Буржуйка

ГЛАВА 47

Обратной связи у засланцев не было — да и ни к чему им знать все намеренья руководства. Хорошо уже то, что охрана не обнаружила зашитых в одежду жучков — внедрение прошло как к себе домой. Агнесса слышала в наушниках, как Стечкин на вышке, крякая в воротник ветхого полушубка, материт промозглую погоду. Гегечкория, напевая себе в бороду «Арлекино», отправился в обход жилой зоны — если что пойдёт криво, подстрахует. Натянув белый маскхалат, она вышла на опушку и подала сигнал фонариком. На вышке тут же вспыхнула в ответ спичка, высветив на секунду напряжённое лицо Максима. Преодолев перебежками путь до ограды и проделав кусачками дыру в проволочном ограждении, Агнесса беспрепятственно прошла запретку и очутилась на территории долгожданного объекта ХА-063. Примерный план расположения зоны Макс набубнил ей в эфир еще днём — и теперь, скрадываясь от яркого электрического света в тени бараков, она направилась прямиком к пищеблоку. Шуганулась было от выступившей из кружева метели громоздкой фигуры Легендарного маршала. «Отбой — свинья не выдаст, Бог не съест!»

Пряча лезвие штык-ножа в рукаве, распахнула наружную дверь, и, морщась от вони, бесшумно миновала тёмный зал столовой. Полоса света из-под двери показывала, что в кухне имеются люди. Агнесса с грохотом швырнула на пол первую попавшуюся под руку кастрюлю и вжалась в косяк.

Через полминуты зашлёпали шаги, и из-за двери выглянула, ворча, толстая сердитая повариха. Нож по рукоять вошёл в выемку над левой ключицей бабы, перерубил аорту — и туша кулём обвалилась на пол. Маргоша подняла удивлённое детское личико от горы жухлого картофеля, и тут же выронила ножик в очистки. Попыталась вскочить — однако взгляд холодных глаз из-под маскировочного капюшона как будто прибил её к стулу. Агнесса кошачьим шагом подошла вплотную и приподняла ей подбородок окровавленным лезвием.

— Вякнешь — убью. Глядеть в глаза. Отвечать только на мои вопросы.

Платон Левин, юркнувший в подсобку сразу, как только раздался грохот покатившейся кастрюли, скрючился в неудобной позе среди швабр и вёдер, боясь шелохнуться. Ему ничего не было видно, рот был полон кислой капусты, которую он хотел, но боялся жевать, чтобы не выдать себя чавканьем.

— Образец у тебя?

— Какой образец? — удивление ссыкухи претендовало на искренность, но Агнесса не повелась на уловку.

— Который тебе твой писатель передал.

— Ничего он мне не…

— Короче, тварь! — садистка ухватила Маргошин мизинец и припечатала его к разделочной доске. — У нас на всё полчаса. Пальцы буду отрезать по одному. И не вздумай визжать. А впрочем… — она потянулась за тряпкой, чтобы заткнуть девке рот. Этого мгновения хватило, чтобы та, нащупав в тазу среди картофельных очисток маленький, но ухватистый ножик со сточенным полотном, резко сунула его своей мучительнице в низ живота. «Бляха-муха!» — Агнесса взвыла сквозь зубы и наотмашь ударила Маргошу тяжёлой рукоятью штык-ножа по лицу. «Кажись, перестаралась», — она склонилась над бесчувственной жертвой — из расхряснутого носа быстро натекала на пол ярко-алая лужа. «Придётся освежить». Взяв худенькое тело на приём, Агнесса выволокла его через заднюю дверь на хоздвор. Приковав Маргошу пластиковым хомутом к крыльцу, вернулась с ковшиком воды и принялась деловито лить ей на голову. Вскоре та открыла глаза и замычала, пуская ртом кровяные пузыри.

Агнесса ощупала свою рану — ничего опасного, пуховик спас, вива «Колумбиа». А шустрая сучка выдалась — профессионалке стало обидно за глупый прокол. Она поглядела на жертву, потом на ковшик в своей руке — и тут её осенило: «Ай да немцы-молодцы! Как там была фамилия этого ледяного генерала? Справим-ка ему, чтобы не скучал на том свете, внучку-снегурочку!» — Она вернулась из кухни с двумя вёдрами ледяной воды. За ночь изрядно подморозило — метель закончилась и небо глядело на предстоящую расправу широко распахнутым глазом луны.

Левину в чулане тоже страшно хотелось глянуть хотя бы глазком, что там происходит — с крыльца доносилось сквозь полуприкрытую дверь невнятное бормотанье и плеск воды. Он пошевелился — и задел ногой цинковое ведро. Чуть слышный лязг грянул в его уши устрашающим грохотом. Постмодернист обмер и сжался, пытаясь не дышать.

Агнесса трудилась ковшиком не спеша, в своё удовольствие. Первого ведра хватило, чтобы промочить нехитрую одежонку шлюхи насквозь. Ледяная корочка мигом прихватила колотившееся под ней крупной дрожью тельце. Дальше пошло веселее — вода застывала поверх корки замысловатыми потёками. Лицо Маргоши посинело, на нём излишне чётко рисовались в лунном свете немигающие глаза и торчащий из провала между ними обломок носового хряща.

