно-глянцевая Змея с ярким фиолетовым узором по спине настороженно приподняла свою плоскую голову. Раздвоенным жалом потрогала горячий воздух. Взгляд ее был так же ядовит, как и она сама. Но не только она почувствовала приближение финала.

Извернувшись, Имару вонзил клыки в горло Сэйрю и в последнем усилии стиснул челюсти. В глазах его угасала жизнь, но не ненависть…»

«…и сказал бог: Прими смерть свою от руки моей! И убил Священного Зверя. Из головы поверженного родился Свет. Из сердца поверженного вышла Тьма. Невинные, чище лепестков лотоса, Близнецы взялись за руки.

И сказал тогда бог, разлучая их: по воле моей, отныне обрекаю вас демонами неприкаянными, переселяясь из тела в тело, скитаться в юдоли земной. Нелюбимыми! Плачьте! Кричите! Зовите друг друга! Вам не быть больше вместе… Никогда!

И вошел бог в перламутровые воды Источника Жизни, чтобы смыть с себя кровь Священного Зверя. Его ниспадающие до земли бледно-зеленые волосы расстелились по воде. Водорослями заструившись вниз по Течению Времени.

Совершив омовение, ступил Сэйрю на берег в кровавых одеждах закатного солнца, и склонились пред ним головы братьев и сестер, отдавая ему престол по праву. Чтобы в чертоге небесном явил он им волю свою.

– Иди и принеси мне голову брата, ибо он – Зло! – сказал бог.

И встал с колен один из Близнецов с сердцем, наполненным мраком, готовый убить брата. Готовый убить в себе свет разума, чтобы Имару, Священный Зверь, не мог возродиться тысячи лет…

На ропот недовольных над головой Дракона сгустились черные тучи его гнева.

– Кто из вас остановил сеющего хаос Имару?! Кто из вас вернул вам, трусы, ваши Царства?! – грозно спросил Сэйрю.

Вернувшись, Имонн нашел Марка крепко спящим, во всяком случае, так ему показалось вначале. «Ну вот, так для него старался, а он дрыхнет…» – слегка обиделся мальчик, ставя ведерко с мороженым на стол. Но тут услышал его стон, увидел до крови закушенную губу и сразу же забыл про свою обиду. Сунулся к нему, попытался разбудить, встряхнув несколько раз за плечи, не смог, и сердцем мальчика завладела тревога.

– Ну, пожалуйста, Марк, просыпайся! – позвал он жалобно.

А тот продолжал что-то невнятно бормотать, отказываясь от чего-то горячим шепотом испуганного ребенка. Имонн вздохнул. Как же он ненавидел время, когда за Марком приходила тьма.

Однажды он застал Марка, когда тот сидел на полу в душе, обхватив руками колени, запрокинув голову, и вода хлестала его по лицу. Неуверенный, правильно ли поступает, подошел и просто закрыл кран. Вытерев ладонями мокрое лицо, Марк не очень дружелюбно спросил, что ему нужно.

– Ты кричал… Вот здесь, – Имонн прижал дрожащие пальцы к своим вискам, – я слышал твой плачущий голос. Тебе было болезненно одиноко, и ты кричал. Зверем… Раненым зверем. А потом начался снегопад…

– Прости, если напугал тебя, отрок… – отозвался Марк. – Вокруг меня столько зла… Я просто тону в нем… – он медленно провел рукой по кафелю и поднял на Имонна уставшие глаза.

И видеть эти несчастные, как у потерявшегося щенка, глаза было невыносимо. Опустившись рядом, он порывисто обнял его.

– Идиот! Ты такой идиот! – выговаривал он Марку. – Люди сами своей жадной корыстью вызывают к жизни всякую нечисть… И твоей вины тут нет! А зло было всегда! – продолжал он ему выговаривать.

Вцепившись в него, больно стиснув плечи, Марк рыдал, судорожно вздрагивая всем телом, а он ничем не мог помочь, даже разделить его боль. Слезы Марка жгли ему шею, и неясные чувства наполняли мальчишеское сердце. «Если бы только я мог всегда оставаться рядом с тобой… Если бы я мог стать для тебя единственным… Самым дорогим… Тем, о ком, не зная этого, так тоскует твое разорванное надвое сердце… Я бы исцелил все твои раны…» – думал он, стоя возле него на коленях, прижимая к себе его голову. Но все, что Имонн мог, – это защищать Марка во время поединка, превращая свое хрупкое тело в Несокрушимую Броню. Правда, еще… Еще он мог умереть для него, но для них, Переселяющихся, смерть не являлась актом самопожертвования. Лишь вынужденной необходимостью.

– Забудем, что я плакал, – невольно хмурясь, попросил после Марк. Тогда-то они и договорились, что он больше не будет читать его мысли.