Буржуйка

ГЛАВА 33

Для Санта-Марии соорудили под руководством мудрого Кочои роскошный паланкин из лиан и тента с надписью «Кока-Кола», и четверо юношей высокого рода перенесли её со всеми предосторожностями в хижину колдуна. Там он, запершись, принялся торопливо перетирать в каменной ступке пузырь рыбы фугу с калом летучей собаки и семенами травы хи-хо. Добавив чернил каракатицы, Кочои скатал из полученного несколько тёмных вонючих горошин и, воровато оглянувшись, сунул одну из них в рот белой женщине. Через несколько минут Маша Чубак открыла глаза. Кочои защёлкал перед её лицом грязными пальцами и остался доволен результатом — расширенные зрачки не реагировали.

— О мудрый Кочои — заколотили тут в дверь.

— Имейте терпение, люди Науру! Пророчества начнутся не раньше, чем через час. Пока можете собрать дары. Несите всё самое лучшее из своих домов и складывайте у моего порога.

— Премудрый, а что делать с белым толстяком?

— Хм… В самом деле, — напрягся Кочои, — Ещё толстяк. От него могут быть проблемы. Вон, какой крупный. — В пророчествах предков о толстяке, как назло, не было ни слова.

— Принесём его в жертву богам! — крикнул он через дверь.

— Сбрендил, старый! — сварливо возразила жена вождя, — На острове крутится делегация ЮНЕСКО. И ещё этот богатый китаец суёт всюду свой нос. Сейчас приносить в жертву богам никого нельзя — табу.

— Ладно, тащите его ко мне в хлев, — согласился мудрец. Всё под присмотром будет.

Никифора, привязав к жерди за руки — за ноги, как тушу кабана, переволокли к хижине колдуна и кинули на охапку прелой соломы. Несколько пёстрых поросят тут же с весёлым визгом ринулись обнюхивать пополнение. Вонючие горошины на этот случай не годились — пророчеств от Никифора не требовалось, они только смутили бы толпу. Пришлось наскоро сочинять другую смесь — из жабьего зоба и перьев птицы пэн. Ну, и травы хи-хо, разумеется. Вот так, и пусть теперь бродит сколько угодно по острову, как зомби. Чем больше страху, тем лучше — главное, ничего не скажет! Кочои вытер руки о своё ветхое мало и отворил дверь хижины. Люди с дарами для Санта-Марии загромоздили уже половину проезжей части. Начали подтягиваться жители других деревень. Тут из глубины хибары раздался протяжный животный крик, и вслед за ним — нечленораздельное бормотание. Народ закрестился по-католически.

— Снизошло! — важно промолвил Кочои. — Заходи по одному.

На третий день дары было уже некуда складывать, а паломничество и не думало иссякать. Люди тянулись со всех концов острова, свою долю пророчеств получили даже министр природных ресурсов и четыре депутата.

— Ты скоро станешь самым богатым человеком на нашем острове, — министр похлопал на прощание Кочои по животу. А что, не послать ли к тебе моего родственника, министра налогов и сборов?

— А что, если Санта-Мария предречёт вам обоим на Пасху смерть от паралича? — нагло ответил колдун.

— Да нет, ты меня не так понял, — струхнул министр. — Он же придёт с богатыми дарами. Хочешь кухонный комбайн? Или клюшки для гольфа? Ими хорошо кокосы колоть.

Колдун задумчиво почесал зад и милостиво кивнул.

— Пусть приносит завтра.

Но клюшек для гольфа жадный Кочои так и не получил — ни завтра, ни послезавтра. Потому что на закате к песчаному пляжу пристала небольшая пирога, искусно выдолбленная из ствола колбасного дерева. Привязав лодку, прибывший — это был энергичный сухощавый старичок, покрытый татуировками, с ожерельем из магических раковин, свисавшим до пупа, — стремительно направился к деревне, поигрывая на ходу резным посохом. Все, видевшие его, низко кланялись.

— Кто это? — полюбопытствовал китайский бизнес-турист из Индонезии господин Цзю.

— Великий Маури! — шёпотом ответил ему местный провожатый. — Нынче что-то будет. Он просто так не приезжает.

Лоснящийся китаец непроницаемо улыбнулся и, полюбовавшись на морской закат, направился в деревню следом за прибывшим. Он не был бы Конопляным Цзю, если бы чутьё не вело его всегда в самом интересном направлении.

Уже на подходе к хижине Кочои путь великому Маури вдруг заступила громоздкая фигура, которая ему не поклонилась. Маури поднял было на ходу посох, чтобы проучить невежу, но, приглядевшись к нему, остановился. Это был тучный белый мужчина, вся одежда которого состояла из пальмовой юбки и сандалий, грубо изготовленных из автомобильной покрышки. Двигался толстяк какими-то нелепо замедленными рывками и при этом утробно мычал.