— Что у тебя есть из вещей Левина? Скажешь — пойдёшь греться, — ровный голос дознавательницы выдавал владение навыками боевого НЛП.

— Т-только мешок, — выговорила непослушными губами Маргоша и закрыла глаза. Ей уже давно всё стало ясно — пощады не будет.

— Где заныкала? Отвечай! — Агнесса засуетилась, поняла — может не успеть.

— Т-третий шкафчик слева. Под халатами.

— Образец там?

— В заднем кармане… — это были последние слова, которые Маргоша произнесла. Потом перед её глазами наскоро прокрутили куцую плёнку чьей-то короткой и нелепой, словно чужой, жизни — вот отец, зарезанный в пьяной драке у сельпо, похороны, мать-ханыга, и трое мелких братьев-оборвышей… и ради них этот бесконечный вокзальный позор… Дальше зачем-то Платон… Постмодернист… Прощай, Платон! Смотри, не пни ведро… — она помахала ему напоследок худенькой ручкой с обгрызенными ногтями и двинулась, улыбаясь, по коридору на свет — туда, где её уже, конечно, ждали… — Товарищ генерал-лейтенант, боец Палкина…

— Вольно, боец! — Карбышеву, как он ни напрягал лицо, не удалось при появлении такого бойца сдержать улыбки. — Встать в строй.

Левин, скорчившись в чулане, пытался унять оглушительный стук своего сердца — Агнесса опять вошла в кухню. Впрочем, вскоре её шаги затихли в коридоре. Светя себе фонарём, она быстро нашла нужный шкафчик, запустила руку под стопу халатов — и извлекла оттуда небольшой стильный рюкзачок с клапанами на липучках. Открыла задний — так, очки в футляре, блокнот, бумажник. Всё скромно и дорого. Левин Платон Еремеевич, член Союза писателей. Он, родимый. Йес! И таки что это у нас тут завёрнутое в целлофане? Она попыталась прощупать сквозь упаковку заскорузлый тёмно-коричневый артефакт…

Вот, собственно, и всё — пора на выход. На секунду ей стало смешно — из-за какого дерьма сыр-бор от Кремля до самых до окраин! В голове включился процессор, просчитывая — кому и за сколько можно впарить образец. Стечкина с абреком, ясное дело, по бороде. Изя? Хитровыеденный подонок. Но с таким козырем на руках с ним сам Бог велел поторговаться. Начнёт мудить — найдутся желающие и побогаче. Спрятав драгоценный элемент в нагрудный карман, Агнесса устремилась к запретной зоне. Там, проделав дыру в заграждении вне поля видимости Стечкина, она без приключений добралась до леса, и вскоре уже была в танке.

Тут-то и ждал облом — как она ни старалась, двигатель фыркал, чихал — но не заводился. Не зная всех примочек буржуйского ноу-хау, она оставила топливо на морозе без подогрева — и сивуха, наскоро выгнанная дедом из опилок, намертво закупорила топливопровод. Делать было нечего — сверившись с картой, Агнесса скорым шагом устремилась в направлении ближайшего хутора. Добралась только к следующему вечеру — и тут ей неожиданно свезло. В избе гульбанил не кто иной, как гроза дезертиров, сам полевой командир Микола Бизнюк. Выстрелом в голову она уложила часового — и, оседлав снегоход, через минуту исчезла в облаке морозной пыли, сопровождаемая с крыльца раскатами командирского мата и стрельбой из всех видов личного оружия. «Тенденция, однако!» — почесал в затылке пьяный дед Кашпо.

На исходе вторых суток ей пришла в голову креативная мысль — отчего бы не заглянуть по пути на старую лесопилку — проведать покойного старика Буржуя и компанию. Крюк невелик — а проехать мимо и не помочиться на труп Виктории Солнцевой показалось ей как-то даже непорядочно по отношению к самой себе. Заглушив мотор, она оглядела в бинокль подходы к бараку. Тишина, снег запорошил следы. Неужели ушли пешком? Обидно. Далеко не уйдут, факт — но голодные дезертиры имеют обыкновение обгладывать трупы до косточки. Агнессе вдруг ужасно захотелось по приколу иметь пепельницу из черепа Вики, обделанного стразами — и она, сняв пистолет с предохранителя, прокралась к бараку. Приложила глаз к щели — чернота, никаких признаков жизни. И тут в поясницу ей упёрся ствол.

— Пушку брось, да? И больше мне без косяков, в натуре! — знакомый голос с акцентом прозвучал тихо, но убедительно. Агнесса отбросила пистолет в снег. Махач, измождённый, заросший до глаз чёрной щетиной, подобрал «парабеллум», обтёр и сунул себе за пазуху.

— И куда путь держим? — осведомился у дамы пик не в меру посуровевший от тягот и лишений карманник. «Да хрен с ним, пускай будет!» — решила про себя Агнесса. «К Сыркову у него свои предъявы — глядишь, на что и сгодится.» После короткого собеседования мир между подельниками был восстановлен, обиды забыты, и снегоход с двумя криминальными седоками двинул по просеке в южном направлении. Счастливая звезда, подмигивая с чёрных небес, указывала им путь прямиком на Москву.

А на груди Агнессы возле сердца в целлофановом пакете, вместо таинственного элемента «Q», гордо покоился кусок дерьма — обретённое в боях святое говение отца Пёдора.