Нью-Йорк, 1987 год. Колесо Фортуны
– Шеф! Это он! Его работа!
К только что подъехавшему начальнику бросился стажер. Его глаза азартно блестели, и сам весь такой вертлявый, радостно-возбужденный, парень напоминал молодую гончую, впервые взятую на настоящую охоту.
– Это наш «Театрал»! Он снова убивает! – излишне громко, не скрывая своего щенячьего восторга, выпалил молодой человек.
Сумрачно глянув на него, шеф хмыкнул и по-отечески, подзатыльником, остудил пыл своего сотрудника. Тот не понял, за что, и обиженно насупился, потирая затылок. Рука у начальства была тяжелой.
– Я рад твоему рабочему настрою, стажер! Но умей проявлять уважение к смерти! – довольно приятным баритоном ответил шеф на его вопросительный взгляд.
Устыдившись, молодой человек виновато потупился.
Начальник Нью-Йоркского отдела ФБР по поиску серийных убийц – Питер Маккуин – хмуро огляделся вокруг. «Карусель… Центральный Парк… Место опять людное и у всех на виду… И, конечно же, окажется, что никто ничего не видел и не слышал…» – подумал он, доставая из пачки сигарету. Посмотрел на стажера, тот больше не вилял хвостом.
– Ну, и долго будешь тут казниться? – проследив взглядом за снующими вокруг карусели сотрудниками службы спасения, спросил у него Питер, щелкая зажигалкой. – Пока демонтируют всех этих лошадок, пока опустят на землю крышу – «место нашего преступления»… до этого нам делать здесь практически нечего. Но ты можешь опросить людей, – кивнул он в сторону зевак, напиравших на оранжевую ленту заграждения. – Может быть, на этот раз нам повезет несколько больше и отыщется хоть какой-нибудь свидетель… – помечтал он немного.
Радостно вспыхнув, стажер бросился выполнять приказ начальства со всех ног. Но услышал хмыканье себе в спину, вспомнил подзатыльник и сразу же остановился. Достал блокнот с ручкой и уже степенно зашагал к приличной толпе любопытных, на удивление быстро собравшихся здесь в такую рань.
Маккуин невольно улыбнулся. Парень нравился ему. После собеседования он сам отобрал его для стажировки в своем отделе. Мальчишка был умен. Неординарно мыслил, имел свежий взгляд на привычные вещи, а его логические умозаключения впечатляли. К тому же у «щенка» было то самое чутье, так называемое шестое чувство, без которого нечего было делать на их работе. Особенно в его отделе. «Созвездие гончих псов», – кажется, так негласно, за кулисами, прозвали его команду. Впрочем, он и не возражал. Самое главное, от этой вцепившейся в преступника дружной своры пока еще никто не ушел.
«И только тебе одному до сих пор удается вести нас по ложному следу… Сукин ты сын…» – прищурился Маккуин на очередную жертву убийцы, сидящую на крыше карусели. На ее белое, в театральном гриме, лицо и платье королевы.
Постояв, он вернулся к машине. Ладонью потерев колючий подбородок, подумал, что неплохо бы побриться и выпить горячего кофе. Звонок поднял его с постели в начале шестого, а ведь сегодня как-никак Рождество. Оглянувшись, чтобы окликнуть стоящего неподалеку полицейского, взглядом почему-то зацепился за пижонисто одетого молодого человека. Вытягивая шею, тот пытался разглядеть, что там на карусели.
«Чертовы зеваки… мало, что сам пришел полюбоваться на чужую смерть, еще и ребенка с собой притащил…» – с презрением подумал Питер, приняв поначалу хорошенького подростка, что был вместе с этим идиотом, за девчонку. Почувствовав, что на него смотрят, молодой человек повернул голову, их взгляды встретились. У Питера возникло смутное ощущение, что в этой парочке зевак есть какая-то неправильность.
Отвлекая, к машине подошла Шеннон – психоаналитик отдела.
– Я угадала, шеф? Вы хотели… этого? – спросила она, протягивая ему кофе. С сахаром и двойными сливками, как он и любил.
Маккуин поблагодарил ее кивком головы. Рыженькая, остроносая, с конопушками на бледной коже и хитрым прищуром серо-зеленых глаз, скаля в ехидной улыбке мелкие белые зубы, Шеннон очень напоминала лисицу.
