Буржуйка

ГЛАВА 4

Вика в сугробе почувствовала, как струйки холода, просачиваясь сквозь мех стриженой норки, потихоньку начинают доставать до самых интимных мест тела. Не хватало ещё застудить. Она размазала по лицу слёзы пополам с несмываемой косметикой от «Луи Вюиттон», и решила глянуть, что это за твёрдое врезалось ей в крепко зажатый кулачок. Хвала Всевышнему, это оказалась заветная табакерка. Вика по жизни ненавидела старые вещи, но антикварная золотая кокаинница, вроде как бы от самого Фаберже, что косвенно подтверждалось её яйцевидной формой, была подарком отца. Ей захотелось прямо здесь открыть и закинуться по самые придатки — кокос это то самое, что сейчас требовалось. Но её остановил чей-то пьяноватый возглас:

— Ха! Серый, гляди, Вика Солнцева в сугробе сидит.

— Отвали, меня с пива припёрло.

Вика подняла растушёванное лицо, и увидала две удаляющиеся в сторону тёмного проёма арки широченные спины в каких-то безобразно лоховских прикидах и даже — о ужас! — ушанках, какие в Москве носят одни азерботы. Народу на площади толпилось много, и народ был слишком озабочен своим праздником, чтобы обращать особое внимание на сидящую в сугробе и, очевидно, пьяную девку. На секунду захотелось окликнуть тех, узнавших её — но ушанки! И, опять же, а что дальше? Предложат прокатиться в сауну? Нет, пусть проходят. Она, барахтаясь в полах шубы, выбралась из сугроба и, отряхиваясь на ходу, гордым шагом устремилась в проход, противоположный тому, куда удалились лохи. Оба эти прохода на самом деле сходились в одной, самой укромной точке за домом, излюбленном месте всех тех, кто мечтает об уединении в объятиях шумной толпы. Вика зашла за самый тёмный, покрытый наростами жёлтого льда выступ дома и, открыв отцовский сувенир, щедро загрузила обе ноздри порошком. Попёр приход. Но её обострившееся восприятие насторожило недвусмысленное кряхтение, раздавшееся из тёмного подъезда. Следом — завоняло не по-детски. И тут сзади чья-то тяжёлая ладонь опустилась ей на плечо.

— Серый! Это опять она.

— Кто ещё? — прокряхтело из двери натужно.

— Да Вика Солнцева! — и чья-то неразличимо широкая харя развернула Вику за плечо и бесцеремонно приблизилась, очевидно, чтобы получше разглядеть. Пахнуло трёхдневной пивной тошнотиной.

— Спроси, у неё газета есть?

— Слышь, пупсик. Серёга спрашивает, газета есть?

— Пусти меня, урод! — Вика рванулась, оставляя рукав шубы в цепко сжатом кулачище.

— Что, шубейку решила нам с Сергей Николаичем жертвовать? Ценим, барыня, ваш порыв! А автограф будет? — и здоровяк принялся помогать Вике освободиться от эксклюзивного изделия…

И тут Вика вспомнила… Серёга. Ну да, так его звали. Когда они с Танькой Шпак, две густо накрашенные под бывалых дам четырнадцатилетние ссыкушки в материнских шубах, сбежав от охраны, отправились в поисках приключений в некое злачное заведение. Уже не в первый раз, и обычно всё обходилось лёгкой щекоткой нервов и поцелуйчиками по углам с неизвестными мачо. Но тут после легкого флирта они с Танькой очнулись вдруг в мчащемся куда-то за город грязном джипе с двумя тяжело молчащими качками. Её кавалера звали Серёгой. В сауне они обе пьяно ревели, просясь домой, пугали родителями. Всё было тщетно. Возвращались под утро, ловя на трассе попутки… Дома договорились молчать, но мать, конечно, всё поняла. Серёга… Серый… В этом имени для неё с тех пор сосредоточилась вся гнусность этой дебильной жизни. И все похождения потом — были просто неумелой попыткой отомстить. Кому? Родителям — лощёным ворам? Жизни-лжизни кромешной? Всем этим потным самцам?

— На!!!

Вика с разворота швырнула всё содержимое табакерки в широкую и ноздреватую, как блин, рожу, запорошив врагу нос и глаза. Кулак, дёргавший шубу, разжался. В удар острым каблуком по подьёму ноги Вика вложила всю накопившуюся за жизнь злость. И под аккомпанемент его звериного кашляющего рёва с наслаждением ощутила, как под каблуком что-то хрустнуло и раздалось. Каблучок остался на память в ноге. Из подъезда на крик раненого товарища выскочил, придерживая штаны, Серёга. Вика, ковыляя без одного каблука в своих гламурных сапожках, кинулась, истошно визжа и падая, в обход дома — туда, на свет, к людям.