— Так вот какими делами занимается здесь Кочои! — воскликнул великий Маури и бесстрашно схватив зомби за уши, вперился в его закатившиеся белки напряжённым взглядом. Потом выкрикнул ужасное заклинание, громом прокатившееся по округе. Собаки завыли, люди принялись торопливо креститься. Кочои, схватив себя за волосы, начал, как крыса, панически метаться по своей хижине.

Маури поднёс красивую раковину к губам заколдованного. Острым краем сделал ему ритуальные надрезы на лбу и щеках, и, тихо бормоча, положил ему в рот высушенное яйцо богомола. Никифор, стряхнув с себя морок, недоумённо уставился на татуированного старика с тигриными глазами.

— Разжевать и проглотить! — приказал ему старик на ломаном английском. — Это защита.

Никифор, воспринимавший всё сквозь мутную пелену, принялся задумчиво жевать, а великий Маури устремился к хижине Кочои, потрясая посохом.

— Занятный старичок! А вы тоже представитель местных культов? — вежливо осведомился подошедший — китаец средних лет в отлично сшитом клубном пиджаке.

— Да не совсем… — Никифор смущённо оглядел свой костюм и, не раздумывая долго, решил открыться корректному незнакомцу. — Вообще-то я, знаете, губернатор…

— Острова Борнео? — китаец улыбнулся дружелюбно. — Может быть, пройдём в моё бунгало, выпьем по-маленькой. Если у вас нет других планов на вечер, ваше превосходительство… Я велю вас накормить. — Цзю, как все великие авантюристы, обладал своеобразным чувством юмора и скучал без приключений. Нелепый европеец в пальмовой юбочке его искренне заинтересовал.

Беседа затянулась до рассвета — Никифор, разомлев от шотландского виски и китайской еды, подробно рассказал Конопляному Цзю все их с Машей тропические злоключения.

— Бедный Гаспачо! — сокрушённо покачал головой китаец, услышав о страшной кончине дона Падло.

— Вы были с ним знакомы? — пустил пьяную слезу Черных.

— Отчасти, — невозмутимо кивнул Цзю. — Нам, деловым людям, иногда приходится прибегать к услугам разной сволочи. Надо будет известить родных — пусть жена порадуется. А где же сейчас ваша подруга?

— Я не знаю! — губернатор судорожно схватил наркобарона за рукав. — Помогите мне найти её! Она должна быть где-то здесь, на острове. Господи, Маша!

— Не надо так убиваться, Ник! — китаец неуловимым движением освободился от захвата, при этом чуть не вывихнув Никифору кисть. — Простите, рефлексы. Если только мисс Ма-ша на острове… Постойте-ка! Тут все аборигены третьи сутки на ушах из-за какой-то белой пифии, которую подобрал на берегу местный колдун. Они называют её Санта-Мария. А что, если это…

Договорить он не успел — пьяный и растрёпанный, Никифор, в чём был, выскочил из-за стола и ломанулся на улицу.

— Ну, что вы там копаетесь, Цзю! Я уверен, это она.

Китаец, улыбнувшись, допил виски и, достав из серванта пистолет «Глок», сунул его за ремень сзади. Потом пружинистым шагом — будто и не пил всю ночь — быстро нагнал Никифора под развесистой сейбой.

Дверь в хижину колдуна была открыта, оттуда тянуло каким-то экзотическим дымом. Цзю замер на пороге, преграждая дурному Никифору путь внутрь. Кочои, скорчившись, задыхался в углу — его рвало чёрной желчью и червями. Великий Маури, не обращая на него внимания, окуривал Машу круговыми движениями маленькой, сделанной из раковины, курильницы и брызгал ей в лицо водой. Вдруг её тело напряглось и, оторвавшись от циновки, выгнулось дугой. Она выкрикнула что-то грубым басом на незнакомом языке — и со стуком опустилась на пол. Потом открыла глаза, увидела Ника в дверях и блаженно улыбнулась. Маури же, наоборот, выглядел встревоженным.

— У тебя злой дух внутри! — воскликнул он, протягивая ладонь к Машиному животу. — Страшное зло! Вижу чёрный камень. — Ладонь его задрожала от напряжения. — Нет, не в моих силах его достать. Он сам входит и сам выходит. Если войдёт в тебя тринадцать раз, и сделаешь двойное ваукики — огонь придёт с небес. Всё исчезнет — не будет ни моря, ни земли. Горе, горе! Вижу океан огня! — Маури застыл, воздев руки к потолку. Из-под прикрытых век его катились по морщинистым щекам слёзы. Старик оплакивал грядущую кончину этого прекрасного мира.

— Бежим отсюда! — Никифор, оттолкнув Цзю, подхватил Машу на руки и, прижимая к себе, как ребёнка, кинулся на выход.

— Однако! Впервые вижу таких занятных варваров! — пожал плечами китаец, переводя взгляд с двух неподвижных колдунов на удаляющуюся грузными скачками фигуру русского губернатора. Потом неторопливо направился в рощу — слушать пение цикад. Солнце в очередной раз всходило над океаном.