А когда смотрела вот так, словно знала о тебе все самое тайное и постыдное, всякий под ее взглядом чувствовал себя голым.
Это было неприятное ощущение, для мужчин в особенности. И не дай кому бог разозлить Шеннон! Глаза ее опасно желтели, а взгляд становился недобрым. Поэтому даже самые отъявленные ловеласы старались не замечать в ней женщину. Держали дистанцию. Он хмыкнул. Еще бы, в целях самосохранения!
Питер вдруг понял, что именно привлекло его внимание к той странной парочке. Слишком много усталой печали у парня в глазах, слишком умудренный взгляд у подростка – для обычных зевак. Сделав большой глоток, поискал ребят глазами, но пижон в дорогом кашемировом пальто и его юный спутник уже затерялись где-то в толпе. Допив кофе, он смял стаканчик и прицелился в урну. Похвалив себя за меткость, сел в машину. Опустил стекло, снова закурил.
Из зеркала на него смотрел мужчина средних лет. С коротким ежиком русых волос и проницательными серыми глазами. На висках уже пробивалась седина, а цепкий с металлическим блеском взгляд и жесткие черты волевого лица выдавали человека, привыкшего командовать и принимать решения. Откинувшись на спинку сиденья, Маккуин уставился прямо перед собой.В тот раз он решил, что ему выпала редкая удача, – первым наткнуться на «работу» убийцы. Теперь «бульдог Питти», как уважительно звали его коллеги, уже так не думал. Этот неуловимый любитель Шекспира, не оставляя после себя никаких следов, оставлял только трупы своих жертв, ряженные в театральные костюмы эпохи Елизаветы Тюдор, убитых с немыслимой жестокостью.
5-го, 10-го, 15-го, 20-го сентября – словно по расписанию, трупы появлялись в Нью-Йорке с точностью столичного экспресса, прибывающего на Центральный вокзал. Естественно, кое-какая информация просочилась в прессу, и тут же началась привычная в таких случаях истерия по поводу нью-йоркского «Джека-Потрошителя». Финли вызвал его на ковер. Медленно расхаживая по своему кабинету, заложив руки за спину, Дуглас задавал вопросы о ходе расследования тихим голосом, что было у него признаком крайнего бешенства. Обычно он не стеснялся орать на подчиненных, как сержант на новобранцев.
Сухо докладывая о принятых мерах (у них не было ни одной зацепки, ни отпечатков пальцев, ни волоска, ни капли крови или спермы, ни чешуйки кожи), Питер впервые не знал, что ответить начальству. У них на убийцу не было ничего. Полный ноль. Пустота. И как бы аморально это ни выглядело со стороны, они с нетерпением ждали двадцать пятое сентября и следующую жертву «Театрала».
Спецслужбы, городская полиция были приведены в состояние боевой готовности. Но после четвертой жертвы, доведя ожидание до взрывоопасного накала, натянув всем нервы до предела, убийца вдруг замолчал. По какой-то причине он перестал преподносить городу свои жуткие «сувениры». А сегодня как раз было 25-е, правда, уже декабря, и новая жертва тоже была пятая по счету. Случайное совпадение или продуманная стратегия?
«Есть ли смысл для тебя хоть в чем-то? Ублюдок, что творится в твоей больной голове?! Я, наверное, сойду с ума, если не поймаю тебя! Не посажу на электрический стул! И не отправлю твою черную душу назад, в преисподнюю!» – снова встретившись со своим взглядом, Маккуин зло смял в кулаке недокуренную сигарету, вышвырнул в окно и тут же достал из пачки другую.
Пятого сентября рано утром он приехал в университет, чтобы успеть увидеться с дочерью до занятий и уговорить Энн помириться с матерью. У его женщин характер был, что называется, «коса на камень», а ему в их семье отводилась роль миротворца. Вот и сегодня с белым флагом парламентера он приехал, чтобы уладить очередной семейный конфликт. Возле кампуса, окруженного небольшим парком, поддав машину задом, припарковался на пустующей пока стоянке. Посидел немного, обдумывая слова, которые скажет строптивой дочери (младшая подрастала тоже не сахар), и тут в зеркале заднего вида увидел эту картину.