… Примерно в это же время из приземлившегося в армейском аэропорту легкого транспортного самолёта вышли двое. Одеты они были невзрачно, на плече у каждого имелась объёмистая сумка. Они прошли по полосе к ожидавшему чёрному «УАЗу-Патриоту» с местными милицейскими номерами и растаяли в неизвестности.

— Особисты из Москвы, — сплюнул на полосу пилот в ответ на расспросы обслуги.

— Ох, чует моё сердце, сгинет завтра кто-то из местных бояр в ДТП, — вздохнул с притворной скорбью в голосе техник Митрофаныч. — Пошли, орлы, помянем…

Сорокин вывел «Патриот» с бетонки на трассу, ведущую к городу.

— Сигнал? — спросил он кратко.

— Куда ему деться? — пожал плечами Быков, глянув на плоский дисплей, — Посёлок Коминтерн, дом 117/3 — Стоп! Звонит! — он переключил на громкую связь.

— Леонид Александрович! — раздался с Солнцевского номера мужской голос с густым кавказским акцентом. — Здравствуйте, это я, Гоча. Очень надо с вами встретиться, уважаемый. Да нет, не по телефону. Мне нужен ваш авторитетный совет. Хорошо, встречаемся в обычном месте. Я уже еду.

— Смотри-ка! — удивился обычно невозмутимый капитан Быков. — Наша мадам уже грузином обзавелась!

— Зато он сейчас уехал, и шуму будет меньше, — резонно заметил майор Сорокин.

— И что они все льнут на этих чёрных, как мухи на говно? — в голосе Быкова проскользнуло раздражение, — длинней у них, что ли, или толще?

— Шерсти больше, — равнодушно заметил майор, — самки шерсть любят. У Фрейда читал. Следи лучше за сигналом. А то уедет наш шершавый друг с Викуськиным телефоном, паси потом его…

— Сигнал на месте. До цели триста метров, — обиженно поджал губы Быков.

Продолжая ощущать всем телом толчки затихающей сладости, Лариска сквозь полуприкрытые ресницы подглядывала, как любимый мужчина откинул плед и, спрыгнув с дивана, направился в угол. Там была его нычка, к которой ей прикасаться было раз и навсегда запрещено и удостоверено лиловой печатью под глазом. Гоча, присев по-тюремному орлом над чемоданом, достал из него пакет и, развернув, принялся изучать содержимое. По мере изучения лицо его изумлённо вытягивалось. «Такой смешной, когда вот так удивляется», — нежно улыбнулась одним, скрытым подушкой, уголком губ девушка. «Сейчас руками вот так сделает и запросит курить».

— Слушай, что лежишь? Где у меня сигареты?

Затянувшись несколько раз дымом, Гоча искоса с сомнением глянул на подругу. Нет, ей такое говорить явно не следовало. По крайней мере, не сейчас. Сначала нужно посоветоваться с авторитетным человеком. Проглядев документы сегодняшней лохушки, Гоча чуть не обронил челюсть. Это была Вика Солнцева — та самая, из телевизора! Вот так шишка с перцем! Как её могло сюда занести, да ещё в автобус Гочиного рабочего маршрута? Кому звонить? Бармалею? Бармалей, конечно, вор авторитетный, но что-то подсказывало ему, что тут дело не его уровня. Тут нужен человек разумный, взвешенный. А Бармалей любит рубить сплеча. Гоча затушил бычок в чашку и взял с полки свой телефон. Что за хрень! Разряжен.

— Ларисо! — он строго поглядел на подружку, — Опять порядку учить тебя, да? Почему телефон дохлый?

— Да на вот, с моего позвони, — быстро сунула она ему в руку смартфон в брюликах. «Буржую звонит» — удивилась она про себя, слушая взволнованную Гочину речь. Поговорив, он быстро оделся и вышел. Лариска ещё несколько минут провалялась в блаженной истоме и принялась нехотя заправлять ложе любви. Пора начинать готовить ужин. Захотелось в этот раз побаловать любимого чем-нибудь необычным, и она, включив для звука телевизор, отправилась на кухню осматривать содержимое холодильника. Решено было остановиться на чахохбили — Гоча любил.

… Запарковали «Патриот» через двор, чтоб не отсвечивать лишний раз. Подъезд оказался с домофоном, и Быков со второго захода удачно набрал комбинацию системного кода. Маячок указал на третий этаж. Так, направо. Сорокин зафиксировал номер квартиры, глянул небрежно на скважину отечественного замка и достал из спецнабора подходящий ключ. Несколько раз легонько тюкнул по его торцу — и они оказались в прихожей хрущёвской малосемейки. Работал телевизор. В комнатах никого. Ага — из кухни раздавался нежный голосок — стройная блондинка в коротком халатике подпевала что-то Земфире из ящика, склонив голову над разделочной доской. Она! Быков, облизнув губы, сжал в пальцах приготовленную шприц-капсулу и скользяще шагнул к ней. Она обернулась недоумённо — и обвалилась ему на руки. В каждой работе бывают свои приятные мгновения.