В первую минуту он решил, что перед ним какой-то злой розыгрыш студентов. А фигура в шутовском колпаке, подвешенная за ноги на дереве, – всего лишь манекен. Но уже в следующую минуту профессионально наметанный взгляд определил, что перед ним мертвое человеческое тело. Он вышел из машины.
На длинной веревке, медленно поворачиваясь из стороны в сторону, слегка раскачивался труп обнаженной девушки, со связанными за спиной руками. Бубенчики на колпаке тихо позвякивали, касаясь земли. Театральным гримом на девичьем лице была нарисована печальная маска Пьеро. К груди, будто к платью, булавкой приколота игральная карта. Девятка червей. Он застыл с телефоном в руке.
В студенческом городке, в непонятном безлюдье в такой час, они с мертвой девушкой словно были одни в целом свете. Под чистым, ни облачка, небом, в тени густой кроны, под отдаленный птичий щебет и перезвон бубенцов с белого лица кроваво-красными губами ему печально улыбалась смерть. И от всей этой выразительно красивой, сюрреалистичной картины веяло такой жутью, что он вздрогнул в ознобе. Впервые услышав, как громко может биться сердце.
Потом, поднимая свой отдел на ноги, связываясь с полицией, вызывая охрану кампуса, все никак не мог избавиться от ощущения, что увидел нечто, не имеющее права существовать. Сталкиваясь со смертью постоянно, Питер насмотрелся на ее отвратительный лик, и было не по себе от того, что убийца (этот пока неведомый кто-то) заставил его увидеть в смерти – ее красоту. Только углубившись в привычную работу, он забыл об этом впечатлении…Маккуин нахмурился. Он считал это непростительным промахом и до сих пор был недоволен собой. Пусть убийца, тогда еще безымянный (это после, следующие свои жертвы наряжая в театральные костюмы, он получит кличку «Театрал» за пристрастие к пьесам английского драматурга), никогда не повторялся – первая его жертва все-таки стояла особняком. На это стоило обратить внимание сразу, но, радуясь возможности сохранить место преступления для экспертов отдела в девственной «чистоте», зацепившись взглядом за многое, он пропустил главное.
Булавка, воткнувшись в кожу, – она прямо кричала о холодном равнодушии того, кто сделал такое, а он пытался разгадать, что означает девятка червей. Длина веревки, точно рассчитанная, чтобы бубенчики только касались земли и звенели, говорила, что для убийцы это всего лишь игра. А его ребята, выяснив, что веревка и шутовской колпак взяты из реквизита театральной студии университета, где собирались ставить пьесу Шекспира «Много шума из ничего», на многочасовом допросе основательно, но безрезультатно выпотрошили всех, кто имел хоть какое-то отношение к постановке.
Но самым важным оказалось то, каким способом были связаны руки жертвы. Не веревкой или шпагатом. Атласная узкая ленточка голубого цвета, деликатно обернутая три раза вокруг запястий и завязанная изящным бантиком. По-видимому, убийца добавил этот штрих в свою «картину» в самом конце, когда труп уже висел на дереве.
Этот чертов бантик! Убийца не просто оставил свою подпись, как теперь понимал Питер, – это был даже не росчерк пера, а пространное заявление. Мне так скучно, я убиваю и буду убивать, если это развлечет меня хоть немного, – вот, что означал этот чертов бантик! Он служил доказательством отсутствия мотива для преступления.
А он допрашивал студента, бой-френда погибшей девушки, вцепившись в мальчишку мертвой хваткой. Описавшись от страха, парень плакал и божился, распространяя по комнате запах мочи, что не убивал свою подружку. Что они уже помирились перед ее отъездом к тетке на уикенд.
Девушка и правда оставила сообщение на автоответчике для своей соседки по общежитию. Просила прикрыть на последней паре, сказала, что срочно едет проведать заболевшую тетушку и вернется утром во вторник, ко второй лекции. Передавала привет своему дружку.
Как выяснилось, она врала, причем нагло. Тетушки ни больной, ни здоровой у погибшей не оказалось. Но прослушав пленку, аналитики пришли к выводу, что жертва говорила без принуждения, не по бумажке. Да и вряд ли недавняя школьница была такой уж хорошей актрисой, чтобы так играть голосом.